Убийство Бабочек

23 мая. Воскресенье

      Пол дрожал под ногами, заставляя упасть на колени.       Стены скрежетали, гремели и раскалывались на множество обломков. Падали и пронзали насквозь грохотом все возможности услышать хоть что-то в этой страшной мгле, освещенной только ярким пламенем. Вставшая пыль и темный дым, висевший в воздухе, зудели в легких, глотке и в носу, принуждая кашлять, больно царапая гортань. Глаза горели от искр огня, что, не дотрагиваясь, жгли под тканью взмокшую кожу. Плитки под руками и коленями обжигали, пока по ним подбирался к ней. Обломки нагреты до предела, стирая кожу ладоней, словно внутри по жилам полыхал огонь.       Он пытался, правда пытался, но их слишком много, они слишком тяжелые. Непосильные для него, а ощущать себя становилось все сложнее.       Слезы каплями собирались на подбородке, все постепенно размывалось, тянуло в груди. Крайне неприятно сохли на щеках, когда обернулся на приближающиеся шаги. Высокий силуэт смотрел на него. И если бы Глеб мог соображать трезво, дрожащими окровавленными ладонями все еще пытаясь спасти дорого для себя человека, он бы не видел в этой фигуре вспыхнувшую ярость, как полыхал по всему этажу пожар, горящий и внутри него. Страх исчезал, но тело не переставало трясти.       Кажется, он слышал, как сердце стучало быстрее и быстрее, давящее на грудную клетку. Ему нужна помощь. Кто-нибудь… Кто-нибудь, кто сильнее и решительнее него. Он не может больше быть один, ему нужна чья-то сильная рука, ему нужна поддержка. Он не справляется, разве это не очевидно? Это слишком для него. Тяжело. Это пугает до яркого блеска в серых глазах. Тяжелый груз на плечах давил, он не видел ничего и не мог услышать хоть что-то, кроме всхлипов, пока ревел до хрипа, держа в руках медленно похолодевшую ладонь.       Он поступил неправильно. Он ошибся. Почему никто не даст ему еще один шанс? Ему необходим шанс, он постарается сильнее в следующий раз. Он станет лучшей версией себя, только если ему позволят.       Сознание медленно покидало рассудок, словно вода наполнилась не по шею как обычно, а до ушей, мучительно долго проникая внутрь тела, делая его неподвижно и страшно немощным. Все произошло в одно мгновение. Страх? Нет. Только раздирающая боль, поселившаяся так глубоко, что нет выхода из нее. Под обломками невыносимо, кости раздробило, а вытащить себя нет ни сил, ни желания. Он держал ее за руку, ледяную и ужасно безвольную.       Он снова подвел, он снова слаб, он снова…       Конечности горели так, как будто в нем прожигали миллиард импульсов. Но он не хотел умирать, только никто не приходил. Пусто. Как и всегда. Теперь он один. Даже несмотря на его попытки.       Ничего не произошло…       Глеб долго смотрел на дрожащую руку, что иногда побаливала и тянула кости куда-то вниз по строению после нескольких операций семь лет назад.       В комнате тускло; плотно закрыты шторы, отражая желтый прямоугольной формы свет, исходящего от окна, на противоположной стене. Не мог заснуть, как бы не пытался этой ночью, а закрывая глаза, видел вновь и вновь то, что наделал. Пальцы сжались в кулак, от которого по всему плечу пробежало множество мурашек. Кости руки и ключицы всегда неважно чувствуются в плохую погоду и почти каждый день напоминают о том моменте собственного бессилия. Как долго он будет это ощущать – сам не знал. Пытался оправдать себя, да только делал еще хуже. Хоть Глебу давно предстояло похоронить совесть, она все еще при нем и никуда не пропадала. Иногда он задумывался, что тот день мог быть последним, ведь так стало бы проще. Проще не для людей, пострадавших в его кампании, проще для него. Для него одного.       Глеб тяжело втянул сыроватый воздух, вытер мокрые веки ребром ладони и обернулся на бок, чувствуя голой кожей чистые простыни и невесомую тяжесть одеяла, греющего чуть хуже, чем руки на его талии.       Юрий сопел рядом, чуть хмурился, и пальцы слегка подрагивали во сне. Альфа поджал губы в незаметной улыбке, рассматривая все выступившие морщинки, родинки, рубец на ухе и дрожащие белоснежные ресницы. Он выглядел холодно: весь белый и бледный, как выпавший снег. Но прикоснувшись к нему, понимаешь сразу же, что теплее и горячее него никого не будет в его жизни. Глеб осторожно приблизился, стягивая вместе с собой незаправленный уголок простыни, открывая вид на матрац. Он аккуратно обнял, проскальзывая между подмышек, слегка спускаясь с подушки, чтобы уткнуться в легко поднимающуюся грудь.       