Убийство Бабочек

21 мая. Пятница

      Глеб Николаевич поджал губы, вдруг ощутив себя не в своей тарелке, когда стоящий и словно спящий на ходу рядом Александр, глубоко раскрыв рот, зевнул, поморщился от холодного воздуха, а потом выдохнул пар, уверен, машинально слегка прижимаясь к нему плечом, будто бы пытался опереться о что-то крепкое и определенно теплое. Неуютные и совсем неконтролируемые мурашки следом пробежали по спине, отчего тот слегка съëжился, но не отодвинулся.       Они просидели до утра вместе, кто бы мог подумать, что такое может в жизни случиться. Почти не отвлекаясь, только если пили кофе и сидели в пустой тишине; пытались найти человека, что подверг Киру опасности, в такое неудачное время раскрыв личность Лиса. Иногда разговаривали, но беседа заходила в тупик на слове пятом, так что и продолжать вовсе невозможно становилось. Одно стало ясно: на диалог собеседник шел лишь при упоминании Киры, да и то каждое высказывание разнилось в эмоциональном спектре. То раздражение, передаваемое в стиснутых зубах и недовольном вздохе, то странное желание сочувствовать тому, кто может жалеть лишь себя и своего внутреннего ребенка. Определенно злого и агрессивного ребенка, хотевшего делать плохо каждому встречному.       Кир всегда оставался сухим на сопереживания, а если и терзался чем-то, то это всего-навсего его промахи. В начале мая за студентку, потому что частично виноват, ведь тогда четко сказал, будучи в истеричном припадке, что мог легко затормозить в последнюю секунду, а субботнее происшествие вывело его чувство жалости на новый неизвестный уровень для Глеба. Сколько лет они дружат, однако он никогда не видел, чтобы Кирилл так плакал из-за ошибки в плане. Что творилось в голове Лиса даже альфа толком-то понять не может. Жаль только то, что Александр попросту тратит время и нервы на того, кто с радостью может размазать ему мозги о стенку, если сильно перенервничает и надумает о предательстве. За это, кажется, Глеб и переживал, однако стоило ему предупредить насчет этого, как омега хмыкнул, однозначно уже испытав на себе что-то подобное.       А теперь совсем неожиданно для него нисколько не спавшие со вчерашней ночи шли по одному и тому же маршруту в одно и тоже время на работу, нога в ногу. Так еще и начался сильный град, и, конечно, не поделиться зонтом в такую погоду Глеб считал полнейшим свинством. Но и идти таким образом вместе с человеком, которого показательно ущемлял на работе из-за личных обид, невыносимо стыдно для эмоционально взрослого мужчины, каким считал себя альфа. В особенности когда каждый сотрудник об этом догадывался и понимал натянутые отношения между начальником и подчиненным, сочиняя такие сплетни, от которых даже тошно становилось.       Крохотные замерзшие капельки льда стучали по ткани единственного на двоих зонта, страшно барабаня по стеклам машин и отскакивая от каждой поверхности улицы, собираясь в маленькие кучи на тротуарах, похрустывая под ногами прохожих. Светофор все еще горел красным, поэтому стояли довольно-таки долго в тишине. Еще же совсем немного осталось до офиса, только вот свет все не менялся, а мысли заволакивали голову, точно утренний туман — здания.       Глеб Николаевич достаточно быстро растерялся, когда Саша все-таки полностью облокотился, начиная изредка сопеть. Едва ночь без сна делала его бодрее. Альфа расправил широкие плечи, что неосознанно напряг минуту назад, а потом уставился на того. Александр в последнее время выглядел нехорошо, и, к сожалению, это не заканчивалось и прогрессировало с того времени, когда тот пришел после суда работать. Вина полностью лежала на начальнике, что из-за эгоизма не дал время на восстановление после такого ужасного тянущего за душу случая. Да, иногда Глеб давал себе волю думать, как оправдаться перед самим же собой. Раздумывал так: выбор всегда лежит на сотруднике. Выходить ли ему на сверхурочные или же еще, что похуже в данной ситуации, начать работать после пары дней от зверского преступления. И как бы альфа не желал признавать, все же Саша оставался поздно ночью, работал до утомления и выходил на смены после случившегося, потому что думал, что Глеб Николаевич ухватится за любую ошибку. Возможно, маслом в огонь стал и месяц сокращения. Ведь сейчас решается вопрос о том, будет ли он продолжать работать там, куда вложил столько лет и сил; там, где пытался себя показать и умения; там, где отстаивал права, о которых много кто не хотел слышать.       Угрызение совести затекало в легкие, пропитывало все тело с головы до ног и, обвиняя, прозвала его плохим человеком, а сама совесть заставляла глубоко рефлексировать, загонять нужные и правильные вещи в голову и понимать каждую сделанную ошибку в погоне за устранением гнева и беспочвенных обид, выливая на такого же простого человека все, что чувствовал эти одиннадцать лет беспомощности и одиночества без Киры. В особенности выплескивал на того, кто не сделал ничего плохого, просто не так понятый, внезапно став предателем на глупых аргументах того, кого он вовсе не знал. Наверное, поэтому для Александра притеснения начальника казались сначала сексистскими, так как другого представителя его вторичного пола нет в филиале. Да и Глеб Николаевич порой может совсем неправильно выразиться.       Он почувствовал, как сильно огорчился. Разочарование над приоритетами, в рассуждении и неправильном истолковании. Проведя целую ночь с Александром, от которого так пахло волнением и жаждой, он понял, как крупно ошибся. Так легко было поговорить и все обсудить, нежели в полном неведении дожидаться, когда сама по себе правда с небес на плечи упадет. Но омега никогда не ощущался таким, кто запросто откроется первому встречному. В этом они с Кириллом имели схожесть.       Глеб тяжело опустил веки, когда вместо зеленого загорелся опять красный. Мысли пожирали его, он и не замечал вокруг ничего. Возможно, это уже третий раз, когда пропустил зеленый, чуть замерзая от холодного воздуха.       В офисе все странно посмотрели на одновременно пришедших начальника и главбуха, от которых слишком сильно друг другом пахло. Последний приходил раньше и сразу же садился за банковские дела, чтобы не оставаться на еще один час после окончания рабочего дня, хотя это никак его не спасало. Руководитель появлялся обычно ровно к девяти, когда все сотрудники находились на месте, медленно и плавно начиная рабочий день. Однако сегодня стало исключением.       Кто-то забыл закрыть со вчера форточку в зале собрания, и все начали жаловаться на стоящий холод, заходивший после утреннего града. Однако внимание начальника остановилось на пустом стульчике возле омеги.       Кирилл никогда не говорил с ним об отношениях и, более того, никогда не упоминал об Александре до того суда одиннадцать лет назад. Тогда омега его вряд ли видел, а Глеб запомнил надолго, несмотря на то, что за эти долгие годы произошло слишком много, чтобы помнить того заикающегося мужчину, что кое-как держал голос ровным. Глеб не мог поверить в то, что тот говорил, но расспросить Киру уже не оставалось и шанса. Кирилл исчез из страны в одно мгновение и больше не отвечал. Глеб остался один в полной растерянности со всем тем, что ему пришлось разбирать так много времени. Кирины конкуренты, участники дела «Бабочки», наркоторговля и постоянный страх за жизнь, ведь каждый хотел урвать часть бизнеса, что однажды выкрал Лис. И единственное, что Глеб хорошо запомнил, — это растущая злость где-то глубоко внутри. В итоге их встреча на работе стала полной неожиданностью. Те имя и фамилия, с которыми Александр зашел к нему на повторное собеседование, заставили против воли все скопившиеся выйти наружу. И больше всего он злился только на Кирилла, что бросил его без всяких объяснений. Саша лишь попался под руку.       Не то чтобы это стало новым, он уже достаточно привык к тому, что Кир мало кому доверяет что-то о себе. Кирилл многого боится, особенно когда кто-то знает о нем ненужное, как тот выражался. Знал его привычки, любимые словечки, интонацию, с которой часто разговаривал, до страхов и прошлом, о котором он до сих пор молчит. Он не хотел разговаривать о себе, откуда так много знает, почему столь странно себя ведет и зачем постоянно улыбается — переводил тему, и никогда не представлялось возможности понять этого. Поймать на таком случае. Кир умел забалтывать, перескакивать на другие темы и говорить много и ни о чем, отчего просто устаешь воспринимать каждое слово, выходящее из его рта.       Возможно, по этой же причине ничего не говорил об амнезии. Ему наверняка кажется, узнай об этом Глеб, то будет до конца расспрашивать, из-за чего все случилось. Тогда пришлось бы рассказывать о побеге из страны и его причины. И в конечном итоге все дороги бы указали на Сашу, которого, Глеб уверен, он тоже не посвящал в собственную жизнь.       Глеб устало потер раздраженные веки, а потом все же посмотрел в сторону Кристины, что-то щебетавшей себе под нос, размахивая отчетом, словно дирижер с собственным оркестром, пока коллеги жужжали о будничном, не замечая, что начальник вышел из дум и все-таки начал прислушиваться к тому, о чем они тут беседовали и пускали невзначай сплетни, шепчась и посмеивались.       Он шумно выдохнул, записывая каждую пошлую «шутку» альф в адрес главбуха на отдельный листок возле проверенного финансового отчета на квартал Александра, в котором нашел пару незначительных ошибок, сделанных из-за вероятной усталости. Начальник сразу же исправил их, прежде чем тот отправил бы в главный филиал. Может, когда он уйдет с поста, Наталья все же пригласит его работать туда под шумок. Так что хотелось бы, чтобы новые коллеги сразу же восприняли дружелюбно и как хорошего специалиста. Глеб Николаевич сразу увидел в нем такого работника, так что и набросил почти всю ответственную работу на плечи тех, кто показался достаточно квалифицированными для этого. Хотел хоть как-то исправить кризисную ситуацию в первые недели. Неудивительно, что Александр понял его другим образом.       Несмотря на то, что альфа все же хотел сократить его и предложить что-то взамен, с другой стороны, задвинув детскую, совсем инфантильную обиду, он благодарен, что Саша оказался таким упертым в каких-то местах. Руководитель чуть ли не лишился чудо-работника, которого хочет каждая кампания. Если в последнее время он начинал обдумывать неправильные действия холодным рассудком, то вчерашний разговор дал окончательный аргумент. Нет, Александр все еще ему не нравился как человек, вот только не стоит забывать, что Кир раньше был таким же. Боязнь боли и унижения заставляла быть его агрессивным, эмоционально холодным и острым на язык.       Александр, откинувшись на спинку стульчика и скрестив руки на груди, спал и громко сопел, иногда даже похрапывал, пугая Лизу каждым новым звуком, уткнувшись подбородком в ключицы, слегка сползая влево на соседку. Начальник на это не обратил внимание, повторно зевнул, записывая все слова, долетавшие до ушей. Он сонливо прикрыл глаз, начиная медленно засыпать, потому что не привык, чтобы распорядок дня менялся за долгие годы. Это происходило пару раз — вынужденные командировки или давние попытки занять все дни работой, не замечая, как проходит ночь, только бы не возвращаться домой. Точнее, к Розе, ее вечным обвинениям в испорченной жизни и постоянному перегару.       Записи слегка расплывались. Они нужны для того, чтобы рассмотреть каждого сотрудника с разных сторон. Работу он и так оценивает при проверке, а вот отношение к другим и трудовой дисциплине мог увидеть лишь на планерке. Скоро закончится месяц, осталось-то меньше двух рабочих недель. Глеб достаточно доволен проделанной работой, ведь кризиса нет, отношения с иностранными посредниками уложены, филиал работает стабильно, остался лишь один пункт. Сокращение ненужных финансовых трат на неэффективность кадров.       Он задумчиво рассмотрел каждого подчиненного, воспоминая то, что сам увидел, и то, что Наталья заметила. Серые глаза остановились на Елизавете, что вздрогнула, когда Саша все же упал на ее плечо и громче захрапел, заставив Кристину недовольно опереть руки о выразительные бедра.       Елизавета трудолюбивая бухгалтерша, выполняющая все в нужные сроки, иногда может взяться за работу не ее типа, если понадобится помощь постороннего человека. Достаточно чуткая, хотя и любительница сплетен, да и в коллективе не отсвечивает дружелюбием, оставаясь в компании главбуха и секретаря. Не остается на сверхурочные, потому что в семье с начала месяца начались проблемы, ведущие к разводу, из-за которых она часто ошибается и теряется в простых вещах. Поговорив с ней наедине, Глеб Николаевич удостоверился, что Елизавета боится повышения из-за новых обязанностей. Не претендует на должность главного бухгалтера и хорошо отзывается о работе текущего, явно хорошо подружившись с вечно недовольным омегой.       Он легко вычеркнул ее из списка сокращения и подметил, что стоит поговорить с ней об отпускных, чтобы проблема с супругом на данный момент не мешала ее дальнейшей работе.       Начальник посмотрел на Кристину, когда та захохотала, как только Лиза что-то тихо подметила, моментально покраснев. Несмотря на то, что Наталья долго и упорно пыталась доказать, что та, вообще, не работала и просто разговаривала по телефону с подружкой, игнорируя замечания, – каким-то невообразимым способом Кристина оказывалась в тройке лучших наряду с Александром и Эдуардом из отдела продаж, чьи показатели были выше в пять раз других сотрудников. Возможно, поэтому Виктор назначил ее председателем отдела техподдержки. Непонятно когда успевает работать с недовольными клиентами и заказчиками, но Кристина – мастерица по балабольству – однозначно знала, что делала.       