Жизнь и деяния Гарри Поттера

Перелёты нередко плохо сказываются на самочувствии тех, кто предпочитает воздушный вид транспорта. Даже лучшая техника и самые профессиональные пилоты у штурвала никому не гарантируют приятного полета из одной точки в другую. Зачастую приходится потратить несколько часов кряду, чтобы прийти в себя и восстановить силы. Об этом достойном сожаления факте хорошо знают даже те люди, кто ни разу не путешествовал на самолёте. И, уж тем более, о таком явлении наслышаны жадные до сенсаций и материалов журналисты-международники, по долгу службы шнырявшие туда-сюда в аэропорту Константинополя. Удивляться незавидному состоянию вышедшего из самолета человека нечего, а, следовательно, и интересоваться этим будут поменьше. Так и сказала журналистам Хильда, верная секретарша наследного принца Германской империи Франца Габсбурга. Мол, её господин и будущий владыка рейха испытал определённые неудобства, а посему пресс-конференция переносится на четыре часа. Никто ничего толком даже не заметит; и уже совсем скоро он действительно займется тем, ради чего якобы и проделал всю дорогу. Переговоры с российскими представителями насчет гуманитарной помощи нуждающемуся населению Аравийского полуострова, приём в представительстве и светский раут. Какая же скука... Но это будет потом. А пока что, скрывшись от глаз вездесущих репортёров и прочей массовки, кронпринц вместе с сопровождением сели в заблаговременно предоставленный им кортеж и направились совсем не туда, куда было официально объявлено. К счастью, русские и немецкие спецслужбы уже давно научились профессионально отводить глаза обывателей от действительно важных встреч и мест, в которых они должны состояться. В конце концов, Франц прибыл в Константинополь из самой Вены не ради очередного бесполезного дипломатического трёпа, а ради обсуждения серьёзных дел. Спустя сорок минут плутаний по заранее очищенным шоссе и автострадам машины прибыли в пункт назначения. Гигантский, поражающий своей роскошью и красотой дворец на окраине Константинополя. Летняя резиденция дома Романовых и императора Всероссийского. Несмотря на то, что Летний дворец по историческим меркам строился относительно недавно, он был выполнен в византийском стиле, но при этом с добавлением черт, характерных уже современной русской архитектурной школе. Его архитекторы попытались совместить в этом здании красоту и новаторство новой эпохи и в то же время отдать дань уважения старым традициям, знаменуя тем самым преемственность от Византии к России. Насколько Франц помнил, эта громадина была заложена ещё при деде нынешнего российского императора и строилась в течении почти двадцати лет. Желание увековечить свою окончательную победу над Османской империей, а также создать символ новой власти, заставляло царя не жалеть ресурсы на этот проект. И, надо сказать, было видно, куда ушли потраченные на строительство деньги. Гнёздышко его родственники свили себе внушительное. Петербургские замки и рядом не стояли. Что уж сказать, этот дворец, да и весь Константинополь был весьма памятным местом, заставлявшим обращаться мыслями к прошлому. За свою древнюю и богатую историю город Константина Великого повидал много эпох и владык. Греки, римляне, ромеи, крестоносцы, турки, русские… Все они оставляли свой след и делали этот перекрёсток цивилизаций поистине уникальным человеческим творением. Ни в одном другом городе мира не было собрано столько народов и народностей, которые вместе образовывали симбиоз и делали Константинополь тем, чем он является. Миллионы жителей, богатых и нищих, древние, вымощенные камнем улочки и широкие шоссе, старые церквушки и сверкающие небоскрёбы — вот из чего состоял этот город, по праву считающийся южными воротами России. Сотни гружённых до отказа кораблей каждый день идут по Босфору из Средиземного моря в Чёрное, прямиком на разросшуюся до бескрайнего мегаполиса Одессу, откуда потом по железным дорогам товары и грузы расходятся по всем уголкам империи. И столько же судов идут в обратную сторону, держа курс на Атлантический или Индийский океаны. Надо сказать, это всё впечатляло даже такого пресыщенного жизнью человека, как Франц. Кортеж въехал в парк, расположенный по периметру дворца и остановился возле небольших по меркам замка дверей, где кронпринца уже ждали. Вежливые и радушные, но при этом холодно и цепко осматривающие гостей и окружающее пространство мужчины в тёмных костюмах, и ещё один, менее внушительный, зато ещё более улыбчивый, чем все остальные, человек. Около десяти минут заняли организационные моменты. Франц велел своим телохранителям и Хильде располагаться в выделенных для них апартаментах, а сам в сопровождении того самого улыбчивого встречающего направился вглубь дворца. Спустя пять минут хождения по галереям, коридорам и залам, кронпринц оказался возле небольшой двери и вслед за сопровождающим вошёл внутрь. — Бог мой, кого я вижу! — Совсем не по этикету сказал Франц и шагнул навстречу вставшему с кресла мужчине. — Мог бы меня сразу встретить! Я в аэропорту чуть не задохнулся от этой лезущей ко мне изо всех щелей черни, которая пришла поглазеть на меня, как на зверьё в зоопарке. — Что-то ты сегодня какой-то капризный, кузен. Не с той ноги встал? — улыбаясь, ответил цесаревич Георгий Александрович, наследник российского престола, и протянул Францу руку, — рад тебя видеть, Франц, — мужчины крепко пожали друг другу руки. Здесь, за закрытыми дверьми они могли позволить себе не соблюдать весь этот вычурный салонный и дипломатический этикет, а общаться по человечески. Уж кого-кого, а друг друга Георгий и Франц, знакомые чуть ли не с пелёнок, фальшивыми улыбками и комплиментами обмануть бы никак не смогли. Да и не нужно им было это. Сейчас они встретились как давние соратники и надёжные партнёры, которым за редким исключением не было нужды скрывать что-либо между собой. Забавно, но ещё сто лет назад подобная дружба между наследниками российского и германского престолов была бы оксюмороном. Настолько сложными, если не сказать враждебными были тогда отношения между их странами. Завершившая долгожданное объединение немецких земель Вена, ставшая центром новообразованной Германской империи, естественным образом стремилась расширить сферу своего влияния на другие страны и не могла не столкнуться с интересами других великих держав. Конкурентом немцев за влияние на востоке стала стремительно наращивающая могущество Российская империя, которая совсем недавно сокрушила своего давнего врага в лице турок и теперь готовилась протянуть свои крылья дальше, на Ближний Восток, что никоим образом не могло устроить Германию. Конфликт становился всё острее, взаимные обиды накапливались, а призывы решить вопрос старым добрым военным путём с каждым днём становились всё громче, однако спустить курок никто не решался. Россию сдерживал вал внутренних проблем и необходимость осваивать и ассимилировать присоединённые к государству огромные и зачастую дикие земли. Германия же понимала, что воевать ей предстоит практически в одиночку, а ведь помимо русских у немцев были давние счёты ещё и с французами, да и про соперничество в колониях с англичанами не стоило забывать. Таким образом случился