Будущее на троих

На утро погода стояла тихая, необычная для этих мест в конце лета. Воздух был прозрачен, небо казалось высоким, звонким. Три пушечных выстрела прозвучали с небольшим интервалом. Когда рассеялся едкий дым, а эхо прокатилось над морем и стихло вдали, все замерли в ожидании, обратившись в слух. Руппи казалось, что в этой прекрасной и холодной пустыне они единственные живые существа. Что ответа они будут ждать бесконечно и всё-таки не дождутся. Где-то далеко глухо щëлкнуло три раза. Потом – ещё три. Руппи заозирался, всматриваясь в лица всех, кто был сейчас а верхней палубе. Слышат? Ему не кажется от усталости и напряжения? Люди улыбались. Тоже слышали. Спустя некоторое время за мысом поднялся едва заметный дымок, постепенно уплотняясь, становясь чёрным, густым, он вертикально вверх уходил в небо. Был уже полдень, когда Руппи вновь, в третий раз в жизни, ступил на этот негостеприимный берег. Только на этот раз его ждало не расставание и потеря, а долгожданная встреча. Люди махали руками еще издали, приветствуя их. Сколько их было? Руппи всё не мог сосчитать. Десять, двенадцать, шестнадцать… Они были одеты в сшитые из шкур куртки, лица темнелм от загара и копоти очага. Трудно было различить черты. Когда подошли к берегу, их уже встречали. Помогли вытянуть шлюпки на камни, бросились обнимать – всех без разбору. Руппи всматривался в каждое лицо и не видел знакомых. Или просто не мог разглядеть узнаваемые черты из-за ввалившихся щек, пожелтевшей кожи, запавших глаз? – Люди, – одновременно смеялся и плакал кто-то. Даже талигойцы, кажется, растрогались. Каждый моряк представлял, как он сам бы мог остаться так, выброшенным на чужих берегах, без всякой возможности вернуться. Когда первая волна радости схлынула, Вальдес поднял руку, привлекая к себе внимание: – Дорогие островитяне, – сказал он, – позвольте представиться. Ротгер Вальдес, командующий первой талигойской полярной экспедицией. Кто руководит вами? Люди замолчали. Настороженность появилась на некоторых лицах. Талиг никогд надолго не был в мире с Дриксен. Вперёд выступил один широкоплечий, рыжий моряк: – Вице-адмирал Кальдмеер остался в доме. Позвольте вас проводить. Они поднялись по каменистой долине выше, по пути переговариваясь. Дрикенцы спрашивали, что случилось за то время, пока он были отрезаны от мира, талигойцы отвечали. Благо моряки если и не могли свободно разговаривать на языках друг друга, по, крайней мере, знали достаточно простых выражений, а где слов не хватало, добавляли жестами. Руппи казалось, что он видит сон. Может быть, самый сладостный в жизни, а может – кошмар. Он шёл рядом с Вальдесом, который на ходу говорил с Бюнцем. Тот Руппи не узнал. Да и никто, кажется, не обратил особенного внимания на одного из талигойцев. Руппи думал, что не мог так сильно измениться за два года, чтоб его не узнавали. Или мог? Дом, скатанный из толстых лиственничных брёвен, одной стеной прижался к скале, укрываясь от сильных северных ветров. Около него тоже стояли люди, четверо. Руппи вошёл вслед за Вальдесом через низкую, чуть перекосившуюся дверь. В нос ударил запах прогорклого жира, дыма, жилья. Глаза не сразу привыкли к полумраку, который рассеивали только пара тлеющих в плошках с жиром фитилей и маленькое, не больше ладони, окно, лишённое стекла. Внутри было очень тесно. В несколько ярусов, до самого низкого закопчëнного потолка были настелены койки. Посередине тлел огонь в выложенном округлыми камнями очаге. А за маленьким дощатым столом, бессильно опустив руки на развернутые карты, сидел Кальдмеер. Он поднял голову, когда дверь открыли, вглядываясь в лица пришедших. Встал. Встретился глазами с широко улыбающимся Вальдесом, скользнул по лицу Руппи, не узнавая, но тут же вернулся. Светлые глаза удивленно расширились, засветились узнаванием. Руппи показалось, что мир замер, время потекло медленно, как смола, и в ней-то он и застыл, как невезучая мошка. Быстрее всех сориентировался