Убийство Бабочек

3 мая. Понедельник

      Саша чувствовал себя гадко и разбито. И с каждой секундой становилось только хуже, а рядом находились лишь те, кого он ненавидел: Кирилл и Глеб Николаевич. Последний ругался с приехавшими полицейскими в своей манере. Тихо, словно просто разговаривал.       Голова кругом, и каждый звук — молния, что беспощадно ударяла по макушке. Агония во всех органах сменилась на тянущую боль в мышцах после нескольких обезболивающих. Собственная ощутимая грязь сжимала легкие, гулко отдаваясь тошнотой во рту. Противный комок в горле и привкус рвоты остались и напоминали о том, что с ним случилось недавно. Конечности похолодели, в глазах появилась пелена из-за слипшихся от влаги ресниц. В висках пульсировала боль от сломанного хряща носа и наливающихся кровью гематом на лбу. В них шумели пульсация и мерзкий голос беты, не дававшие холодным рассудком принять решение, как же поступить в данный момент? Он не знал, как реагировать и скрывать то, что ему хочется разрыдаться от полного отчаяния на глазах у всех присутствующих. Совершенно не понимал, что из плохого чувствовать: горечь, злость, недовольство или что-то еще? Он испытывал, скорее, усталость и неприятное жжение, глотая густую кровь.       Его оголенную грудь прикрывал пиджак начальника, а порванная старая рубашка сейчас находилась в худых бледных руках беты, что неумело склонив назад голову Саши, небрежно держал ткань возле кровоточащего носа, что-то бормоча под нос. Взгляд омеги отстраненно притупленный, едва там можно найти хоть отголосок трезвого понятия происходящего.       Скорая совсем не спешила приезжать.       — Поэтому я не желаю, чтобы такие люди работали у меня, — уловил вырванные из контекста слова начальника Саша и резко почувствовал какое-то странное, но тяжелое накатывающее его чувство с головой. — От них проблем не меньше.       И через несколько секунд омега понял, что это все-таки. Он неосознанно почувствовал стыд за данное происшествие. Неловкость окрасила скулы краской. Каков позор на самом-то деле! Еще один удручающий позор. Больно, да и вовсе не физически. Он поджал сухие губы, и те подрагивали, словно держали за собой что-то действительно страшное для омеги. Что-то слишком откровенное, чтобы это видел хоть кто-то, кроме него. Саша зажмурился, после того, как мир расплывался, а глаза отяжелели от соленой влаги.       — Ох, слезы? Ты ставишь меня в неловкое положение, — пренебрежительно начал Кир. В голосе нет ничего, что напоминало бы сострадание. Это так злило, почему он такой бездушный? Почему все вокруг такие черствые? Так нечестно. Невыносимо. Несправедливо…       И когда бета продолжил что-то говорить, Саша отшвырнул чужие холодные руки и дал впервые за несколько лет волю эмоциям. Болезненно сжимаясь, заскулил, заскрипел зубами, так больно стиснувшиеся в обжигающей щеки злости. Слезы капали с его испачканного кровью подбородка. Они не его слабость, они показатель, насколько тот устал. Омега нахмурился, задрожал и ревел, пока не приехала скорая. Грудь заныла от слез. Первая попытка встать неудачная: ноги подкосились, чуть ли не упал, но, вопреки всему, удержался на них и как можно быстрее проковылял к врачихе, что шла навстречу, извиняясь за долгое ожидание.       Кир равнодушно смотрел вслед уезжающей скорой, не понимая, что теперь делать, присвистывая от скуки. Он оглянулся на серое небо наступающего вечера. Странные мысли и чувства бушевали. Порой не выдыхал, совсем забывая о существовании других людей, ведь какое-то непонятное ощущение охватило с макушки до пят. Однако, как не старался, никак не мог понять, что это за странности с ним происходят? Хотя бета в этом мире почти что полувек и видел такие рода вещи довольно часто, что-то все-таки пошатнулось. Некритично, только выбросить из головы не мог.       Что-то в этом Саше есть. И мысли о нем просто так не хотели покидать голову. Едва ли это потому, что Кирилл застал тот момент, когда Сашу вырвало в лужу собственной крови, пока его жестоко насиловали. Стало быть — другое. Запах. Тот странный запах, что еле пробивался сквозь горький феромон альфы, чуть кислый и до боли в животе знакомый. Такой, что Кир не мог забыть о нем и на пару секунд. Не мог забыть и беспомощное выражение лица. А ведь это выражение лица такое своеобразно экзотическое. До чертиков и мурашек. На самом деле омега быстро завладел его интересом, в особенности темперамент, что делал того таким неприступным и непослушным.       