парадокс. Противостояние зашло в логический тупик, из которого нельзя было выйти привычным способом на поле боя. И, возможно, этот конфликт так бы и остался в своей холодной стадии, если бы не одно но. Конфронтация Петербурга и Вены не происходила в вакууме. Мир вокруг стремительно менялся. Двадцатый век стал веком потрясений и великих исторических событий. Появились новые игроки, а старые начали слабеть. Так, Соединённые Штаты Америки уверенно шли к пику могущества и стремительно расширяли сферу своего влияния. Некогда униженный и раздробленный Китай после очередной революции, приведшей к власти реформаторов, которые в очередной раз утопили страну в крови, однако всё же смогли добиться своего и поставить Поднебесную на путь модернизации, также готовился заявить о себе. Активно боролось за своё место под солнцем и Япония. Британская империя хоть и медленно дряхлела, но тем не менее была готова отстаивать свои интересы с яростью льва. В новых условиях большая война внутри европейского континента не только не стала бы решением проблем, а стала бы фатальной ошибкой. Постепенно эта мысль укоренилась во всех ведущих европейских столицах, и именно тогда начался долгий путь к сегодняшнему союзу Германской и Российской империй. Разумеется, это было нелегко и не быстро. Слишком много интересов пересекалось, слишком много старых обид и счётов. Но тем не менее спустя десятилетия кропотливой работы дипломатов с обеих сторон под оглушительный зубовный скрежет участвующих сторон компромисс между двумя великими державами был заключён. Сферы влияния перераспределены, границы вновь перечерчены и теперь ничто не мешало налаживать дальнейшее сотрудничество. Аналогичные соглашения были заключены и с французами, и три столпа Европа начали постепенное сближение. Это, разумеется, не могло обрадовать ни британцев, ни американцев, которые вели в Старом Свете свою игру, что положило начало новому противостоянию, но в уже куда большем масштабе. В итоге планета к середине двадцатого века распалась на два враждующих лагеря. Англо-американо-китайский альянс и франко-германо-русско-японский блок. Создание обеими коалициями обширных запасов ядерного оружия вновь уберегло мир от войны, однако с каждым годом поддерживать равновесие и статус-кво становилось всё труднее. Противостояние, получившее с лёгкого языка публицистов и политиков название Холодная война, становилась всё ожесточённей, и уже не оставалось сомнений, что рано или поздно эта пороховая бочка под миром рванёт. И был лишь один вопрос: на чьих условиях состоится этот взрыв? — Да нет, — поморщился Франц, — это так на меня жара действует. Я-то привык к умеренному климату, а здесь чёртовы тропики. А в этом костюме ещё и душно, как в печи. Мужчины присели в кресла напротив друг друга. Георгий жестом отозвал сопровождавшего немца слугу, и тот, поклонившись, вышел из помещения и закрыл за собой дверь. Двое августейших особ представляли собой интересный контраст. Живой, харизматичный, подтянутый Франц, вечно сверкающий улыбкой, которой бы и голливудские звёзды позавидовали бы, и держащий себя подчёркнуто неформально. Кронпринцу нравилось играть в своего в доску парня, прямого и простодушного, любителя красивой жизни и щедрого благодетеля для народа Германии. Однако под этой маской таился хитрый, циничный и жёсткий политик, который с волчьей хваткой бился за будущее Германии, подхватив это знамя у своего стареющего отца. Георгий же напротив, был собранным, холодным, как льды Сибири, и вечно сдержанным. На памяти Франца за всё время знакомства с Георгием, а это больше сорока лет, он ни разу не повышал голос на кого-либо. Русский наследник всегда говорил тихим голосом, практически полушёпотом. Однако обманываться подобной кротостью не стоило. Франц прекрасно знал, насколько опасным может быть его кузен. Что уж говорить, если даже внутри семейства Романовых, которое довольно богато на неординарных и одиозных личностей, Георгий не пользовался любовью. Но вместо этого его уважали и боялись все без исключения, а сам цесаревич держал свой многочисленный клан в ежовых рукавицах. — Тебе не угодишь, — хмыкнул Георгий, — в Петербурге слишком промозгло, в Москве слишком холодно, в Константинополе слишком жарко. Мой царственный батюшка и то менее привередлив к погоде. И это при том, что характер у него под склон лет стал портиться. — Это тебе хорошо. Сидишь здесь, в тенёчке возле бассейна, — шутливо ответил Франц, — а я в самолёте трясся. А потом ещё и аэропорт… Тьфу, надо будет костюм постирать, — немец смахнул несуществующие пылинки, — а то мало ли какую заразу от этого плебса можно подхватить. — Ну-ну. Бывало и похуже. Вспомни тот саммит по климату в Нью-Йорке в прошлом году, — сказал Георгий. — Ой, лучше даже не вспоминать! — Франц махнул рукой, будто отгоняя неприятные воспоминания, — янки совсем не умеют организовывать встречи с людьми. Я как вспомню эти безумные хари американских корреспондентов, так у меня желание убить кого-нибудь возникает. Хуже моих Гансов или твоих Иванов только эти Джоны. Чёртово американское селючье быдло. Плоть от плоти лайми. И этот колониальный сброд ещё имеет наглость мнить себя равными нам, европейцам! — кипятился кронпринц. — О-о-о, — протянул Георгий, — пошли изречения из патриотических газетёнок. Уверен, что где-нибудь в приличных джентльменских клубах Лондона или вашингтонских кулуарах об “этих проклятых тевтонцах и славянах” говорят тоже самое. — Как будто мне не плевать, что они там говорят о нас, — равнодушно пожал плечами Франц, — в лицо они всё равно будут лыбится и заверять в готовности к “честному диалогу”. — Ну, между нами мы же прекрасно понимаем, что никакой разницы между нашим и их плебсом в сущности нет, — развёл руками цесаревич. — Что те, что те представляют из себя лишь бесформенную и жалкую массу. — Свято уверенную в том, что от их идиотского крестика в бюллетени что-то поменяется, — едко произнёс кронпринц, — поверить только. И в эту чушь верят миллиарды! Всё же те, кто додумались до идеи внушить стаду веру в том, что эта так называемая демократия чего-то стоит, были очень умными людьми. Кронпринц сделал паузу, переводя дыхание после краткого, но эмоционального диалога. — Велеть принести напитки? — Любезно осведомился хозяин дворца. — Нет-нет, — отказался Франц, — нам ещё на приём ехать, и я хочу быть свежим. — Так я тебе и не алкоголь предлагаю. Воду или сок, скажем? — Всё равно спасибо, но нет — немец забарабанил пальцами по кожаным подлокотникам кресла, — пока не хочу. Если что, потом мне Хильда всё принесёт. — А, Хильда, — цокнул языком Георгий, — в прошлый раз была Гретель, если мне не изменяет память. Мне вот интересно, тебе каждый месяц новую секретаршу модельное агентство подбирает? Или у вас есть специальный отдел, который ищет даму с достойными внешними параметрами? — Да, не изменяет. Прошлой была Гретель, — хохотнул Франц, — ух, хороша была чертовка. Умна и компетентна на работе. Да и во внерабочее время тоже… компетентна. Ну, ты понимаешь. Впрочем, Хильда ещё лучше. — И куда ты их потом всех деваешь, развратник ты несчастный? — Кому домик в Альпах, кому с бизнесом помочь. В общем, свою косточку с господского стола за верную службу девочки