Вальдес. Шагнул вдруг назад, обнял Руппи за плечи и вытолкнул перед собой, перед Кальдмеером, сказал: – Нас привел сюда лейтенант Фельсенбург. За своë спасение вам стоит благодарить в первую очередь его. Как же тепло умел улыбаться Кальдмеер, даже если эта улыбка была только в глазах! Сердце замерло и забилось в горле, Руппи понял, что нужно немедленно взять себя в руки. Пошевелился, вытянулся, сбрасывая оцепенение. – Мой адмирал, я выполнил ваш… – начал доклад почему-то охрипшим голосом, но завершить не успел. Его обняли. Крепко, до хруста стиснули за плечи, за бока, прижали. На глаза навернулась предательская слеза, и Руппи постарался скорее спрятать лицо, чтобы никто… Получилось только вытереть об воротник Олафа. Он, вроде бы, не заметил. Сказал тихо, почти шепнул: – Молодец. Спасибо… Быстро коснулся сухими губами лба. Тогда только Руппи рискнул обнять в ответ. Под ладонями, несмотря на все слои одежды, тело Кальдмеера казалось слишком худым, и от этого стало страшно. Через пару мгновений его мягко, но уверенно отстранили. Кальдмеер снова стал командиром. Руппи неловко оглянулся на Вальдеса. Отчего-то хотелось увидеть, что он делает. Так раскисать у него на глазах было неловко. Тот с интересом разглядывал дом изнутри. – Простите, я не представился, вице-адмирал Кальдмеер, – сказал Олаф, и Вальдес тут же обратил всë своë внимание на него. – Вице-адмирал Ротгер Вальдес, – дружелюбно ответил, улыбнулся. – Командующий первой полярной экспедицией. Руппи отошëл в сторону, но недолго остался один. Его обступили моряки, теперь-то узнали. Объятия, похлопывания по спине, тихие слова приветствия обрушились не него и едва не погребли. Он хотел выйти наружу – в доме было слишком тесно, и на узком пространстве между койками не могли поместиться все, кто тут жил, не говоря уже о талигойцах. Но, едва шагнул к двери, его окликнули. – Лейтенант, вы мне… – начал Кальдмеер. – Руппи, подожди… – одновременно с ним начал Вальдес. Он часто звал Руппи то церемонно, по званию, то на «ты», то вообще «родичем кесаря», на все возмущения отвечая удивленным взглядом и улыбкой до ушей. В этот раз из-за такой оговорки почему-то было особенно неловко. Они сели за стол, уместившись, как смогли, на трëх маленьких подобиях табуретов. Бюнц выгнал всех остальных наружу, Вальдес отпустил сопровождавших его моряков, и только на верхних койках остались лежать несколько человек – то ли спящих, то ли без сознания. – Я думаю, правильно будет, если сначала доложит младший по званию? – предложил Вальдес, незаметно подпихнув Руппи ногой под столом и направив полный внимания взгляд на Кальдмеера. Кальдмеер кивнул, и Руппи, собравшись с мыслями, начал рассказ. Волнение уже отступило, и он говорил твёрдо, отбрасывая ненужные подробности, но стараясь, чтобы его злость и боль при рассказе о некоторых событиях не прорывались в тон. Кальдмеер слушал очень внимательно, Вальдес тоже – кое-каких подробностей, особенно о том, что происходило в Дриксен, он тоже не знал. Руппи не считал разумным рассказывать. Когда он закончил, повисла тишина. – О судьбе «Верной звезды» мы до сих пор не знали, – сказал Кальдмеер. Он будто выцвел, из голоса пропали все эмоции. – Предполагали, что она так же, как «Ноордкроне», могла быть раздавлена льдом. Но не нашли никаких следов. Не исключали, что по каким-то причинам ей пришлось уйти от берега достаточно далеко, спасаясь на открытой воде, а потом случилось что-то, что помешало вернуться. Того, что случилось на самом деле… я не мог предположить. – Никто бы не смог, – сказал Вальдес. – Чтобы такого ожидать от других, надо быть Вернером. Потом заинтересованно взглянул в карту, все ещё разложенную на столе. На ней довольно подробно был обозначен берег, кое-где отметки уходили и вглубь земли. – Если не ошибаюсь, вы начали заниматься землеописанием, – спросил он. – Как вы смотрите на то, чтобы присоединиться к нашей экспедиции? Судя по тому, что рассказал мне лейтенант