Начальник вычеркнул и ее, краем глаза наблюдая через открытые жалюзи за тем, как в офисе пробирался в очередной раз опоздавший Юрий в кабинет. Неловко и рассеянно, словно выпивший и определенно не стыдящийся этого. Альфа заметил, что недовольно щелкал ручкой, рассматривая имя, что произносил за эти почти два месяца больше всех, но совершенно не спешил вычеркнуть, когда наконец смог бы закончить с бессмысленными раздумьями.       Глеб аккуратно встал, заставив всех замолчать и внимательное рассматривать его. Закрыв ручку колпачком, подошел к вовсю пускающему слюни на блузку Лизы Саше, резко хлопнув по плечу, заставив сонные глаза главбуха открыться и медленно перевести на него. Начальник мягко улыбнулся, когда тот после недолгого анализа происходящего вдруг подскочил на стуле.       — Мне жаль, что беспокою, но неприлично спать на совещании, какими бы вы не были уставшими.       — П-прошу прощения… — он сконфузился, вытерев рот рукавом пиджака, начиная моментально становиться серьезным сотрудником, не слыша тихое хихиканье сзади. — Такого не повторится!       — Я знаю. Я ненадолго отлучусь, поэтому прошу вас немного проследить за совещанием.       Глеб Николаевич тяжело выдохнул, захлопнув дверь за собой, тогда и почуял в воздухе летящие нелюбимые нотки сильного перегара, ведущего ко входу в кабинет. Невольно злясь просто из-за ярких воспоминаний невыносимого запаха спиртного, который всегда его окружал рядом с женой.       Альфа вдруг вздрогнул, когда Юрий слишком высоко воскликнул, стоило тому просто зайти. Бета натянул кривую улыбку, сразу же спрятав что-то во внутренний карман пиджака. И сделал вид, что ничего не прятал, продолжая стоять рядом со столом. Начальник чуть расслабил мускулы, осмотрел его повнимательнее, подмечая кусочки пластырей на некоторых местах на подбородке – тремор рук после пьянок сказывался на бритье; пустое место под воротником – с похмелья галстук затруднял сборы на работу; припухшие щеки от отеков и стеклянные глаза, чуть мутноватые и блестящие, ставшие окончательным признаком того, что тот успел опохмелиться утром.       Руки вдруг сами скрестились на груди, а уставшее настроение, что попрекало за каждое неправильное действие и слово, дошло вдруг до апогея, к которому дело доходило в очень редких случаях. Черные брови плавно опустились, заставляя Юрия, хотевшего поздороваться, прикрыть рот. Бета безвольно опустился на стул, уставился в пол и скомкал ткань на коленях:       — Вчера я немного перебрал, — тихо объяснялся он, словно отчитывался перед несуществующим вопросом на холодном и спокойном лице, — на подработке мне предложили выпить. По стаканчику всего-то, не знаю, когда это стало посиделками.       — А утром? — резко спросил Глеб, плавно подойдя к нему. — Утром-то зачем выпили?       — Утром было та-ак плохо… Голова раскалывалась, упаси Господь, не знаю, как еще смог проснуться, — неловко усмехнулся бета и запнулся, когда тот вытянул перед ним руку безо всяких слов и приказов. — Что такое?       — Вы понимаете сами.       Юрий нервно облизнулся, задрав голову на того, и внезапно осознал – избежать этой темы не получится. Глеб злился, испытывающе смотря так глубоко, словно знал, какие спиртные напитки успел смешать за тот вечер, как напился до такого, что уснул в прихожей, когда свалился, пытаясь снять берцы, как утром нещадно рвало. Юра прижал губы в тонкую полоску, слегка нахмурился, отвернулся и все же, вытащив маленькую бутылочку с явно спиртосодержащей жидкостью, положил в раскрытую ладонь, долго не хотел разжимать пальцы, словно от сердца отрывает. Руководитель отошел к окнам и начал рассматривать отобранную вещь, подмечая проценты алкоголя и насколько его подчиненный толерантен к нему.       Юра наигранно посмеялся, весь оживился, выпрямился, внимательно наблюдая за ним, и стал мило улыбаться, выставив перед собой ладони:       — Я не хотел выпить все, лишь чуть-чуть, Глеб, я!..       — Глеб Николаевич, — тут же поправил его начальник, определенно этим сказав, что здесь, в этом кабинете, между ними лишь рабочие отношения, в которых Глеб будет рассуждать о нем только как о подчиненном, решившим притащиться в неподобающем виде, да еще и «чуть-чуть» выпить.       — Ах, да-да, Глеб Николаевич, простите, — он неловко почесал шею, ерзая на стульчике, определенно не восприняв это во внимание и всерьез. — Знаете, это не будет никак сказываться на моей работе.       Глеб Николаевич метнул на него суровый взгляд, напугав до прыгающих по спине чертико, заставив поджать плечи, после чего спокойно сел в кресло, поставив перед шокированным секретарем изъятую вещь.       Альфа тяжело вздохнул:       — Вы правы. Многим алкоголизм не мешает работать до поры до времени, и я знаю это, потому что работал и работаю с такими людьми, как вы. Но однажды, прошу быть внимательным, Юрий, однажды вы сделаете значительную для меня ошибку из-за того, что вы «немного» перебрали. И тогда я немедленно поставлю перед вами один единственный вопрос.       — К-какой вопрос?..       — «Хотите ли вы продолжать работать на нас?»       Юрий удивленно раскрыл голубые глаза, кривя губы оттого, что до конца не мог понять, почему вопрос не имеет прямого отношения к его заболеванию, а потом словно побледнел на несколько оттенков и, откинувшись на спинку стула, раздраженно прикрыл веки, смотря на начальника из-под белых ресниц таким сердитым взглядом.       — Я не могу этого сделать, — почти шепотом ответил он, начиная дергать концы пиджака. Глеб Николаевич слегка наклонил голову, словно напрямую не имел желания знать ответа, так как устал обществу алкозависимых, но с другой стороны родившаяся симпатия за почти два месяца работы бок о бок не давала ему хладнокровно думать по отношению «любимчика». Он начал перебирать пальцами по поверхности, шумом отвлекая от заторможенных размышлений собеседника. — Я пытался, но это сложно для меня.       — Почему?       Юра лишь отвернулся, небрежно покачал головой и сморщил подбородок в злобе, дернув плечом. Глеб устало потер переносицу, убрав очки на лоб, и вдруг замер, замечая все больше и больше проблем на плечах, на которые он не знал правильных решений.       — Попробуйте мне объяснить.       — Да ради Бога! От проблем намного легче убежать, чем их решать, — наконец-то произнес Юрий, отчеканивая каждое слово, когда Глеб удивленно откинул брови, ведь не ждал ответа. — Однажды у меня получилось избавиться от необходимости выпивать, чтобы почувствовать себя лучше. Это было нелегко. Сначала я сидел на конских антидепрессантах, потом пытался слезать с ним с помощью таблеток полегче. Когда решил бросить, я бухал не просыхая, даже не могу вспомнить хоть что-то из тех дней. Потом постоянные визиты к психотерапевту, психиатру, врачам, наркологам, эти все долбанные кружки анонимных алкоголиков, ежедневное общение с теми, кто почти вышел из этой ямы, Глеб. Постоянные их: «У тебя все получится, ведь ты хорошо держишься». Каждый раз рассказывать, почему ты запил, новому алкоголику, отвечать в их чате, сколько дней ты не пил и как хорошо начал жить. И ведь меня перестало хоть что-то радовать. На меня валилось все больше и больше проблем, но я уже не мог просто избегать их. И когда я все-таки выпил на похоронах мамы, я больше не мог остановиться. Я не хочу проходить те испытания снова, потому что это кажется чем-то страшным, пойми! И теперь каждый раз, стоит мне выпить, мне кажется, что мне удается выплыть из того дерьма, в котором я сейчас нахожусь. От меня ничего не зависит, потому что я пьяный и не соображаю. Я знаю, что я все еще ответственный, а в данный момент не только за себя, но разве я думаю об этом, когда выпиваю? Никаких переживаний, мне весело, мне хорошо. И я ни в чем не виноват, ведь я не могу трезво думать. И мне страшно снова лишиться этого.       Юрий аккуратно сел обратно, потому что вскочил во время экспрессии, злясь на бесстрастное лицо собеседника. Уж лучше альфа мог умело заткнуть его одним словом, чем дожидаться, пока тот договорит, не реагируя на столь гневную интонацию. И как только Глеб хотел открыть рот – в дверь постучали. Тимур сконфуженно приоткрыл ее, запнувшись на полуслове, смотря то на секретаря, что буравил стену и не отводил от нее глаз, то на руководителя, кто посмотрел на пришедшего так, словно тот испортил все на свете. И потом все же осмелился попросить начальника поговорить с ним наедине.       Зал собрания уже пуст.       Тимур внимательно разглядывал альфу, что задвигал стулья, которые никто не убирал за собой. Он слегка откинулся на спинку, скрестив пальцы между собой, дожидаясь, когда тот все-таки сядет, наконец успокоившись в безмолвном раздражении. Глеб тяжело выдохнул и уселся на кресло, повернувшись к подчиненному, словно внимательно слушает. Тимур поджал губы.       И все же один на один с ним становилось неуютно, но это не потому, что несколько дней назад они сидели так же в кабинете, обсуждая то, насколько зарплата на этот месяц будет сокращена из-за делегирования и компромата на Юрия, а потому, что от Глеба Николаевича пахло ярким гневом, да еще и цитрусовым волнением.       Тимур почесал затылок, после чего оперся локтями о стол, привлекая внимание:       — Эм-м, простите, что помешал вам… — решился начать альфа, и тогда Глеб скрестил руки на груди, словно так и говоря – ближе к делу. — Ну, у меня планируется на вторник очень значимый клиент.       — Да-а? — протянул начальник, махнув воздухе кистью, чтобы тот побыстрее выражался, но Тимур явно не знал, как объяснить волнующую его тему правильнее. — Что-то случилось, с чем я могу вам помочь?       — Возможно. Так понимаете… Этот клиент – кампания «XXXX», что активно нанимает на работу омег с прошлого года и поддерживает их движение. И я не могу быть уверенным до конца, что эта сделка пройдет отлично, если я пойду с моим коллегой из отдела продаж.       — И что же вы хотите от меня? — начиная понимать, уточнил Глеб Николаевич.       — Ну-у, у нас есть только один сотрудник-омега. И как вы знаете, наши отношения слегка… Менее отличные, чтобы я мог запросто попросить помочь мне. И я уверен, если об этом попросите вы, он не сможет так просто отказаться.       — Вы достаточно наблюдательны, — чуть недовольно заметил он, а потом поправил спадающий локон волос, когда посмотрел вниз на экран телефона, что включился из-за входящего сообщения от Орленка. Глеб отложил его на стол, чтобы вибрация в кармане не отвлекала, возвращая внимание к подчиненному. — Как гендиректор компании, я бы помог вам, ведь мне на пользу сотрудничество данного предприятия, однако сейчас я ваш начальник, и, как руководителю, мне необходимо, чтобы вы сами выстраивали хорошее взаимоотношение с коллегами.       — Глеб Николаевич, вы, кажется, меня совсем не поняли, — тут же перебил Тимур и сконфузился, когда Глеб недовольно начал стучать пальцами по столу, постоянно отвлекаясь на вибрирующий мобильный. — Кхм, то есть я хотел сказать, что… Ситуация, которая сейчас между нами происходит, не дает мне возможности с ним нормально поговорить.       — Да что вы?       — Да-да, знаете, я не думаю, что он будет в восторге от моего вдруг хорошего отношения к нему.       — До назначенного дня еще много времени, я уверен, что у вас получится наладить с Александром отношения, — на этот раз прервал начальник, не отрывая сосредоточенного взгляда от экрана, вдруг встал и начал задвигать кресло, словно разговор окончен. — Прошу меня простить, у меня срочные дела.       Тимур сжал зубы и досадливо провожал того возмущенным выражением лица. И когда дверь захлопнулась, процедил сквозь сжатую челюсть:       — Вот же ж сука безмозглая.       Он задумчиво провел глазами по яркому экрану с расчетами на этот квартал, которые дал Глеб Николаевич для расчетов налогов, что не смогла разобрать Лиза со вчера. Саша опустил голову на холодную поверхность, не замечая, как все перед глазами муторно плывет, медленно превращаясь в темноту, от которой заглушало все семь чувств, заставляя снова засопеть, лишь бы дать себе чуточку отдыха. Только мысль о скорых выходных спасала плавящиеся мозги.       Однако, стоило отдать себе право немного отдохнуть, как он снова и снова видел периодически повторяющиеся сны, от которых сложно убежать — проснуться. Слишком сильно пролезали под кору головы и ползали там, вынуждая каждый раз забывать, где находишься и сколько раз на дню выпивал транквилизаторы, спасавшие разгоряченный рассудок, нуждающийся в них с каждым днем все сильнее.       И вот опять.       Под ногами ничего не оставалось. Нет никакой опоры, всего-то привычное мельтешение крови. Если бы только ступни не горели, становясь крепкими, словно камень, с чем он никак не мог справиться, чтобы уверенно шагать. И ничего не толкало его назад, только разбушевавшийся страх пронзил иглами мозги, не думающие, как бы тот не хотел. А глаза становились противно солеными, из-за чего уголки щипали и накопившимися прозрачными каплями соединяли влажные ресницы между собой, что с каждым морганием становились непосильно тяжелее. Да так, что открыть больше не мог, покусывая кислые губы до крови, лишь бы не проронить щенячий звук, от которого все бы поняли в одинокой тишине, кто здесь плачет как большой ребенок, не имеющий понятия, как терпеть в себе раздирающие изнутри чувства ужаса.       В его голове все меньше места, а мыслей все больше. И скоро, казалось, все лопнет, и каждый изуродованный кусочек размажет по ванным плиткам, пахнущими сыростью и освежителем воздуха, что бьет в ноздри, беспощадно кусая полость внутри, вызывая повторные импульсы мерзкой теплоты чуть ниже живота. Ему казалось, что здесь снова пахнет потом и спермой. Каждая плитка хранит в себе частичку того дня, который расколол всю его жизнь на «до» и «после».       