получают, — пояснил Франц, — кстати, ты зря меня развратником называешь. Видел бы ты моего отца. Этот и в юности ни одной юбки не пропустил, так и теперь до сих пор принимает ванны в компании парочки смазливых фройлен. И это в его девяносто с лишним лет! Всем бы такое здоровье. Да и сам ты, дражайший кузен, не промах. Влажная мечта петербургских графинь и баронесс! Да и наше с тобой дипломатическое турне по колониям, когда нам обоим было по двадцать лет, я помню. Вся эта восточная романтика, смуглые девушки, опахала… Эх, молодость! — К слову о востоке, — прервал мысли о прекрасном былом Георгий, — наши дела в Персии складываются как нельзя лучше. Шах одобрил план национализации Англо-персидской нефтяной компании, и уже завтра меджлис за него проголосует. Все попытки Лондона угрожать, подкупать и лоббировать провалились, — цесаревич произнёс так, будто речь идёт не о важнейшем политическом событии, а о погоде, — сам понимаешь, что после этого персы могут забыть о каких-либо договорённостях с нашими заклятыми друзьями, и всё, что им остаётся, это делать так, как мы им велим. В несколько предложений русский аристократ умудрился уместить годы тяжёлой работы. Года хитроумного планирования и аккуратного лавирования, точечных ликвидаций и настолько же точечных взяток, уговоров и угроз... Пару раз все висело на волоске: то любимый сын и наследник шаха свяжется с британской разведкой, то высшее духовенство начнет охотно принимать щедрые подарки из Вашингтона, да поучать паству о порочности российских товаров для правоверных. Но все интриги Даунинг-стрит оказались напрасны, и в самом скором времени им придется убраться из Тегерана, попрощавшись со многими миллионами фунтов. А ведь всю эту эпопею, грязную и кровавую, в самом деле можно свести в пару коротких предложений, которые и войдут в общую память. Вот и весь главный урок истории людям: страдания, кровь и грязь значат очень мало, если хоть что-то. Важен только победный результат; с ним на руках можно определять, что и как всеядные широкие массы запомнят. — Это не может не радовать, — довольно кивнул Франц, — мне доносили, что решение шах уже принял, но агентура всё равно делала оговорку о непроверенности сведений. Но раз ты говоришь, значит так оно и будет. Поздравляю. Это серьёзный успех. После Персии до Индии будет уже рукой подать. Наши креатуры уже начали зондировать почву. То, что британцы до сих пор занимают некоторые анклавы на юге Индии очень удачно для нас вносит раздор между Лондоном и Дели. Если сработаем аккуратно и безошибочно, то перед нами откроются очень соблазнительные перспективы. — Ты прав, хотя оптимизма я бы поубавил. Сам понимаешь, что значит Индия для англичан. За неё они вцепятся мёртвой хваткой, и без серьёзных мер с нашей стороны там ловить будет нечего. Пока лучше переварить тот кусок, который нам уже удалось проглотить. — Согласен, — ответил кронпринц, — к слову, мне тоже есть, чем похвастаться. — Дай-ка угадаю. Венесуэла? — Задал вопрос Георгий. — Именно. Если Россия и Великобритания играли в кошки-мышки на Ближнем Востоке и Северной Африке, то Вена встретилась с Лондоном на другом направлении. В землях Южной Америки немцы и англичане сошлись в борьбе за влияние на Венесуэлу: первые поддерживали режим генерала-диктатора и получали в обмен концессии, а вторые вооружали индейцев и прочий человеческий сброд в попытках их отнять. Противостояние перешло в стадию гражданской войне три года тому назад, и с тех пор чаша весов неоднократно меняла фаворита. Обе стороны успели пролить целые реки и потеряли последние остатки реальной популярности... Что, естественно, никого в столицах Европы не заботило. Реальных вершителей судьбы этой южноамериканской страны волновал только один вопрос: кто же станет победителем в адской гонке? И вчера Францу наконец-то сообщили действительно приятные, хорошие, радующие слух новости. — Наш спецназ и венесуэльские отряды чести накрыли штаб Армии освобождения. Убиты все ведущие лидеры, перехвачена важнейшая документация, — в родной Вене обаятельной, белозубой улыбке Франца никто не мог противостоять. Ни отец, ни родные, ни политики, ни Хильда. Но Георгий, эта каменная скала в бледно-розовой коже, и бровью не повел, — Отдельные отряды Армии все еще продолжают сопротивление, да и бедные районы столицы все еще опасны для наших... Но я смею утверждать: война будет выиграна легитимным правительством в ближайшие месяцы. — Ох уж эта легитимность в Южной Америке. Кто первый срубит головы конкурентам, тот и легитимный, — ироничным тоном произнёс цесаревич, — что ж, два крупных успеха за одну неделю. Эта осень весьма продуктивна, должен заметить. — То ли ещё будет. Венесуэла пока ещё не наша, но перелом уже произошёл. Думаю, в ближайшее время у нас будут поводы для радости. — Что ж, в таком случае я настаиваю, что мы должны это отметить, — сказал Георгий, — до встречи с междусобойчиком этих нуворишей ещё два с половиной часа, так что по бокалу лёгкого шампанского мы можем себе позволить. — Ай, ладно. Уговорил, демон языкастый! Хозяин дворца вызвал слуг, которые расставили на столике перед высокими лицами бокалы и бутылку с французским шампанским. Георгий разлил по сосудам напиток, но не притронулся к нему. Франц поступил аналогично, оставив шампанское настаиваться на воздухе. — К слову, как твой отец? — осведомился немец, — а то я слышал не самые обнадёживающие слухи о его состоянии. — Перенёс две операции на сердце, — ответил цесаревич, — но ничего, жить будет. Какое-то время. В его возрасте и пять лет это длинный срок. Он сейчас больше проводит времени в Крыму и на целебных водах Кавказа, чем в столице. За этим простым и даже формальным вопросом стояло нечто большее. Отцы Георгия и Франца, нынешние императоры России и Германии были великими людьми. Многие их называли последними монархами старой Европы. Они провели свои державы через многие потрясения, и именно при них было достигнуто подлинное величие. Но… они старели. С каждым годом они становились слабее и постепенно передавали бразды правления своим сыновьям. Сейчас уже именно их наследники возглавляют европейский блок и вверенные им страны. И тот факт, что отец Георгия по сути уже как несколько лет передал все дела ему, ярко говорил о том, что старые элиты уходят, а на их место приходят новые. А вместе с ними приходит и другой, более агрессивный политический курс. — Надеюсь, ему станет лучше. — улыбнулся своей фирменной обаятельной улыбкой Франц, которая могла очаровать любого, но не его собеседника. — Благодарю. Своему отцу тоже передай мои пожелания доброго самочувствия, — сказал Георгий, — но… — Мужчина нажал на скрытую под подлокотником его кресла кнопку, и тяжёлые металлические ставни закрыли окна, а на дубовой двери в кабинет цесаревича щёлкнул автоматический замок. — Ты же не просто прилетел справиться о здоровье моего старика, верно? А Венесуэлу с Персией мы могли бы и по телефону обсудить. И уж точно ты здесь не ради того дурацкого раута. Так что выкладывай, с чем пришёл? — Ничего от тебя не скроешь... — Вмиг посерьёзнел Франц, тут же переходя от непринуждённой, почти что развлекательной беседы с кузеном к настоящей цели своего визита. — Я хотел переговорить