More than love

      «Если не потороплюсь, то точно опоздаю».       Эта мысль застала меня, когда я рассматривал пустую спинку стула, где должен был висеть пиджак. Где этот чёртов пиджак? Я метался по квартире в поисках вещей, которые почему-то исчезли со своих привычных мест. А всё потому, что вчера у меня в квартире случился «цунами», имя которому — Фредди. Он, как всегда, появлялся спонтанно, не ставя в известность того, кому в очередной раз придумал испортить вечер, срывая планы ко всем чертям. Этим «счастливчиком» почему-то оказался именно я.       Теперь же вместо положенного отдыха с книгой придётся проверять оставшиеся самостоятельные работы, когда вернусь домой. А ведь сегодня ещё новые добавятся. Что ж, убойный вечерок мне гарантирован. Чёрт, да где же этот пиджак? Нужно позвонить Фреду. Так, где телефон? Его я нашёл под кучей пластинок, прослушанных в большом количестве под бутылку вина, которую притащил с собой мой неугомонный друг. Кстати, вино было очень даже неплохое, надо будет спросить, где он его купил. Фред долго не отвечал, что неудивительно, в это время он, естественно, спал. Повезло же засранцу. С третьей попытки я услышал долгожданное и сонное:       — Да…       — Где мой пиджак? — Я предпочёл не терять времени даром и сразу перешёл к сути.       — Брай? Какого хрена ты меня разбудил так рано?       — Такого хрена! Я не могу найти свой пиджак. А кто вчера в нём разгуливал по квартире? Ты! Если я его сейчас не отыщу, то опоздаю на работу и меня уволят. Придётся стать твоей содержанкой.       — Бог мой, дорогуша! Я уже подумываю не говорить, куда я его спрятал. Мне твоё предложение очень даже нравится. — Этот мерзавец ещё и издеваться удумал.       — Фред, я не шучу…       — Ладно, ладно, не паникуй, кудрявый. Он вроде бы где-то на кухне…       — Вроде бы… Где-то… Какого чёрта ты вообще его надел?       — Я ходил в нем курить на балкон. Там было так холодно, что я…       — Ты курил в нём? — Я чуть не задохнулся от возмущения. — Я тебя убью! Богом клянусь, Булсара, когда увижу снова, я тебя убью! — И сбросил звонок.       Не теряя ни минуты, я устремился на кухню, сбивая по пути табуретку, и нашёл пиджак на полу под столом. Ну прекрасно, просто замечательно! Так, ладно, искать что-то другое уже некогда.       Я вылетел из квартиры, с трудом удерживая в руках вещи. Наверное, я был похож на безумца, когда выбегал из подъезда с зажатым под подбородком учебником физики и одеваясь на ходу. Было холодно, словно осень снова вернулась, хотя в действительности май перевалил за середину. И зачем я столько времени потратил на поиски? Лучше бы куртку надел.       Нужно было быстро просмотреть нужный материал до урока, поскольку вчера мне попросту не дали этого сделать. Конечно, я не хотел куда-нибудь влететь, перечитывая свои записи, сделанные ещё до прихода ненормального Фредди, поэтому кидал торопливые взгляды по сторонам и снова утыкался носом в учебник. Тем не менее, стоило мне отвлечься всего лишь на мгновение, как я со всего маху врезался во что-то мягкое и тёплое. Даже книгу выронил от неожиданности.       Передо мной, сжимая в руках стаканчик с кофе, стоял хмурый парень лет девятнадцати-двадцати. Одетый явно не для такого прохладного утра: шмотки на нём были дорогие, мне пришлось бы пару месяцев не есть и не платить за квартиру, чтобы купить себе хотя бы такую куртку, но предназначенные скорее для лета. Помятый какой-то и растрёпанный, а его покрасневшие, но всё равно красивые глаза выдавали бессонную ночь, возможно, даже пьяную.       Вот у меня такого никогда не было, чтобы с вечера напиться и на работу с утра не спешить, да ещё и посреди недели. Не сказать, что я жаждал этого, но всё равно разочек хотелось бы вот так же… Моя размеренная, скучная и слишком предсказуемая жизнь не подразумевала подобных встрясок. Хотя, столкнувшись с этим замученным парнишкой, меня прилично так тряхнуло.       Я извинился перед ним и попытался поднять книгу. Это было сложновато, потому что я смотрел на его озадаченное лицо и не мог отвести взгляда, при этом шаря рукой по асфальту. Парень и правда был очень милый: высветленные рваные пряди чуть ниже плеч развевал лёгкий ветерок, голубые или скорее серые сонные глаза, прикрытые тяжёлыми веками с невероятно длинными ресницами, аккуратный, чуть вздёрнутый нос, маленький яркий рот, румянец — он мог бы сойти за девушку, если бы не его чисто мальчишеская угловатость и грубый голос.       — Ты всегда так носишься по улицам, ничего не замечая вокруг? Думаешь, кроме тебя больше никого нет?       И начал сразу с претензии, а я тут же растерялся. Не нравилось мне, когда вот так наезжали. Разговор у нас явно не клеился, да и смотрел он на меня, как на ходячую катастрофу — насмешливо. Я краснел, извинялся и не мог понять, почему этот мальчишка приводит меня в такой трепет и восторг. А он выдавал вопросы один за другим, не давая опомниться.       — Ты что, учишься в школе?       Он принял меня за школьника, наверное, из-за учебника, который выхватил из рук. А мне стало смешно. Неужели не видно, что я давненько вышел из возраста коротких штанишек и вполне себе мужчина. По крайней мере, сам о себе я именно так и думал. А потом настала его очередь смущаться, когда я с гордостью сообщил, что преподаю. Ведь учебники нужны не только ученикам, но ещё и их учителям, особенно когда они ни черта не подготовились накануне, и теперь приходилось вот таким изощрённым образом восполнять упущенное.       Неловко было стоять и пялиться, и я попытался улизнуть, и так уже опаздывал. Но он почему-то меня остановил, совсем мимолётно коснувшись рукава. А мне показалось, что он коснулся моей кожи. Я почувствовал, насколько холодной была его ладонь.       — Ты прости, я не хотел… Просто не ожидал… — Ну вот, теперь он покраснел ещё больше. — В общем, я растерялся.       — Да не парься, не ты один так удивляешься. В смысле, я же молодой, мне всего двадцать пять и вдруг — учитель. Многие не верят.       И зачем я оправдывался? Я и сам понимал, что вряд ли тянул на серьёзного педагога. Слишком наивный, слишком впечатлительный. Но мне нравилось то, чем я занимался, об этом я и сказал. Тем более, что вообще не представлял, кем бы я ещё мог быть. Если только рок-звездой. Но для этого мне нужно было родиться лет на пятьдесят раньше.       Я готов был вечность стоять с ним и разговаривать обо всём на свете или гулять, неважно где, или обнимать и, наконец, согреть ему пальцы своим дыханием. Подумать только, и откуда у меня такие мысли? Это всё его глаза и губы, и эти чёртовы холодные руки. И почему он на меня так смотрел? Словно раздевал… Нужно было бежать от него, пока не захотелось совершить что-нибудь ужасное, за что мне стало бы стыдно перед ним и перед самим собой.       Но он снова меня остановил и попросил прикурить. В этот момент я почему-то пожалел, что не курю. А ещё мне почему-то было жаль вот так расставаться. Как же не хотелось его отпускать. Но мы всего лишь два незнакомца, столкнувшиеся на улице ранним утром. И только-то. Уходя, я сунул руку в карман и наткнулся на что-то холодное и металлическое. Ну конечно, Фредди же курил в этом пиджаке.       — Эй, погоди! — Я поспешил к парнишке, протягивая зажигалку. Всё-таки это ещё несколько минут моего личного маленького счастья. — Вот, держи… Я и забыл совсем. Это не моя. В этом пиджаке друг выходил курить и, видимо, забыл в кармане.       Парень посмотрел на меня как-то подозрительно, но зажигалку взял. Я сразу пресёк все попытки с его стороны вернуть её обратно. Мне она была не нужна, а Фредди купит другую. Потому что нечего раскидываться вещами, потому что этому прекрасному ангелу она нужнее. Как же мне не хотелось уходить, не хотелось терять этот взгляд, но я действительно опаздывал, и уже очень сильно. Он спросил моё имя — вот я-то почему до этого не додумался? — и назвал своё:       — Роджер. Тейлор. — Он сжал мою руку своей холодной ладонью.       Что ж, вот я и узнал имя этого потрясающего мальчишки, которого больше никогда не увижу. Жаль всё-таки. А теперь бежать и не оглядываться, а ещё желательно и не думать. Пришлось поторопиться и запрыгивать в уже закрывающуюся дверь автобуса. Я посмотрел в окно, надеясь увидеть моего нового знакомого, но сквозь грязное стекло разве что угадывались размытые силуэты прохожих.       А я, оказывается, сделал его утро самым чудесным. Улыбнулся чему-то, и улыбка не сходила с моего лица до самой школы.

