―――
В начале декабря Гарри спросил миссис Уизли, можно ли привести Тома на рождественские посиделки. — Чем больше, тем лучше, — сказала миссис Уизли. — Он кого-нибудь приведет? Гарри уставился на нее, а затем выпалил: — Он мой парень. Мы встречаемся. — Вы… — застиранные носки миссис Уизли выпали из рук, и Гарри приготовился к взрыву, но вместо этого оказался в объятиях, от которых хрустнули ребра. — Ох, Гарри! Я не знала. Как это произошло? Ох, он чудесный мужчина. Я познакомилась с ним, когда ты был в больнице Святого Мунго. Ох, Гарри. Рассказав ей наскоро придуманную полуправдивую историю о том, как он влюбился в аврора Томаса Торна, миссис Уизли засыпала вопросами: Что предпочитал Том, картофель или ямс? Была ли у него аллергия на ростки? — Он бы сказал, что у него аллергия на горох, — ответил Гарри, весьма ошарашенный, — но он бы солгал. — Цвет глаз? — спросила дальше миссис Уизли; на что Гарри ответил, недоумевая, почему, во имя Мерлина, это имело значение. Но когда при распаковке подарков — Тому, который ничего не ожидал — вручили один, вопрос стал ясен. Приняв его, тот с озадаченным видом разорвал обертку, а Гарри сделал большой глоток эгг-нога, когда Том вытащил свой собственный свитер от Уизли. Гермиона убежала так быстро, как только могла, прежде чем взрывы ее смеха прорвали их барьеры; Рон тем временем так и остался стоять с открытым ртом. Вежливо поблагодарив миссис Уизли, Том убрал свитер. Но на следующее утро, Гарри искавший гвоздику на полке для специй, заметил Тома у задней двери коттеджа, растапливающего снег на ступеньках, одетого в свой новый темно-серый свитер с серебряной буквой «Т» спереди. Именно в подобные моменты Гарри казалось, что мир уходит из под ног. Крошечные, почти незначительные моменты, такие как: совместный рождественский ужин с Уизли и обнаруженный Том, непринужденно болтающий с Чарли о недавно предложенном расширении заповедника драконов в Уэльсе. Гарри будто выходил за пределы своего тела, потрясенный реальностью того, чему был свидетелем. Однажды, быть может, эти внетелесные эпизоды прекратятся. Возможно, настанет время, когда ему не нужно будет пытаться схватиться за ближайшую предмет, дабы не потерять равновесие, вспоминая и заново переживая пройденный ими путь, пронизанный кровопролитием, страхом и болью, а затем большим счастьем. Приступы паники возникали посреди ночи, спровоцированные медленным дыханием Тома, пока они лежали в постели. Сознание Гарри пустело, сердце бешено колотилось, и охватывало внезапное, непреодолимое желание убежать. В надежде быстрее пережить неприятные эпизоды, Гарри предложил Тому переехать к нему. Как-никак, они все равно проводили большую часть времени вместе, будь то в квартире Тома в Каринтии или в коттедже Гарри. Это имело смысл. Постоянная упаковка и распаковка вещей раздражала. Гарри полагал, что они были осторожны, но к тому времени, как Том переехал, кот был среди пикси, как выразилась бы миссис Фигг. Гарри настолько был близок к знаменитости, насколько представлялось возможным, и всего за несколько первых месяцев работы с аврорами Том обрел почти такую же известность. «Ежедневный пророк» при любой возможности публиковал фотографии пары на первой странице. Было только вопрос времени, прежде чем до людей дойдут слухи. Но, к полнейшей неожиданности, никого, казалось, особо не беспокоил факт, его отношений с кем-то на двенадцать лет старше, ни того, что это мужчина. Гарри ожидал некоего недовольства, но даже в колонках светской хроники не было ничего негативного, практически все восхищались тем, как замечательно для Гарри найти кого-то столь привлекательного, обаятельного, талантливого, умного и... Отложив февральский выпуск «Ведьмин Досуг», Гарри не в силах определить, забавляет его это или ужасает. Со времен войны пресса снова перескочила в лагерь Избранного, восхваляя за малейшие пустяки, но Гарри продолжал ждать появления «грязной» статьи. В минуту слабости он чуть было не настроился на радиопередачу Риты Скитер, но впоследствии передумал. Это была дурная привычка: ожидать неприятностей, когда их не было; впрочем, говоря начистоту, неприятности