Грязный

Се Лянь в принципе знал, что так просто уйти у него не получится. У него никогда не бывает «так просто». Но он морально не был готов. Он не знает, что делать. Его ноги вмиг стали ватными, и он кое-как держится за стойку, но зрительного контакта не прерывает. Хуа Чэн молчит. И Се Лянь понять не может, о чём тот думает. Хуа Чэн изменился. Очень сильно. И поэтому Се Лянь не может предсказать, что случится дальше. О чём вообще с ним говорить? Сказать всё, как есть? Нет. Этого делать однозначно нельзя. Но... Что? Се Лянь не понимает. А у Хуа Чэна перехватывает дыхание. Се Лянь... Его прекрасный гэгэ сейчас стоит перед ним. Такой же, как и три года назад. Разве что блеск в его красивых глазах пропал. Ему точно не мерещится? — ...мне кофе чёрный, — хрипло попросил Хуа Чэн, выводя Се Ляня из оцепенения. Тот кивнул и повернулся к кофе-машинке. Они некоторое время молчали, но Хуа Чэн снова решил нарушить гробовую тишину. — Так, значит, ты тут живёшь? — Да, — коротко и тихо ответил Се Лянь. Хуа Чэн не отводил взгляда, а у Се Ляня тряслись руки, и он кое-как приготовил этот чёртов кофе и поставил перед Хуа Чэном. — Как... Как у тебя дела? — неуверенно спросил Хуа Чэн, сжимая горячий стаканчик. Се Лянь поморщился. И как он не чувствует кипяток? — Хорошо, работаю, квартира имеется. Всё отлично, — Се Лянь мягко улыбнулся. — У тебя? И сразу же впал в ступор. Только сейчас он заметил обручальное кольцо на пальце. Оу. «Я безумно его любил» В сердце больно кольнуло. Но Се Лянь продолжал невозмутимо смотреть на Хуа Чэна. Последний прищурился, но потом натянуто улыбнулся. — У меня тоже всё хорошо. «Я не знаю, верить тебе или нет» — с горечью подумал Се Лянь. — Что-то ещё? — уже вслух поинтересовался он. Хуа Чэн долго смотрел на него, словно не решаясь задать один единственный вопрос, который волнует его вот уже три года. Он очень сильно боится услышать ответ. Ответ, который погубит его окончательно. Но в итоге он спросил: — Мы можем поговорить? Се Лянь опустил взгляд, прикусив губу. Не время, он не готов, это вообще нельзя говорить. Нет, им определённо нельзя говорить. — Мне нечего тебе сказать, Хуа Чэн. Сань Лан готов застрелиться прямо здесь. Хотя, нет, не здесь. Он не хочет, чтобы гэгэ видел кровавую лужу из его мозгов. Это будет отвратительно и мерзко. А Се Лянь такой хороший, такой замечательный. Он не должен этого видеть. — Почему ты уехал? — Хуа Чэн старался говорить ровно, но его голос дрогнул. Он не хотел слышать ответ. А Се Лянь не хотел отвечать. Но он уже заварил эту кашу — придётся давиться. Какими бы ни были последствия, у него нет другого выхода. Он предполагал, что всё-таки ему придётся встретиться с Хуа Чэном. Поэтому... — Я разлюбил тебя, — нагло соврал он, сглотнув мерзкий ком в горле. Врать, а особенно Хуа Чэну, у него никогда не получалось, но он старается. Плохо старается, потому что Хуа Чэн заметил подвох. От этого на душе стало ещё больнее. Зачем он врёт, если оба понимают, что это ложь? Почему нельзя всё сказать прямо? — И поэтому улетел в другую страну? — спокойным тоном проговорил он. Гневно кричать на Се Ляня он никогда себе не позволит. Даже под дулом пистолета. У него голос не подаётся с ним говорить на повышенных тонах, а злиться на любимого человека — уж тем более не мог. — Да. Пальцы Хуа Чэна резко сжались, и содержимое пластикового стаканчика вылилось ему на пальцы. Он прошипел и отошёл от стойки. Се Лянь быстро спохватился: взял тряпку и стал аккуратно их вытирать, проходя в сторону туалета. — Сильно обжёгся? — обеспокоенно спросил он. — Нет, — Хуа Чэн в ступоре смотрит, как рука Се Ляня нежно обхватывает его запястье. Когда они дошли до крана, Се Лянь, будто что-то осознав, резко отпустил Хуа Чэна и отошёл на пару метров. Нет, нельзя. Он не имеет права касаться Хуа Чэна. Ведь он грязный. Его уже многие касались. Поэтому он сильно перепачкан. Не нужно пачкать и Хуа Чэна. — Я принесу аптечку- — Не надо, я сейчас всё равно уйду, — Хуа Чэн подставил руки под холодную воду. Се Лянь ушёл снова протирать стойку. Через несколько секунд вышел Хуа Чэн и, обменявшись взглядом с Се Лянем, направился к выходу. Парень выдохнул с облегчением, но ноги всё равно перестали держать, и он сел на рядом стоящий стул. Набрал номер на телефоне, и, когда гудки прекратились, выпалил: — Я согласен.