Колени встречаются с холодным полом, обжигающим кости, и он слегка склоняется перед унитазом, внутри которого бесформенный неузнаваемый обед. Два пальца кое-как достают до язычка, вызывая холод во всем теле. Темнота закатывается под веки, чьи белки красные с ползущими к радужке полосками. Долой и ужин. Его живот не может больше быть чем-то наполненным, это слишком пугающе. Ничего не выходило из пустого бесполезного желудка, а от чувство полноты хотелось тошнить до тех пор, пока не вышли бы все внутренности. Капельки холодного пота, из-за которых грязные волосы в колтунах слиплись на лбу, скатились по кончику носа. Когда для слез нет сил, рот сох от обезвоживания, к которому так стремился. Чувствовать невольно ползущие слюни из-за чего-то во рту так мерзко, словно что-то пульсирующее снова больно упирается в щеку. По ногам ощущались полоски крови, но размытые глаза не видели их, только чувствовал, как те текли до колен после череды разрываемых тканей, от которых хотелось истошно кричать. Но рот чем-то забит.       Все тело влажное от грязи, скопившейся из-за безвылазного режима, постельное белье пропахло разлагающимся мясом и уже третьим месяцем без мытья. Дрожащие руки слишком ослабли, чтобы как-то заставить себя встать, чтобы хотя бы пойти в туалет. Иногда в этом не было смысла. Когда он открывал глаза становилось темно, когда просыпался снова — все та же темнота, только число на экране телефона менялось. В институте прогулы, а на подработках увольнение, на счетах все больше цифр задолженностей, но ничего не пугало, а от этого становилось страшно. Конечности словно приросли к кровати толстыми вьюнами, никак не хотели подчиняться и отвечать на звонки, позволяя себе поспать еще чуточку до следующего вечера в надежде, что все пройдет завтра.       На плитках разбросанные таблетки в желании покончить со всеми кошмарами, не дающими выспаться столько ночей, да непонятно, спит он сейчас или на самом деле делает это? Он кое-как повернулся, сжавшись слишком большим телом в угол, оперевшись о что-то холодное, промерзшее до конечностей.       Саша прикрыл глаза, заставляя себя вновь проснуться, снова оказавшись в ловушке страшных дней, так и не смогший разобраться в голове и заросших далеко с корнями проблем, давивших на иссохший рассудок.       В ноздри ударил пряный запах кофе, что теплым паром кружил сонное сознание, хотевшее быть в нормальном состоянии. Саша приоткрыл веки, почесал их до мнимого раздражения и уставился на стаканчик с кофе. Горячий и только что появившийся перед его носом. Он задумчиво обвел глазами потенциального поставщика, но заметил Лизу возле Кристины, а Юры нет нигде.       Саша громко сглотнул, почесывая вдруг щиплющий нос, и потянулся к стаканчику, лишь бы хоть чем-то занять пустоту в желудке. Однако, как только прикоснулся губами к ободку, так сразу же почувствовал на себе напористый взгляд. Он глянул на Тимура, что не переставал на него пялиться и как-то криво и с особой дружелюбностью вытягивал из себя улыбку. Саша тут же оставил стаканчик в стороне и начал возвращаться в реальность. Подачки от альфы-коллеги – вот, что терпеть просто невыносимо. Зубы сами по себе заскрипели, вынуждая слушать приглушенный противный скрип уже вдоволь разболевшейся челюсти.       Он отлично осведомился про нынешнего клиента Тимура, к которому тот не только подлизывался, но и полноценно вылизывал задницу. А теперь хотел привлечь к этому делу еще и омегу. За такую сделку того провозгласят лучшим сотрудником за месяц, что однозначно на пользу лишь ему, а Сашу едва ли похвалят за сотрудничество — быть красивым дополнением и строить глазки тем сраным идиотам, что пытаются за счет проблем омег и бет-женщин в карьере строить из себя благодетелей. Саша все еще помнит их наглядно сексистскую рекламу, висевшую на всех баннерах в Центре, о которых столько положительных восклицаний. Обиднее всего, что поддерживали их такие же угнетенные обществом, как Саша, вовсе не замечая надменный подтекст.       — Ох, да не будь такой сукой, — послышалось рядом от альфы чуть шепотом. В офис вошел Глеб Николаевич, попутно снимая пальто, и, вдруг остановившись с рядом подошедшей к нему сотрудницей, начал объяснять что-то на ее вопрос. Тогда омега повернулся к коллеге, злобно оскалившись. — Да ладно тебе!       — Катись нахуй, — коротко заявил Саша, когда начал чуть больше нервничать, замечая участившиеся сердцебиение в горячей от этого груди. Его руки мелко задрожали. — Мой ответ – «нет».       — Да че ты теряешь-то? — более хамски продолжил он, без особых приглашений пересев к нему на свободный стул. Подошедшая Лиза подняла любопытный взгляд на них, то посматривая на одного, то на второго. Тогда Саша показательно отодвинулся от альфы, стоило тому положить на плечо руку. Тимур закатил глаза. — Всего лишь посидишь рядом, похлопаешь ресничками и все. Ты это умеешь.       — О, правда, что ли? Бегу и падаю, — саркастически протянул омега, скрестив руки на груди. — Я сказал: «Катись нахуй», – и это мой окончательный ответ.       — Боже, я же не прошу тебя на край света побежать. Просто поехали со мной. Причешись, накрасься, сделай ебало попроще и кивай, когда потребуется.       — Я тебе сейчас ебало накрашу, если не отъебешься, — прорычал Саша, теряя терпение, когда альфа нахально улыбнулся и уже потянулся, чтобы приобнять того за плечи. Тимур смотрел на него так, словно тот специально ломался, лишь бы побольше упрашивали. — Молоко на губах не обсохло, чтобы со мной так разговаривать… Ма-альчик.       Бледное лицо альфы вдруг окрасилось в бордовый:       — Я не понял, ты слишком борзый, что ли, стал?!       — Я не понял, ты слишком борзый, что ли, стал? — тут же нагло передразнил его Саша, приподняв бровь, отчего даже Лиза охнула, не ожидавшая таких действий от всегда серьезного и хмурого человека. — Что такое, малыш, я тебя обидел? Ну, иди поплачь где-нибудь, пока никто не видит.       Тимур, нахмурившись, резко схватил того за грудки рубашки и замахнулся, да тут же остановился, стоило омеге склонить голову набок, испытывающе наблюдая каким-то слишком знакомым выражением, словно бросающим вызов. Близко находившиеся сотрудники обернулись на шум, внимательно рассматривая данную картину. Альфа громко сглотнул, надеясь, лишь на то, что начальник не смотрит в их сторону тоже.       Темные глаза вдруг расширились странным решительным нахальством:       — Попробуешь ударить меня, в особенности в присутствии начальства, – полетишь отсюда к чертям собачьим.       Тимур медленно отпустил его, и тот усмехнулся, разглаживая мятые складки небрежными движениями, не сводя надменного взгляда. Он выглядел слишком уверенным для того, кто несколько лет подряд никак не реагировал на насмешки и харассмент в свой адрес. Альфа почувствовал себя вмиг униженным на пару лет вперед, да и еще странное волнение, когда Саша вольготно расселся на стульчике, положив ногу на ногу. Он не знал, что сказать, просто смотрел на того и не мог отвести взгляда. Омега продолжил:       — Так что, пожалуй, закрой свой ебальник и не приставай ко мне со своими бредовыми идеями.       Альфа раскраснелся сильнее, цокнул и все же ушел на место, что-то неприятное шепча себе под нос. Саша до конца оставался спокойным, пока альфы-коллеги не перестали шептаться про него, а Тимур все же отвернулся, вернувшись к делам, – и вдруг покрылся мурашками, еле держась за уходящую вновь уверенность. Лиза выглянула изо рабочего места и, улыбнувшись, показала ему большой палец:       — Неожиданно от тебя такое услышать, — затем заявила она, волнительно сложив ладони друг к другу, а омега, державший все это время спину прямо, сдулся обратно, словно этот разговор был достаточно трудным. — Ты прям сам не свой!       — Да-а… — тихо ответил Саша, ощутив, как разнервничался, покрываясь липким потом и горячей краской в щеках, пока давление жужжало в голове. — Я никогда так не общался с коллегами. Я чувствую себя нехорошо.       — Неудивительно, — согласилась коллегнесса и начала говорить о своем.       Саша, рывком встав, подошел к кулеру, хлопнул толстой папкой о поверхность железного столика и налил в стаканчик воды. В блистере почти не осталось таблеток, но он не особо помнил, сколько успел выпить за сегодня, лишь бы перестать чувствовать непосильный гнев, свалившийся как снег на голову. И как только хотел развернуться обратно, наткнулся на вышедшего из кабинета начальника.       Тот сразу же вытянулся в лице, странно прижав плечи, во все глаза рассматривая сотрудника, а потом все же спрятал яркое волнение, приподнял брови и попросил зайти в кабинет. Саша бездумно зашел, глубоко поднимая грудь, совсем не замечая, что с каждым вдохом сложнее вобрать в легкие воздуха. Омега тут же устало сполз на диванчик, осторожно присев на прогнувшуюся кожаную обивку, не выдерживая недолгого молчания, начал неосознанно стучать ступней о паркет, привлекая внимание альфы, что сразу же обернулся. Глеб затормозил на полушаге и моментально подошел.       — Я хотел сказать, что… Ох, — неоднозначно запнулся Глеб Николаевич. Альфа протянул ему платок, быстро достав из кармана пиджака, и только тогда омега почувствовал, как медленно сползала кровь из носа. Он рефлекторно шмыгнул, возвращая в полость кислый привкус, сразу же прикрыв ноздри нежной тканью. — С вами все в порядке?       — Пустяк, — отмахнулся, слегка отвернувшись, чтобы не замечать неожиданное для него настоящее беспокойство. — Когда нервничаю, всегда такое бывает.       — Да, понимаю. С давлением шутки плохи, — задумчиво произнес начальник, а потом бросил непонятливый взгляд, обрушивая запах сожаления, разбавленного неловкостью и странным трепетом. Глеб Николаевич несильно хлопнул кулаком по ладони, словно что-то вспомнил, и все же присел рядом, заставляя чуть отсесть. — На самом деле я хотел вам сказать, что мы нашли человека, который расклеил листовки.       Саша сразу же встрепенулся, оживился и навострил уши, только в ту же секунду расслабил плечи, стоило альфе немного жалобно прижать брови, поджимая губы. На его лице читалось некое абстрактное сочувствие и беспощадное «Но разве вы справитесь?» А в кофеине плавали нотки опасения за него.       Омега отвернулся, вытерев уже засохшую кровь, отпустил безвольно руку, уставившись в паркет:       — Это мое требование и точка.       — Хорошо, я ценю ваше рвение, хотя и порицаю участие в этом, — все же согласился Глеб. — Этот человек – информатор одного наркоторговца по прозвищу Конь. По пятницам часто бывает в борделе «Ягодки» в восточном микрорайоне.       — Спасибо за информацию.       — Это еще не все, — задержал его Глеб Николаевич, нехотя потянув за рукав пиджака, чтобы тот сел на место. Саша недовольно нахмурился, по привычке небрежно отпрянув руку. — Как бы вы не были уверены в себе, вам придется спуститься с небес на Землю. Этот человек опасен и, возможно, вооружен.       — Я понимаю.       — И раз вы понимаете, вам придется пойти с моим человеком, чтобы обеспечить вам безопасность.       Саша безвольно кивнул и наконец встал безо всяких препятствий, хотя ему на мгновение показалось, что его подкосило в сторону. Слегка тошнило, но, кажется, это от чувства голода. Глеб встал в шаге от него, спрятав руки за спиной:       — Кир бы хотел, чтобы я это сделал.       — Или это говорит в вас чувство вины, — неосознанно поддел омега, а потом прищурился, стоило четкому лицу удивленного этой издевкой начальника размыться. Глеб Николаевич слегка нахмурил брови, однозначно восприняв близко к сердцу. — Так… Кто меня защищать будет?       Ветер стоял холодный, развивая кудри в разные стороны, что мешали глазам верить в то, что сейчас видел. Скорее, в ту, что стояла перед ним, опираясь спиной о капот старой машины, мерзко жуя яблоко, так звонко откусывая. Саша опустил плечи, слегка сгорбился и вмиг захотел сквозь землю провалился, минуя асфальт парковки.       Только не она!       В двух метрах от него стояла Орлова Ася, чавкая, и внимательно бегая по нему неприятным взглядом, словно пыталась вырыть в нем яму, глубокую и беспросветную.       Глеб Николаевич подошел к альфе, начиная объяснять ей ситуацию, пока та чуть приподняла козырек кепки, чтобы, прищурившись, разглядывать наверняка знакомое лицо бывшего одноклассника. Он почувствовал, как неприятные мурашки начали подниматься по пояснице. Вдруг Ася указала на него пальцем и криво оскалилась, перебивая Глеба на полуслове. Тот озадаченно посмотрел в сторону, куда указывал палец, вопросительно смотря на хмурого Сашу, что все-таки решился подойти ближе.       — А я тебя помню! — ехидно осведомила она, выкинула в сторону огрызок, наклонившись вперед, засунув в руки в карманы толстовки. Омега раздраженно выдохнул пар. — Саня Шпаков – пиздализ для всех, а пидорас внутри.       — Я уже давно не Шпаков, Орлова.       — О-о, — заинтересованно протянула Ася, оттолкнулась от капота и встала рядом, поглядывая снизу-вверх, заглядывая в глаза, в которых видно только раздражение от встречи. — Неужели ты все-таки остепенился? Детки хоть есть?       — Кхм, — встрял Глеб Николаевич, прочистив горло. Те сразу же обернулись к нему, и Ася стала намного серьезнее перед «Орлом». Саша невольно закатил глаза от такой формальности, и Глеб неловко уставился в сторону, смущенно сдвинув брови к переносице. — Думаю, вам стоит отправиться сейчас, если хотите застать Коня в «Ягодках».       