Фельсенбург, задачи у нас схожие. Сколько у вас осталось людей? Выбора-то, на самом деле, не было. Конечно, Вальдес мог оставить им припасы, одежду, возможно, пару лодок и пойти дальше, пообещав забрать на обратном пути. Только вот не было никаких гарантий на то, что он вообще сможет вернуться. Или на то, что дриксенцы переживут еще одну, две или три зимы. Смотря сколько продлится плавание. Конечно, Кальдмеер согласился. Предложение было щедрым. Беря на борт дополнительных людей, Вальдес уменьшал и без того не бесконечные запасы, бравшиеся хотя и с расчëтом на продолжительное плавание, но всё же только на его экипаж. Всë, что дриксенцы могли предложить в уплату за помощь, кроме своих рук – карты, записи, результаты наблюдений, – Кальдмеер выложил на стол загодя, ещё когда после выстрелов и ответного сигнала в море показался корабль с чужим флагом. – Вы не возражаете, если рассказ о своих злоключениях и дальнейшие разговоры мы продолжим на борту? – спросил Вальдес через некоторое время. – Лучше даже, после праздничного ужина. – Праздничного? – непонимающе нахмурился Кальдмеер. – Какой-то олларианский праздник сегодня? – О нет, – широко улыбнулся Вальдес. – Празднуем нашу встречу. И ваше спасение. Сборы были быстрыми. Никому не хотелось оставаться на берегу и лишней минуты. Да и собирать-то было особенно нечего. Оставляли всё – и шкуры, и нехитрую посуду, и собранные припасы, драгоценные дрова – останки «Ноордкроне», выброшенные на берег волнами. Уходя, аккуратно закрыли дверь, проверили, не откроется ли от ветров, забили окно снаружи, чтобы не пролез какой зверь. Никто не знал, придëтся ли когда-нибудь сюда вернуться, но если кому-то другому не повезет оказаться на этом бесплодном берегу, найдя этот маленький дом, он выживет. Раненых и больных до шлюпок несли на руках талигойский моряки. Подданные Дриксен были в основном слишком слабы, истощены. Руппи шагал рядом с одним из больных, помогая придерживать его руки – тот метался в бреду, пытался куда-то бежать. Он умирал от лихорадки. – Его ранили во время охоты, – сказал один из матросов. – Медведь достал когтями. Но и Иоганн его достал. До заката успели доставить на борт всех. После действительно праздничного ужина, сопровождавшегося выдачей хорошего вина и ведьмовки, Вальдес пригласил офицеров обеих стран продолжить вечер в адмиральском салоне. Сегодня все внимание было сосредоточено на Кальдмеере. Он уже успел привести себя в порядок и сидел теперь на почётном месте – в глубоком, обитом бархатом кресле, на котором обычно восседал Вальдес, иногда – с ногами. Человеком он был, как успел заметить Руппи, вообще довольно непосредственным. Или умеющим таковым казаться. Вокруг кто где расположились офицеры, талигойцы с интересом ждали рассказов. – Господин Кальдмеер, вы знаете, а мы у вас в долгу, – сказал Вальдес. В глазах у него притаились хитринки. Кальдмеер приподнял брови, показывая, что удивлен. А Руппи, сидевший рядом, почему-то почувствовал раздражение. Хотя с чего бы? Вальдес был достаточно вежлив, а к некоторым особенностям в общении с ним Руппи уже давно успел привыкнуть Да и адмирал, как будто, не возражал против такого легкого тона. Он, хотя и выглядел усталым, казался расслабленным. Возможно, впервые за долгое время. – За что же? – спросил Кальдмеер. – Не припомню, чтобы оказывал вам какие-то услуги. – И тем не менее, – Вальдес, как будто не мог сидеть на месте, прошёлся по салону, остановился за креслом Кальдмеера, облокотился на спинку. – Ваши карты, записи ваших наблюдений, ваш опыт жизни на этих берегах – всё это очень поможет нам в нашей экспедиции. К тому же, должен с прискорбием признать, что даже самые северные из марикьяре, – талигойцы засмеялись, – далеко не так опытны в этих морях, как ваши моряки Северного флота. А уж заполучить Ледяного Олафа, – Кальдмеер смущëнно улыбнулся, не возражая против фамильярности, а дриксенские моряки одобрительно загудели, – это огромная удача. – Что