насчёт новостей с той стороны. — И что же там случилось такого? — Приподнял бровь Георгий. — Да в том-то и дело, что пока что ничего не случилось, — Франц поднялся с кресла и стал расхаживать по комнате, — в магической Британии всё тот же бардак, который, сказать по правде, мне начинает надоедать. — Мне каждый день ложится на стол отчёт Рошара. — Ровно ответил Георгий. — Реддл сидит в своей дыре, “героическое” Сопротивление его время от времени покусывает, но серьёзных действий не предпринимает. Не вижу пока причин для беспокойства. Даже британцы, которые должны сейчас понервничать, сидят спокойно и не торопятся. — Я бы с тобой согласился, если это не этот… Тёмный Лорд. — Брезгливо поморщился от “титула” Реддла Франц, — Господи, что за нелепая кличка? Он бы ещё Страшным-Страшным Злым Колдуном в тёмной башне назвался. Ну, что б даже последний идиот точно понял, что с ним дел иметь нельзя. Проблема в том, что от Реддла можно ждать любой дурости. Если этот самодур начнёт ломать правила игры и разрушит Статут секретности раньше срока, то у нас начнутся такие проблемы, что замучаемся их расхлёбывать. — Мы это уже обсуждали, и не раз. — Продолжал отвечать в том же тоне Георгий. — Мартин заверил меня, что контролирует ситуацию. Если Волдеморт пойдёт вразнос, то Ковен сможет быстро его ликвидировать. И в этом я склонен доверять нашему испанскому другу. Вмешательство же Инквизитория на данном этапе я считаю преждевременным. Рошар своё дело знает, но это всегда пальба, взрывы и куча трупов. К тому же это может негативно сказаться на наших долгосрочных планах. Мартин же работает более тонко, поэтому пусть и дальше действует на этом направлении. — Как же просто было раньше, когда всегда можно было отправить обнаглевшего волшебника на костёр, — вздохнул Франц, — а сейчас приходится каждый раз изворачиваться, что б наши дражайшие партнёры ничего не заподозрили. Я всё же считаю, что Мартин заигрался. Это тебе не стравливать диких колдунов из какой-нибудь африканской дыры, а у нас под носом, над самым сердцем Европы. — Мартин нас ещё ни разу не подводил, — заметил Георгий, — и вложенные в него и его организацию средства отрабатывал от и до. И без него будут невозможны многие глобальные проекты, которые в будущем должны дать фантастический выхлоп. И более того, это навредит нашей главной цели. — Я не отрицаю компетентности Мартина, — сказал Франц, — будь иначе, он не стал бы тем, кем он стал. Но. Ошибиться может любой. А в нашем деле любой промах может стать фатальным. — Не драматизируй. — Ответил цесаревич. — на текущей стадии некоторые ошибки крайне нежелательны, но вполне допустимы. Пока у нас есть приличный запас по времени, и мы можем позволить себе… испытывать менее надёжные, но потенциально более выгодные варианты. — К слову о времени. Аналитики всё также говорят о двадцати годах? — Да. — Подтвердил Георгий. — война с альянсом прогнозируется в течении двадцати-тридцати лет. Так что двадцать лет — крайний срок, к которому мы должны быть готовы. В том числе должна быть завершена подготовка магических сообществ, которые в решающий час должны склонить чашу весу в нашу пользу. И этому совсем не поспособствует грубое и топорное вмешательство инквизиторов. Так что давать “зелёный свет” Инквизиторию было бы промахом с нашей стороны. В конце концов, ради таких задач мы и вкладывали в Ковен в столько сил и ресурсов. — Ай, к чёрту. Решение уже принято, отменять его на полпути тоже такая себе затея... — Согласился Франц и, махнув рукой, сел обратно в кресло. — Полагаю, Мартин действует по своей любимой схеме. Устроить конфликт, довести обе стороны до кондиции, попутно прикарманивая себе все наиболее ценные активы, и под аккомпанемент посадить свою креатуру. — Именно так. Кстати, фирменная тактика англичан, — ухмыльнулся Георгий, — которую теперь используют против них на их же поле. — К слову об англичанах. Я, признаться честно, удивлён такой пассивностью Даунинг-стрит. Я ожидал, что бритиши будут громче всех требовать от Рошара вмешательства Инквизитория, ан нет. Как воды в рот набрали. А ведь это в их интересах, что б бардак в их метрополии был устранён как можно быстрее. — Халловей надеется, что кризис обойдёт Британию стороной и не скажется на его шансах переизбраться. И что ему не придётся принимать трудных решений. Король уже слишком стар для таких потрясений, а принцесса Уэльская ещё слишком юна. — О да, — хохотнул кронпринц, — приятно, когда у оппонента в кресле премьера сидит такое ничтожество. На минуту воцарилось молчание. Мужчины неспешно обдумывали прошедший разговор. В их положении не то что решения, поспешные выводы могут привести в будущем к катастрофе. — Тебя что-то ещё беспокоит? — прервал затянувшееся молчание цесаревич, — говори. Решим вопрос. — Меня волнует испанец, — честно признался Франц, — на Мартина завязано слишком многое. А я не люблю складывать все яйца в одну корзину. — Да, это проблема, — сухо ответил Георгий, который в этом вопросе был согласен со своим кузеном целиком и полностью, — но поделать с этим мы пока ничего не можем. Мартин тебе не премьер и не канцлер, которых можно менять как перчатки по нескольку раз за год. С ним всё гораздо сложнее. — С чародеями в принципе не бывает легко, — поморщился Франц, — а уж с великими чародеями и подавно. Наш дорогой Лусио очень ловко поставил себя в исключительное положение и сделал себя незаменимым. В случае чего даже нам выкрутить ему руки будет непросто. Ковен он крепко контролирует. Да и нет в нём фигуры, которая стала бы равнозначной заменой Мартину. В лучшем случае твёрдым и хорошим исполнителем, но этого для наших целей мало. — Ну, полностью незаменимых не бывает, — произнёс цесаревич, — но это непростой вопрос, да. К тому же, я в жизни не поверю, что Мартин не ведёт своей игры. Уж слишком хорошо я представляю, что это за человек и на что он способен. И вряд ли испанец питает иллюзии относительно того, что наше с ним взаимодействие будет длиться вечно и безоблачно. Но. До момента истины он нужен нам, а мы нужны ему. Поэтому нам пока придётся смириться с самостоятельностью Мартина. А вот потом нужно будет что-то решать. — Можно задействовать Рошара. Очень удачно, что господин Великий инквизитор наш со всеми его потрохами. Но это в то же время означает ещё одну бойню сразу после другой, ещё большей бойни. С другой стороны, Ковен это не десять, не двадцать и даже не сто чародеев, — задумчиво произнёс Франц, — в такой организации, учитывая менталитет колдунов, рано или поздно кто-то умный задаст вопрос, а почему именно это испанец рулит нами? Возможно, стоит на этом сыграть. Да и среди подрастающего молодняка волшебников к кому присмотреться… — Мартин не дурак, и к столь очевидным вариантам всяко подготовиться. Да и слишком многое во всех предложенных тобою вариантах может пойти не так. Слишком рано пока что-то предпринимать. Как и делить шкуру неубитого медведя, — подвёл итог цесаревич. — И то верно, — согласился кронпринц. — Ну, раз с делами сегодня покончено, то пора. Георгий Александрович сделал лёгкий пас рукой и бокал с шампанским взлетел и замер в невесомости между креслами. Франц Габсбург сделал тот же жест. — За будущее. — Произнесли владыки Европы, и