Кирилл невольно улыбнулся и покраснел, рассматривая плавно миновавшего Глеба, что направился обратно в офис, подождав пару секунд нового подчиненного. Альфа, на удивление Кира, выглядел задумчиво и мрачно, словно ситуация тревожила до сих пор. Кирилл вряд ли мог представить, какие мысли вертелись в голове у начальника, скрестившего руки за спиной. Вероятнее всего, думал, как уладить будущий конфликт. Бета приподнял уголки губ, поравнявшись с другом, заставляя перевести на него внимание:       — Раз уж такое дело, могу ли я пойти домой? — промурлыкал тот, петляя и виляя от нетерпения возле высокого приятеля. Глеб Николаевич вдруг сделался еще хмурее, очевидно ему снова не по нраву Кирино беспристрастие. — Мне же все равно теперь делать ничего не надо.       — Нет, Кир. Пришел работать, значит, будешь работать как все. И раз такое дело… — он невольно замолчал, опустив скорбный взгляд на пол, и все же собрался с духом отрешенно поглаживая подбородок. — Наверное, займешься работой Скворцова. У него достаточно много дел на сегодня…       Он не продолжил, как только возле них притормозил со всей скорости Юрий, чуть ли не врезавшись в косяк двери. Выглядел сейчас бледнее, чем обычно, заметил для себя Глеб. Альфа растерянно глядел на запыхавшегося секретаря, никогда не видя его таким взволнованным, и наклонил голову в бок, специально не вслушиваясь, как сзади ноет о несправедливости Кирилл.       Юра всплеснул руками, шумно дыша от спешки, да никак не мог начать говорить, взволнованно смотря прямо в серые глаза. Он тяжело прокашлялся и все-таки начал:       — Ч-что случилось с Сашей?!.. То есть, с Александром?.. Скворцовым? С ним все в порядке?! Я видел в окне, как он уехал на скорой!       — Все нормально… — ответил и сразу же замолчал, отчего Юра слегка потупился, вскинув бровями. Глеб опешил, когда понял, что сказал вместо нужного ответа. Ну, и зачем же соврал? Потом решил добавить, думая, что сможет все-таки рассказать правду. — Но его малость избили…       — Оу… — только и смог вытянуть из себя Юрий, озадаченно прижав плотно губы. — О Боже… А вы знаете, кто это сделал?       Не успел Глеб Николаевич открыть рот, как Кирилл буквально появился из ниоткуда перед секретарем, загородив собой начальника, так еще и пихнул в бок:       — Я знаю, я очевидец! — оживленно начал он. — Значит так, после обеда я искал Сашеньку, потому что вспомнил смешной анекдот. Вот иду-иду, вижу Глеба и решил зайти с ним в туалет, открываю дверь, — а там!..       Альфа не услышал продолжения «дивного» пересказа зверского преступления подчиненного над другим, за которого тоже в ответе, потому что поспешил удалиться. В офисе почти все сотрудники находились возле окна, громко перешептываясь. Наверняка успели застать и приезд полиции, и скорой помощи. Наверное, едва ли не обсудить все случившееся. Толком-то никто не знал про инцидент, хотя спросить у начальника так и не решились, завидев его у входа. Глеб Николаевич тяжело выдохнул, собираясь с мыслями, оставаясь в темном кабинете. Ему нужно немного больше времени, чтобы обдумать дальнейшие события одному. Только вот тяжелые приближающиеся шаги намекали, что придется все же поднять неприятную тему с кем-то, кто к происшествию вовсе не относился.       Когда он уселся в кресле, дверь без промедлений открылась. Юра рассержен, видно лишь по одному взгляду на него, и на сей раз не боялся этого показывать. Глеб осторожно поднял на него глаза, хотел спросить насчет цели визита, как сотрудник смерил его сердитым взором, словно начальник оказался чем-то виноват. Вероятно, Кир придумал чего-то лишнего. Альфа устало потер сморщенный лоб, стоило Юрию скрестить руки на груди, громко перебив на полуслове:       — Вы же примите меры?!       — Нет, — отрезал Глеб, охлаждая пыл, вертел в пальцах карандаш, не со зла смотря на него исподлобья, подпирая кистью висок. Бета мигом подскочил к нему, хлопнув по столу ладонями, отчего тот выронил письменную принадлежность, по рефлексу сразу же отстранившись. Глеб Николаевич недовольно оглядел его сверху-вниз, изогнув бровь, не особо понимая, зачем же так делать, и вернул закатившийся под стол карандаш на место, чуть ли не стукнувшись макушкой о край, между делом решив объясниться. — У меня нет возможностей. Я скажу так, если вас, Юрий, не устраивает вариант покороче.       