ж, тогда я с удовольствием поделюсь с вами нашим опытом, – сказал Кальдмеер. – Скажите, почему мы не нашли вас на прежнем месте? – быстро спросил Руппи, пока никто не успел задать какого-нибудь другого вопроса. Кальдмеер взглянул на него, в глазах скользнула тень улыбки. Начал: – Как оказалось, этот пляж уже был занят до нас. Когда пришла следующая весна, на берег стали приплывать сивучи. Сначала приплыли самцы, и мы им совсем не понравились… Кальдмеер начал рассказ негромким, чуть простуженным голосом. – То, что у нас появились соседи, мы заметили весной. Пляж из темной гальки хорошо прогревался на солнце, и снег с него сошел гораздо раньше, чем в окрестностях. Мы регулярно выходили погреться туда, как только солнце поднималось повыше. Видимо, тепло-то и привлекло сивучей. Сначала прибыло несколько самцов. Мы подстрелили одного – на мясо, и на этом успокоились Запасов должно было хватить по меньшей мере на пару недель, а хранить больший объем нам было просто негде. Мы даже обрадовались сначала, что сивучи выбрали именно наш пляж – будет постоянный источник свежего мяса. Как мы ошиблись! – Кальдмеер рассказывал замечательно, с интонацией, обращаясь к слушателям. Те не остались равнодушны. Подсаживались поближе, чтобы не упустить ни одного слова. – Через неделю началось массовое паломничество. Сивучи приплывали и приплывали, сперва – самцы, чуть позже самки. Весь пляж покрылся ими, стал вместо черного – красно-бурым. Мы начали опасаться выходить из дома – а ну как затопчут. Потом у сивучей начались драки – за самок, за лучшую лежку, самый теплый камень. Однажды пара подравшихся сивучей снесла, не заметив, наш лабаз. Мало того, что раскидали весь запас продуктов, так еще и втоптали в землю! Это стало последней каплей. Пришлось нам скорее раскатать дом по бревнышку и перебраться подальше от беспокойных соседей. Моряки смеялись, некоторые задавали новые вопросы. Увы, не все истории были такими веселыми. – Первая зимовка была самой тяжёлой, – продолжал Кальдмеер. – Как бы мы ни готовились, как бы не считали, что опытны в жизни на севере, мы ошибались. В первую зиму погибли трое. Морозы были такие, что не было и речи о том, чтобы ходить на охоту. Ночь круглые сутки, редкий тусклый рассвет – и снова ночь. Звери попрятались, море замёрзло от берега и дальше, насколько хватало взгляда. Припасов оставалось с каждым днём всё меньше и меньше. Мы питались в день по полчашки муки, разведённой с тёплой водой, дрова тоже приходилось сильно экономить, и по кусочку вяленого мяса. У нас было немного сушеных овощей, но их мы в первую очередь выдавали больным. Когда у всех начали шататься зубы, никто не заметил. Дальше стало хуже. Отекали руки и ноги, на теле появлялись синяки, постепенно превращавшиеся в незаживающие язвы. Двое, самых слабых, умерли в течении пары месяцев. Кости у них согнулись, став как будто мягкими. И они сгнили заживо, под конец постоянно впадая в забытье от боли. Остальных спасло то, что на нашу зимовку набрел полярный медведь. Видимо, тонкий нюх привел его к нам. Он был истощен, и считал нас легкой добычей. И действительно, сначала он поймал Клауса. Когда тот пошёл за льдом для чая – а лёд было гораздо выгоднее использовать для этого, чем снег, – на растапливание снега уходило больше топлива. Так вот, Клаус пошел к одному из торосов, с чистым, прозрачным льдом, там, он, видимо, наклонился, отбивая кусок нужного размера, чтобы поместился в чайник. Медведь напал со спины. После, когда мы пошли искать Клауса, нашли только этот самый чайник и немного кожи с волосами. Даже крови почти не было. Мы убили медведя, когда он через неделю снова пришел к дому. Ждали его. Его сырое мясо, печень, кровь – они поддержали в нас жизнь до тех пор, пока не прошли самые сильные холода и мяса снова не стало вдоволь. От сырой крови цинга отступила, забрав только двоих, а не всех, как хотела. – Чуть позже этих событий к нам дошли матросы с «Ноордкроне». Никто