два бокала чокнулись в воздухе. Двое наследников пили за то будущее, которое они всегда грезили создать. За будущее, в котором нет места врагам, уважаемым партнёрам и всем тем, кто захочет этому будущему воспротивиться. За будущее, в котором будет лишь одна сила — союз двух величайших империй со времён Рима. Единый диктат, скреплённый железом, кровью и… магией. Ведь именно магия станет тем оружием, что поставит точку в финальной битве за власть над миром. *** Несколько лет тому назад Лусио Мартин и представить себе не мог, что однажды вернется в Нуменград. Этот излюбленный проект Геллерта Гриндевальда, который так дорого обошелся Легиону – и который, по мнению большинства жителей магического мира, стал братской могилой организации и местом погребения заживо её вождя и лидера. Во всех учебниках и книгах по истории магического мира черным по белому (или желтому, в зависимости от качества бумаги или пергамента) написано, что в Нуменграде Г. Гриндевальд и его соучастники дали свой последний, отчаянный бой силам порядка и законности. Написано о роли великого волшебника Альбуса Дамблдора и героизме множества авроров со всего света; кое-где даже найдутся упоминания о вкладе инквизиторов в совместное дело. Детали будут разниться: каждый что-то упомянет, а что-то отбросит как несущественное и неважное. Но любой из официально изданных авторов согласен насчет главного: здесь была одержана славная победа над преступниками, экстремистами и отбросами общества. Эта победа положила конец одичавшему движению безумных властолюбцев, готовых ради обретения абсолютной власти попрать все устои магического общества. Иные точки зрения остаются уделом рукописных листовок да вечно бунтующей молодежи, которая даже не знает толком, за что и против кого боролся Легион... А что об этом месте напишут после его победы? Черт возьми, он твердо намеревается это узнать. Но пока до этого долгожданного дня ещё идти и идти; дорога к восстановлению справедливости долга и тяжела. Сейчас же у него тут есть личное дело – с которым, по-хорошему, он должен был разобраться ещё давным-давно. Ради дружбы. Да, он хорошо помнил эти коридоры. Пожалуй, даже слишком хорошо: они навевали болезненные, горькие воспоминания, как бы он не пытался их отогнать прочь от себя. Просторные и ярко освещенные, сложенные из крепкого камня, дополнительно зачарованного для придания всей конструкции ещё большей прочности. За дверями скрываются брошенные залы и приемные комнаты, некогда полные людьми и утварью. Тут, по изначальному замыслу Гриндевальда, должно было находиться правительство всего магического сообщества; центр жизни всех колдунов и волшебниц на планете. И, в более отдаленной перспективе перспективе, Нуменград должен был стать резиденцией правителей всей Земли, символизируя силу и могущество наконец-то объединенного человечества. Неудивительно, что замок, даже с привлечением опытных магов-архитекторов, строился несколько лет и был построен с таким, едва ли не карикатурным, размахом. Чего стоил только парадный зал, способный вместить несколько тысяч человек одновременно и щедро украшенный сценами из всемирной истории!.. А уж лицо отца Вильгельма, когда ему предъявили его часть счета – как этот благовидный барон тогда мучался, ставя свою несчастную подпись. А какие тут давались приемы: маги со всей планеты прибывали на поклон и за советом, после короткой беседы уезжая вдохновленными и счастливыми. Тут же планировались бои и сражения той самой, главной войны... Которую они проиграли. И вся здешняя краса обернулась прахом. Сейчас всё это великолепие пришло в упадок. Секретариат, правящий германским сообществом, использовал Нуменград исключительно в качестве тюрьмы строгого режима – и содержался здесь один-единственный заключенный. По злой иронии судьбы, им был тот самый человек, чью мечту Нуменград должен был воплощать. О, конечно же, новые поколения магов с одобрения своих правителей всячески осмеяли и Геллерта, и его надежды, и его творение: замок-де уродливо огромен, замок-де развалится в ближайший век, замок-де оформлен с нарушением всех эстетических законов, замок-де компенсировал психические комплексы Гриндевальда... Впрочем, чего ещё можно было ожидать от ничтожеств, готовых вечность скрываться под землей и по убежищам? Разве могут задницы на важных креслах вроде английского министра Фаджа или, ещё хуже, обыватели, подняться над своим уровнем и осознать величие, когда оно у них перед глазами? Таким организмам чужд самый концепт «величия», они его боятся и посему над ним смеются; и, главное, бесполезно на них злиться за это. Виноват ли муравей в том, что считает свой муравейник пиком архитектурной мысли и вечным шедевром?.. Не виноват, бедолага попросту обречен на подобное существование своей природой. И куда уж молящимся на Статут секретности волшебникам осознать всю глубину мысли Геллерта, всю его трагедию? И, тем не менее, возвращение сюда оказалось куда более горьким, чем он изначально предполагал. Лусио прекрасно помнил то непростое время, последовавшее сразу после падения этой цитадели... Даже если какая-то часть его хотела бы о тех днях забыть навсегда. Как он собирал остатки, убеждал трусов, вдохновлял упавших духом, пугал готовых было перебежать к «победителям» и выдать важные секреты Легиона... И как долгими ночами он сам, оставшись наедине с собственными мыслями, повторял самому себе, что все его дела окупятся. Что у всего был, есть и будет смысл. Что поражение Легиона в самом деле временное, что реванш неизбежен... Порой он хорошо понимал желания, сомнения и эмоции разочаровавшихся магов и ведьм; ведь, чего греха таить, были часы, когда он сам испытывал искушение всё бросить и зажить мещанской жизнью, той, о которой мечтало большинство магического стада. Пусть мир горит, думалось тогда, пусть человечество исчезнет; он будет жить в своей норе, как и остальные, и это его не коснется... Он гнал от себя эти трусливые, недостойные соображения, но они постоянно возвращались и с каждым разом казались всё соблазнительнее и соблазнительнее... Желая как отвлечься от подобных отвратительных размышлений, так и сформулировать новый план, глава всего, что осталось от Легиона Гидры, принялся анализировать ход недавно закончившейся войны в поисках ответов и решений. В один из таких вечеров на Лусио Мартина снизошло долгожданное озарение – он понял, в чем заключалась приведшая к их поражению ошибка. И Альбус, и Лусио, и Геллерт дружно ошибались в самом начале тернистого пути – веря, что новая революция должна начаться с магического мира. Они поддались воспитанию и всем его ограничениям, не доверяя магглам и смотря на тех сверху вниз; пусть взор их троих и не был злым и надменным, они все ещё считали их пассивным элементом в развитии. Как они могли быть такими слепыми! У них перед глазами общества магглов развивались: их ученые преодолевали немыслимые прежде преграды, их строители и рабочие покоряли вершины мастерства, их мир становился все уже и уже... Они добивались выдающихся успехов, ничего не зная о магии и её реальности; только кровь, пот и мозги. Их, магглов, многие множества – и, строго говоря, именно они творили и творят историю мира. Магам же, несмотря на