Глеб глубоко вздохнул, утомленно осмотрел собеседника, замечая, как с каждой секундой Юра становился все рассерженнее от какой-то причины, которую не мог все еще уловить альфа. Да, Глеба Николаевича самого не радовало насилие, в особенности на работе, когда сам он — руководитель. Не нравились и несправедливые судебные процессы, что не редкость в настоящее время, где жертв выставляют в самом нелепом свете. Что говорить о статистике невероятных осудительных приговоров, поражающие результаты? Однако в чем виноват сам альфа?       — Вас что-то смущает?       — Да! — воскликнул Юра, будто у него спрашивают очевидные и возмущающие каждого вещи. — Да, смущает. Саша — мой друг, и я не могу оставаться в стороне, когда с ним такое произошло… Я понимаю, вы – альфа, и вам наплевать на других, но… Если вы сможете помочь в суде, как свидетель, к вашим словам обязательно прислушаются.       — Почему я должен думать об этом?       Юрий на секунду задумался, не зная, что сказать более весомое в контраргументы, и сразу же растерялся. Да вот стоило ему пошевелить мозгами, как ответ сам по себе нашелся. Он перевел взгляд на уставшего разгребать чужие проблемы Глеба Николаевича и ткнул себя в грудь, слегка наклонившись вперед:       — Я хочу, чтобы новый закон о равенстве хотя бы на этот раз работал для тех, кто не может свободно выражаться и жить. Или вы настолько консерватор? Вместо того, чтобы подчиняться новому указу, будете сидеть сложа руки? Разве вы такой?       — Да, вы правы. Я буду, — кратко ответил альфа, хотел вернуться к делам, а потом все же отложил документ, явно зацепившись за это. Не то чтобы его задело за живое такое мнение секретаря, отлично понимая, что это маленькая провокация, да и все же почему-то хотелось расставить все по полочкам. Однако его тут же отвлек звонок на городской телефон, отчего, остановив внимание на пару секунд на бете, наконец взял трубку. — Да, здраствуйте, Ксения…       Юрий возмущенно покраснел, когда начальник махнул кистью, чтобы тот вернулся к насущным делам и не мешал разговору. Кое-как подавив в себе недовольство, с позволения вышел из кабинета, оставив начальника наедине. Тогда и Глеб понял, что все это время Кирилл стоял за его спиной, напугав до чертиков. Кир, посмеиваясь, медленно прошествовал к столу и плюхнулся на стульчик, закинув ногу на ногу. Он смотрел на альфу, не проронив ни слова, выжидая, когда тот закончит разговаривать со стажеркой из главного офиса. Глеб покривил губой, твердо положив трубку на место. Его сегодня этим точно добьют.       — Знаешь ли, всегда можно изменить позицию, дорогой мой друг.       — Ты-то еще о чем?..       — Просто я тут подумал и пришел к выводу, что никогда не смогу понять, каково сегодня пришлось Саше. И каково же ему будет дальше по жизни. Но ты, предполагаю, все еще помнишь это чувство, не так ли? Не смотри на меня так злобно. Тот милый мальчик прав: твои слова ценнее золота. Суд начнется и закончится через пару минут, если тебя не будет. Все и так понятно. Просто тут играет, скорее, итог нашей эволюции и морали…       — Говори, пожалуйста, прямо.       Кирилл наигранно фыркнул и сразу же вернул насмешливую ухмылку:       — Если свидетелем выступишь ты, выиграет сторона обвинения. Если выступлю я, то успех будет пятьдесят на пятьдесят. Если мы оба откажемся, Сашенька продолжит работать с тем, кто так дико надругался над ним. Такого давления выдержит не каждый, уволится по своей инициативе, что тебе и на руку. А может, что еще похуже. Но если подумать, почему ты раньше не решился на такое? Ты мог с легкостью сломать его, а вместо этого ищешь обходные пути. Я этого не понимаю. Хотя иногда думаю о том, что ты хотел бы, чтобы кто-нибудь помог тебе тогда. Те чувства наверняка преследуют тебя, когда ты смотришь на драгоценную Розу. Разве тебе не обидно, что все так вышло?..       — Хватит, — грозно остановил его Глеб Николаевич, а Кир продолжал беззаботно улыбаться, — проваливай отсюда… Сейчас же!       — Конечно-конечно, но ты подумай над этим.       