Ему нравилось чувствовать его вес. Юрий достаточно тяжелый для него, точно килограмм девяноста, но таких необъяснимо приятных и волнующих. Он все помнил тот день, где ощутил их на себе достаточно отчетливо, когда обрушился потолок.       Вес тела под рукой, пальцы которой поглаживали лопатки, а другая свободна лежала на пояснице. Вес задранной во сне на бедро ноги тоже мил, хоть и слишком весомый. Ему нравилось ощутимость тела. Ему нравились пышущие жаром мышцы. Ему нравилось слышать спокойный стук в груди. Ему нравилось, что в постели не холодно и не одиноко. В ней кто-то есть, кто-то необходимый. Ему нравилось, что Юра обнимал его в ответ, возможно, совсем не осознавая, как создал невероятный комфорт, заставляя всего потеряться в мыслях. Не тянущих грузных, таких воздушных. Приятных.       Юрий втянул воздух, просвистев носом, небрежно перевернулся на спину и, не открывая глаза, распластался звездочкой на узкой для этого кровати, открывая все конечности из-под одеяла, похрустывая костями. А потом рывком отвернулся к стенке, забрав на себя почти все покрывало, обнажая голые телеса Глеба. Альфа игриво хмыкнул, слегка потянув на себя за край, заставляя того недовольно что-то буркнуть, стоило почувствовать, как остается без источника тепла, ища рукой, куда же то убежало. Глеб ощерился, оперев щеку о ладонь, смотря на теперь открытые от возмущения голубые глаза. Такие сонные. Юра прищурился, не привыкший к свету, смотря на того с каким-то вопросом, вытер слюни на подбородке, а потом все же привстал на локтях, зачесал челку назад, но та снова спала, чуть запутываясь в себе же.       Он сел, вытащив из-под поясницы подушку, пытаясь кое-как проснуться. Юрий почесал затылок, потом задрал голову, что-то простонал и вернулся к Глебу под одеяло, коснувшись его холодным кончиком носа, поймав в крепкие объятия, словно не хотел отпускать.       — Уф, у меня все тело ломит, — пробурчал тот, стараясь не дышать в его сторону.       — Я же говорил, что мог пойти спать домой.       — М-м-м, не-е-е, — недовольно промычал Юра.       Когда зачирикали птички возле окон, где росла береза, они все еще молчали, а Юрий снова прикрыл глаза, лениво играясь с концом чужой косы, почти засыпая, а потом еще, прикусив волоски губами, начал нахально пожевывать, на что Глеб нахмурил брови. Он кое-как смог освободить волосы от цепкого плена, не ожидая, что на него бессовестно нападут, заставляя удивленно охнуть.       Юрий навис над ним, не давая никуда деться. Смотрел долго и вкрадчиво, будто бы что-то искал в глубине серости. Притягательной серости, что чуть игриво скрылась под темными ресницами, уголками нижних век морщась в улыбке.       Два бледных пальца опустились на украшение в пупке, заставляя мышцы живота вытянуться от ожидания. Подушечки ловко перескакивали с одного места на другое, заставляя обрести на себя все внимание. Убрал руку обратно, когда дошел до груди, прилегая всем телом к обнаженной коже, явственно ощутив на себе все неровности и особенности Глеба. Волосы на теле щекотали, кости упирались, а живот казался мягким и чуть выпуклым. Шрамы на бедрах разнились с бархатом пальцев. И кожа совсем мягкая, чуть рубцовая на местах ожогов прошлых лет.       Юрий потянулся к лицу, только вот беспощадно встретился с раскрытой ладонью и смешком. Юра хитро прищурился, выпрямился, отдав ощущение легкости на ребрах, хотя тут же оперся на локти, немного отполз назад. Тот смотрел на него с интересом, чуть ерошась от прикосновения губ на роднике возле пупка. Глеб усмехнулся, прикрыв веки, вытянулся, стоило поцелуям начать скользить вниз, щекоча дыханием и причмокиванием гусиной от разницы температур кожи. Альфа слабо выдохнул, так и оставив рот приоткрытым, как только Юрий, заигравшись, медленно проскальзывал по простыням назад, забирая вместе собой одеяло, мнимо касаясь влажными губами пах, зарываясь кончиком носа в лобковые волосы.       Глеб расслабил таз, плавно подгибая ноги к себе, лениво откинул их в стороны, после чего заметно взволновался, когда Юра, творящий с его телом, что задумал, начал мельком покусывать выпирающие косточки. Озорство в голубых глазах заставило слегка улыбнуться концами губ. Грубая кожа ладоней слегка царапала, поглаживая низ живота, не давая чуть подниматься в желаниях направить на нужное Глебу место. Юрий уделял внимание бедрам, медленно причмокивая весь путь до колен, вынудив закинуть конечность на плечо. Он вытянулся, держа за щиколотку, заставил согнуться ногу в колене. Глеб прикусил конец ногтя губами, старательно задумываясь над тем, что тот собирается делать с его ступней.       