обычно находили его, стуча в дверь в два часа ночи. В конечном итоге он достиг того, о чем не надеялся раньше. Жизнь внезапно стала нормальной, полной вещей, которые делали нормальные люди; тем не менее тревога не покидала, точно заноза, застрявшая в носке, и сколько бы раз ни обыскивали носок, обидная заноза пряталась из виду, но остро колола при следующем шаге. И сейчас, в свой девятнадцатый день рождения, следующий шаг поверг в ошеломление, почти оцепенение. Брак? Действительно ли Гарри видел себя замужем за Томом? Он представил церемонию. Том в серебристо-черной парадной мантии, на лацкане которой приколот украшенный драгоценными камнями цветок; они с Томом разрежут торт, увенчанный миниатюрными, сияющими фигурками самих себя; Том поднимет бокал для тоста. Чем больше Гарри представлял себе это, тем более безумным становился образ. Всякий раз, когда Гарри ощущал себя чуть более уверенным… чуть более расслабленным в их отношениях — Том хватал его за руку и кружился волчком. Свитера Уизли; вечера в «Глобус», в окружении магглов, при просмотре шекспировской пьесы, и глаза Тома, без малого такие же яркие, как и в момент сотворения им волшебства, совершенно завороженные; Тедди дергавший Тома за штанину, и Том, закатив глаза, поднимавший его, чтобы он мог выглянуть в окно и наблюдать за птицами на кормушке. «Ты не должен этого делать» — думал Гарри с замиранием сердца. Ты не должен этого хотеть. Тебе не должно это нравиться. Часть Гарри ожидала рано или поздно Том выбьет почву из-под его ног. — Довольно! — представлял он слова Тома. — Я или они! Выбирай! Но тот так не поступил. Если и думал плохо о его друзьях, Тедди или о квиддиче по субботам, то держал это при себе. Он был, как красноречиво выразился «Ведьмин Досуг», неимоверно идеальным. Пока они исследовали горный город, пытаясь решить, где пообедать, Гарри украдкой бросал на Тома взгляды. Расстроен ли он тем, что Гарри не сказал «да», вместо этого попросив время, чтобы обдумать предложение? Злился ли он? Но Том указал на рестораны, будучи довольным и приветливый, как и всегда. Их пальцы соприкоснулись, а затем переплелись. Это было сделано с такой легкостью, что у Гарри закружилась голова, внетелесное заклятие пронеслось над ним, как тень метнувшейся птицы. — Опять слишком много? — тихо спросил Том, заметив. «Каждое мгновение с тобой — это слишком много» — подумал Гарри, но усмехнувшись, сжал руку Тома и сказал: — Это лучший день рождения в моей жизни. Что было правдой. Итак, захваченный водоворотом брака, Гарри почти забыл, насколько все это невероятно. Уголок рта Тома приподнялся, и Гарри испытал то же ощущение, что и всегда, если подолгу смотрел в глаза Тома — что его уносит. — Хорошо, — прошептал Том, затем голос стал более оживленным. Они остановились перед меню, прикрепленным к двери ресторана. — Как насчет этого?xXx
Гарри приблизился к двери, чтобы лучше прочитать содержимое на ней, и Том уловил запах гостиничного мыла. Они провели прорву времени в ванне, неторопливо потягивая шампанское, прежде чем сесть в экипаж и улететь в город. Том осознавал опасность разоблачения фантазий. Разумеется он не ожидал, что Гарри набросится на него с восторженным криком «ДА!», когда утром попросил его руки. Зная Гарри слишком хорошо, он сомневался в возникновении подобной реакции, даже если она была единственно желанной. Гарри был дерзким, спонтанным, авантюрным, но в то же время осторожным. Но легко терял самообладание, особенно, как заметил Том, когда дело касалось его самого. Такое поведение не ново. Так было в Карцерем; Гарри неожиданно испугался, словно очнулся от заклинания, внезапно осознав, что они спали вместе и теперь должны остановиться, остановиться, остановиться. Когда речь шла о Гарри: тревога представляла собой порхающую бабочку, никогда не знающую, на какой цветок приземлится, но непременно приземляющуюся. В последнее время она довольно часто подпитывалась. После Рождества с Уизли Гарри перестал спать. После того, как фотограф «Ежедневного пророка» поймал их целующимися в укромном проходе Флориш и Блоттс и напечатал снимок для всеобщего обозрения — Гарри вздрагивал, стоило