Когда дверь в очередной раз закрылась, альфа рухнул на кресло, оставаясь в вечерних сумерках и свете настольной лампы. Потолок все такой же серый, пока с глубоким выдох не закрыл глаза. Он ослабил галстук, казавшийся на долю секунды удавкой на шее. Что ж такое? Почему же чувствует себя так при одном упоминании имени жены и последствий из-за ее влияния над ним? Слова вертелись в голове до последнего, заседая так глубоко давлением, словно волна плотной воды. Распространяющаяся быстротечно боль от плохой погоды во всем плече затянула в омут. Посторонний шум казался гулом в ушах. Это повторилось снова, даже несмотря на то, что Глеб пытался контролировать себя.       Он потер слезящиеся глаза, сел удобнее в кресле и старался вытеснить из головы тревожные мысли. Как-никак ему это всегда удавалось с помощью работы.       Часы тикали, время в последние годы слишком быстро ускользало. Глеб слышал, как подчиненные за стеной стали расходиться по домам, прощаясь и желая друг другу отличного остатка дня, пока в помещении не повисла абсолютная тишина. Он привык к ней, допоздна засиживаясь в кабинете. Тиканье продолжалось. Дрожащая рука со штампом остановилась над листом документа. Альфа внимательно посмотрел на часы. Перед уставшим взглядом все расплывалось, но он отчетливо видел большую стрелку на шести. Через пару минут, решив, что к нему сегодня снова не зайдут, продолжил разбирать половину дел, коей не нагружал подчиненных, отлично понимая, что на тех и так много всего свалилась из-за кризисной ситуации, в особенности на бухгалтерию. А Глебу так нужно занять себя на все свободное время, хотя большая часть не входила в его прямые обязанности, и по-хорошему стоило бы ее делегировать.       У двери кто-то остановился, прервав от повторной проверки документа. Альфа поднял очки на макушку; кое-кто не мог пересилить себя, все топчась на месте. Глеб Николаевич наблюдал за двигавшейся ручкой. То вниз, то снова на прежнее место. Забавно, подумал он, опустив подбородок на тыльную сторону ладони, слегка приподняв концы губ. На разу двадцатом через время ручку наконец-то перестали дергать, однако дверь-таки не открыли. Глеб сразу же спохватился:       — Юрий, вы можете войти.       Дверь робко скрипнула, и в кабинет зашел бета, виновато и стыдливо опустив глаза, в бежевом пальто и с желтой папкой в руке. Он извинился за недавний порыв эмоций и остался прощенным.       — Глеб Николаевич, — он сел на стульчик, протянув папку начальнику, — я сделал то, что вы просили.       Бета неловко почесал затылок, уткнувшись в руки, словно не жаждал зрительного контакта с начальником. Альфа открыл, с трудом пересилив себя, чтобы перестать смотреть на румяные щеки, и в ту же секунду ужаснулся помаркам на третьем листе. Со страхом пролистнул еще — его ждали многочисленные ошибки в вычислениях и просто неправильное оформление текста на спешку. Он, устало почесав переносицу, уставился на секретаря, в последнее время который только и делал что ошибался в своих прямых обязанностях.       Когда Глеб Николаевич пришел на должность руководителя несколько ранее, сделал повторное собеседование для всех новых подчиненных, чтобы проанализировать каждого и иметь индивидуальный подход для управления и контроля. Ему пришлось провести несколько часов совсем с разными людьми: гипертимы, конформисты, работники с психастеническими, демонстративными, лабильными, застревающими характерами. После грубых и неугомонных альф с такими амбициями, какие лучше и не существовали бы, после незаинтересованных в продвижении целей на благо предприятия бет, после компетентного и не особо тактичного бухгалтера-омеги, единственной «рабочей лошадки», которого хотела бы каждая организация, — перед Глебом сел взлохмаченный секретарь, что уснул через пару минут после начала. Юрий показался ему довольно квалифицированным и аккуратным сотрудником, немного зажатым и неловким, но оперативно исполняющим приказы, кем можно управлять и использовать с помощью поощрительной мотивации. Даже просто просьбами и минимальным уважением в его сторону. Но чем дольше они работают вместе, тем сильнее кажется, что бета всего лишь упрямый молоденький авантюрист, раз постоянно стал приносить подобного вида работу и перестал слушаться.       