Шершавый язык прошелся по своду до складки, ближе к пальцам, что тут же поджались, тогда альфа ухмыльнулся, обнажая клыки. Он завел руки под голову, чуть горделиво вздернув подбородок. Бледные щеки покраснели, когда Юра встретился со взглядом, начиная ощущать, как что-то тяжелое тянет вниз, а бедра сами искали путь большего блаженства, слегка сжимаясь, выделяя мышцы. Длинные пальцы во рту казались невероятно манящими, не хотелось бы отпускать их, но он не сделал всего того, о чем мечтал в фантазиях. Губы с жадностью отпустили мокрые от слюны пальцы, и громко причмокнул ими.       Глеб, завороженный и явно огорченный отсутствием дальнейшего, не сразу обратил внимание, что Юрий, облокотившись на ладони, прогибая матрац рядом с ребрами, вдруг сел на его таз, словно зафиксировал под собой и под непонимающий взгляд снова защекотал бока. Альфа подпрыгнул на месте, так и оставшийся быть прикованным под Юрой. Он чуть не упал на пол, пока ерзал, стараясь защититься, да только сминал всю простынь, свалив почти полностью одеяло на паркет, пока жмурился и смеялся от чуть ли не каждого почесанного места. А когда пальчики дошли до самых чувствительных мест, то Глеб захохотал вовсю, слезно и очевидно на последнем дыхании прося остановиться под заразительный хохот беты.       В итоге он заехал локтем под дых, и Юра, резко развернувшись на спину, сделался мертвым, даже высунул язык для подражания.       Через пару минут они решили, что все-таки встали, ведь Глеб, пытаясь сравнять счет побед, метнувшись, оседлал того сам и стал больно щипать напряженные мышцы торса и кусаться затупленными клыками, отчего бордовый Юра фальцетом воскликнул и скатился на пол, кое-как успев подхватить за бока Глеба, чтобы тот не рухнул с ним.       Хотя на часах только-только пробило пять утра, а за окном накрапывал утренний дождик, когда совсем недавно туман стал рассеиваться.       В ванне пришлось включить свет из-за отсутствия окон. Вещи Глеба висели на веревках и, сразу видно, до сих пор мокрые. Юра притронулся к шифоновым рукавам рубашки, убирав чей-то светлый длинный волос, а потом пощупал остальную одежду, чуть нахмурившись. Придется что-то придумать, но хозяин вещей сегодня их не получит однозначно. Он вошел в спальню, потянув трико, когда Глеб надел предложенные тапочки, придерживая одеяло, закутавшись в нем до груди, словно другой не целовал ему стопу пару минут назад.       — Ничего не высохло, — он сел рядом, даже плюхнулся, отчего матрац жалобно заскрипел под весом. — Пока что могу предложить тебе джинсы и ремень.       — Хочешь, чтобы я подождал, пока все высохнет?       — Не то чтобы. Но я не пущу тебя в такой холод в сырой одежде. Ты свой бумажник забыл в офисе, а у меня пока что нет денег на такси, — он вздернул брови наверх и улыбнулся. — Но у меня есть пальто и старые кроссовки.       — Звучит многообещающе, — усмехнулся Глеб.       Через голову надел найденную в шкафу белую футболку, что висела на нем как на вешалке. А джинсы даже с ремнем иногда сползали, какие постоянно поправлял, стоя рядом с Юрой на кухне.       Он втягивал аппетитный запах смешанный с дольками сосисок и кусочками хлеба яиц, которые лишний раз тормошил лопаточкой бета. Ему нравилось, как Юрий готовит. Это напоминает по вкусу бабушкины рецепты и тот странный вкус подсолнечного масла в яичнице. Он часто вспоминал молочный суп с вермишелью и пельмени с соусом в забытом детстве. Бабушка ими всегда пахла. Это был единственный человек из родственников, что любил его и принимал любым, так что такие неосознанные сравнения в голове давали сердцу искренние сигналы доверия к мужчине, стоящему рядом. Он невольно заурчал, заполняя кухню приятными нотками кофеина, но Юра уже не обращал на это особого внимания, как делал в первый раз.       — Какие у тебя планы на сегодня?       — У-у-у, работать буду, а на меня коллеги дышать перегаром, — посмеялся под нос Юрий, а потом выключил конфорку. — В принципе ничего интересного. А ты?       — Надо разобраться с кое-какими конкурентами, — Глеб потупил взгляд, когда Юра поднял бровь, развернувшись к нему. Он спрятал руки за спиной и слегка поднял уголок губы, смутившись. — Ты бы видел финансовый отчет! Нужно разработать план по усовершенствованию производства продукта и снижению финансовых трат. Придется воспользоваться аудитом.       — А-а! — воскликнул тот, несильно ударив себя по лбу, и альфа расслабил плечи. — Я-то подумал, что ты в прямом смысле. Ну… Насмотрелся западных сериалов, знаешь ли. Не обращай внимания.       Глеб чуть покраснел, когда тот повернулся обратно, кривя губами.       