их рукам соприкоснуться. Это случилось один раз, и, пытаясь все скрыть, Гарри так крепко сжал их руки, что пальцы Тома онемели. После предложения Тома присмотреть за Тедди в течение часа, дабы Гарри успел вернуться в Министерство и выступить свидетелем по одному из дел Грейнджер — делу, о котором совершенно забыл, и Грейнджер напомнила ему грандиозной Вопилкой — он уставился на Тома с отвисшей челюстью. — Я не против, — сказал ему Том. — Ты-ты не против? — Нет. Даже насчет гороха, на выращивании которого настаивал Гарри — Том не был против. Или львиных часов; или постоянного потока гостей в доме; или того факта, что Гарри никогда не клал ингредиенты для зелий на свои места и оставлял свои ботинки разбросанными по всему дому, создавая мины-ловушки посреди ночи, пока человек вслепую брел к туалету: — Я не возражаю. Когда-то давно он однозначно возразил бы. Иногда ему нравилось представлять, как прошлое «я» отреагировало бы на выбор, который он сделал сейчас. Разговоры всегда заканчивались бурно. Конечно, Том предпочел бы, дабы Гарри вдруг решил, будто единственная компания, нужная ему — это компания Тома. Безусловно, он предпочел бы это. Без сомнения, он предпочел бы, для них обоих собрать вещи и оборвать все связи, исчезнув в укромном уголке земного шара, где никто не смог бы их побеспокоить. Никто не смог бы разлучить даже на миг в течение дня. Но это была одна из тех фантазий, которым он предавался раз в сто лет. Он знал Гарри. Оставлять людей позади не было в его характере. Гарри не был бы счастлив коротать дни, растянувшись под солнцем, без дела и никого не видевши. Слишком многих людей тот любил. Что было совершенно нормально, напомнил себе Том, потому что он был одним из них. На самом деле он был самым близким человеком в жизни Гарри. Какое-то время он даже был до крайности близок. Когда Гарри поведал ему правду — о том, что Том случайно сделал его крестражем — он испытал ужас. Отвращение. Беспокойство. Но сейчас… Теперь он жаждал не просто пальцев, языка и члена. Он хотел коснуться души. Хотел быть тесно переплетенным, чтобы каждое биение сердца было биением его сердца. Каждый вдох — его вдох. Каждый вздрагивающий стон, вздох и плач — его. Смаковал ли осколок души подобные ощущения? Понимал ли он когда-нибудь, на мгновение, как ему повезло прикоснуться к каждой клеточке, делавшую Гарри — Гарри? Желание так глубоко мучило, что Том вернулся в старый кабинет, пытаясь найти способ обладания без боли; наполнить Гарри удовольствием, а не агонией. Тома оторвали от размышлений, когда Гарри проявил интерес к меню, и они вошли в ресторан. Официант провел их в небольшой открытый дворик, отгороженный от улицы увитыми виноградом каменными стенами. Сегодня горы были смягчены низко нависшими облаками. Тому показалось, что возле пика он заметил перуанского змеезуба. Пока Гарри пытался решить, что заказать, официант, наполнявший бокалы взмахом палочки, замер. Его взгляд ощупывал лицо Гарри, и прежде чем они успели что-либо предпринять, у них из рук выхватили меню; мужчина настаивал на подаче полного обеда, специально приготовленного самим шеф-поваром, за счет заведения: утиные ножки, обжаренные до совершенства с хрустящей корочкой; нежный севиче; картофель, покрытый ярким соусом; обжаренные ломтики говядины, такие нежные, что они могли бы быть маслом. За лимонными коктейлями последовал кувшин напитка сливового цвета, приправленный плавающими палочками корицы. Пораженный трапезой, Гарри ошеломленно наблюдал, как тарелка за тарелкой левитирует к столу. Стоило официанту принести огромную вазу с фруктами, выращенными в пышных долинах, Гарри поднялся на ноги и попросил поблагодарить повара. Том с весельем взирал, как порозовевший и суетившийся официант проводил Гарри обратно в ресторан. Он выбрал из миски ягоду, похожую на вишню, и очистил от бумажной шелухи, наблюдая, как облака перекатываются через горы, точно волны в море. Том посмотрел вниз, на левую руку, представляя кольцо на пальце — желудок сжался. Как многое другое, после Карцерем, брак являлся темой, на которую его мнение диаметрально поменялось. Раньше… что ж, раньше это