Гром стоял такой, что иногда закладывало уши, а вместе с ним вспышка падающей молнии где-то далеко у горизонта, делая темное небо в фиолетовое на пару секунд. Ливень не прекращал стучать по окнам, все усиливаясь, хотя казалось – дальше некуда.       Глеб Николаевич закрыл жалюзи, снова возвращаясь к делам, метясь между двумя документами и счетами, так растерянно не мог собраться, чтобы хоть к чему-то прийти по выводам. Суставы совсем разнылись из-за непогоды. Он устало выдохнул, пытаясь размять колени, оставил в сторону все дела, убрал мешающиеся волосы в хвост, хрустя затекшим позвоночником, подошел к кофемашине и, как только подставил кружку, все же заметил, что Юрий все это время искоса наблюдал за каждым действием, не подавая виду, что наконец-то проснулся, так еще и час назад.       Альфа опер руки о бока:       — Раз проснулся, изволь помочь.       — Я не думаю, что я, вообще, в состоянии что-либо делать сейчас, — жалобно протянул секретарь, начиная двигать уснувшими конечностями на этом маленьком и тесном диванчике, чуть ли не уронив черное пальто, каким укрылся, когда закончилась смена. Он потер глаза, шумно вдыхая кофейный запах, и прислонился к кожаной обивке щекой, в надеждах поглядывая на начальника. — Сколько еще ты хочешь здесь просидеть?       — Сколько от меня потребуется, — лаконично ответил он, добавляя три ложки сахара в кофе, вдумчиво размешивал, слегка постучал об ободок, а потом отхлебнул, разглаживая складки на лбу. — Я все-таки работаю дополнительно пять часов по пятницам, чтобы в субботу уйти пораньше.       — Ты… Сумасшедший, — сообщил бета, зевая.       — Это не я пью в присутствии начальства, — усмехнулся Глеб, возвращаясь обратно за рабочее место, более бодрый, чем минуту назад. Юрий невольно хрюкнул, откидывая в сторону «одеяло», поднял высоко указательный палец, так и не высказав мысль в протест. — Хочешь сказать, что это неправда?       — Нет, но считай, что у нас один-один.       — Один-ноль, — тут же поправил его альфа, снова отвлекаясь от бумаг, и горделиво приподнял подбородок, кокетливо посмотрев в сторону, — и точно в мою пользу.       — Ты не можешь отрицать свою манию на сверхурочные, — кое-как подняв нижнюю часть тела, продолжал твердить Юра, а потом, в силу гравитации, плюхнулся на бок, так и не встав, вряд ли хотевший снова попытаться. — Тебе ничего не мешает отдыхать.       — Скажем так, мне это нравится.       — Мазохист, — буркнул тот.       Глеб Николаевич скептически приподнял бровь и, уткнувшись подбородком в ладонь, криво ухмыльнулся:       — Кто бы говорил.       Юрий хмыкнул, словно это справедливо, уставился на лампочку, зажмурившись, вытянулся во весь рост, похрустывая позвонками, и резко вскочил на ноги, разгладил помятые вещи, на какие с ужасом смотрел начальник, а потом подошел к нему, вставая между ним и столом, с трудом протиснувшись, потому что Глеб в первые секунды, не понимая, что тот делает, оставался на месте. Бета навис над ним, опираясь о подлокотники, заставив того вжаться в спинку, чуть опускаясь вниз. Глеб Николаевич не сразу заметил, как массивные бедра опустились на его колени ощутимым и достаточно соблазнительным весом. Кажется, кто-то прекрасно осведомился насчет невыразимой любви к людям, что имеют вес намного значительнее, чем у него самого. Альфа устроил плечи поудобнее, не очень хотевший останавливать подчиненного.       Юра шаловливо наклонился к нему, прикусывая нижнюю губу в желаниях, в то время как пальцы ловко ухватили дурацкий галстук, начиная намывать конец на кисть, принуждая потянуться вперед и владельца. Начальник и слово не обронил, непринужденно следя за каждым действием. Бета осторожно дотронулся до губ, легко поддевая для себя, что совсем не против подаваться тому, что вздумается и придет в голову. Зубы покусывали, оттягивали, получали уверенный ответ, завораживающий так сильно, что не хотелось никогда оторваться. Юра невольно облизнул уголки губ, осознавая, что может позволить чуть больше вольности.       Он вытянул кончик языка, и чужие губы, будто бы зная все наперед, приоткрылись, так и маня посягнуть во влажную полость. Юрий почувствовал, как все его тело сжалось в плотском предвкушении. Ладони сместились с плеч на грудь, свободно поднимающуюся, но он так хотел, чтобы Глеб дышал рвано, заставить его потерять контроль над спокойствием. Он задумчиво и осторожно облизнул передние зубы, касаясь каждой неровности. Ощутил, как все тело прилипло к нему, хотелось вжаться и слиться, таким глупым образом касаться совершенно голой кожи. Ему хотелось быть в постели, чувствовать мягкость простыней и увидеть полностью обнаженного, как в тот день, Глеба. Видеть каждый шрам, родинку и родимое пятно, понимать каждую мышцу и выражение. Он хотел его слишком открытым, голым и, возможно, сердечно счастливым видеть не кого-то другого, а именно его.       Чужой язык пугающе шершавый, а дыхание слишком жаркое, да и влекущее все дальше и дальше. Кончик языка вдруг заныл, стоило зубам так беспощадно схватить его в плен. Он чувствовал игривую ухмылку, когда Юра жалобно простонал, пытаясь что-то сделать с этим. Губы продолжали касаться друг друга, а носы так нежно ласкаться. Это нечестная ловушка, однако возбуждающая и определенно желанная.       Бархатные пальцы легонько проводили вниз по позвоночнику, очерчивая каждый позвонок, так ощутимо, но легко надавливая на пояснице, заставляя покрываться разгоряченными мурашками. Голова кружилась, когда ладони опустились на выразительные бедра, заигрывая сползали чуть ближе к паху, да не доходя ложились обратно, чуть прихлопывая, каждый раз вынуждая разочарованно вздыхать.       Глеб милостиво отпустил, смотря так, словно это последняя милость в его жизни. Юрий бегло облизнулся и, выпрямившись, ойкнул, когда альфа, скрестив пальцы в «замок» за его спиной, не дал подняться, наверное, уже с ноющих колен. Бета попытался выбраться пару раз, оттягивая от себя руки такого на вид слишком взрослого для подобных игр мужчину, заставляя его до жути смущаться. Он резко вытянул корпус, заставив Глеба подпрыгнуть на месте, ошеломленно открыть рот и снова опуститься на кресло, чуть ли не упав на пол. Юрий нахмурился, держась за подлокотники, чтобы поясница выдерживала дополнительный внезапный вес. Альфа только задорно смотрел в ответ, даже не пытаясь объяснить, что за внезапные шутки. Из полуоткрытых уст раздался тихий, да такой пронизывающий брачными играми рокот. Юра почувствовал себя пристыженным за то, что снова заставил того увидеть в нем потенциального партнера для гона.       Ему пришлось здорово постараться, чтобы усадить его обратно, почти вырваться, только в последнюю секунду снова быть захваченным в очень прилипчивые тиски, уронив весь вес стальных мышц на себя. Юра испугался на мгновение за каждую косточку, только тот лишь крепче обнял и терся носом о чужой затылок. И когда он все же сдался, ему заурчали в ухо победоносным рокотом, будто бы альфа ждал, когда тот покажет ему явное согласие. Они сидели пару минут, слишком неудобно на маленьком для двоих кресле, чтобы не затекала спина, пока Глеб медленно приходил в себя и начинал так смешно смущаться своих же игр. И все же не отпускал, словно это многое для него значило.       И правда, Юра для него многое значил. Белые брови слегка расстроено опустились.       — Прости, — вдруг выдал он, пряча глаза, только бы не видеть такие теплые и глубокие серые, в ту секунду отдавшие все внимание ему. Это так смущало. Бета сел по-другому, чтобы не слишком давить на по ощущениям достаточно хрупкий таз, но смуглые руки крепко его держали, так и говоря, что он здесь. — Прости.       — Ты извинился два раза, — осторожно заявил Глеб, заставив слегка наклониться на себя. В районе лопатки застучало чужое сердце, так и говорившее, что тот чувствует. — Тебя что-то потревожило?       — Ух… Эм-м, я немного растерян, но… Мне не следовало вчера напиваться, а сегодня говорить такое тебе в лицо. Я плохой партнер.       — Я не злюсь, — кротко улыбнулся альфа, заставив его чуть воодушевиться.       — Чудно… Прекрасно, — заторможено протянул Юра, а потом сжал зубами щеки до пульсирования, словно пытался остановить поток слов, рвущийся наружу, но Глеба не смущали ни стиснутые из-за этого скулы, ни багровые щеки и нос, ни даже глупое выражение незнания своих же волнений. Он смотрел на него и просто слушал, что Юрий хотел сказать. Хоть кому-то наконец в жизни. — Тебя вдруг стало так много.       — Почему ты так думаешь? — тут же спросил альфа, успокаивающе поглаживая бедра, второй рукой слегка придерживая поясницу. Юрий пожал плечами, расправляя их, будто бы начинал чувствовать безопасность. — Может, ты хочешь, чтобы я что-то не делал по отношению к тебе?       — Нет. Это кажется глупым, но… Ты меня не просто слушаешь, ты меня понимать хочешь.       — Думаю, это важно.       — Мне не по себе. Никто так не делал. Это неловко, что ли? — он почесал горячий затылок, поджал губы и устремил взгляд на тонкие запястья, что так нежно его касались. — Мои отношения складывались только из-за того, что я хочу человека, точнее, то, как выглядит в моей голове этот человек. И когда я сексуально удовлетворен, я не чувствую ни бабочек или чего-то там еще. Будто бы остываю сразу. Я не хочу больше думать об этом человеке и иногда видеть в каких-то случаях. Вчера мне казалось, что я больше не захочу тебя видеть, прости, если это звучит грубо. Я думал о тебе весь вчерашний вечер. О том, что я могу тебя обидеть, если начну игнорировать.       — А ты хочешь?       — Не знаю, — неуверенно ответил Юра и как-то скомкался. — Понятия не имею.       Глеб Николаевич задумчиво обвел глазами кабинет и, поджав брови, мягко приподнял губы:       — Что ж… Ты мне нравишься, Юрий, — заявил он, принудив снова бледные уши налиться розовым. — Раньше, когда я работал Мастером бандажа и флагелляции, у меня было одно правило: я никогда не вступал в романтические отношения с приходящими гостями. И тогда об этом знали все. Но я уже говорил, что ты сразу же показался мне симпатичным, умным, и мне достаточно понравилась… Твоя любовь перечить. Когда ты закатывал глаза, когда я объяснял, где ты ошибся, — бета поджал губы, стоило тому слегка рассмеяться. — Я чувствую к тебе намного больше, чем просто к половому партнеру. Для меня наши будущие сессии ничего более, чем способ понимать тебя без всяких слов и давать тебе то, что ты хочешь взамен на то, что хочу я. Однако в данный момент я хочу, чтобы ты видел во мне не просто Господина, а человека, с которым бы ты хотел что-то большее. Поэтому я бы хотел, чтобы ты не думал о сексуальном влечении ко мне, а о чем-то более глубоком. Например, почему меня слишком много для тебя на самом деле?       Юра внезапно понял, что не дышал. Вслушивался, будто бы сразу же потеряет смысл, если не будет фокусировать все внимание на словах, таких волнующих и сердце, и мозги. Когда Глеб не рядом, его совсем не хватало, словно так мало чего-то, что терзало сердце в горячих наслаждениях, и стоит им быть вместе, как какое-то недовольство мешало Юре насладиться общению. Будто бы его жутко пугала близость.       Белесые брови приподнялись, когда все лицо вытянулось.       — Меня пугает то, что я хочу быть с тобой?       — Не знаю. Когда меня для тебя стало слишком много?       — Когда… Ты обнял меня за поясницу в тот четверг перед ужином.       — Я был слишком настойчив?       — Нет! — зычно воскликнул Юрий и вскочил с места, он прижал кулаки и зардел полностью, как-то осунувшийся весь. — Не понимаю, как сказать об этом. Глеб… У меня не было таких отношений. Каждое свидание заканчивалось сексом. Обычным или грубым, и наутро у меня уже не было такого странного чувства желания близости. Словно каждый раз, когда я просыпаюсь с кем-то в постели, я чувствую опять, что я… Зря там нахожусь, — он помрачнел, чуть отвернувшись. — Я боюсь снова разочароваться в себе. А вдруг, если мы потрахаемся в какой-то день, я перестану тебя хотеть? В смысле я пойму, что это не мои настоящие чувства к тебе, а просто либидо?       Глеб осторожно встал, стоило тому чуть ли не уткнуться подбородком в ключицы, он мягко положил бархатные теплые ладони на плечи. Юрий вздернул голову, когда те ласково проскальзывали по шее, дошли до горячих щек и поглаживали. В глазах так и читалось, что за бетой выбор. Однако такой тяжести нет, нет и давления на грудь, словно легкость появилась.       — Можно… Можно просто заниматься сексом пока что… А потом как получится?       — Конечно. Нам не нужно спешить, мы ведь даже мало знаем друг о друге.       — Мне кажется, ты уже знаешь все про меня, — как-то насмешливо произнес он, а потом спихнул руки, сделал короткий шаг и уткнулся в чужую грудь, обнимая такого теплого и мягкого мужчину. — Я хочу узнать тебя лучше.       — Опа, все, вижу-вижу! — резко донеслось до уха сквозь редкий сон, а потом за плечо кто-то начал тормошить, выбивая остатки сновидений.       Темнота сгущалась над ярким городом. На улице пусто, и редко проезжали машины, разбрызгивая лужи в разные стороны, оставляя за собой только шелест кроны редких деревьев и рев мотора, медленно исчезающий в воздухе. Яркая вывеска «Ягодки», в конце которой висели две спелые вишенки, смотрелась ужасно странно рядом со зданиями шиномонтаж и автомоек в нескольких метрах от окраины города. Оно и видно — единственный бордель на микрорайон, в котором, казалось, все еще действовало негласное правило девяностых.       Саша зажмурился от болей в ноющей шее, когда подвигал головой, чтобы наконец посмотреть в сторону, куда указывала Ася. В машине оставалось мало места, и чтобы посмотреть в отданный бинокль, омеге пришлось все же приблизиться к ней, касаясь теплой кожи щеки, а та, как назло, не старалась держать дистанцию, навалилась на него, мешая прямыми вечно лезущими куда не попадя волосами.       