из нас не слышал ни выстрелов гибнущего корабля, ни криков о помощи. Слишком далеко это было. И громче выстрелов звучал ломающийся лед во время подвижек полей. Когда они добрались до зимовья, - они не были похожи на людей, хотя были в дороге только три дня. Обмороженные, почерневшие лица, с которых кожа слезал лоскутами, оставляя незащищенным багровое мясо. Некоторые отморозили пальцы на руках и ногах, их позже пришлось отнять, чтобы не пустить огненную смерть выше. Как они дошли, как нашли дом среди тьмы и холода? Сколько спались, но прошли мимо, навсегда потерявшись в Седых землях?.. Моряки слушали внимательно, боясь потерять хоть слово. На лицах их было написано сочувствие, потрясение, уважение к мужественным людям, скорбь по погибшим товарищам. Вальдес так и простоял весь вечер почётным караулом за спинкой кресла. Разошлись за полночь. Вальдес приказал повесить дополнительную койку для Кальдмеера в своей каюте, а дриксенских офицеров и матросов разместить вместе со своими – гостей было немного. Из всего экипажа «Ноордкроне» и тех, кто оставался зимовать на берегу, выжили только двадцать шесть человек. Руппи очень хотелось поговорить с Кальдмеером наедине. Рассказать о том, как говорил с Готфридом, о побеге из дома, о плавании на «Астэре» – обо всём том, что никто больше так не поймёт. Но вваливаться к Вальдесу так, как он это сделал в прошлый раз, было совершенно невозможно. «Астэра» взяла курс на северо-восток. До ледостава было еще далеко, и они двигались вдоль берегов Седых земель, постепенно нанося их очертания на карты. Вальдес рассказал, что, исходя из опыта зимовки дриксенских моряков, решил не высаживать зимовочную партию на берег в этом году, по меньшей мере. По записям Кальдмеера можно было составить достаточно полное представление о птицах и зверях, обитающих в этих землях, их количестве и повадках. Это действительно позволяло Вальдесу несколько упростить их путь. Обстановка на борту постепенно вернулась к обыкновенной. Дриксенские матросы и офицеры пополнили экипаж «Астэры», из раненых никто не умер, за ними следил бортовой врач. И даже Руппи вернулся к своим прежним обязанностям адъютанта при вице-адмирала Кальдмеере. Тот, правда, говорил, что согласно тому, что он узнал от Руппи о событиях в столице, уже не имеет права носить это звание. Его как минимум признали пропавшим без вести, если не мёртвым. Вальдес всегда возражал на это, говоря, что с его точки зрения он вполне жив, а пропасть неплохо было бы кое-какому другому человеку. И что он напрямую займется этим вопросом, как только вернется в Хексберг. Кальдмеер хмурился и напоминал, что сейчас перемирие. Руппи злился. Или расстраивался. Как-то так получилось, что теперь Вальдес реже приглашал его провести вместе свободный вечер. Даже если приглашал, в его каюте третьим участником вечера всегда был Кальдмеер. Вальдес так и не позволил ему переселиться в какое-нибудь другое помещение. Говорил, что два адмирала должны держаться вместе! Разумеется, Руппи ничего не имел против общества Олафа. Да и Вальдеса тоже. Но всё-таки видел, как он говорит с Вальдесом – на равных, как почему-то не говорил с Руппи, хотя тому казалось, что да. Только теперь он увидел разницу. Как с каждым днём теплеет взгляд Кальдмеера, обращённый к Вальдесу. Ну и пусть точно так же мягко он смотрел на Руппи. По мнению Руппи, это были разные вещи. Ещё он с каждым днём всё острее ощущал ту разницу в возрасте и положениях, которая пролегла между ним и адмиралами. Вальдес, умевший казаться беспечным и молодым и вовсю старавшийся быть таким и с Кальдмеером, иногда всё же будто не сбрасывал маску, но показывал другую свою сторону. Ту, которая многое знала о тяжести ответственности за тысячи жизней, о горе утрат, о предательстве и боли. Такая сторона выходила на поверхность в те вечера, когда Кальдмеер был хмур. И Руппи думал, что Вальдес должен понимать, отчего тот мучит себя, не то обвиняя в неудачах, не то думая