***

      Я вошёл в класс, когда прозвенел звонок на урок. Всё начиналось, как и всегда. Передние парты были заняты одними девочками, бесцеремонно пожирающими меня своими блестящими глазами, в которых читалось не то обожание, не то преклонение. И в каждом классе история повторялась. Это был мой личный фан-клуб, как прозвал моих поклонниц друг и коллега-математик Джон. Я улыбнулся, поздоровался с учениками и начал урок.       В школе я преподавал сравнительно недавно, но почему-то сразу же завоевал симпатии не только коллег, но и учеников. В основном, конечно, учениц, поскольку после моего прихода успеваемость по физике возросла в первую очередь среди девочек. Поначалу они настойчиво преследовали меня повсеместно, курсируя маленькими группками, хихикали и восторженно замирали, когда я приближался к ним довольно близко. Иногда какая-нибудь девочка, видимо, самая смелая или самая любопытная, вылавливала меня в каком-нибудь неожиданном месте и задавала весьма откровенные вопросы, порой граничащие с бестактностью. Например, одна поймала меня в дверях мужского туалета и спросила, есть ли у меня жена или подруга. Место она для столь важного вопроса выбрала подходящее. Другая же бесцеремонно подошла прямо в столовой, где я и ещё несколько преподавателей обедали во время большой перемены, и, нисколько не смущаясь, выдала:       — Мистер Мэй, а вы гей?       От неожиданности я чуть не подавился, если бы не помощь Джона, похлопавшего меня по спине. Несколько преподавателей возмущённо зашипели на обнаглевшую ученицу, но я всё-таки постарался спокойно ответить:       — Нет. У меня не было опыта отношений с мужчинами.       И так происходило довольно часто, пока неугомонные и пытливые умы моих учениц не насытились информацией обо мне. С мальчиками было проще, с ними я обсуждал только физику и ничего, кроме физики. Даже если среди них и были такие же почитатели, то вели они себя не в пример скромнее.       Я постоянно был предметом насмешек Джона, который каждый раз при встрече подкалывал меня дурацкими вопросами про мою ориентацию. Я и сам не до конца понимал, кто я есть. Сексуального опыта у меня почти не было. Вернее, то, что было пару раз, вряд ли можно было назвать опытом в полном смысле этого слова. Хотя какой-то урок я, конечно, извлёк, скорее негативный, но даже этого было достаточно.       Мне всегда было сложно сходиться с людьми, еще со времён детского сада. Я был тихим и спокойным, беспроблемным, как это сейчас стало модно называть. Мои игрушки постоянно отбирали дети пошустрее и ломали. Поэтому игрушки я перестал приносить и играть с другими детьми не хотел. Воспитатели не обращали на меня никакого внимания, и я быстро научился занимать себя сам и не скучать. Я рос самодостаточным ребёнком.       В школе стало ещё хуже. Оказывается, для того, чтобы превратиться в предмет насмешек, достаточно было иметь ум и отличную успеваемость, носить немодную одежду, быть худым и нескладным, а ещё вьющиеся причудливыми кудряшками волосы. И только в выпускном классе на меня обратил внимание один мальчик, который стал единственным другом и скрасил моё уже устоявшееся за столько лет одиночество. Я помогал ему с домашней работой, давал списывать, а он защищал меня от нападок одноклассников. Так мы и дружили. Ходили друг к другу в гости, делились книгами и компьютерными играми, лазили по заброшенным местам в поисках инопланетян, но находили только бродячих собак и бездомных людей. А на выпускном изрядно напились, впервые в жизни, и совершили то, что навеки разрушило нашу дружбу.