всю их гордыню и надменность, оставалось только приспосабливаться к решениям и стилю жизни других – и троица мечтателей совершила роковую оплошность, поставив не на ту лошадь. Реальные, настоящие, качественные изменения могут прийти только от магглов – и посему нужно с ними работать. Забывать о магическом мире, разумеется, нельзя; но главную скрипку должны сыграть те, кого волшебники чванливо окрестили «простецами». После этого озарения Лусио работал по восстановлению организации с утроенной силой, а подленькие и недостойные сомнения покинули его сердце. Правители России, Германии и других государств Европы оказались уж очень падки до его обещаний. Шутка ли: не просто знать о существовании магии, но заполучить в свои руки её плоды! Лусио был крайне осторожен в связях и контактах, всегда старательно проводя расследования по каждому человеку и лишь уверенный в успехе выходя на контакты. Благо ему было что предложить влиятельным и богатым: здоровье, крепость тела и духа, таинственные исчезновения и смерти от естественных причин ненужных и мешающихся... И ни разу не ошибся: словно на мёд стекались желающие причаститься тайных знаний. Но шапочных знакомств с богатыми магглами для планов Ковена было бы недостаточно – поэтому Лусио рискнул и вышел на самые верха. Императоры и президенты старых лет слишком хорошо помнили Гриндевальда, их всегда окружали сотрудники Инквизитория, они привыкли к стабильному и вечному миру; словом, они нисколько не интересовали революционера. Зато их наследники, и, тем более, наследники их наследников – это был другой разговор. Амбициозные, честолюбивые, желающие прославиться и добиться чего-то большего, чем формального статуса «свадебных генералов» в политике своих стран. Они имели деньги и влияние, Лусио предложил им помощь в реализации далеко идущих планов... Сотрудничество оказалось взаимовыгодным и полезным. Ковен получил практически неограниченное финансирование и мог спокойно создавать собственную инфраструктуру, параллельно проникая и в магические, и в маггловские властные институты, а будущие правители магглов охотно прибегали к магическому арсеналу в политической борьбе да готовились использовать его на войне. И эта помощь будет им оказана. Ведь глобальная война двух могущественных и опасных блоков, разрушительная и кровопролитная, более чем укладывается в план самого Мартина. Относительное равновесие между великими державами поддерживает Статут секретности надежнее множества бюрократов: стабильность и предсказуемость враждебны любым радикальным переменам. В такой обстановке возможны только отдельные улучшения, только косметический ремонт гниющего здания. Но вот конфликт, что потрясет самые основы человеческой жизни, вызовет небывалый кризис и приведет к разрушению «привычного» – вот что требуется для строительства нового мира. Но, конечно, сперва нужно эту войну организовать; затем в ней нужно одержать победу; наконец, предстоит ещё и избавиться от попутчиков до того, как они избавятся от него. Но дорога к достижению цели видна. И, ступив на неё, Лусио твердо намерен добраться до конца... Так-то, конечно, он не должен был сюда приходить. Здесь, в Нуменграде, у него нет никакого «дела»: тут его не ждали на переговоры, тут не нужно было ни с кем совещаться... Однако сегодня и сейчас он был не главой рвущейся к великой задаче организации, а «всего лишь» Лусио Мартином. Даже у таких людей, как он, есть сердечные симпатии, есть друзья и привязанности. Этим он и отличается от того же Реддла; и это отличие нужно сохранить. Да, за прошедший век испанец серьезно изменился, многое повидал и многое сотворил своими руками – но он все ещё оставался человеком. Заветная дверь отворилась. Впереди его ждала заветная встреча, оставалось только сделать пару последних шагов вперёд. – Геллерт. – Лежавший на кровати посреди убогой и утлой камеры человек едва ли походил на друга, товарища и соучастника, которого Мартин помнил. Тот был спортивным, мускулистым, полным жизни и силы даже посреди проигрываемой войны. Теперь перед ним был худой, с нездорово-желтой кожей, осунувшимся лицом старик... – Рад тебя видеть. – Кого я вижу... – Был у испанского волшебника один страх. Он боялся, что состояние Геллерта успеет ухудшиться окончательно; что он превратится в едва живое тело, не способное к мысли, не способное узнать пришедшего к нему наконец-то друга. В таком случае он бы сразу подарил агонизирующему удар милосердия и убрался восвояси... Но нет; как бы отвратительно не выглядело тело, разум Геллерта всё ещё служил вопреки всему. Его победили, но сломать не смогли, и Лусио испытал невольную гордость за своего друга. – И как ты сюда проник? Подкупил стражу? Стал дымом? – Бытие председателем Международной конфедерации магов имеет некоторые преимущества... Ими я и воспользовался. – Развел руками Мартин так, будто сообщал самую очевидную банальщину. – А ещё я помню о тех тайных ходах, которые так и не были обнаружены слугами Секретариата за все эти годы. Так оно и было. Формально его здесь, конечно, нет и никогда не было; для всего мира он сейчас у себя в Испании и готовится к завтрашнему выступлению на X-м съезде Ассоциации по защите прав магглорожденных волшебников. Никакого официального визита главы Конфедерации в Нуменград этим осенним вечером никогда не было... И не будет. Он позаботился об этом. А заодно он, пользуясь служебным положением, успел убедиться, что никакой слежки за камерой нет и не предвидится; все сказанное в этих стенах в них же и помрет. – Председатель, значит... – Пожалуй, только глаза и остались последним «живым» местом всего Гриндевальда. И, сконцентрировавшись на них, Лусио вновь видел друга и соратника, а не едва дышащий труп. – Когда мне говорили в последний раз о таких вещах, главой Конфедерации был Дамблдор. Чувствовалось, что связная речь дается узнику не без труда – но это последствия физической слабости, не ментальной. Там, внутри, все ещё теплится последняя искра: слишком чахлая, чтобы зажечь костер вновь, не дающая уже никакого тепла. Но она есть. И это значит, что он все поймёт... – Я убил Альбуса. Сперва наложив на него проклятье, а потом сразив на дуэли. – Без обиняков сказал Мартин, внимательно следя за реакцией Гриндевальда. В глазах того промелькнула грусть. – Не волнуйся, я сжег его тело честь по чести. – Правильное дело... Правильное. Наш друг, наш враг, наш... Наш Альбус заслужил к себе такое уважительное отношение. – Через силу кивнул Геллерт. – В свое время мы слишком часто пренебрегали подобным. Считали, что можем себе позволить всё... И проиграли момент, увлекшись жестокостью и зверствами. Позволили крысам вроде Спенсера-Муна убедить волшебников, что мы пьем кровь на завтрак и закусываем детьми походу собраний. Ещё одна ошибка... – Да, ты прав. – Понимающе кивнул Мартин, независимо от бывшего вождя пришедший в свое время к этому же выводу. – Это, конечно, не главная наша ошибка в прошлом... Но одна из них. Верно подмечено. – Жаль только, что я прав так поздно. – Изо рта Геллерта донесся душераздирающий звук, который, небось, должен был означать смех. – Лежа тут, Лусио, я ничего больше не мог делать, кроме как вспоминать прошлое и переживать его раз за разом. С