о будущем. Руппи не понимал. И, замечая такие настроения, тихо уходил, оставляя адмиралов наедине говорить о своих потерях. Его пониманию, принятию, а заодно и симпатии к Вальдесу положил конец один из вечеров. В этот день Руппи был приглашен на бокал вина и обсуждение тактики Западного флота в прошлой войне. Но задержался, будучи пойманным в кают-компании группой талигойских офицеров, которые хотели расспросить его о службе на «Святом Ольгерде». Поздно спохватился, услышав, как бьют шесть склянок. Он открыл дверь адмиральской каюты, не сомневаясь, что его ждут, и в спешке забыв постучать. Сначала Руппи не понял, что видит. Ему показалось, что Вальдес, стоявший к нему спиной, чуть наклонившись к Кальдмееру, сидевшему в кресле – что-то тому рассказывает. Но было тихо, Вальдес не произносил ни слов. Руппи притворил дверь, хорошо смазанные петли скользили бесшумно. Но, когда Руппи обернулся, он поражённо замер. Его не заметили, зато Вальдес чуть сдвинулся в сторону, и стало очевидно, что он занят отнюдь не разговором. Смуглые пальцы скользили по щеке Кальдмеера, прослеживая линию шрама. Нежно, медленно. Потом ладонь легла на угол челюсти, обнимая уже полновесно, большой палец погладил губы. Кальдмеер не шелохнулся, только смотрел неподвижно, непонятно. Тоже не замечая третьего лишнего. Вальдес опëрся коленом на кресло и склонился, трогая чужие губы своими. Кальдмеер стиснул пальцы на подлокотниках. До белизны, до скрипа. Ничего более возмутительного, за пару мгновений доводящего до бешенства Руппи ещё не видел в своей жизни. В глазах на секунду потемнело, кровь бросилась в лицо. Как Вальдес посмел! И почему Кальдмеер позволил?! Неужели он не возражает? Дожидаться реакции Кальдмеера Руппи не стал. В пару быстрых шагов преодолел расстояние до Вальдеса, хотел было оторвать его, но тот, видимо, заметил что-то в распахнувшихся глазах Кальдмеера, отстранился сам. Успел даже развернуться лицом. Глаза у него были совсем чёрные, тревожные. Но Руппи было безразлично сейчас, что он хотел сказать. И хотел ли вообще. Он смотрел только на Кальдмеера. – Что вы… – хотелось добавить «себе позволяете», но это было слишком мягко. Кальдмеер откинулся в кресле, бросил короткий извиняющийся взгляд Вальдесу, и тот, будто поняв безмолвную просьбу, отступил, вышел из каюты, тяжело печатая шаги. – Сядь, – сказал Кальдмеер, дождавшись, пока за Вальдесом закроется дверь. Руппи не глядя нашарил стул, сел – скорее упал. Голос у Кальдмеера был строгий, ровный. Он не стал говорить банальностей, вроде рекомендации входить, только будучи точно уверенным, что не застанешь ничего из того, что не должен. – Вы шокированы самим фактом, или дело в Вальдесе? – прямо спросил он Руппи смешался, проглотив свою тираду. Потом разозлился на себя сам. Не время было молчать. В груди что-то жгло. Возможно, это было сердце. – А вас, я вижу, всё устраивает! – сказал он, и голос зазвенел. Подумалось, что так Вальдес – если он где-то за дверью, – легко услышит, но Руппи отбросил эту мысль. Было всё равно. – Почему именно Вальдес? – спросил он. – Не думаю, что должен давать ответ, – Кальдмеер опустил взгляд. – Но он за наше недолгое знакомство представился мне человеком многих достоинств, честным и смелым. К тому же… – К тому же он спас вас, – закончил за него Руппи. Он вскочил, не в силах более сохранять неподвижность. – Это… сыграло роль, – не стал отрицать Кальдмеер. – Но тем не менее, я не стал бы что-то инициировать. Я не хуже вас, лейтенант Фельсенбург, представляю, какими неприятностями всё может обернуться… «Лейтенант» больно резануло. Захотелось ответить тем же. Руппи шагнул ближе, навис, как прежде нависал Вальдес. – Если вы откажете Вальдесу, – тихо, спокойно сказал он. – То также можете получить неприятности. Просчитали? – Вы плохого мнения о Вальдесе, – медленно произнес Кальдмеер. – Мне казалось, что вы подружились. – О, мне тоже казалось, – Руппи не лгал. Но эта зарождающаяся дружба