В окне второго этажа едва виден Конь в тусклом неоново-розовом свете комнаты-люкс. Он вольготно лежал на диванчике и кого-то игриво поманил пальцем. Омега чуть прищурился, пытаясь разглядеть второго подошедшего к нему человека.       Ася довольно хмыкнула, внимательно разглядывая Сашино секунду назад безмятежное лицо, как вдруг его губы сами по себе поджались в кривую полоску, а щеки потемнели от красноты. Саша тяжело сглотнул, зачем-то продолжая наблюдать за тем, как куртизан ловко избавился от вульгарной одежды, плавно танцуя, сгибая утонченное и подтянутое тело, точно гипнотизируя своими телодвижениями каждого мужчину в округе. Или хотя бы омегу. Он кое-как решился отстранить от себя руку с биноклем, хотел вернуться обратно на пассажирское место, вдоволь смущенный, но альфа резко схватила его за грудки рубашки, не давая отодвинуться, лишь потянула на себя, заставляя опереться руками о дверцу:       — Эй, подходящее для тебя кинцо, не правда ли, пидр? — Ася подмигнула ему. Он чуть нахмурился, когда та гадко ухмыльнулась, положил на ее руку свою и небрежно отряхнул. — Может, кого-то и тебе подберем? Говорят, что в «Ягодках» самые милые омеги.       — Я не пользуюсь секс-услугами и тебе не советую.       — Боже, я же вижу, как ты на него смотрел, — настаивала она, заставляя злость закипать в щеках. Саша по привычке клацнул зубами, отчего альфа только насмешливо посмеялась. — Эй, полегче, тигренок, я просто шучу.       Они пару секунд сидели в безмолвной тишине, друг на друга смотря, не проронив ни одного колкого слова. Ася странно стушевалась, выкинула бинокль на задние сиденье и открыла дверцу.       — Пойдем. Испортим ему вечер.       — Эй, как мы, вообще, туда зайдем? — задал достаточно уместный вопрос Саша, подойдя к ней поближе, выдыхая густой пар, когда заморосил мелкий дождь. Альфа прищурилась, слегка толкнула в бок и уверенно пошла в сторону борделя, переходя нерегулируемую дорогу. — Нет, правда, как?       — Как посетители. Тебе придется воспользоваться секс-услугами.       — Ты ужасно мерзкая.       — Это не я пускала слюни на шалаву, — омега чуть обнажил клык, недовольно зарычав, вызывая только повторный смешок. Ася вдруг стиснула в пальцах его подбородок, превращая пухлые губы в глупую гармошку. — Держи в уме, что это все ради Лиса.       Саша мотнул головой, сбросив кисть от себя, сморщил подбородок и все же зашел за ней.       Зал освещен теплыми лампами, ярко светящимися после темной улицы. Бежевые стены с узорами до потолка, удобные на вид диванчики, узорчатые тюли и занавески, пару фикусов по углам возле ресепшена – не бордель у черта на куличках, а словно мотель из фильмов про погони и всякое разное, что омега смотрел пару раз в жизни.       Администратор привстал со стульчика, как только послышался дверной колокольчик, сразу же облокотившись о поверхность рабочего места, делая вид до безумия заинтересованным гостям. Ася широко улыбнулась, облокотившись боком к стойке:       — Мы с моим парнем, — она лениво указала за спину на Сашу, что при упоминание теперь его позиции даже вздрогнул, раскрыв глаза по пять копеек, — хотели немного разнообразить секс с кем-нибудь… Милым?       — Мм, — понимающе протянул администратор, вытащив небольшой каталог, так смотря на омегу, будто бы говоря, что с ним такие желания понятны всем. Щеки стали бордовыми. — Здесь все наши «ягодки».       Саша нахмурился, спрятав влажные ладони в карманы куртки, оставаясь на приличном расстоянии.       — У нас есть женщины-беты, даже беты-мужчины, омеги. Блондинки, брюнеты, рыжие, высокие, худые, есть пышки, маленькие. Вам с большой грудью, с маленьким членом? — небрежно перечислял мужчина, как будто заученный текст, перелистывая разные фотографии всех возрастов и полов людей в открытых нарядах, а иногда и без одежды вовсе. — На час или на два? Можно даже оргию устроить, можно двух девочек-близняшек, есть и чернокожие, — он посмотрел на Сашу, что тут же вжал плечи и выглядел, словно сейчас вот-вот упадет в обморок. — Вам кого?       — Мы любим рыжих мальчиков, — жадно ответила за него Ася, бегло облизнувшись, рассматривая каждую фотографию с каким-то странным животным желанием в глазах. Омега чуть сгорбился, ощутив, как по горячей спине каплями стекал холодный пот, и скривил губы. — Каких-нибудь побледнее, что ли?       Администратор перелистнул пару страниц, указывая на трех рыжих мужчин, но ни один не был похож на того, кого они видели:       — Если они вам не по душе, может других выбрать. Остальные заняты, но некоторые скоро освободятся.       — Мерзко, — тихо вырвалось у Саши, и он отвернулся от ресепшена, начиная рассматривать узоры на вазе фикуса, пока альфа что-то продолжала говорить мужчине, излишне заинтригованная всем этим делом.       Его глаза устремились на винтовую лестницу, ведущую на второй этаж, когда послышались стук маленьких каблуков. Осторожно спускался тот куртизан, держа в согнутом локте легкий халат. Тяжело дыша от туго затянутого корсета, и кроме него на нем ничего нет, открывая вид на тонкие белоснежные ноги. И на кое-что занимательное. Саша осунулся, хотел обернуться ради приличия, но только и делал, что пялился, будто бы в первый раз жизни видел член. Мужчина выдохнул дым от сигареты и безо всякой скромности подошел к ресепшену, все же надев халат поверх голых плеч, стоило заметить потенциального клиента.       — Прогони этого мужлана, как только проснется, — его низкий довольно мелодичный голос заставил чуть екнуть сердце, и когда он посмотрел на Сашу, тот, кажется, проглотил язык, не зная, что делать.       — Сам прогони, — заявил администратор, что-то записывая в журнале, а потом повернулся к Асе, разглаживая испарину на лбу. — Кого выбрали?       — Его, — она указала на рыжего проститута, что ни капельки не удивился, докуривая сигарету, да и кротко улыбнулся.       — Ох, милочка, я не горю желанием разделять постель с женщиной, — вместо администратора сказал он, медленно выдыхая узорчатый дым в ей лицо. — Позволь мне не разочаровать тебя.       — А я не себе, — она, отмахиваясь от белых клубков, обернулась к Саше, и только тогда он почувствовал себя участником данного происшествия. Он сразу же растерялся, смотря прямо в глаза тому. — Мой парень хотел бы, чтобы его нагнул такой красивый мужчина, а я пока выберу себе кого-то получше.       Последние слова Ася проговорила тихо, словно и не обращалась никому, уткнувшись в каталог с головой.       Куртизан уверенно взял Сашу за руку и куда-то повел, когда понял, что тот и шага не сделает. Омега весь стушевался, ощутив, что сейчас ломает собственные принципы, только этот мужчина, идущий впереди внушал противоречие внутри, глубоко в животе. Чужие пальцы остро чувствовались на его ладони, словно горели опасностью из-за неизвестности, так и прося остановиться, но Саша хотел молчать. Свободная комната намного темнее, чем коридор, по которому они слишком быстро прошли. То ли это гул с улицы, то ли гул в голове, ветром разогнавший любые ростки мыслей. Тусклый свет настольных ламп в полутемноте намекал не особо догонявшему омеге, что сейчас он лежал на просторной, но показательно дешевой кровати и пялился на рыжие волосы. Лобковые рыжие волосы. Спина горела от плотной ткани одежды, прилипшей к ней из-за того, что Саша не мог не волноваться. Омега тяжело сглотнул, когда халат спал с тонких плеч на пол, таким громким в ушах шорохом, а корсет медленно развязывался, сползая с тела, по миллиметру открывая покрытые веснушками и родинками ребра.       Мужчина улыбнулся кривой улыбкой, когда Саша отполз от него, забираясь дальше на мятые простыни, пропахшие чем угодно за этот день. Стоило тому подойти полностью голым слишком близко, как омега сжался, не смея двинуться дальше. Куртизан наступил на кровать одной ногой, заставляя все внутренности похолодеть, а потом прислонил колени на поверхность, ощутимо сев ему на пах, опираясь о согнутые плечи. Подушечки пальцев нежно погладили весь путь от груди до низа живота, снова вернув разрываемые чувства внутри кишечника. Саша издал короткий, но достаточно громкий звук, как только бледные пальцы коснулись его ширинки. Проститут остановился, тогда тот, отвернувшись, закрыл руками себе обзор. Куртизан приподнял высоко бровь и все же опустил ступню обратно на махровый ковер, освобождая странного клиента от собственного веса.       — Милый, — вдруг ласково позвал его, заставляя гореть от собственного стыда, хотя Саша единственный, кто находился в одежде, — если ты здесь не для секса, для чего ты тут?       Мужчина сел рядом, закрывая интимные места подолом халата, когда омега поднялся. Саша не знал, что сказать, ведь на него так насмешливо смотрели пара зеленых глаз. Тот изредка моргал, а если и делал это – то так утонченно, отчего и отводить взгляд не хочется. Омега казался слишком растрепанным и смущенным, будто бы не знал, куда попал.       Куртизан улыбнулся, мягко касаясь его щеки:       — Ты не хочешь со мной говорить?       — Э? Нет! Нет… Совсем нет. Просто ты… Не знаю.       — Вот как? Но ты не хочешь меня, — он похлопал ресницам, наклоняясь к нему, любопытно рассматривая, да в словах не присутствовало никаких насмешек. Однако у Саши нет ответов, и он растерянно улыбнулся через силу, чувствуя себя опозорившимся девственником. — Ох, ясно. Ты первый раз в подобном месте с подобным человеком? Как мило.       Мужчина слегка ухмыльнулся и плавно встал, притягивая к себе Сашу, что так ловко опустился ступнями на пол. Его тело казалось просто растекается, еще чуть-чуть – и он превратится в огромную потную лужу. Он и понять не мог, как еще держится, распуская ужасный запах волнения, но для проститута это всего лишь сладковатый лимон. Его пальцы становились холодными и влажными, а на ощупь – как кожа лягушки. Саша силой зажмурился, напрягая живот, что цвел в непонятных смешанных чувствах. А мысли превращались в стадо бабочек, что быстро упорхнули от него. Ему хотелось убежать из этого борделя как можно быстрее, да дверь находилась за спиной мужчины.       — Может, тебе стоит расслабиться? — ворковал он, обходя Сашу, трогая его то за плечи, то за бедра, а в касаниях нет никакой настойчивости, посягательств, только что-то ласковое и приятное. Омега поджал челюсть, когда тонкие пальцы вдруг остановились на талии, спускаясь вниз. Вниз предела дозволенности. — Мне кажется, ты слишком напряжен тут.       Он сжал в ладони его член через плотную ткань, хмыкнув на ухо, и Саша вытянулся во весь рост, задрожав сильнее:       — Я-я в порядке.       — Правда? Когда ты в последний раз занимался сексом, который был тебе приятен? — он положил подбородок на плечо, поглаживая чуть явный бугорок, что странно гудел в давно несвойственных ему желаниях. — Прости, что влезаю не в свое дело, но тебе бы стоило уже понять, чья ласка тебе больше по душе. Тебя вовсе не удовлетворяет та женщина. Ты не смотрел на нее так, как смотрел на мой член.       Саша нахмурил брови, разжимал пальцы в кулаки и обратно и внезапно понял, что здесь он не за этим и никогда бы не стал за этим приходить. Он осторожно, словно боясь обжечь холодом, дотронулся до тыльных сторон ладоней, легко оторвал от себя – без какой-либо резкости – развернул куртизана к себе. Тот всего лишь удивленно приоткрыл рот.       — Мне нужна твоя помощь, — твердо заявил Саша, отойдя на пару шагов, остывая от щекотания в желудке.       — Я весь во внимании.       — Мне нужно, чтобы ты проводил меня до комнаты твоего последнего клиента.       Между ними повисло молчание, и Саша в первые за это время услышал тик настенных часов, гулкие звуки с улицы, рев мотора редких машин, пока на лице проститута застыло странное выражение лица. Такое, будто бы просьба заставляла перегружать мысли раздумьями. Он слегка наклонил голову и усмехнулся, поправляя растрепанные волосы:       — Почему я должен тебе пом?.. — его губы плотно прижались друг другу, когда дуло пистолета коснулось переносицы. Саша щелкнул курком и переложил палец на спусковой крючок, не роняя ни единой эмоции. Куртизан поднял зрачки на ствол, снова опустил их на владельца и побледнел. — Ох… Это хороший аргумент.       — Хороший. Пойдем.       Саша спрятал пистолет в заднем кармане, тут же поправив куртку, когда яркий свет коридора стал слепить глаза. Мужчина шел впереди, чуть сбавляя шаг, заметно перестав нервничать, иногда посматривая на того через плечо и шумно сглатывал. Омега не особо хотел так пугать его, но лишних вопросов и проблем ему хотелось избежать намного сильнее.       Чем ближе они, тем слышнее стали грохот и удары за стонами других комнат. И вдруг – последняя дверь в конце коридора слетела с петель, гулко грохнувшись на пол, жалобно треснувшая в середине каркаса. За дверью полетела и Ася, слишком болезненно упавшая, чтобы попытаться встать самой. Она захрипела, жмурясь от боли. Куртизан громко воскликнул, когда некоторые вышли комнат на грохот, и невольно прижался к Саше спиной, что тут же развернул его назад за себя и волнительно приблизился к альфе.       Не успел он подойти, как из проема выбежал Конь со стекающей струйкой крови или вина, держа в руке разбитую о его голову половину бутылки, запуская в легкие сильный запах ярости, отчего поджилки затряслись, и Саша внезапно обронил всю решимость. В голове все помутнело, а от надвигающейся на него опасности оставалось только громкое давление крови в висках. Он ничего не слышал и не видел, одновременно видя идущего к нему альфу, явно взбешенного из-за посягательства, и слыша каждый шорох, вдох и крики каких-то женщин.       