***

      Я прятался на заднем дворе школы. Сидел на столе, за которым иногда обедал в последние месяцы учёбы, с трудом преодолевая земное притяжение, которое не хотело отпускать и настырно тянуло пьяное тело вниз. Было жарко. Алкоголь ли стал тому причиной или духота танцевального зала, но мне пришлось расстегнуть ворот рубашки и снять пиджак. Расстелив его на столешнице, я улёгся на спину, всматриваясь в чернильную высь и пытаясь сфокусировать взгляд на знакомых созвездиях, которые крутились, как на карусели и никак не желали складываться вместе. В голове было пусто и почему-то легко, хотелось смеяться.       Рядом послышались чьи-то шаги, но голову было лень поворачивать. Кто бы там ни шастал, пусть проваливает. Хотя мне было всё равно. Мой друг Майк, пошатываясь, подошёл и рухнул рядом на скамейку, положив голову мне на руку.       — Мэй, ты чего тут валяешься? Там так шумно, весело и столько девчонок красивых, пьяных и уже на всё готовых.       — Потому и валяюсь, потому что там шумно и куча пьяных, а ещё душно. А тут небо, звёзды и тишина. — Я махнул рукой вверх и рассмеялся.       — Чему ты радуешься?       — Всё закончилось. Разве ты не рад?       Я, наконец, повернулся к нему и потрепал по лохматой макушке. Он посмотрел на меня абсолютно пьяными глазами и улыбнулся как-то грустно, как мне показалось.       — Жаль только, что мы больше не будем видеться. Я уезжаю на юг, в университет, а ты останешься здесь. Ты хороший человек, Мэй. Я очень рад, что мы стали друзьями.       — Я тоже рад, Майк. Но мы можем и дальше дружить. В конце концов, живём же на одной планете. Да и интернет нам поможет. Не грусти.       Он залез коленями на скамейку и потянулся ко мне. Я не сразу сообразил, что он задумал, но его губы быстро и легко притронулись к моим, и он тут же отпрянул, виновато улыбаясь. Я погладил его по щеке и уже сам потянулся навстречу. Мы целовались, как сумасшедшие, касаясь только губами и языками, узнавая друг друга на вкус. А потом он стал расстёгивать на мне рубашку, стараясь избегать моего взгляда. Видимо, боялся, что оттолкну. Я молчал, дышал только шумно и чувствовал каждое его движение.       Я никогда не думал о нём с этой стороны — мы же друзья! А дружба не предполагала секс между нами. Пока я размышлял о глубине наших дружеских чувств, он расправился с пуговицами и уже расстегивал ремень на моих брюках. Я схватил его за руку, останавливая, и он смущённо посмотрел на меня. Желания в его взгляде было гораздо больше, чем страха.       — Ты уверен?       Он кивнул и поцеловал меня. Его руки продолжили расстёгивать брюки, мне пришлось приподняться, чтобы он стянул их с меня вместе с трусами. Свежий ветерок немного остудил разгорячённое тело, лизнув прохладой по голой коже. Я был возбуждён, а Майк пришёл в полный восторг от того, что его действия возымели такой эффект. Он провёл рукой по моему вставшему члену и тихонько сжал его. Я застонал, и он испуганно отдёрнул руку.       — Тебе больно?       — Нет, немного необычно, но очень приятно.       То, что он сделал дальше, стало для меня шоком. Я не ожидал этого. Хотя я вообще ничего подобного не ожидал, ни от него, ни от себя. Он лизнул мой член, провёл губами по всей длине, а потом вобрал его в рот почти полностью. Ох, как же это было приятно и странно. Ведь Майк парень! Да и я вообще-то тоже. А мне почему-то было всё равно. Я гладил его по волосам, рвано дышал, вздрагивая и задыхаясь от восторга, и не переставал шептал его имя. То, что он вытворял со мной, было невероятно.       