младенчества и до конца суда, и потом всё опять сначала. Но ты... Раз Дамблдор мёртв, то, я думаю, ты-то время тратить с большей пользой. – Как мы и договорились, Геллерт. Наша борьба продолжилась и не останавливалась ни на один день. – С тяжелым сердцем Лусио уходил в подполье... Хорошо, что он может утешить друга напоследок. Убедить того, что его мучения были не напрасными – какой бы чудовищной и кощунственной не казалась бы формулировка. – Легион пересобран и борется за осуществление нашей мечты. Живые глаза этого без-пяти-минут мертвеца смотрели на Мартина с искренней благодарностью. Высказывать признательность словами, по-человечески, Гриндевальд плохо умел еще до заключения... Но все прошедшие года так и не смогли заставить Лусио позабыть мимику друга. – М? Ещё один «смешок». – Я хорошо помню, что ты никогда не стал бы ввязываться в безнадежную драку. Нет, ты, конечно, не сбежишь как крыса с корабля... Но не будешь и начинать плавание, если в корпусе полно дыр. – Вновь заговорил Геллерт. – Так что же ты придумал? Где ты нашел ключик, разгадку, помощь? – У магглов. Да, Геллерт, у них самих. – Сделав некоторое усилие, Мартин принудил себя улыбнуться. Больно было видеть друга в подобном состоянии... Но радостно было слышать его речь, пусть и осложненную. – Они готовятся к войне друг с другом, и, с их помощью, я собираюсь снести и Статут, и все ограничения между нашими племенами. – И как?.. – Ведущие страны мира готовятся вцепиться друг другу в глотки. Мир становится для них слишком тесным, и, где-то через двадцать, двадцать пять лет Земле предстоит пройти через самый разрушительный конфликт в ее истории. Война неизбежна... И я поспешил «занять» сторону, начав взаимовыгодное сотрудничество с русскими, немцами и, в меньшей степени, французами. – Начал свой рассказ Лусио. – Они не смогут договориться друг с другом, поскольку статус-кво всем надоел, а реального, действенного компромиссного решения в вопросе мирового господства быть не может. Никто не захочет признать свое поражение и отойти в сторону, никто не станет уступать так далеко. - Как не может быть двух Солнц на небе, не может быть двух царей на Земле. - Припомнил античную поговорку Геллерт. Ему всегда нравились истории о великих людях прошлого, что магах, что магглах - он находил их вдохновляющими и поучительными... - И ты предложил им магию? - Да, магию как тайное оружие и надежный козырь. Пришлось даже помочь наследникам с раскрытием их магического дара, чтобы они мне поверили и доверились... Иначе они не могли быть уверены в серьезности моих намерений. Но теперь мы идем вперед и совместно работаем для приближения судьбоносной войны. - И какую ложь ты для них придумал? - Я сказал, что надеюсь на открытое сосуществование магов и магглов в новом мире. Который будет построен их империями на осколках и руинах былого после победы. Верю, что магия и наука, объединенные вместе, подарят человечеству новую эру просвещения и счастья... Для чего - Губы Мартина посетила тихая улыбка. - Они люди умные, Геллерт, и хитрые. Понимают, что я им не договариваю, что я планирую свою собственную игру; то же самое я понимаю о них... Но мы нужны друг другу, и будем нужны до тех пор, пока выкормленная ими война не завершится победой. Что мне, что им поздно рвать далеко зашедшую связь. Но к этому моменту мой Ковен будет готов и, на последнем этапе войны, мы перехватим контроль. - Свергнешь правителей, развязавших самую страшную бойню в истории, обвинишь и их, и весь старый порядок в крови, смертях и разрушениях... И предложишь отчаявшимся массам билет в счастливое будущее? Ну тем, кто, конечно, переживет войну, раз воскрешение мертвых все еще остается блажью окончательно выживших из ума колдунов. - Один из возможных сценариев, да, звучит именно так. В очень упрощенном варианте, конечно, - словно бы оправдался Лусио, - но строить подробную игру, расписывая в ней каждый ход, было бы слишком самоуверенно. Сам понимаешь: новые детали и непредвиденные обстоятельства могут появиться в любую минуту. - По-настоящему хорош не тот план, что расписан на сто шагов вперед, - добавил Геллерт, - а тот, который предусматривает простор для импровизации и изменений. Тем более, когда речь идет о величайшей из задуманных когда-либо революций. Правильный подход, нечего сказать... - Ты не думал написать что-нибудь по философии? Кажется, недостатка в свободном времени у тебя нет... - Можно было позволить и немного беззлобной иронии. Как в старые-добрые времена. - Я бы, агх... - Пауза была мимолетной, но отозвалась болью в сердце Мартина. - Я бы с радостью, дай эти трусы мне пергамент с чернилами. Но меня решили добивать скукой и глупыми запретами, так что за перо придется взяться тебе... - - Всенепременнейше, друг. После победы, разумеется. Затем разговор продолжил сам Геллерт, переводя тему. - В твоем плане есть один недостаток. Существенный. А как же Инквизиторий? - В голосе узника слышался явный, искренний интерес. - Помнится, раньше эта падаль активно мешалась под ногами. Даже этот замок, по-сути говоря, штурмом взяли именно они. Не боишься, что они спустят на тебя, да и на наш род в целом, этих цепных собак? - О... Поверь, Рим не станет угрозой на сей раз. Во-первых, столь масштабная война между его спонсорами серьезно ослабит наших старых недругов: всем резко станет не до борьбы с вымышленными оборотнями и несуществующими темными магами. Придется обрубать концы, экономить, распускать те или иные подразделения, кто-то неизбежно дезертирует в распоряжение своего, родного правительства... Но это не главный аргумент и, уж точно, не самый большой сюрприз, ожидающий принцев от Инквизитория. - Что же ты еще подготовил? Несколько мгновений продолжалось тяжелое молчание. Первым его нарушил тот маг, которому вопрос и был адресован. - Кристофер Рошар, нынешний Верховный инквизитор, состоит в Ковене и сотрудничает со мной. Он служит им, ненавидя и их самих, и порядок, который приходится охранять... - Едва ли не шепотом произнес Мартин. - И вот об этом маленьком, незначительном нюансе, их высочества ничего не знают. Они убеждены в том, что полностью контролируют Рошара и смогут его натравить на меня в нужный момент. И мы сделаем все, чтобы их блаженное неведение продлилось как можно дольше. - Раньше я только мечтал о таком подарке судьбы. Не думал, что такое в принципе возможно. - На сей раз Гриндевальд смог посмеяться "по-человечески", не раздирая другу сердца. - Вижу, ты не сидел сложа руки, и понимаю, что ты не отчаялся в нашем деле. Но никто не добивается победы в одиночку, это тебе и самому хорошо известно. Скажи... Кто-нибудь из наших, наших соратников остался с тобой? - Диего. - Без раздумий тут же ответил Лусио. - Ах, он... Все же смог вырваться отсюда, значит. - Да. Их верный боевой пес, их ручной цербер... Диего нашелся некоторое время спустя их ссоры с Дамблдором в Южной Америке, где успел оставить длинный, впечатляющий кровавый след. Лусио сумел одолеть безумного бойца в честном магическом поединке и, тем самым, привязал одного воинствующего убийцу к себе. Индеец уважал только силу - и превратился в покорного слугу для человека, способного уложить его на лопатки. Многие позднее бросали вызов