И казалось, что Юрий первый попадет под сокращение с окончанием этого месяца. Все же руководство сменилось из-за неустойчивости офиса, и финансирование нестабильного филиала — это не то, чем заинтересованно начальство. И вроде бы независимое лицо, Глеб Николаевич, что должен восстановить работоспособность и сократить нескольких ненужных сотрудников, тем самым исправив последствия неправильного руководства брата, сам теперь заинтересован секретарем. Вытащить из условного списка по сокращению Юрия не составило бы труда, если бы тот не оставался до конца таким упертым в действиях и убеждениях, не имел пару выговоров за опоздания и не являлся таким легкомысленным мальчишкой. Если бы это не стало личной инициативой Глеба, и он мог хоть немного уделить время коллективу, чтобы рассмотреть в разных стрессовых ситуациях поведение всех сотрудников, — возможно, он нашел бы ответ. Ответ на то, почему посчитал проблемного сотрудника продуктивным и записал его в «звезды».       Он всерьез задумался над этим.       Юра склонил голову, теребя пуговицы на пальто, иногда поглядывая на часы. Альфа отложил папку в сторону от греха подальше, заставив по струнке выпрямиться подчиненного.       — Юрий, куда вы так спешите?       Бета незлобно нахмурился, теряясь на глазах, не ожидавший таких вопросов от начальника, а потом все же подобрал решительность, небрежно улыбнувшись:       — Ну… Моя младшая сестра одна дома. Ей всего лишь шесть лет. Не с кем теперь оставить, и я немного нервничаю по этому поводу. Да и уже какой день обещаю приходить вовремя, но никак не получается.       — Не напомните ли, сколько времени занимает дорога?       — Примерно часа два… Два с половиной, если опоздаю на электричку, — он замолк, поджав губы. — Я опять наделал ошибки, да?..       Юра, не дождавшись ответа, потянулся за папкой, чтобы вернуться к себе и остаться на сверхурочные, думая над тем, как будет оправдываться перед сестрой. Однако его тут же коснулись сухие пальцы, а потом холодная ладонь. Бета вздрогнул, покрываясь гусиной кожей.       — Всего лишь пара ошибок, — Глеб осторожно вытащил папку и положил в ящик стола, оставив на тыльной стороне ладони быстро исчезающие бархатные ощущения, — можете идти домой.       Юрий неосознанно кивнул, поглаживая костяшки пальцев, а потом вытянул лицо в удивлении, тут же начиная мотать головой в очередном отказе от помощи:       — Так вы сами хотите исправить документы?! Глеб Николаевич, мне казалось, у вас много дел, вы же вечно остаетесь в офисе допоздна. Наверняка вы останетесь и сегодня. Ничего страшного, если я побуду тут еще пару часов! Я ошибся — я и переделаю. Неважно, сколько времени у меня уйдет, завтра я не дам вам упасть в грязь лицом перед посредником.       Глеб робко улыбнулся, потирая затекшую шею, и вдруг встал с места, поправляя вещи на нужные места. Несмотря на то, что отличительными плюсом и минусом его нового секретаря являлось упрямство, Юра в большинстве случаев легко соглашался по поводу промахов. Однако, стоило зайти речи, что промахи могут заставить кого-то еще знатно потрудиться, как он тут же забирал все на себя и оставался в офисе еще на несколько часов.       Юрий нерасторопно дергал пальцы, а затем все-таки уверенно поднял взгляд на довольного начальника, хотя по хмурому выражению лица которого сразу так и не скажешь.       — П-поэтому я не могу принять то, что вы будете сидеть здесь до полуночи из-за меня!..       — Нет, что вы, — начал альфа, снова вырывая из твердой позиции подчиненного, — у меня много дел вне офиса. Я уже ухожу, и вы уходите. Вы свою часть сделали, свою сделал и я. Завтра перед отправкой я всего-лишь подредактирую, только не забудьте выслать мне электронную версию на почту. А сейчас вам лучше отдохнуть, не стоит волноваться понапрасну.       Бета кротко кивнул и, совсем растерявшись, остался стоять столбом возле начальника, что в плавных движениях надевал длинный шарф. Глеб заинтересованно откинул взор на Юрия, что очевидно чего-то ожидал. И на щеках появились никем незамеченные нелепые ямочки, скрытые за шарфом.       — Юрий, вам что-то нужно в моем кабинете? Я могу вам помочь?       — Да, то есть!.. Нет, мне ничего не нужно. Просто я, знаете, подумал, что нам же все равно в одну сторону, так что… Почему бы и не подождать вас?       — Нам в одну сторону? — удивленно переспросил он, надевая пальто. — Никогда вас не замечал.       — На первом перекрестке. Сзади иду в паре метров от вас.       — Буду знать, — ответил Глеб, наклонившись, чтобы переобуться.       