Я предупредил, что могу кончить ему в рот, а он сказал, что хочет попробовать, каково это. Я перестал сдерживаться и больше его не останавливал, пока с протяжным стоном не кончил. Сложно было понять, что я чувствовал в тот момент. Для меня всё было впервые, и потому необычно. И слишком ярко. Я не знал, как себя нужно вести после такого. Должен ли я был сказать ему спасибо или обнять, или, может, поцеловать? А может, он ждал от меня того же в ответ?       Я услышал, как он закашлялся и сплюнул. Пришлось слезть, натянуть трусы и брюки, потому что сидеть на холодном столе голой задницей было неприятно. Достав из кармана платок, я протянул его Майку. Он взял его, пряча глаза, и отвернулся, вытирая рот.       — Как ты? — Глупее вопроса я, конечно, не мог задать. — Майк?       — Всё в порядке, просто это не совсем приятно…       — Прости, я не хотел.       — А я хотел. — Он повернулся ко мне, возвращая платок. — Не извиняйся. Тебе понравилось?       Я улыбнулся и, притянув Майка к себе, поцеловал. На его губах ещё остался вкус моего семени, но я не чувствовал отвращения. Я уложил его на стол, на свой пиджак, где только что сам лежал, и стал расстегивать его брюки. Мне хотелось сделать то же самое с ним, хотелось ощутить, каково это — ласкать мужчину. И только я склонился над его пахом, как он меня остановил:       — Не надо, Брай, лучше сделай всё рукой.       И я сделал. Неумело, но как мог. Он не жаловался, понимал, наверное, что мы два пьяных подростка, которые решили попробовать что-то запретное и пока неизведанное. А после звонко и легко рассмеялся, не надо мной, конечно, а скорее от счастья. И я смеялся вместе с ним. Так хорошо мне ещё никогда не было. Мне нравилось смотреть на него, гладить его живот, писать на нём пальцем наши имена. Но стало совсем холодно, и мы вернулись в школу.       А потом он без объяснений исчез. Перестал отвечать на звонки и сообщения, да и сам никак не давал о себе знать. Когда я приходил, его почему-то всегда не оказывалось дома. Прошло целое лето, а мы так и не увиделись ни разу. Я очень скучал и не понимал, что же могло случиться. Он сам пришёл вечером накануне отъезда, но даже в дом не стал заходить. Ждал меня на улице и курил. Я хотел обнять его просто по-дружески, потому что был рад нашей встрече, но он не позволил.       Майк что-то говорил, переминался с ноги на ногу, краснел и прятал от меня взгляд. От растерянности я не мог разобрать ни слова. В душе шевельнулось недоброе предчувствие, и сердце застучало гулко и больно. Но главное я услышал. Мы совершили большую ошибку и теперь не сможем быть друзьями, потому что во всём, что случилось в тот вечер, он винил меня одного. Майк сбежал, даже не выслушав. Я долго смотрел ему вслед, не понимая, что же сделал не так.       В тот вечер я впервые плакал. Даже не плакал, а рыдал навзрыд, задыхаясь и захлёбываясь, как школьница, брошенная первым в жизни парнем. Напряжение этих месяцев молчания выливалось из меня потоками горючих слёз. Со мной случилась истерика, как рассказала потом моя перепуганная мать. Она отпаивала меня валерианой и ромашкой, полночи сидела рядом и гладила по волосам, пока мои всхлипы не затихли, и я не уснул. Мама, со свойственной ей деликатностью, не настаивала, чтобы я признался в причине такого эмоционального состояние. Меня же съедал страх, что вся правда откроется, и я стану самым большим разочарованием своих родителей. А расстраивать их не хотелось. Так всё и осталось невысказанным.       Я тяжело переживал наш разрыв. А потом, наконец, понял, что, обвинив меня, Майк таким образом пытался переложить свой страх, своё непринятие на мои плечи, и тогда только смог успокоиться. Мне стало легче. Со временем чувства забылись. А вот опыт остался. Как и пустота. Как и страх. Прошло не так много времени, а кажется полжизни. Я повзрослел и перестал верить в людей и в дружбу, замкнулся в себе ещё больше и был вполне счастлив в своём маленьком и очень удобном мирке.