В чужой руке вместо разбитой бутылки блеснуло лезвие ножа, и тогда омега тоненько выдохнул от непередаваемого страха, из-за которого все тело превратилось точно в столетний камень, а каждый волос встал от мурашек. Его глаза заслезились, каждый нерв разнес ток – нож! Он почти коснулся его, когда ведомый ужасом Саша отскочил в сторону, врезаясь в стенку лопатками, неосознанно достав пистолет, выставил прямо в ужасно дрожащих руках.       Ася поднялась, держась за раскаленную болью голову, подняв голову и застыла, удивленно раскрыв рот.       Конь держал за волосы рыжего мужчину, прижав лезвие к тонкому горлу, чей кадык дергался в такт рвано поднимающейся груди. Он смотрел на Сашу с тихим испугом, почти не дрожал, только видно было, надеялся, что омега отпустит пистолет, когда альфа выкрикнул:       — Положил на пол! — и сильнее прижал лезвие к горлу проститута. Сашино сердце стало прыгать в грудине, словно раскачивалось вверх-вниз, не могшее утихомириться, как бы его хозяин не просил. Тонкая алая струйка медленно потекла по бледному горлу, сопровождалась тихим скулежом и зажмуренными рыжими ресницами. — Я сказал брось! Живо, блять!       Омега медленно присел на колено и оставил пистолет в парах от себя сантиметрах, слыша каждый неровный вдох, поднимая спрашивающий взгляд на того. В него впились зеленые глаза, так и просящие ему помочь. Ася стиснула зубы, пытаясь подняться, но это выходило с трудом. Конь мотнул головой, как только Саша встал, тогда тот пнул пистолет в сторону. Он громко звякнул о пустой угол где-то слишком далеко, чтобы им можно воспользоваться, когда Конь со всей силы швырнул жертву тому прямо в руки.       Всего пару секунд – дверь запасного входа захлопнулась, заглушая быстрые шаги по лестничным плиткам. Проститут упал от облегчения в чужие объятия, сжимая в ладони кровоточащую царапину, да и не сводя с него глаз. Саша почувствовал странное облегчение, вновь сгорбился, смущенно отойдя от мужчины на пару шагов.       Ася, злобно зарычав, схватила его за плечи и вдруг вышибальной силой пнула коленом в живот, заставив попятиться от себя, еле-как притормозив, врезаться в стену плечом. Саша схватился за гудящее место, вобрав прожигающий легкие чистый озон, сжал пальцы в кулак, пока, похрустывая от боли, костяшки белеют. А в глазах пятна бегали, пытаясь сфокусироваться над возвышающимся над ним силуэте. Он поджал губы, отвернувшись. Ася звякнула под каблуками кафелем, когда подошла к нему, и вдруг хлестко ударила по лицу шипованным кастетом, ободравшим щеку, отчего тот попятился в сторону, столкнул что-то, задев поясницей стол, и упал сам, широко раскрыв на нее глаза, и тут же нахмурился, прижавшись холодной ладонью к палящей жаром скуле.       — Это уже слишком! — выкрикнул он, отчего та стиснула в отвращении рот, нахохлилась и ударила еще раз, стоило тому кое-как подняться на ноги. Из носа стала течь кровь, а голова — ходить ходуном. — Эй!..       — Говнюк ебаный, — желчно выплюнула она, а потом тяжело вздохнула на прядь спадающей челки. Ася склонилась над омегой, оперевшись о собственные колени и грозно оскалила клыки. — Я никогда не упускала цель, ты мне все испортил, уебок.       Альфа покраснела от ярости и в тотчас, выпрямившись, попятилась и выбила весь дух резким разворотом с ноги, заставив упасть полностью и закашляться резко, болезненно простонав. Несколько выглянувших проституток ради своей же безопасности зашли обратно в комнаты.       Она что-то сказала, когда обои перестали иметь очертания, расплываясь перед глазами в круглую воронку, и, развернувшись, просто ушла. Руки не шевелились, словно их и не было никогда. Рот широко открыт, тяжело дыша, как собака жарким летом. Грудь разрывалась в болях, а по вискам медленно стекала капелька пота, смешиваясь с кровью. Губы дрожали, лишь бы снова не захныкать от боли.       Когда он смог перевернуться на спину, заметил, что перед ним сидел на коленях рыжий мужчина, размытое лицо заставляло чувствовать себя двояко, особенно глаза. Они стали на мгновение такими влажными, что и непонятно стало вдвойне. Бледные пальцы ласково перебирали грязные волосы, совсем не чураясь их, будто бы всегда так делал. Чужие губы растянулись в незнакомой улыбке, слишком милой, слишком лицеприятной и робкой.       Саша кое-как поднялся, начиная чувствовать каждый сустав и кости как отдельные от тела вещи. Будто бы если не будет напрягать мышцы, то они разойдутся по швам, и его больше не станет. Омега зажмурился, хватаясь за живот, что пульсировал от каждого неровного движения. Встать на ноги ему помог куртизан, так странно мягко поддерживая, стараясь лишний раз не тревожить и касаться.       — Может, я могу чем-то вам помочь? — его голос дурманил кое-как работающие мозги. Мужчина усадил его на стульчик, что принес с комнаты, оставаясь стоять рядом, все же запахнув льняной халат, завязывая на бантик пояс. Саша вытер ребром ладони кровь, размазывая по щеке и уставился на пол, слегка краснея от вкрадчивого дурмана собеседника. — Как-никак вы упустили его из-за меня.       В комнату залетела Ася, все еще злая, но более успокоившись, схватила свой же пистолет, отданный на время «напарнику», засунула в задний карман джинс и подошла к ним двоим. Альфа слегка хлопнула его по плечу, заставив испуганно посмотреть на себя:       — Сорян, что так взъелась, — без капли сожаления, заявила, а потом наклонила слегка корпус в бок и оперла о бедро руку. Саша лишь хмыкнул. — На моей работе нервов не напасешься. На твоей, наверное, тоже.       Ася обратилась к проституту с насмешкой, отчего омега нахмурился. Однако тот не особо воспринял ее слова всерьез, всего-то потупил зеленый взгляд, смотря на нее как на последнюю дуру.       — Но раз, — продолжила она, когда не получила ответ, — этот уебан тебя «спас», — Ася сделала пальцами кавычки, заставив мужчину задумчиво прислонить к губам палец, — ты нам должен.       — Ох, милочка, тебе бы поиметь манеры, пока кто-то это не сделал с тобой.       Саша осекся, когда та грозно зарычала, стоило понять смысл издевки. Он резко встал между ними, и Ася лишь уткнулась в его плечо, когда хотела замахнуться, лишь бы показать, где у шлюхи место. Мужчина беззаботно улыбнулся, и омега поджал голову в плечи, хотя в ту же секунду сердито метнул взгляд на альфу. Ася без слов поняла его, закатила глаза и отошла в сторону, облокотившись о стену, пронизывая пристальным вниманием.       — Так, — сконфуженно начал Саша и запнулся, заметив царапину. — Твое горло…       — Пустяки. Шрамы красят мужчин, — он игриво щелкнул по носу, заставив омегу расплыться вновь. — Теперь-то у меня есть, чем я могу хвастаться перед девочками. Не беспокойся. Знаешь, пьяные мужчины о многом хвастаются. Тебя интересует что-то определенное, и сегодня мой клиент был достаточно разговорчивым.       — Эм-м. Может, он говорил что-то о Лисе?       — Так вы его подчиненные? Что же ты молчал? — странно протянул куртизан. — Конь рассказал мне, что узнал информацию о Лисе от какого-то мужчины по имени Андрей, возможно, это его знакомый. И так, как Конь информатор Шебеки, он обязан был передать эту информацию ему, но вместо этого они решили найти Лиса самостоятельно.       — Самостоятельно?       — Да. Конь сказал, что Андрей должен узнать у Лиса информацию о наркотике, а потом передать Коню, чтобы сдать Лаванде, который заинтересован в Лисе намного больше. Но что-то случилось, и Андрея Конь нашел мертвым. Поэтому ни денег, ни наркотика.       Ася подскочила на месте, врываясь в то малое расстояние между ними, вдруг повеселела:       — Значит, Лис в порядке!       — Да, — согласился Саша, а потом напряг скулы, — но надо узнать, кто сообщил Андрею о Лисе. Кто узнал о личности Лиса.       — И правда, — Ася замялась и по-детски склонила голову вниз, ковыряя носком кроссовка пол. — Меня Орел убьет за это…       — Быстрее администратор за переполох, — встрял в разговор куртизан, смотря в сторону идущего к ним мужчину с одной девушкой-«ягодкой», что еще минуту назад позвала его. Ася мигом ринулась на встречу, чтобы уладить конфликт. Проститут повернулся к Саше и улыбнулся кончиками губ. — Возможно, ты хочешь спросить мой телефон?       Омега чуть завис, похлопал ресницами, удивленно раскрыл глаза, мигом выпрямившись, когда тот так элегантно хихикнул в согнутую ладонь.       — Мне бы имя… Твое узнать для начала, — растерянно пробормотал Саша, засунув руки в карманы. — Если можно? Меня, кстати, Сашей зовут…       — Мое имя Валентин, — он сделал странную паузу, чуть наклонившись к нему вперед. — И я надеюсь, что у меня будет возможность отблагодарить тебя, мой герой.       Валентин вдруг пихнул его в грудь и развернулся на каблуках, медленно уходя от него, словно разговор окончен. Саша посмотрел на то, что тот дал ему, лежащее на ладонях. Носовой платок с неровным почерком написанным номером телефона. Это, значит, он должен сам сделать первый шаг?       Юрий любопытно заглянул в запотевшее зеркало, быстро обтер мокрым полотенцем, хоть немного отдавая себе обзор на чуть покрасневшие от горячей воды щеки и губы. Он еще раз растрепал влажные волосы, что с последнего раза, когда постригся налысо, чтобы не мешались, достаточно выросли. Поджал губы, уверенно спустил брови и как-то заглядывал на отражение, словно пытался загипнотизировать себя же уверенным взглядом «плей-боя». Юра усмехнулся, свесив полотенце через шею, и надел трико, что заранее принес на работу, чтобы хоть во что-то переодеться дома у Глеба. Он не чувствовал себя некомфортно, как в первый раз, достаточно знал, где и что лежит, что можно трогать, что попросить.       Бета вышел из ванной, держа сложенную рабочую форму, сразу же наткнувшись на кухне на Глеба за столом, что вдумчиво вчитывался в строчки газеты, тут же отвлекшись на гостя, поднял очки на лоб. Он улыбнулся, когда Юра сел рядом, положив одежду и часы на тумбочку.       — Никогда не думал, что ты так старомоден, — вслух сказал, а потом прикусил язык, стоило альфе чуть приподнять бровь. Он почесал затылок и посмотрел на влагу на ладони. — Ну, знаешь… Газеты в последний раз видел у бабушки дома.       — О, так ты про это. Я думал про патефон тридцатых годов, — он указал за спину, где проигрыватель крутил пластинку, и только сейчас Юрий понял, что играла тихо какая-то слишком старая для того, чтобы помнить, музыка не из радио. Он снова обернулся на владельца квартиры, когда тот слегка наклонил голову. — Но меня чуточку беспокоит, что ты считаешь меня… Старомодным.       — Я считаю всех старомодными, кто до сих пор использует словосочетание «Последний писк моды», — бета весело ощерился, когда Глеб смущенно отвел взгляд в сторону, отложив сложенную газету в сторону. — Я не хотел тебя задеть. Прости.       — Нет-нет, все в порядке, — он вяло замахал ладонями и слегка улыбнулся. — Я и правда люблю предаваться воспоминаниям своих восьмидесятых… Про девяностые и начало нулевых мне хотелось бы забыть.       — О, я тогда родился, — он коротко хихикнул и наигранно задумался, приложив к губам пальцы. — Получается, когда ты стал отцом, мне было всего лишь два годика?       — Ты определенно хочешь что-то мне сказать.       — Если только тот факт, что мне явно нравится твой патефон.       Глеб усмехнулся в ладонь и встал, подойдя к плите, на которой готовился ужин, а когда открыл вспотевшую крышку сковородки, появившийся аромат чеснока, обжаренного на оливковом масле, вскружил как и голову, так и живот. Альфа легкими движениями добавил разных специй, петрушки и открыл консервированные помидоры. Нарезал мелко рукколу и красного перца. Размешал до однородной массы пасту из анчоусов и аккуратно распределил по всей площади шипящей поверхности. Деревянной лопаточкой все перемешал и закрыл доступ к новым запахам, заставляя голодный желудок недовольно заурчать. Глеб что-то делал еще, ловко нарезая разных овощей, чуть опираясь телом о столешницу, иногда отвлекаясь, чтобы помешивать вермишель в кастрюле. После чего достал из холодильника пармезан и стал быстрыми движениями тереть на терке. Он работал так легко, словно это его прирожденный талант. Юра стыдливо почесал нос, стоило понять, что их навыки готовки различались как земля и небо. Глеб готовил чуть ли профессионально, возможно, зная каждый рецепт здорового и вкусного ужина, пока бета приготовит себе каши какой-нибудь и съесть с целой банкой маринованных огурцов бабушки.       Кухня освещалась тусклым светом люстры, а большие окна с неплотно задернутыми длинными занавесками немного открывали вид на светящийся город с разнообразными звуками моторов разных видов транспорта с десятого этажа, и так красиво блестели фонари на шоссе. Над столешницами горела подсветка, вычерчивая падающей тенью столь утонченную фигуру. Черные волосы слегка шевелились за хозяином в свободном хвосте, доставая до самого копчика, а спадающие передние локоны убраны назад, зафиксированные зажимом-заколкой в виде иван-чая. Веревочки на фартуке обтягивали тонкую талию в домашней рубашке. Из-под закатанных рукавов виднелись выпирающие вены, так изящно сочетающиеся со смуглыми тонкими кистями. Юрий развалился на стуле, опираясь локтями о спинку, как-то незатейливо смотря на владельца квартиры, что обернулся и наклонил голову. И главное, от Глеба пахло ничем иным как домом и бодрящим кофеином.       — Значит, завтра ты едешь к своей бабушке?       — Да-а… Отвезу Милану на выходные, наверное, где-то глубоко вечером обратно домой поеду, — растерянно ответил Юра, словно просыпаясь ото сна, разворачиваясь следом, когда альфа вернулся на прежнее место. — Где-то в шесть проснусь и поеду на первом рейсе. Через пару часов Милана со школы вернется, поедем обратно сюда с пересадкой до бабушки.       — Хм, — многозначительно протянул Глеб, явно над чем-то думая, и тогда Юра незаметно взял со стола оставшийся перец, почти полностью откусывая, молниеносно начиная чувствовать, как тот горчит по всей полости рта. Он выдохнул, высунув покрасневший язык, зажмурившись, и тогда альфа все же вернулся из раздумий. — Аккуратнее, он острый.       — Яф уфе фнаю, — жалобно выдал Юрий, помахивая на язык, надеясь, что это его спасет, а потом слезно посмотрел в сторону предложенного стакана молока. Когда выпил до последней капли, облегченно выдохнул, хотя острота делала его щеки донельзя красными и разгоряченными. — Ох, я ел точно такие же вчера, но почему именно этот ужасно острый?       — Может, тебе попался другой сорт? — риторически спросил Глеб, влюблено разглядывая то, как Юра корчился, тер нос и раскрыл покрасневшие губы уточкой, — и положил подбородок на ладонь, громко вздохнув. — В следующий раз я куплю сладкие перцы.       Юрий согласно промычал и покривил ртом, а потом вдруг осекся, когда без какого-либо страдания в глазах альфа с легкостью доедал перец, вернувшись к газете.       В сковородке все ингредиенты тушились, начиная выпускать вкусные и аппетитные запахи, иногда сильнее шипя, когда капли влаги на крышке все же падали, выпуская через маленькую дырочку еле заметный пар.       Юра посмотрел на хозяина квартиры, теребя конец футболки, замечая, как ползут по строчкам серые глаза, как пальцы поправляют сначала оправу, возвращая на горбинку носа, потом перелистывают страницу после того, словно как по привычке подушечки пальцев слегка увлажняются слюней. А после посмотрел на стоящую между ними вазу с иван-чаем, свежим и красивым. Слышался в гостиной тик настенных часов сквозь старую музыку. Возможно, патефон достался ему от какого-то взрослого на тот момент родственника, а возможно, где-то приобрел как старую реликвию и теперь не может насытиться этими странными мелодиями.       На кофейного цвета стенах миниатюрная доска со всякими прилепленными бумажками и желтыми заметками, все расписанные, кажется, рецептами и разными датами. В уголке закреплены несколько фотографий с активных отпусков его сына. Когда час назад Юра обратил на это внимание, то Глеб еще долго рассказывал о каждой поездке Николая. Так увлеченно, словно сам там находился. На тумбочке тоже стояли, только в рамках: Николай в садике, в первом классе, окончил вышку юриспруденции и стал прокурором, и последняя — Глеб, Николай и какой-то знакомый мужчина. Возможно, это и был тот самый кавалер, о котором, на удивление, нелестно высказывался альфа и о его привычке зачем-то называть Глеба отцом. Бета никогда бы не подумал, что родители могут быть неравнодушны к своим детям, в особенности во взрослом возрасте. Иногда он находил себя на мысли, что сердечно завидует тому, с кем даже не разговаривал ни разу в жизни.       В квартире тепло, словно и не отключали отопление месяц назад. А мягкие специально купленные для Юры тапочки, как ни странно, но грели сердце. У него уже появились здесь пару собственных вещей, как полотенце и зубная щетка. Мелочь, а как приятно.       — Ты не думал снять квартиру ближе к офису? — вдруг сквозь молчание прозвучало, словно где-то в голове Юры, и тот перевел взгляд на внимательно смотрящего на него Глеба. — Твои опоздания очень плохо влияют на дисциплину. Все же я пришел на пост руководителя как независимое лицо, поэтому судить буду так же.       — Потому что я сегодня расстроил тебя? — выдал он и сжал между зубов щеки до противной пульсации, когда смуглые скулы стали отчетливее. — Я имел в виду… Что…       — Ты прав, Юрий, ты меня сегодня расстроил, — его глаза подобрели, будто бы сразу заметили, что Юрий сконфузился от стыда и вины. — Но я могу понять тебя. Мой младший брат страдает от алкоголизма, а лучший друг почти никогда не бывает трезвым. Я просто… Наверное, не хочу, чтобы и ты вдруг… — Глеб отвел глаза в сторону, начиная перебирать пряди хвоста, а потом пожал плечами. — Я не люблю все, что связано со спиртным. И я правда не собираюсь продолжать с тобой отношения, если ты продолжишь пить.       Юрий уставился на пальцы, а потом тихонечко вздохнул, жалобно приподняв брови и сморщил переносицу:       — Я понимаю тебя, — наконец заявил он довольно тихо и прочистил горло, все же решившись посмотреть в глаза. — Я постараюсь. Дай мне время.       Юрий облизнул сухие губы и побледнел, криво усмехнувшись:       — У тебя что-то подгорает.       Глеб тут же ужаснулся и подскочил к плите, начиная спасать ситуацию в то время, как Юра бесшумно вышел из кухни и, забрав сигареты с кармана пальто, чтобы было чем оправдаться, вышел на балкон. Он распахнул окно, сразу же прикрыв глаза от сильного ветра, разносящего ливень, когда холод пробрался под футболку и скользил по теплым мышцам, покрывая их гусиной кожи. Но это лучше, чем говорить второй раз за день на тему, волнующего почти всю сознательную жизнь. Курить не хотелось, он просто стоял, облокотившись о проем, слыша гул в щиплющих ушах, когда ветер растрепывал ему челку. А в груди что-то отчаянно прыгало, все решая за него.       На плечи лег плед, из-за чего Юра вскрикнул и подпрыгнул на месте, выронив сигарету, что просто держал между пальцами. Глеб виновато улыбнулся, слегка прикрывая окно:       — Сегодня слишком холодно, чтобы выходить в одной футболке, — заботливо посоветовал он, и Юрий заметно покраснел, отворачиваясь. — Прости.       — М?       — Я слишком давлю на тебя, хотя ты взрослый и сознательный человек, — Глеб волнительно прикусил губу, скрестив руки на груди. — Я просто не знаю, что мне делать в таких случаях. Это на самом деле мои первые романтические отношения. Получается… Ты мой первый серьезный партнер.       — Ого… — только и смог выдать бета, почесав затылок. — А так и не скажешь.       — Ты прав. Так что… Возможно, я могу ошибаться где-то, где-то быть более настойчивым. Может, поэтому я даже не знаю, когда тебе рассказать кое о чем и стоит ли, вообще, об этом рассказывать сейчас? Это так трудно, понимаешь?       — Н-ну… Звучит так, будто это что-то страшное. Лучше скажи мне сейчас, чтобы я был… Подготовлен, что ли?       — Ох, хорошо, — альфа кое-как счастливо улыбнулся, складывая ладони вместе, — когда пройдет месяц сокращения, я вернусь в главный офис. И через какое-то время я добровольно уволюсь, заранее поставив на свой пост Наталью, и разведусь с женой. Это, конечно, займет у меня около месяца, но я буду свободен и…       Он запнулся, когда Юрий широко раскрыл глаза, чуть попятился, тяжело надул щеки и так же выдохнул воздух, открыв рот:       — Шутишь, что ли? Ты же работяга до мозга костей, — нервно вытянул из себя он и рассмеялся, а потом замолк, сразу же став серьезнее некуда. — Подожди… У меня много вопросов.       — Ох, это и правда тяжело объяснить. Давай зайдем обратно, и я тебе все расскажу.       На столе уже ждали тарелки с пастой и свежими овощами. Пустой желудок завыл намного громче, отчего Глеб только усмехнулся, приглашая гостя ужинать. Юра сел удобнее в позу лотоса, вмиг постыдился привычке, но остался сидеть так, ведь тот не обратил на это внимание, медленно вытаскивая из верхних столешниц две кружки, пока чайник посвистывал паром.       — У меня остался только чай с чабрецом. Могу предложить к чаю что-нибудь, посмотрим: печенья, сгущенку, мед, вафли… Что ты хочешь? — поворачиваясь к Юре, перечислял Глеб и вдруг перестал, когда бета накрутил последние вермишели, с набитым ртом дожевывая то, что смог запихнуть в первые секунды. Его щеки покраснели, и он попытался улыбнуться. — Ох, если ты будешь так есть, скоро испортишь желудок.       — Ммхф, — махнул рукой он, а потом больно все проглотил. — Я всегда так ем, сколько себя помню. Ну… Знаешь, в большой семье клювом не щелкают, а приют – довольно-таки большая семья. Но сейчас это не имеет значения, Глеб. Может, уже присядешь и все же объяснишь мне все по порядку?       Альфа взволнованно кивнул, поставил кружки и все же уселся напротив, внимательно перебирая слова на языке, чтобы не возникло больше вопросов:       — А что тебе непонятно? — вместо объяснений решил уточнить он.       — Для начала мне бы хотелось понять причину, почему ты решил уйти с поста гендиректора.       — Это временно.       — Временно?       — Где-то на месяц я буду без легальной работы, а потом я снова стану гендиректором, но, конечно, я не буду работать еще минимум три года. Ведь я уйду в отпуск по уходу за ребенком.       — А, ясно, — Юрий сначала не особо отреагировал на заявление, а потом выронил нарезанный огурец и уставился притупленным взглядом, словно тот начал говорить на совсем неизвестном ему языке. — Че?!       — Именно про это я не знаю, как сказать… У меня будут дети, Юрий. Около года назад я решился на еще одного ребенка. Николай вырос довольно-таки быстро, он хочет видеть во мне друга, но я понял, что мне некуда девать родительскую заботу, которую я хочу проявлять. Так что я обратился в центр суррогатного материнства. Я планировал одного, но на УЗИ показали, что у меня будет две девочки. Ты не представляешь, как я рад новости, что они обе здоровы!       — Ебануться, — невольно вырвалось у Юры, а на него словно скала свалилась и размозжила все мозги для культурной речи. Альфа слегка нахмурился, но тот не особо понимал, что говорил. — Вот это нихуя себе…       — Перестань так выражаться, пожалуйста, — попросил он.       — Извини, но это, ебать, я получается… Ну… Охуеть теперь!       — Я понимаю, это неожиданно… И все же держи себя руках. Я не говорил, что ты обязан со мной разделять отцовство. Я просто хотел поставить тебя в известность. Вот и все. Можешь даже не задумываться об этом.       — Как мне об этом не задумываться-то?!       Глеб пожал плечами, снова теребя волосы, как-то испытывающе и внимательно рассматривая его. Юрий выдохнул, стараясь на чем-то фокусироваться, да только все мысли шли кругом. А потом покривил губами:       — Мне нужно время подумать над этим, — все-таки заявил он, и когда тот кивнул, свалился спиной на спинку стульчика, точно говоря: «Чем еще удивишь?» — Мм… А уходишь с поста-то зачем?       — Чтобы развестись. В завещании отца говорилось, что от любого моего бизнеса, легального, между прочим, написано, что при разводе Роза получает семьдесят процентов. Но так, как я не буду иметь никакого отношения к кампании, она ничего не получит. Она не желала разводиться долгие-долгие годы, поэтому я все же решился на это.       — Это месть на интеллектуальном? — сморозил Юра, казалось, быстро отойдя от предыдущей темы.       — Возможно, — он слегка улыбнулся кончиком губы.       Когда на часах пробило полдесятого, Глеб домывал всю посуду, что использовал для сегодняшнего ужина, пока Юрий начинал клевать носом, рассматривая определенно кем-то нарисованный рисунок жирафа на пустой кружке, пожевывая вафли, пахнущие чем-то родным и топленым молоком.       — Так, что насчет квартиры? — вдруг начал альфа, не поворачиваясь к гостю, выливая побольше средства на жирную поверхность сковородки. Юрий выпрямился словно по приказу и несколько задумался, насколько разморенный уютом, что вяло продолжал хрустеть вафлей. — Раз ты отказался от моей помощи с финансами, я подумал, что постоянно ездить с другого города тебе и твоей сестре — затратное дело. И к бабушке ехать вдвойне. Может, посмотришь хотя бы комнату ближе на твой бюджет?       — Ох, я смотрел где-то неделю назад, у меня чуть волосы не поседели от квартплаты. Сейчас я хотя бы плачу тем, что на мне держится дом подруги. Я не знаю, как буду платить за квартиру с моими долгами.       — Звучит не особо хорошо. Тогда… Юрий, почему ты не хочешь, чтобы я тебе помогал?       — Ну-у, — протянул Юра, устало рассматривая в какой раз люстру, покачав головой.— Я думал, что будет классно иметь отношения с тобой как с доминантом на постоянке, но прошло всего пару дней, а я уже почувствовал себя не в своей тарелке. Ты был прав, мне нравится видеть твой образ дома лишь на сессиях, в обычной жизни мне нравишься ты. По крайней мере, кем ты себя показал за эти дни. Мне не нравится постоянный контроль. Хоть я и не особо чувствую, что могу быть ответственным, все же я не тот человек, которому было бы комфортно полностью отдать кому-то власть над собой.       — Я это понял.       — Ага, а когда ты прислал мне деньги, я почувствовал себя какой-то шалавой.       Глеб вздрогнул, оставил губку и развернулся, недовольно нахмурился и опер руки о бока:       — Какой ужас. Тебе определенно следует следить за языком.       — Ты привыкнешь к этому, — пообещал Юрий и показал «о`кей» с помощью большого и указательного пальцев, следом хрюкнул, стоило Глебу малоудовлетворительно покачать головой. Бета засмеялся. — Извини, но мое детство прошло не самым гладким способом, и мат – это что-то родное. Роднее биологической матери.       — Ужас, — повторил тот, снял перчатки, и подошел к нему. — В любом случае я хотел предложить тебе кое-что. Муж Натальи сдает однокомнатную квартиру недалеко от офиса, я поговорил с ним, и он готов сдавать ее за полцены.       — Еба!.. — он успел закрыть рот, а потом неловко усмехнулся. — Прости, я просто рад!       — Твоя сублимация оставляет желать тебе лучшего. Мне звонить Наталье?       — Я позвоню ей сам, у меня есть номер.       Глеб мило улыбнулся, невольно показывая такие чудесные клыки.       