выдающемуся пироманту - и никто еще не победил. Лусио был доволен его службой: со своими поручениями бывший жрец справлялся превосходно. Да и сам он не жаловался: в Ковене он получил настоящий простор для реализации своих многочисленных талантов. Без него избавляться от врагов организации было бы гораздо труднее. - А Зигфрид? Что он?.. - Поинтересовался Геллерт судьбой еще одного соратника. К сожалению, тут никаких хороших новостей сообщить он не мог. - Я пытался выйти с ним на контакт и помочь ему... - Вздохнул Лусио, вспоминая еще одну из перенесенных им за долгую и чрезвычайно богатую событиями жизнь потерь. - Но для него весь смысл жизни кончился с падением этой цитадели. До того, как я успел к нему добраться с новостями и предложениями, он отправился в Вену и разнес весь судебный этаж Секретариата, прежде чем его добили авроры. - Он всегда мечтал о такой смерти, смерти воина... - Глаза Геллерта мигнули. - Помнишь, как он с упоением говорил о Вальгалле, Одине и валькириях, пока мы все смеялись? - И ты, Геллерт смеялся громче всех. - Да потому что я-то знал, что он свою жену регулярно наряжал в характерные "доспехи" во время игрищ! - Губы Геллерта отчаянно пытались изобразить улыбку. - И сам их видел. То еще зрелище было... - И... Ты, конечно, его не мог знать... Но со мной есть ещё и сын одного из наших спонсоров. - Генриха, Дениса, Виктории? - Гриндевальд поспешил припомнить имена тех немногих богатеев, что поддерживали Легион за идею. Он не мог знать, что Генрих Майер принял яд, Дениса Лебединского разорили и довели до суицида, а Викторию Хилл попросту казнили. - Конрада. - Поправил его Лусио. - Вильгельм Шенхарт стал моим доверенным соратником и, в ментальной магии, успешным учеником. - Черти... И что, он настолько же гадок и мелочен, как и папаша? - Геллерт слабым голосом пытался донести свое сочувствие. Действительно: Лусио нередко жалел о гибели и исчезновении таких соратников, как Вика, Генрих и Денис. Охо-хо... Нет, вдаваться в такие подробности он не будет. Говорить об "особенных" увлечениях подчиненного, его "интересных" вкусах и "милых" привычках можно очень долго. Но не сегодня, и уж точно не сейчас. - Он талантливый телепат, богатый человек и выдающийся медийный магнат. Харизматичный лидер и неплохой организатор. Полезный и связями, и магическими дарованиями. - Это всё правда. А знать о том, чем ковенит занимается в свое свободное время, Геллерту и не нужно. - Всё, что отсутствовало в отце, присутствует в сыне. - Что из себя представляет твой Рошар? Как ты убедил инквизитора сотрудничать с магами? - Он родился сквибом и был выброшен Рошарами, французскими аристократами-традиционалистами, за порог помирать. Его приютили в Инквизиториии обучили, он был верным служакой... Но чем дальше, тем больше он разочаровывался во всем, что защищал. Понял, что магглы страдают под гнетом своих правителей ничуть не меньше рядовых жителей магического мира. Я и сыграл на этом: он согласился помочь уничтожить наш порочный мир, как только я исправил одну конкретную несправедливость. - Какую же? - Вернул ему положенный от рождения дар. -Улыбнулся Лусио. - Никогда нельзя пренебрегать талантливым генералом и решительным человеком... Тем более, когда он занимает такую заметную, даже ключевую должность. - Полезный человек, с какой стороны не посмотри. - И, наконец, - решил договорить Мартин, - есть Ксения Алмазова. Русская ведьма из Отдела тайн Коллегии. Лекарь с золотыми руками, вздорным нравом, сердобольным сердцем и очень оригинальным мышлением. У нас отвечает за разработки, перспективные направления магии... И медицинскую помощь, когда она требуется. Она усовершенствовала наш метод: нашла способ пробуждать магический дар во взрослых, давно сформировавшихся организмах. С ее помощью, например, я и провел эксперимент над Рошаром - более чем удачный, замечу, вопреки многим проблемам. Светлейший ум... Пусть и отягощенный некоторой наивностью. Вот, пожалуй, и все, о ком я хотел бы тебе рассказать. - Ты еще кое-кого забыл... - Кого? - Элиса. Твоя Элиса. - С ней все хорошо, Геллерт. Живет со мной и радует меня практически каждый день. - Повел плечами Мартин, не желавший вдаваться в подробности настолько личного дела. - Скажу, что без нее мои дни были бы гаже и мрачнее. - И ночи? - И ночи. Опять повисла тишина. – Спасибо, Лусио... – По-своему все еще прекрасные глаза Гриндевальда внимательно смотрели на него. – Ты даже не представляешь, как я был рад тебя увидеть. Тебя услышать. - Был? - Я, может, и выгляжу трупом... Но еще соображаю. Пока. - Раздался звук, напоминающий чье-то хихиканье. - И понимаю, зачем ты здесь. И прошу: не отказывайся от задуманного. Доведи дело до конца. Пришло время подойти к тому, ради чего он, собственно, и проделал весь долгий, непростой путь. - Перед этим... Геллерт, я хочу задать тебе один вопрос. – Какой же?.. – Эндрю. – Уточнять дальше не было смысла. Раз Гриндевальд по-прежнему сохраняет трезвость мышления и твердость ума, он и так его поймет. Предположение оправдалось. – Был убит у меня на глазах волшебником в черной робе. И я не смог ни отомстить ему, не задержать ублюдка. – Повторил Геллерт ту версию, которую Мартин и без того слышал множество раз. По-видимому заключенный смог считать выражение серых глаз своего соратника – недоверчивое и скептичное. Вновь раздался этот «смех». – Лусио-Лусио... Неужели ты веришь, что в начале нашего пути я мог убить ребенка? Который меня любил и к которому я привязался? Сам же, помнится, издевался надо мной, что я стал как нянька ему. Забыл что ли?.. – Глаза Геллерта бессильно моргнули. – Ты и сам знаешь, какие дела мы воротили затем... В одном лишь Хоуптауне я перебил множество ребятишек. Но это, Лусио, было потом. Спустя множество трупов, сражений и дуэлей насмерть. Мне незачем тебе врать об этом сейчас, и я... Рад, что этого убийства на мне нет. Врать Геллерту действительно было незачем. Он не стал бы щадить чувств друга – не в его состоянии; дела живых его уже практически не заботят, и никакого смысла притворяться для него нет. Значит, Эндрю был убит старым миром. Его хозяевами, желающими сохранить порядок и стабильность. Эта кровь не на их руках... Ничего по существу это обстоятельство, конечно, не меняет – и не могло бы изменить, даже признайся Геллерт в преступлении. – Спасибо, Геллерт. – Шаг. Ещё один шаг. И Лусио скромно, тихо поцеловал соратника в лоб. – За всё. – И тебе, Лусио. – Глаза Гриндевальда закрылись, а из губ вылетело последнее, прощальное слово. – Удачи. Лусио провел рукой над телом друга. Простенькое заклинание «Доброго сна», дарующее людям легкую и свободную от любой боли смерть – к нему ещё прибегают колдомедики, если не могут исцелить человека и им остается лишь облегчить ему уход из этого мира. А поскольку чары настолько банальные и простые, то и специфического следа после себя они не оставят. Этой ночью, во время обхода, стражники найдут мертвого Геллерта и скажут начальству, что старый злодей и преступник наконец-то освободил мир от своего присутствия. Те поспешат уведомить Секретариат... И он, как председатель Конфедерации, должен будет поздравить секретаря с избавлением от «чудовища». Иронично. И, черт возьми, очень печально.