Они вышли из офиса ровно тогда, когда дождь усилился, превращаясь в проливной ливень, звонко барабанящий по поверхности. Темнота сгустилась, освещенная вывесками, мягким светом фонарей и фарами машин, отражающимися на мокром асфальте и в лужах возле бордюров. По зонтам стучали капли, промокшие ступни неприятно охлаждал затянувшийся внизу туман. Они шли молча, иногда только говоря на совсем неформальные темы. Отношение к данной погоде, любимые занятия и даже предпочтения в блюдах. Или куда же лучше сходить поесть, чтобы остаться довольным. И делали эти темы разговоры от случая к случаю нерасторопными. Юрий узнал, что начальник уходит на обед в забегаловку напротив и любит баловать себя фаст-фудом, пока Глеб в свою очередь — об интересах беты в спаррингах и боксе. И оба пристрастия друг друга не разделяли, да сошлись во мнении, что это звучит нездорово. Однако вслух не сказали.       Когда дошли до первого перекрестка, на котором пути расходились, бета пожелал доброй ночи и быстро зашлепал по лужам из-за того, что снова опаздывал на электричку.       Глеб шел по темной улице уже полчаса, осторожно ступая по неровным плитам тротуара вдоль одноэтажных домов и общежитий. Где-то тоненько выли собаки. И за углом старого, чуть ли не деревенского забора, находится местная больница. Такая, словно никто уже не лечится в ней: обшарпаные стены, еле горящая лампа на входе, возле которой жужжали мухи в паутине; окна первого этажа отделаны решетками, а раздробленные ступени без пандуса давно не ремонтировали.       Альфа вдохнул холодный воздух, что обжег гортань, выдохнув густой пар. Что-то в этом неприятно родное из детства. Возвращались воспоминания, когда он лежал в палате со сломанной ногой и надеялся, что хотя бы на десятый день его навестит отец, чтобы забрать домой. Тогда одному в больнице находиться так страшно, только теперь это казалось глупым детским страхом и спасением от домашнего насилия.       Администрация встретила его со спящей дежурной, что спросонья еле как нашла нужную палату с нужным для Глеба пациентом. Коридоры темные, почти пустые, отчего от каждого неровного шага слышен скрип половиц. Пахло тем самым кислым запахом, что пугал маленьких детей. Альфа остановился у двери палаты.       — Вы только что назвали меня шлюхой? — гневный голос сопровождался горьким усиленным ароматом, совсем не похожим на невероятное благоухание, описанное в старых журналах для альф. Запахи омег в обычное время слабые, во время течки — концентрированные и неосознанно дурманящие разум. Спектр эмоций в запахах беты понять не могут, в отличие от альф или самих же омег. Их феромоны меняются в зависимости от испытываемых чувств. А этот запах становился с каждой секундой все более едким, отчего стало понятно, как горит от гнева Саша. — Если бы я мог… Я бы расхуячил тебе ебало.       Глеб в удивлении поднял брови от последней фразы и осторожно приоткрыл дверь в палату, увидев кушетку, где сидел в позе лотоса озлобленной Саша. Лоб и нос его перебинтованы, губы заклеены пластырем, и бинты никак не спасали от буро-синих синяков разбитого лица, что цвели повсюду.       Рядом сидели двое полицейских с зажимами в носу. Альфа тихонечко зашел и остался стоять у стенки, и никто не обратил на него внимание, даже другие пара пациентов. Не обращали внимание, как и на нарастающую ссору между служителями закона и гражданским лицом. Он прислушался к смыслу разговора.       — Нет-нет, я такого не говорила, — беззаботно начала женщина-альфа, и Глеб узнал в ней взятничницу-полисменшу — Катрину Милюкову, даже не скрывающую глумления над жертвой изнасилования. Для нее это снова очередной случай «сучка не захочет, кобель не вскочит». — Я сказала, что вы могли как-то спровоцировать его.       — Чем нахуй я мог это сделать?       — Может, на вас был… — продолжил альфа-мужчина, слишком молодой и зеленый, заметил Глеб. Он выглядел зашуганным и всего лишь подчинялся человеку выше его по званию, а та вряд ли хотела разбираться в этом деле. — Какой-нибудь не такой наряд?       Саша нахмурился, искажая переносицу, а после все-таки глубоко вдохнул, складывая вместе ладони, устремив их на тех, как только выдохнул:       — Что, прости? На мне был офисный костюм, — запах, сопровождаясь со скрежетом зубов, стал невыносимо горьким, заполняя всю палату, отчего один из пациентов открыл форточку. — И!.. И чтобы не последовало следующих вопросов, ни перед кем жопой я не трусил. Бывает же такое!       — Успокойтесь, Александр, не нервничайте. Вам же еще рожать предстоит, спокойнее. Вы, может, что-то не так сделали? Как-то не так показали себя? Понимаете, разные жесты и мимика могут стать приглашением, — продолжила заливать Катрина. — Может, вы себя не так показали?       