даже не было темой. Словно хлам в мусорном баке, недостойный внимания. Те пару раз, в которые обдумывал данный шаг, он находил его безумным. Но сейчас брак не производил впечатления безумия. Это было просто. Это было правильно. Так смехотворно правильно, что теперь он поступил так. Привел колеса в движение, и Гарри придется дать ему ответ. Ни одна его часть не боялась, что Гарри может сказать «нет». Конечно, он скажет «да». Как и в Карцерем; как и прошлым летом; Гарри просто нужно было время, чтобы привыкнуть к идее. Появившись, Гарри упомянул что-то о небесных китах, слышал ли Том о них? — Само собой, — отозвался Том. — Но обычно они не встречаются поздним летом. — Шеф-повар сказал, возможно, найдется несколько отставших, — поделился Гарри. Хрустящий горный воздух и слишком большое количество алкоголя придали глазам блеска, а щекам румянца. — Почему бы и нет? По его словам, лучше наблюдать за ними в сумерках. Что скажешь? Том согласился. Они вернулись в отель; и Том, достав ключи из кармана брюк и открыв дверь в их номер, прикидывал: как быстро он сможет избавить Гарри от одежды. «Двадцать секунд» — сделал он ставку, открыв дверь. — Фоукс! — в испуге воскликнул Гарри. На кофейном столике, рядом с декоративным украшением из зеленых орхидей, сидел феникс. Том застыл, вцепившись рукой в дверную ручку. — Разве это не… — губы скривились в отвращении, — Дамблдора? — Да. — Гарри поспешил к птице. — Выглядит не очень хорошо, — заметил Том, резко закрывая дверь. По мере того, как он говорил — три выцветших пера упали с груди. Стоявший со сгорбленными крыльями, Феникс пребывал в хаосе, точно наполовину ощипанная индейка; оставшиеся же перья были свалявшимися. Широкий, неровный шрам пересекал переднюю часть головы от глаза до клюва. — Обычно он навещал тебя в Дни Самосожжения? — Нет, — сказал обеспокоенный Гарри. — Я не видел его с похорон Дамблдора. Не зная, чем помочь, Гарри навис над фениксом. Тот перевел на него зловещие глаза и издал скрипучий клекот. Еще два пера выскользнули на свободу. — Может быть, нам следует очистить территорию, — нервничая, предложил он. — Я не думаю, что персоналу понравилось бы, если бы номер загорелся. Том закатил глаза, одно из их самых частых разногласий всплыло на поверхность. — У нас есть волшебные палочки, — напомнил он, в то время Гарри убрал цветочную композицию и туристические брошюры от опасности. Откровенно говоря, иногда Гарри действовал больше как маггл, чем волшебник. Орхидеи весело трепетали на своих тонких стеблях, пытаясь прижаться к щеке Гарри, ставивший их на боковой столик. — Не понимаю, зачем заливать все водой, если можно просто перенести… — И что ты планируешь делать с птицей? — прервал его Том. — Мне вызвать того эльфа? Гарри посмотрел на него так, словно Том потерял здравый смысл: — Я не собираюсь бросать Фоукса. — С какой стати? — Том скривился, терпение ускользало из его крепкой хватки. — Это всего лишь птица. Птица Дамблдора. Гарри скрестил руки. — Ты неуважительно себя ведешь. — И почему, скажи на милость, я должен проявлять уважение? Гарри слегка нахмурил брови. — Твоя палочка. Он дернул головой в сторону феникса. Все содержимое их обеда исчезло наряду с остатками нутра Тома. — Нет. — Да. В ужасе Том уставился на полумертвую птицу. — Ты никогда не задумывался, какой феникс… — Нет, — сказал Том, охваченный злостью, противоречием и снова злостью. Перо из его палочки взято у Дамблдорского — у Дамблдорского — феникса? — Извини, — сказал Гарри, хотя и выглядел на грани смеха. — Как долго длятся Дни Самосожжения? — Варьируется от феникса к фениксу, — сказал Том, все еще глубоко взволнованный. — Могут быть часы. Могут быть недели. И в миг как он заговорил, его осенило: Гарри не захочет бездельничать и расслабляться, пока умирающий феникс чахнет в гостиной. Вся поездка может быть сорвана. Том быстро избрал новую тактику. — Мы мало что можем сделать, Гарри. Это естественный процесс. Почему бы нам не проинформировать персонал о ситуации? Я уверен, они обеспечат птице максимальный комфорт, пока мы… По сжатым губам Гарри он догадался, что у него ничего не вышло. — Гарри, ему может