Он налил кипяток из чайника в кружки, поднимая густой пар. А потом поставил на деревянную доску горячую сковородку на стол, где сразу же зашуршала смещенная под тяжестью клеенка с красивыми фруктами, а потом поставил сахарницу, когда альфа принес кружки.       — Ой, чуть не забыл, — начал Юрий, заставляя Глеба оторваться от телевизора, где показывали прогноз погоды и всякий бред в утренних новостях со слоганом, запавшим в голову: «Не проспите главное». — Я еще сегодня пойду на встречу анонимных алкоголиков перед сменой. Хорошо, что там будут знакомые лица. Мне было бы неловко, если бы я там никого не знал.       Глеб задумчиво пережевывал пищу, опустив глаза на сковородку, блестящую маслом, а потом прижал брови, возвращаясь к соседнему лицу, застыв так, словно бета сказал что-то странное. Юра поднес кружку к губам, тогда и заметил настойчивый и вопросительный взгляд собеседника:       — Что такое?       — Я… — начал тот, а потом вдруг замолчал, мельком поджав плечами, стоило Юре вскинуть бровями, морща лоб. Глеб и не знал, что нужно в таком случае сказать, отчего он вздохнул. — Не знаю. Сложно составить целое предложение.       — Мхмх, — невольно посмеялся бета, пытаясь справиться с не вовремя вылезающей улыбкой, только сморщенный подбородок и кривая полоска губ выдавала его с потрохами, принуждая и того разгладить испарину на переносице. — Ну, скажи, как можешь, а постараюсь понять тебя.       — Тогда… То, что я поставил это условие насчет твоего алкоголизма, — серые глаза взволнованно поднялись на него, только не нашли недовольства, лишь беззаботность. Пальцы обжигались о поверхность кружки, но Глеб не спешил их убирать, чуть наклонив голову, — это не слишком ли я… Давлю на тебя и пытаюсь… Ну, знаешь… Контролирую, может быть? Пытаюсь как-то поменять?       — А, так ты про это. Нет-нет, — он замахал ладонью, откинувшись на стульчик. — Не стоит даже подпускать такие мысли, Глеб.       — Наверное, ты прав.       — Ага, вот именно. Ты изначально не знал про это, поэтому нормально, что ты не сразу мне сказал о том, что не приемлешь такое поведение.       Глеб хотел закончить этот диалог, однако Юрий продолжил дальше раздумывать. Возможно, ему самому необходимо обварить эту тему, чтобы быть уверенным. Это важно, поэтому он просто продолжал его слушать, попивая горячий чай.       — Я знаю, как со стороны все это выглядит, так что я понимаю тебя. Это нормально, что ты не хочешь строить отношения с пьющим, уж тем более у тебя скоро будут дети. Даже если я не буду принимать участие в воспитании, то я все равно как-то буду влиять и на тебя, и на них. Я бы не хотел, чтобы это было таковым. Я… Я, вообще, рад, что я смог рассказать тебе о моей проблеме. И я так рад, что ты отреагировал на это так, как необходимо на самом деле.       — Правда?       — Да! Я очень счастлив, что ты дал мне шанс. И я не хочу его упустить. Может, я не сразу смогу так просто взять и перестать пить. Я не утверждаю, что не смогу вдруг сорваться, я не хочу давать ложные надежды. Но я стараюсь. И… Спасибо, что ты подтолкнул меня. Остальное – на мне. Не беспокойся, я буду прилагать все свои силы.       — Ради себя? — уточнил Глеб.       Юра сжал ткань конца футболки и, покраснев, закивал:       — Да. Ради себя, — он серьезно нахмурился, отчего альфа подумал, что тот скажет что-то еще, но Юрий лишь стал уплетать остатки яичницы, заглатывая так много, что попросту не помещалось в рот. А ресницы быстро-быстро шлепались друг о друга, явно намекая, что тот пытается не расплакаться.       Альфа мягко улыбнулся, опустив глаза, слушая почти неслышимое чавканье и упертое шмыганье рядом. Для Юры это казалось слишком трудными и огромными переменами в жизни, от которых ему становилось страшно. И, возможно, Глеб даже понимал, каково тому приходится. И он готов помочь, если Юрию понадобится поддержка в этом нелегком пути.       Он потянулся к нему, опираясь ладонями о стол, нежно поцеловав в горячую щеку.       Когда Юре позвонили, тот заплетал Глебу несколько дракончиков, заверив, что за почти два месяца попыток делать разные прически для сестры стал профессионалом по косичкам. Альфа иногда жмурился, когда бета слишком дергал пряди, да виду не подавал, что это крайне болезненная процедура. Однако его волосы проходили и не такую подготовку, когда Николаю исполнилось три года.       Юра потянулся к телефону, принял вызов и зажал между плечом и щекой, продолжая уже пятого дракончика. На первых парах голос его оставался веселым, но после Юрий чуть нахмурился после громкого ответа из динамика. Он тихо чертыхнулся. Глеб вздернул голову наверх, когда тот встрепенулся:       — Блин, ладно, сейчас спущусь! — он положил телефон на стол и потрепал за плечи, словно альфа должен ответить на несуществующий вопрос. — Куда мне тебя деть?!       — А что случилось? — решил уточнить, хотя его до сих пор потряхивало в разные стороны. Он поднял высоко брови, мягко улыбнувшись кончиками губ, когда Юрий присел на корточки возле него, обнимая за бедра с таким молящим взглядом. — Кто звонил-то?       — Бабуля, — страдальчески захныкал Юра. — Они с Миланой должны были поехать к тете Свете в больницу, но она решила сначала заехать ко мне. Хочет посмотреть, где я буду жить. И я не могу допустить, чтобы она тебя увидела. Бабуля подозревает, что я нетрадиционной ориентации еще тогда, когда я перестал мутить с девушкой из колледжа. А если она увидит тебя, между прочим, в моей одежде – точно убедится в этом.       — Это плохо?       — Очень! Когда я оформлял опекунство над Миланой, бабуля поставила условие, что Милана должна расти… В «нормальной» семье. Она достаточно консервативный человек, поэтому я верю, что она может отдать Милану сестре. Это будет печально.       — Да, ты прав, — он задумчиво прикрыл глаза, а потом посмотрел на него, когда тот рванул в прихожую и стал надевать в спешке куртку, попутно завязывая шнурки на кроссовках. — Но не думаю, что мой внешний вид и твоя одежда на мне могут послужить каким-то доказательством. Все будет в порядке, Юрий.       Но бета как-то не особо впечатлялся обещаниями и недоверчиво поджал губы, и Глеб моментально вспомнил словосочетание, что обычно использует сын, когда заверял о чем-то:       — Не парься над этим.       Тот застыл, приоткрыв дверь, и надул щеки, успев задержать дыхание, чтобы не прыснуть. Альфа стыдливо замялся, прикрыв ладонью рот, тут же покраснев. Это и правда звучало смешно и непривычно с его уст. Возможно, такие словечки резонировали слух?       — Ох, все нормально, просто я не ожидал, — Юра все же кивнул. — Я скоро.       Через пару минут первая влетела в квартиру Милана, ощерив щербинку между зубов. Ее глаза светились от радости, однако, увидев сидящего за столом альфу, пьющего еще одну кружку чая, она стушевалась и осталась стоять в проеме. И Юрий с тяжелой сумкой наперевес чуть ли не споткнулся о нее, заставляя забежать на кухню. Глеб вежливо помахал ей рукой, отчего она вся покраснела и вцепилась в бедра Юры, когда тот снимал обувь.       — Не мешайся, малявка, — он одной рукой отпихнул ее от себя, и Милана снова вытаращила на гостя миловидные глазки, да и снова врезалась и чуть ли не повисла на брате, закрывая красное лицо, тыкаясь холодным носиком. — Ой, сама на лестничной площадке жужжала о том, что хочешь с ним поздороваться, а теперь даже в сторону в его не смотришь.       Глеб хихикнул в ладонь. Маленькая бета только глянула на него одним глазком, а потом отвернулась, сильнее стягивая ткань трико в маленьких ладошках.       Дверь закрылась за предполагаемой бабушкой, что сразу же уставилась на незнакомое лицо. Внимательно оглядела, а если бы могла, с макушки до пят проанализировала. Альфа слегка растерялся.       — Здравствуйте, — вдруг произнесла она, когда Юрий все же прошел в комнату вместе с повисшей на его ноге Миланой, что не хотела слезать, пока тот с трудом не посадил ее на стульчик. — А вы, молодой человек, кем будете Юрочке?       — Друг мой, — помогая снять тулуп бабушке, вместо него ответил Юра, а потом повесил на уже переполненные крючки на стене. Женщина села напротив гостя, все еще пристально разглядывая. — Бабуль, дыру в нем проделаешь, че глаза выпучила-то?       Бабушка пихнула его в поясницу, а тот не подал виду, начиная выкладывать из сумки разные пожитки: маринованные огурцы и помидоры, квашеную капусту и варенья – все, что нашлось в доме для внуков.       — Я твоих всех друзей знаю. Со средней школы еще, — начала та, и Юрий замешкался, чуть ли не уронив варенье из кабачков. — А вас что-то я не припоминаю.       — Я недавно заменил пост начальника на Юриной работе, — спокойно ответил Глеб.       — О как, — она прищурила глазки, возле которых прибавилось старческих морщин. — А на голове у вас что такое?       Милана подскочила на месте, сев на обивке стульчика коленями, чтобы быть на одном уровне глаз с остальными людьми:       — Это Юрины попытки быть парикмахером! Правда ведь? — воскликнула маленькая бета, явно нуждаясь во внимании гостя, и тот улыбнулся ей, кивая головой. — Он мне такие же вчера сделал, — она поджала губы, а потом чуть тише добавила. — А можно мне исправить их?..       — Конечно, — согласился альфа, распуская достаточно туго натянутые плетения. Милана показала язык брату, пока Глеб не видел, из-за чего Юра только закатил глаза. — Как твои дела в школе? Юрий рассказывал, что ты заняла второе место в художественном конкурсе.       Бабушка странно покосилась на гостя, из-за которого не особо говорящая про учебные успехи внучка без умолку стала говорить ему про это. Милана рассказывала ему все, что приходило в голову, все события, что произошли за несколько дней, потом, закончив заплетать косички, начала чесать языком о своей подружке и то, что мама этой девочки приглашала ее и Юру на ночевку. Глеб приподнял брови, когда Юрий поежился.       — Ай-яй, что ты все рассказываешь-то? — развернувшись к ним, громко процедил бета, положив на маленькую голову сестры большую для нее ладонь, начиная ворошить все волосы, отчего та недовольно нахмурилась, пытаясь вырваться. — Болтушка!       Милана, надув красные щеки, пихнула его кулаком, и стоило Юре насмешливо хмыкнуть, она слезла со стула и попыталась сдвинуть с места тяжелую тушу, да только вытолкать из кухни надоедливого брата не смогла, хотя и пыталась со всех сил. Даже запыхтела, сдвинув лишь на пару сантиметров. Да и то потому, что бабушка хлопнула его спине, чтобы больше не доставал Милану.       Высоко на небе ослепляло лучами игривое солнце только что проснувшихся людей, что брели на работу или по неотложным делам. Холодно; выпавшая роса ранним утром уже замерзла в этом дождливом и холодном городе. Пар из рта и ноздрей при сильном вдохе – одно из самых частых явлений и в последние дни мая.       Юрий подул на замерзающие кончики пальцев, накинув капюшон толстовки, оттягивая на ладони рукава. Он переступал с ноги на ногу, коря себя за то, что решил не надевать и пальто. К сожалению, быстро выйти во двор и попрощаться с Глебом не вышло, ведь с ними увязалась Милана, что никак не хотела прощаться с альфой, продолжая держать его за руку и что-то увлеченно щебетать.       Юра шмыгнул покрасневшим носом, перестав ерзать на одном месте. Милане однозначно не хватало родительской фигуры еще тогда, когда не наступила кризисная ситуация. Конечно, он мало что знает о жизни сестры, почти не бывая «дома» с тех пор, как стал совершеннолетним. Он видел ее пару раз до случившегося с долгами. Сначала навестил мачеху в больнице, когда Милане в животе матери стукнул почти девятый месяц, потом один годик, три года, шесть лет, подарив ей пижаму на вырост, стоял на линейке вместо ее родителей и пару раз забирал из начальной школы. Так или иначе Юрий не особо общался с ней, просто приходил при приглашении или по просьбе тети Светы. Однако он полностью уверен, что отец вряд ли как-то взаимодействовал с ней. Хотя бы не смогла увидеть то, что вытворяло это чудовище в детские годы Юры, ведь бабушка грозилась лишить его родительских прав.       Может, поэтому Милана так не хотела отпускать совершенно чужого мужчину, что просто выслушивал ее детский лепет и интересовался минимальными вещами. И Юрий ее отлично понимает. Ему бы тоже хотелось, чтобы кто-то выслушивал его и интересовался мелочами. Но также он понимал, что искать в Глебе то, что он не мог получить в детстве – нехорошо. Искать одобрения, искать внимание, ждать похвалы от любого действия, что должно быть автоматическим во взрослой жизни. Юра всю жизнь ищет кого-то, кто возьмет за него ответственность перед каждой проблемой, кто станет удовлетворять прихоти и скажет как правильно делать. Может, это и есть то, что ему мешает чувствовать себя собой? Из-за чего он чувствует, что будет больнее, если с кем-то сблизиться? То, что не дает ему проводить время с настоящим собой, а не делать из себя глупого и неумелого ребенка?       Может быть, ему понадобится больше времени на осознание, ведь сейчас понятия размыты, а тревога не давала прийти к чему-то. К чему-то простому, что лежало на поверхности.       Его кто-то потянул за рукав. Юрий встретился с медовым взглядом, а маленькие ручки продолжали тянуть его куда-то, так что он пошел. Милана сразу же улыбнулась, обернувшись к Глебу, заставляя подходить к нему все ближе и ближе. Юра сконфузился, когда выровнялись с ним, и маленькая бета крепко схватила теплую руку альфы. Они шли вместе к выходу из двора, потому что Милана захотела проводить гостя до первого перекрестка.       Точно.       