Мокрые волосы прилипали к шее и плечам, висели невозможно непосильным грузом, пока капли проточной воды заставляли пену от шампуня растекаться по лицу кривыми полосами по распаренной коже, щипля глаза, собираясь в уголках. Несмотря на горячую воду и исходящий пар от нее, заставляющий стенки душа запотеть, тело окружал странный холод, который все сильнее обтягивал конечности, принуждая поджимать пальцы ног.       Пальцы вновь прошлись по животу, когда веки опустились, давая себе хоть чуточку пути для воображения. Он чуть наклонился, опираясь макушкой о противно холодные стенки душевой кабинки, перестав слышать журчание воды, когда перекрыл ее, чтобы лишний раз не тратить на что-то ненужное. В полной тишине квартиры, вдруг такой гулкой, что закладывало уши, слышались лишь его хриплые вздохи. Все его тело охватило странное давление, слабые мышцы напряглись так сильно, что Саша покривил ртом, прикусывая губы, стараясь чуть меньше дышать, словно его кто-то может услышать. А в голове только те пальцы, что сводят с ума, будто бы они все еще держат его за причинное место, так нежно ласкают кожицу головки, заставляя глубоко подниматься грудь в поисках воздуха. Саша тихо хрипит, срываясь на громкий стон, когда в паху вдруг что-то ударяется, разливая жар волнами по всей нижней части. Живот втянулся, стоило ногам задрожать в судороге. Разве те пальцы сжимали мошонку или он уже что-то придумывает от себя, но так даже быстрее заставляет его откинуть все противные мысли, оставляя его один на один с потребностью излить все дерьмо одним лишь оргазмом. Дать себе побольше удовлетвориться, забываясь в скомканных потребностях и желаниях. Саша с трудом открыл глаза, смотря на вытекающие капли спермы. Это не то, что он хочет получить. Он нуждался в чьих-то ласковых руках.       Он вышел из душа, начиная замерзать от прохлады уличного воздуха и гула машин из-за забытого открытого окна, покрываясь густыми мурашками. Однако не спешил вытираться и укутаться в теплые чистые вещи, на это не оставалось сил. Саша обвязал бедра махровым полотенцем и пошел на кухню, обжигая ледяным кафелем мокрые босые ступни, периодически капая на пол с волос, которых, казалось, становилось все больше и больше, что лезли на лицо и мешали с каждым разом все сильнее. Найдя в джинсах помятую пачку сигарет, он зажег одну и присел на стул, сидя в полутемноте комнаты, затягиваясь все крепче, всякий раз оставляя терпкость дыма раздражать ноздри и глотку.       Нежные чужие пальцы, казалось, все еще касались его бедер и щек, мягко распуская странные волны теплоты на местах, где тогда прижались подушечки пальцев. Дым рассеялся мгновенье, и тогда его пальцы стали гладить щетину, стараясь повторить эти ощущения самому. Он хотел утешения. Этот мужчина, что смотрел на него совсем по-другому, никто иной как рыжий ангел, попавший в дурное место. И в то место приходят ужасные люди. Неужели Саша тоже такой же?       Он соскучился по близости мужских рук где-то там, куда могут касаться только нужные люди. Однако это слишком страшно. Допускать кого-то незнакомого — безрассудно, но знакомства ради трехминутного удовольствия разочаровали. Знать человека не всегда возможно, а чтобы доверять кому-то собственное тело Саше нужно было знать абсолютно все. После Киры самые длительные отношения длились всего-то пять месяцев. У него было столько мужчин, только вот когда доходило время до полового акта, ему казалось, что его тело становилось таким маленьким, ничтожно крошечном, а органы не уменьшались, вытаскивались из оболочки и рвали ее, вылезая наружу. Ежели говорили сами за себя: я испорчен изнутри, от меня там ничего не осталось.       Он прикрыл усталые веки, плотно сплетая влажные ресницы, когда в темноте, кроме маленького оранжевого огонька, появился яркий свет от телефона, мигающий до тех пор, пока не принял вызов.       — Привет, Саша, — раздался родной голос матери, что звонила достаточно редко и в самый неподходящий момент, словно чувствуя, что ее ребенок, которого она не замечала все его детство, больше не может делать вид, что с ним все в порядке. Словно так и хотела добить его, загнать в угол, от которого нельзя сбежать. Саша сжал между зубов фильтр, жмурясь уже не от кислого привкуса. Он чувствовал, как по кривой спине скатывался липкий пот, делая его снова виновато грязным. — Надеюсь, я тебе не помешала?       — Нет, что ты. Я еще не сплю.       — Помнишь, я звонила насчет юбилея тети Марины? Там будет и Карина. Она все еще одинока и недавно купила машину. Она такая хорошая.       Он скрестил руки на груди, согнув ноги, забираясь полностью на стул, опираясь коленом о край пустого стола, найдя на нем две маленькие засохшие крошки хлеба, лишь бы на чем-то заострить внимание, пропуская каждое больное слово мимо ушей, только не мимо чувств. Мама все еще говорила про альфу, которую не переставала рекомендовать с прошлого месяца, пытаясь каждый раз не опустить возможность их познакомить. Будто бы никогда не слышала прямого отказа.       Иногда Саше казалось, что это он чего-то не понимает, сдается, так оно и есть. Может, это он всегда неправильно мыслил, и правда, странный и противный. Всегда говорил что-то глупое, заставляя приходить ее в бешенство, наивно полагая, что с его позицией кто-то согласиться и поддержит, обрекая себя только на ссоры выпивших родителей, заставляющие считать себя ничтожеством и слабаком, не имеющим право на что-то свое. И вдруг потерял хоть какое-то рвение доказывать кому-то обратное. Даже себе. Он жалкий, противный сгусток чего-то омерзительного и уродливого, сгорбился над столом и ронял пепел от сигареты на пальцы ног, не замечая, что тот болезненно жжется.       — Прости, я очень занят в тот день.       — Ах, — как-то досадно раздалось из трубки, задевая что-то предательское в груди. Подбородок сморщился, заставляя скривить дрожащие губы. — Ты в последнее время такой занятой стал… Все в порядке?       — Да… — жалобно вышло, и уже не хотелось держаться, делать вид, что каждый звонок не убивал то, что смог восстановить за несколько лет. Что-то соленое скатывалось по щекам, тяжелыми каплями падало на согнутый голый живот, что так больно втягивался при вздохах. — Я в порядке. У меня отличная работа.       — Правда?       — Мне не тяжело, да и, представляешь, коллектив хороший выпал. В самом деле я счастлив, что могу работать в офисе. У меня много друзей, и живу я в достатке. Я ничего не хочу менять. Не нужно постоянно спрашивать меня об этом.       — Прости, я волнуюсь за тебя, — раздалось глухо, словно его упорство раздражало. Когда телефон стал лежать на гладкой поверхности, казалось, что все волосы на теле поднялись из-за мурашек, даже пушок на висках. Будто бы от холода, но не от открытого окна, а от него самого. Саша закрыл рукой рот, сжимая его так, как сжимался сам из-за застрявших в глотке всхлипов. Его тошнило от голоса родной матери, выворачивало наизнанку, словно вот-вот все кости наружу выйдут, а сердце лопнет окончательно. В голове гудело лишь агрессивно повторяющиеся «Заткни пасть, заткни пасть, заткни пасть!». — Знаешь, просто ты всегда был таким… Хрупким ребенком? Я все еще думаю, что ты не должен себя так мучить на работе. Постоянно занятой, когда бы не звонила. И отпускные непонятно когда. Может, это не мое дело, но, Саша, давай будем честны: карьера – это не твое. Ну, что ты там делаешь-то? Твой папа тоже думал об этой чепухе. Но, понимаешь, когда ты появился у нас, ему уже и не нужна была это работа. Ты же такой слабый для этого, да и помнишь, у тебя всегда были тройки, может, перестанешь валять дурака? Я уверена, что ты тоже это поймешь, когда подаришь мне вн…       Экран телефона погас, когда большой палец достаточно продержал кнопку выключения. Комната погрузилась в кромешную тьму – на улице последний фонарь погас.       Саша отстранился от стола, осторожно прислонившись к спинке стульчика, касаясь искривленным позвоночником холодной обивки, вдруг ощущая отдельные стуки бешеного сердца, словно эхом касались до стенок, пропахшими многолетней сыростью, подпрыгивали и вновь залезали в пустую голову. Пальцы скривились, медленно поднявшись на уровень склоненной головы, вцепились в влажные волосы, дернув их до предела, парочку вырвав с такой безумной легкостью, а челюсть жалобно заныла из-за стиснутых в гневе кривых зубов.       Его тело казалось слишком маленьким для того, что он чувствовал в нем, а вспышки ярости уже не были еле ощутимыми в глубине, безопасно подавленные лекарствами. Они здесь, в глотке, прямо на языке – внезапно вырвались истошным криком, режущим горло на множество полосок, заливая кровью глаза, отражались резкими и гулкими ударами о стол кулаками. И будто бы не тело дрожало в судорогах от того, что выходило из него за слишком долгий период, а квартира начала ходить ходуном, словно не хотевшая оставаться на месте, как и та вина за каждое слово и действие, что так быстро исчезло в надломе его такого тяжелого и одновременно невесомого тела.       Стульчик швырнут в стену, жалобно кричащую о ненависти, только это Сашино бессилие и усталость, которое невозможно в себе держать. Он ревел, зарываясь в угол, забившись туда, как ненужный мусор, и продолжал дрожать, не чувствуя горячих легких, пульсирующих изнутри, доходя до каждой клеточки, заставляя дышать ртом. Невыносимо. Внутри все сжалось до последнего органа, отдаваясь будораженным давлением, закладывая уши. Сердце больно щемило. Ноги дрожали, но заставляли идти в ванную, да и остался стоять возле проема, приходя в себя, краснея за устроенный шум, кое-как слыша разгневанные крики соседей и угрозы вызова полиции. Он снова пытался загнать себя в установленные им же рамки. Никаких эмоций – прилежный мальчик.       Саша дышал странно, пару раз задыхаясь. Он замечал иногда одышку, но никогда не чувствовал себя таким уставшим от глотания воздуха. В отражении на него смотрели красные глаза и опухшие круги. Он быстро умыл лицо, остужая горячие щеки прохладной водой, однако это помогало только на первые секунды. Все тело горело, словно стоял в огне.       Стыдно. Ужасно стыдно. Идиот, почему он не может перестать делать что-то глупое, ведь это так просто. У всех получается, потому только он такой противный, беспомощный и страшный? Мерзкий, ничтожный ублюдок.       Из носа вытекала кровь. А отражение открыло рот, и губы шептали:       «Меня от тебя тошнит».       Веки непроизвольно закрывались и жмурились, когда в груди все громче стучало и стучало сердце, словно давило на ребра, ломая их до неузнаваемости, только все еще оставалось на месте, за которое рука невольно схватилась, начиная ощущать пульсирование от громкого ритма. Перед глазами плыло лицо Саши, скорчившееся в одночасье.       Колени подкосились, а ноги, ватные до ужаса, заставили сползти на пол и рухнуть на холодную плитку, обжигающую лоб, разрываемый шумящим давлением. Что-то барабанило по перепонке, оглушая до какого-то щелчка где-то внутри. На пол капала темная кровь, вмиг размазанная пальцами в неуклюжих и резких движениях пальцами, в которых что-то трепетало и мельтешило, постоянно сбивая, что пытались дотянуться до телефона, который выпал рядом. Совсем рядом. Однако удушье и невыносимые боли в груди, отдающие пару раз звонкими ударами главного органа, не давали зацепиться. Будто бы специально, чтобы не осталось времени звать на помощь.       Из сжатой ладони выпал мобильный, когда голос женщины спросил, для чего он позвонил в скорую, тогда тело охватила непосильно болезненная судорога, разносящаяся из груди таким гулким многоголосьем. Женщина все спрашивала, только вот слова застряли в глотке так глубоко, что невозможно даже понять, какие они. И что хочет. Он захрипел, начиная чувствовать холод в конечностях, в которых вдруг поселились острые иглы, пронзающие незначимыми волнами. Темнота медленно окутывала взор, а потолок все дальше и дальше, пока не исчез совсем.       Страх? Его не было в последние секунды.       Тихо и совсем никаких переживаний, словно никогда не боялся и не знал ничего на свете. Нет ничего и никого рядом, да и самого его нет. Пусто в груди, а мозг не гудел в панике, он успокоился, как и пустые легкие, что отпустили последние вздохи вместо бесполезного хрипа.       Он не хотел поступить так глупо в конце, но теперь он и пальцем пошевелить не может. И плитка больше не холодная.       Что-то дернуло его, открыло веки, лезло по всему телу, а потом так оглушающе говорило непонятными словами на чей-то приглушенный вопрос. Он чувствовал, как что-то давило на грудь прерывистым и тяжелым весом сколько-то раз, пока знакомый и совсем неузнаваемый голос что-то шептал или кричал ему, продолжая надоедливо давить. Саша не ощущал себя сейчас одним целом, не слышал, но ощущал каждый звук, пыхтение и еле понятное, как если бы молил и просил о чем-то с большой надеждой на исполнение просьбы. Он бы мог, только не понимает, что от него хотят. И кто он такой тоже уже не помнил.       Ему кто-то крепко зажал нос и два раза глубоко вдохнул будто бы в саму глотку, снова принимаясь прижимать в резких точках ладони, заставляя дергаться, но не дышать самому. В голове пусто. А сердце не стучало, кроме тех раз, когда кто-то заставлял его, иной раз отдавая два вдоха с привкусом хмеля и соленого пота. Знакомый вкус, однако в ту же секунду забыл про это.       Толчки становились слабее от бессилия, а волнение в скулящем голосе заставляло чувствовать себя не в своей тарелке, снова виноватым за доставленные неприятности, да и все сходило на второй план, когда безвольное тело окружило такое прозрачное и невербальное облегчение, окутывающее мягким и нежным покрывалом холода. Так, словно свобода обрела смысл, а мутное мигание скорой помощи говорило, что все хорошо.