понадобиться несколько недель, чтобы решиться на самосожжение! — возмутился Том. — Ты действительно собираешься сидеть рядом с птицей, пока она не сгорит? Растерявшись, Гарри заколебался. — Может быть, мы узнаем, не согласится ли эльф осмотреть его, — признался он. — Превосходно. — с облегчением, Том потянулся к атласной веревке у двери, собираясь вызвать одного из эльфов отеля, как вдруг, яркий красный свет задержал руку. Удовлетворенный — уверенностью в том, что птица все-таки решила вспыхнуть, — Том обернулся, намереваясь посмотреть. Более того, феникс стал огненным шаром. Вскрикнув, Гарри отпрыгнул в сторону. Феникс поднял крылья и издал дрожащий, тревожный крик, заставивший волосы на руках Тома встать дыбом, но вместо того, чтобы погаснуть, огонь разрастался, пока Том не поморщился от жара. — Том, мне кажется, что-то не… Но Том не услышал продолжения фразы Гарри. Полыхающий красный свет феникса залил все вокруг, а затем, совершенно неожиданно, свет исчез, сменившись непроглядным мраком. Пока глаза привыкали к быстрым изменениям, Том стоял, моргая, в ушах звенело так, словно кто-то разбил стекло прямо у него над головой. Должно быть, энергия феникса погасила лампы. — Гарри? — позвал Том, зрение застилали белые пятна. — Том? Голос Гарри раздался справа, что было странно, поскольку он стоял слева. Поспешив в то направление, Том налетел на стол, которого там не должно было быть. Разочарованный, он взмахнул палочкой, и лампы снова зажглись. Во второй раз — менее чем за пять минут — Том застыл. Глаза метались по комнате. Это была не гостиная, а спальня со светло-зелеными обоями в полоску и со вкусом подобранной кроватью с балдахином, в отличие от того чудовища, предоставленного им отелем. В окнах вместо горного хребта виднелась ухоженная лужайка. Шел сильный дождь. Послышались легкие шаги, и Гарри, вытирая руки о полотенце, вышел из боковой комнаты, сверкавшей белым фарфором. — Я думал, ты уже ушел. Том уставился: — Твои очки. Гарри потрогал оправу: — А что с ними? У Тома пересохло во рту. — Они квадратные. — Они всегда были квадратными, — сказал Гарри. — Ты заметил это только сейчас? Он вошел в комнату, и в этот момент Том сделал несколько быстрых шагов назад. — Том? Что не так? Он был похож на Гарри: те же взъерошенные черные волосы, тонкое узкое лицо и яркие зеленые глаза, но одет он был по-другому, не как Гарри. Тот не любил формальную одежду, но человек, стоявший перед ним, носил облегающие брюки и двубортный жилет с изяществом человека, занимавшегося этим всю свою жизнь. Рукава серебристо-серой рубашки на пуговицах были закатаны до локтей, и стоило Гарри подойти еще ближе, глаза Тома остановились на татуировке: черепе со змеей, выползающей изо рта. — Ты в порядке? — спросил Гарри, нахмурившись. — Я… — Он выглядел как Гарри, но это был не Гарри. — Ты… — в голове Тома было пусто. Он не мог перестать смотреть на Темную метку. Лукавая улыбка расцвела на лице Гарри. — Прошлой ночью было слишком много? Но Том не слушал, ибо Темная метка была на руке Гарри. Темная метка на руке Гарри. Подойдя к нему, Гарри скользнул руками по груди, приникший ртом так близко, что дыхание коснулось губ Тома. — Я бы с удовольствием продолжил с того места, где мы остановились, но ты опоздал, как и я. Ухмыляясь, Гарри отодвинулся, и Том почувствовал себя так, словно его сбросили с огромной высоты. Потрясенный, растерянный и едва не задохнувшийся от паники, он наблюдал, как натягивающий мантию Гарри потянулся к оловянной чаше над камином, осознавая — единственная нить к этой галлюцинацией грозит исчезнуть. — Куда я попал? — пробормотал он. На изумленное выражение лица Гарри он добавил: — Я слегка дезориентирован. Впрочем, Гарри выглядел еще более обескураженным, а затем рассмеялся. Он был теплым и игривым. В точности такой же, как тот, которого всегда жаждал Том. Может, его вырубило взрывом? Может, все это сон. — Уилтшир, — сказал Гарри. — Малфой-мэнор? — Нет, — сказал Гарри, теперь уже недоверчиво усмехаясь. — Фабрика. Мерлин, ты действительно переусердствовал. Бросив щепотку летучего порошка, он еще раз ухмыльнулся Тому и исчез в зеленой вспышке.