О чем думал Юра, когда оформлял опекунство? У него нет никакого опыта взаимодействия с детьми, нет никаких качеств хорошего брата и опекуна для того, чтобы быть хорошим примером для ребенка. Он лишь не хотел сестре такой же жизни, как у него. Однако разве сейчас она лучше? Юрий не уделял ей никакого внимания, почти не интересовался ее жизнью, увлечениями или делами в школе. Игнорировал пропуски и хамское поведение с учителями. Он сидел с ней за урокам, только не давал ей суть решения, не объяснял ошибки. Он не разговаривал с ней почти что ни о чем, что могло бы дать ей почувствовать, что она по-настоящему дома. Он ничего не может ей дать.       У него у самого ничего нет.       У него нет примера родителя, который бы любил его на самом деле, чтобы знать, как любить самому.       Он вырос там, где никому нет до него дела. Там, где никто не в ответе за тебя, где нет своего места, нет своих ценностей, нет желаний. У Юры их попросту нет. Нет увлечений, предпочтений, способностей, желаний двигаться вперед, нет мечтаний, целей или хотя бы причин вставать по утрам. Его жизнь монотонна, никаких новшеств. Всего лишь привычки. Он рос там, где поощрения и наказания не имели четкого обоснования. Наказан, потому что попался под горячую руку, поощрен, потому что сдачу с магазина дали конфетами. Никто не интересовался его успехами, прогулами, двойками и редкими достижениями. Никто не интересовался его желаниями и потребностями. У него они быстро стали стандартными: хочу есть или спать. «Вырос не по годам» – не хотел ничего из детских капризов, ведь попросту отсутствовал интерес ко всему.       Его жизнь – сплошное выживание. Надо вести себя хорошо, чтобы не заставили стоять на горохе; надо убежать из дома до того, как придет отец; надо упорно трудиться в поле, чтобы тебе дали поесть. Надо, надо, надо. У него просто не оставалось времени на что-то, что хотелось. Он полностью потерял смысл в нужде чего-то. Оставалось только что-то пустое, что говорило ему о недостаточности, что бы он не делал. Это медленно съедало его. Ответственность на плечах стало угрызением. Он так хотел избавиться от всего, что окружало в жизни, и перестать чувствовать хоть что-то, что могло порадовать его. Осталось только чувство долга, без которого больше невозможно дышать.       — Юрий? — кто-то позвал его, а в голове один туман, плавно уходящий восвояси. Юра задрал подбородок, чтобы посмотреть в серые обеспокоенные глаза. Неужели и Глеб становился попыткой почувствовать себя более свободно? Это не доверие, а просто попытка подменить в голове то, что произошло не так, как внутреннему ребенку хотелось. Юрий нахмурился, часто заморгал, сжимая кулаки до ощутимой неприятности в замерших фалангах. — Ты в порядке?       — Да, просто задумался, — он широко улыбнулся. — Всего лишь задумался.       Он слышал периодический писк аппарата, что показывал, как ровно и спокойно бьется чужое сердце.       Голубые глаза широко открыты, заставляя рыжие брови подняться вверх, неприятно смещая надежно надетую медицинскую шапочку, что уже оставила красный след на лбу. Маска обжигала от собственного сиплого дыхания. Капелька горячего пота сползла по виску, когда по спине прошиб липкий и холодный, скручивал на коже ткань одежд под халатом. Он начал дышать шумно носом, боясь опалить сухие губы сильнее. В глотке встал растущий с шипами ком, так высоко расположенный, что глотать невольно накопившуюся слюну практически не предстояло возможности.       В подвале ужасный холод, но ему казалось, что он горит в своих переживаниях ярким пламенем.       Его руки дрожали, с трудом натягивая стерильные перчатки. Они липли к голой влажной коже, так мерзко обтягивая ее, словно впиваясь, оставаясь где-то под коркой. Перед глазами все расплывалось, а светлые ресницы собирались вместе под накатывающей влагой в уголках. Белки красные от лопнувших капилляров из-за папиных экспериментов над ним. Болят от любого лучика света, только веки все не закрывались, боясь вновь вернуться в темноту. Все тело покрывалось мурашками каждый раз, когда где-то в черном углу капала вода в подвальном помещении больницы.       Руки потрепали его по плечам, так невыносимо задерживаясь, крепче захватывая всю его вольность, бегло постукивая пальцами в таких же перчатках. Мужчина рядом казался совсем незнакомым, но давно умерший взгляд зеленых глаз старательно напоминал, кто стоял сзади него и с поддельной улыбкой пытался успокоить бушевавшее сердце. Папа вызывал неподдельных страх, скручивал все органы в кашу, так больно, будто бы иглы шприцов снова блестели под светом над его венами. Он задрожал сильнее, вспоминая последние судороги и никак не останавливающуюся пену из рта, что смешивалась с рвотой от препаратов.       