С первых слов Сашины глаза потускнели, а сам он действительно стал спокойнее. Да вот только больше он ничего не сказал, даже если полицейские что-то спрашивали или хотели, чтобы тот снова рассказал о произошедшем подробнее. После пары попыток разговорить омегу они решили оставить одного переваривать кашу в голове, обещав о завтрашнем возвращении. Однако все и так понимали — завтра никто не придет.       Глеб проводил взглядом Катрину Милюкову, та толкнула его плечом и вышла за подчиненным из платы. Альфа потер ноющие мышцы и сел возле кушетки на скрипучий стульчик, испугав от неожиданности Сашу. Хоть лицо начальника и размытое, точеные черты быстро давали понять, кто перед ним. Несколько минут они сидели в тишине, и дискомфорт от обстановки, лишенной всякого формализма, однозначно летал в воздухе.       — Приношу свои извинения, — прокашлялся Глеб Николаевич, — за этот инцидент.       — А вы-то за что?..       — За то, что не контролирую подчиненных.       — Это, скорее, вопрос морального воспитания, чем ваша вина, так что не нужно…       — Наверное, вы правы. Но проблема в том, что у нас никогда не было локального акта о обязательном ношении зажимов и употребления подавляющих препаратов во время гона и течки, что является полностью виной предприятия, а значит — моей. А также я не предпринял меры в дисциплинарной воспитательной беседе с сотрудниками. С этим я разбираюсь, со следующей недели акт вступит в силу.       — Хотите сказать, что можете повлиять на альф? — Саша невольно усмехнулся. — Уж простите, но как-то слабо верится.       — Нарушение акта будет наказываться вплоть до сокращения, — заверил начальник, увидев только недоверие в сжатых скулах. — Сейчас мне хотелось бы проинформировать вас о заявлении и суде…       — Я заберу его завтра, — на пару секунд выражение холодности Глеба изменилось на непередаваемое удивление. Омега, чтобы занять себя чем-то, взял в руки яблоко из шуршащего пакета, принесенного Варварой, и начал чистил от кожуры ножом. Глаза предательски слезились. — В этом нет никакого толку.       — Почему вы так уверены в этом?       — Если честно, так мало дел выигрывают омеги. А раз так — мне ничего не светит, кроме позора и дополнительного разочарования.       — Про это я и хотел рассказать. В суде выступать в качестве свидетеля я вряд ли буду, но займусь тем, чтобы прокурор был проверенным и лично незаинтересованным к стороне защиты и предвзятости к вам. У меня есть пару знакомых в прокуратуре, которые могут выиграть дело.       — У меня нет денег, чтобы вам за это заплатить. Да и вы в достатке, разве нуждаетесь в копейках?       Саша не то чтобы делал из того конченого скотину. Ему наоборот казалось, что тот из тех альф, что обладают совестью и моралью, но искренности омега в нем не видел. Глеб Николаевич та еще темная лошадка, чьи мотивы не хотелось знать. А может, сейчас то время, когда добра он не видел нигде.       — Вам не следует забирать заявление. Зная ваш волевой характер, предпочтительнее всего стоит держаться строго официального стиля в суде, чтобы вас не оштрафовали за неуважение к нему, — тем временем продолжил альфа, будто бы не слыша дрожи в голосе подчиненного. — Говорите ровно и лучше без эмоций. Пока вы в бешенстве, вас могут запутать, и ваши слова объявят недостоверными. В любом случае прокуратура вас подготовит к суду.       — Я не понимаю… — Саша стиснул зубы, чувствуя огромный твердый комок в горле, не дающий ему вдыхать носом. — Вам-то это зачем?!       Глеб застыл, перестав гладить большим пальцем обручальное кольцо, а потом неряшливо опустил глаза на собственные колени, подбирая в голове нужные слова:       — Я заинтересован в этом из личных побуждений имиджа предприятия, просто примите помощь, — он аккуратно встал, поправив халат на плечах. — Пока вы восстанавливаетесь, и идет разбирательство, предлагаю взять отгул на пару выходных, чтобы переживания не мешали дальнейшей работе. А если нужно, вы всегда можете оформить больничный.       Саша смущенно кивнул, не решаясь на продолжение странно получившегося диалога. Глеба Николаевича с каждой секундой что-то сильнее тревожило, и омега в первый раз почувствовал от него тяжелый запах вины и сожаления, хотя выражение лица того оставалось холодным. Альфа вышел из палаты, вернув грызущие мысли изнутри.       — Это кто? — вдруг начала блондинка, вальяжно лежа на кушетке, украдкой следившая за беседой все это время. — Твой босс, типо?       — Ненадолго, — отстраненно ответил омега, вытирая сопли под носом.       — Прикольно, а можешь, типо, мне его номер дать? Он такой секси.       Саша слегка склонил голову, недоуменно разглядывая ее. Ей же от силы лет девятнадцать максимум.       Вот оно…       За последние семь лет я не продвинулся ни на шаг к началу кровожадной мести. Чтобы справиться с моральными ублюдками, нужно самому стать подобным им. Я каждый Божий день вижу во сне пожар и вспоминаю то испуганное выражение лица, полное слез беспомощности, с проблесками красного от полыхающего огня. Вот только я знаю, что он такой же монстр внутри, как и те, кто погубил ее и больше трех сотен невинных людей.       Я не знал имена этих ублюдков и терзался от безысходности, а теперь смотрел на потрепанные архивные страницы папок. С помощью этих данных мне будет легче совершить месть. Я накажу тех, кто виноват в преступлении семилетней давности. Я не оставлю никого в живых, клянусь. Заставлю всех вспомнить то, что они натворили.       Я перевернул тонкую страничку, рассматривая фотографию, прилепленную к статьям неполных и непонятных инструкций и формул. Шесть инициалов участников идеи производства «Бабочки» — наркотика — и их мерзкие лица. Пять молодых людей. И он позади них с таким же взглядом, как и в тот судный день. Его глаза такие живые. Пытался ли он спасти ее или был с ними заодно?       Когда приближающиеся шаги эхом раздались в коридоре по монохромным плиткам, я захлопнул папку. Я натянул маску на нос и козырек кепки на глаза, выключив фонарик, встал позади двери. Он не должен был так быстро вернуться.       Заскрипела дверь, впуская в темноту красный луч света лампы задымленного коридора. Тот сделал шаг вперед, открыв дверь полностью. Я старался не дышать, увидев точеные черты лица. Его губы и брови сморщились, а блестящие глаза с глубокими вдохами превратили холодность в самый апогей слабости и растерянности. Он вяло снял с себя пиджак, повесив на вешалку, но тот упал, так и оставшись валяться на полу.       Он держал в дрожащей руке стакан с коньяком. Тяжело опустился на пол прямо на пороге, пьяно опираясь о стену, окрашенный в красный, такой неестественный для него цвет. Глубоко вдохнул — и слезы покатились по выразительным скулам. Он поставил стакан на пол, разглядывая какое-то кольцо, морщась, а потом выкинул куда-то вглубь темноты. Я невольно почувствовал его тяжесть.       Я нечаянно толкнул локтем что-то тяжелое сзади — он сразу же спохватился, рывком встав, попытался найти выключатель, но пошатнулся, давая мне время на решительные действия. Я захлопнул дверь ногой, чтобы свет не смог проникнуть, схватил упавший предмет и ринулся к нему. Первый замах он смог парировать, попятившись по инерции назад, столкнул спиной стопку книг. Все равно крепко держал руку с тяжелым предметом над моей головой. Он сильнее, чем я думал.       Ударив его в бок коленом, с трудом повалил на пол, заставил тяжело выдохнуть от боли перегаром. Воздух наполнился удушающим адреналином и звуком моего бешеным сердцебиения, ведь даже в таком положении он легко одолевал меня. Всего лишь от страха дал ему возможность спихнуть себя, вырвать из рук предмет и оседлать сверху. Но я смог в последний момент увернуться от первого удара — рядом с моим ухом разлетелись осколки, слегка задев. Второй, более точный, успел перехватить, прежде чем острые края смогли вонзиться в глотку, на которой сжимались холодные пальцы. Сжав тонкую кисть, выбил из рук и откинул опасный предмет подальше от него, столь страшно молчаливого в своей силе.       Что-то разбилось от столкновения сзади. И этот звук заставил его притихнуть, тяжело задышать и прекратить попытки вцепиться в мою глотку сильнее, не обращавший внимания на попытки вырваться из неудобной для меня позиции, прижав мое лицо к полу, а обжигающий ноздри запах стал совсем другим. Он словно забыл о моем присутствии, несколько секунд не двигался. Тогда мне представилась возможность — я откинул его от себя, вскочил на ноги и выбежал через черный вход, столкнув в коридор стакан.       Возможно, у меня пропал шанс убить его первым, однако я все еще не до конца понимал, причастен ли он к кровавому делу или все же стал очередной жертвой обмана?