сейчас для него стремительно превращалась в ненависть. – Вам стоит испытывать хотя бы благодарность и уважение, если не можете симпатию, – отрезал Кальдмеер. – На этом закончим разговор. Я надеюсь, возвращаться к нему не придется. – Он так и не поднял глаза. – Вот значит как, благодарность, – в голове мутилось от ярости. Наверное, поэтому Руппи рискнул потребовать то же, что было так щедро подарено Вальдесу. До этого вечера ему и в голову не приходило, что те уважение и трепетная нежность, которые жили в сердце, могут иметь физическое воплощение. Но чем он хуже Вальдеса?! – А ко мне вы благодарности не испытываете? Кальдмеер поднял на него взгляд, удивлëнный и как будто чуть виноватый. Руппи не дал себе времени подумать, сгрëб Кальдмеера за воротник рубашки одной рукой, второй обхватил за шею и поцеловал. От ярости дрожали руки, Кальдмеер пытался отстраниться, но всё это было неважно. Ярость смешалась с восторгом. Руппи вело. Олаф, сейчас только его Олаф, – тонкие неуступчивые губы, жёсткие, острые локти, прозрачно-серые глаза – так близко… И можно зарыться пальцами в волосы – мягкие, русые, с редкими ниточками серебра. К сожалению, Кальдмеер недолго был дезориентирован. Уже через пару мгновений он попытался выкрутиться, толкнул от себя обеими руками. Но делать это снизу вверх, из глубины мягкого кресла было трудно, и Руппи в ответ навалился всем телом. Кальдмеер отворачивался от поцелуев, и Руппи рукой, которой только что ласкал русые пряди, вцепился в них, поворачивая к себе… Щёку внезапно будто кипятком обожгло, в голове зазвенело, и Руппи отлетел в сторону, с трудом удержав равновесие и не свалившись на пол. Он схватился за щёку, обернулся. В голове как будто чуть прояснилось, мир больше не был сосредоточен на горячем, вздрагивающем теле под ним. Оглянулся. У кресла стоял Вальдес. Потирал ладонь. Руппи на мгновение поразился и оскорбился – отбросил как зарвавшегося щенка! И, судя по всему, собирался добавить ещё. Только тронул осторожно сначала за плечо Кальдмеера, не спуская глаз с Руппи. – Ничего, – Кальдмеер поправил сбившийся ворот. Голос звучал устало. – Всё в порядке. Вальдес коротко, обеспокоенно взглянул на него. Снова на Руппи. – Я думаю, теперь я хочу поговорить наедине, – улыбнулся. Только улыбка не достигла глаз. Сказал мягко: – Олаф, пожалуйста, прогуляйтесь до кают-компании, навестите своих людей, – потом вдруг будто передумал. – Хотя не стоит. Господин фок Фельсенбург еще не видел нашей гауптвахты… Да и трюмов. Руппи стало не по себе. Горячая ярость сменилась ледяной ненавистью. Вальдес отнял у него всё, чем он жил последние годы. Теперь мягкие улыбки Олафа, его одобрение, его беседы по вечерам – всё, всё принадлежат фрошеру. Бешеному. Который оказался лучше. Удачливее. Руппи глянул на Кальдмеера – тот смотрел в сторону. Больше никогда Руппи не достанется тёплого взгляда. Было невыносимо больно. Хотелось сделать так Вальдесу. Нет, не вызывать на дуэль – да и не пойдёт он на это. Просто убить. – Эй, Тино! – крикнул Вальдес вестового. – Нет, – вдруг резко сказал Кальдмеер. Он поднялся и повернулся к Вальдесу, выдерживая его недоуменный взгляд. – Руппи вернется в кают-компанию. А я хотел бы поговорить с вами. Надежда, глупая, отчаянная надежда затеплилась в душе Руппи. Несмотря ни на что, Кальдмеер защищал его. Возможно, просто как одного из своих людей, но уже одно то, что его Кальдмеер назвал по имени, а к Вальдесу обратился так официально, грело. Не хотелось вновь оставлять Кальдмеера с Вальдесом наедине, но он не мог не подчиниться. Руппи вышел. Осторожно притворил дверь и отправился вместо кают-компании на палубу. Даже коротким северным летом ветер был холодным. Лицо с той стороны, куда пришлась пощечина от Вальдеса, покалывало. На высоком чёрном небе дрожали звезды. Ярость отступила, откатилась, как высокая волна. На её место пришло опустошение. Руппи стоял до тех пор, пока не начали неметь от холода кончики пальцев. Уходить не хотелось. Видеть людей, говорить с ними. С теми, с которыми ему предстоит провести несколько лет жизни. Возможно, всю, если экспедиции не повезет. На Вальдеса он больше не злился. Вспомнилось вдруг, как яростно весел тот был во время охоты на кита. Как Руппи хотелось смеяться вместе с ним, разделяя радость победы. Пожалел на миг, что тот, как и Кальдмеер, больше никогда не станет говорить с Руппи как друг. Разве не могли эти две привязанности – наедине с собой он готовы сейчас был это признать – существовать отдельно? Чтоб не пришлось ненавидеть Вальдеса за то, что он отбирает у Руппи даже те крохи внимания, что давал ему Кальдмеер. Чтобы та молчаливая поддержка, товарищество, даже восхищение, что соединяло Руппи с Вальдесом, не превратились в глухую ненависть, единственным выходом из которой может стать смерть, твоя или врага? Чтобы чуть покровительственное внимание Кальдмеера, которое так раздражало порою, от которого хотелось вырасти, доказать: «Я равный, я заслуживаю вашего внимания сам по себе», – не рассыпалось стылым презрением. Вальдес нашëл его на палубе, когда звёзды уже стали бледнеть на светлом рассветном небе. Подошёл тихо, молча набросил на плечи тёплый плащ. Встал рядом, положил руки на планширь. Молчать с ним вдвоём было удивительно спокойно. Руппи казалось, что, пока не произнесено первое слово, время замерло. Ещё ничего не потеряно. Вальдес нарушил молчание первым. – Вы ему дороги, – сказал он тёмному, чуть поблескивающему гребнями волн морю за боротом. – Не больше, чем вы, – ответил Руппи тому же морю, признавая поражение. От чего-то вот так, не глядя на Вальдеса, только чувствуя плечом его плечо, признаваться было не страшно. Боли не было, хотя он её ожидал. – Я не был бы так уверен, – Вальдес усмехнулся коротко. Вальдес зачем-то лгал, не то утешал, не то сам заблуждался, но даже это подпитало крохотный огонёк надежды. – Нам обоим, вместе взятым он предпочтет море, – сказал он зачем-то очевидную вещь. Когда Вальдес ответил, в голосе слышалась улыбка: – Так стоит ли пытаться перегрызть друг другу глотки… Олаф не приз для победителя. Уделить внимание или нет, он решит сам. Они помолчали снова. – Вы мне симпатичны, – Вальдес будто сомневался в том, что говорит, и от этого Руппи казалось, что он говорит искренне. – Я не хотел бы ссор… Но если вы ещё раз так поведëте себя с Олафом… Мне придётся учить вас манерам. – Ваши манеры, вероятно, пришлись по вкусу? – огрызнулся Руппи. – Я не успел этого узнать, – рассмеялся Вальдес. – А потом получил от Олафа разнос из-за вас. Знаете, пренеприятно чувствовать себя снова нерадивым юнгой. Ещё искра надежды, сдобренная злорадством – Вальдес тоже недалеко ушёл… Руппи стало противно от своих же мыслей, но подавить радость он не смог. Она осталась, тёплым облачком согревая грудь. – И что же, вы предлагаете нам всем забыть об этом… – Руппи поискал слово. – Происшествии? Или забыть только мне? – Нет. Всего лишь постараться не расстраивать Олафа, – Вальдес повернулся наконец к Руппи. Прямо посмотрел в лицо, и Руппи ответил тем же. В неверном голубоватом свете утренних сумерек Вальдес казался осунувшимся. – А как же ваши, – Руппи хотел сказать «мои», но это звучало бы глупо, – чувства? – Давайте не будем пока давать никаких названий, – сказал Вальдес. – И сегодня же попросите прощения у Олафа. Он поплотнее запахнул свой плащ на Руппи, а потом повлёк его к мостику, мгновенно переключаясь на свою лёгкую, часто абсурдную, но необъяснимо весёлую болтовню. – Вам не кажется, что самое время устроить проверку вахтенным? И, кстати, почему я до сих пор обращаюсь к вам на «вы»? Даже Олаф позволяет мне звать себя по имени, не мните же вы себя более важной персоной?.. Над морем алел рассвет. Руппи залюбовался ещё не жгущим нестерпимо, почти тусклым шаром солнца, почувствовал, будто внутри отпустила натянутая струна. Вальдес, Бешеный, позволил себе то, о чём Руппи только подумал. Сделал выбор – не выбирать.