Федор ссутулил плечи, когда Виталий встал напротив. Между ними на металлической кушетке под наркозом лежал человек. Он не помнил, какого пола или как выглядит в данный момент пострадавший, но знал точно, что сердце, так страшно пиликающее в ушах, скоро будет биться в специальном отделе со льдом, а после станет сердцем какого-то другого человека.       Виталий натянул маску на нос и вытащил все инструменты, поблескивающие под ярким светом, нависшей над ними лампы. Бедра странно покалывало, стоило тому протянуть ему скальпель. Держать скальпель куда сложнее, чем просто смотреть на него. Федор не чувствовал ног, а дрожь становилась сильнее.       Он громко сглотнул, прикрывая слезящиеся глаза.       Покрывало, накинутое на лежащего, с прорезом открывало вид на живот. Федор сузил зрачки, неотрывно наблюдая, как Виталий выводил пунктиром линию маркером над предполагаемой печенью.       — Сначала мы извлечем печень, — беззаботно начал говорить омега, закрыв колпачком маркер, а слова в почти пустом подвале разлетелись эхом, так давящего на воспаленные ужасом мозги. Федор чувствовал улыбку отца, хотя в глазах все так же отражалось безучастие. — Я не буду злиться, если ты ошибешься где-то. Для моего умного сына мне ничего не жалко.       Федор опустил взор на чье-то тело, слыша гул в тишине. Он взял скальпель так, как его учили, безвольно коснувшись концом первой черточки. Страх расползался красными пятнами на щеках. Казалось, все легкие стали в одно мгновение пустыми.       — Молодец, — похвалил его Виталий, когда первая капля жидкости появилась, стоило чуточку надавить. — Продолжай, Кир. Не бойся, надави чуть сильнее.       По спине спустилась капля раскаленного пота, останавливаясь на крестце. Лоб взмок, щипля уголки глаз, а дыхание превратилось в тяжелый хрип. Грудь тяжело поднималась, стоило смотреть в разрез. Кровь на его пальцах заставляла весь живот скрутился в мелкую трубочку, вызывая неприятную желчь в глотке. Все силуэты двоились, а свет лампы отражалась вспышки бликов. Вместо голоса появилось отдаленное многоголосье, то превращаясь в гул, то в раздражающий шум.       — Смотри, как хорошо ты сделал разрез, — продолжал тот. Слова находились возле, но точно не в голове. Рассудок медленно подменял картины, скальпель менялся на кухонный нож, что отчим недавно хорошо поточил. А кровь незнакомого на ладонях стала кровью, что пахла сиренью. — Теперь я помогу тебе, внимательно следи за моими движениями. Ты продолжишь мое дело, Кир. Так что ты должен оставаться самым лучшим.       Федор тяжело кивнул, вернув скальпель папе, но вместо того, чтобы взять его, Виталий грубо схватил за запястье, заставляя раскрыть от страха яркие голубые глаза. Все зашаталось и заскрежетало, стены заплясали, ходили ходуном, а пальцы врывались в кожу до костей. Он слышал только испуганное дыхание.       — Сегодня мне нужно, чтобы ты зашел ко мне. Постарайся не есть ничего, я буду пробовать новую дозировку «Бабочки», — пальцы болезненно сжимались, лопая все вены и капилляры, вынуждая согласиться. Виталий наклонил голову, щурясь. — Не смотри так. Я делаю все, чтобы ты не чувствовал себя одиноко.       Кирилл зажмурился, мотая головой, пытаясь выскользнуть из хватки, да никак не мог, хотя подвал сменялся на глубокую темноту, проскальзывая под ногами. Он снова в воде. Невозможно холодная, заставляющая даже кости замерзнуть. Маленькое тело слишком слабое, чтобы пытаться выбраться самому. Может, он так и умер там? Ничего никогда не поможет вернуться. Этот страх. Холодно. Точки на руках болят до сих пор, хотя столько лет прошло. А дно все ближе тянется к нему или это он слишком долго тонет. Кир прикрыл лицо белыми болезненными руками, потому что не мог закрыть глаза, боясь упасть окончательно.       И никто не сможет помочь.       Темно, но глаза привыкли к такому. Просыпаться окруженным лишь мглой и сыростью. На кисти отчетливый отпечаток его же пальцев, начиная наливаться кровью, журча так странно. Кирилл тяжело вдохнул теплый воздух сквозь гной пореза, сворачиваясь в клубок на холодных по краям простынях.       Сердце стучало давлением в висках, а мокрые глаза все слезились, капая по лицу, скатываясь по кончику носа, стоило подняться. Больно по всему телу от голода и немощности. Все раны и вывихи жгло и выворачивало наизнанку, как мучило бы от кислоты. Голые плечи окружила прохлада, покрывая мурашками, выделяя сильнее тонкие капилляры. Он захныкал, цепляясь за кожу, что так легко подавалась под кривыми ногтями, оставаясь кровавыми полосками.       Кирилл кое-как встал, не ощущая себя полноценно живым, а дикий голод отдавал в горле вкус мерзкой тошноты. Он не помнил, когда ел в последний раз, не выворачиваясь от мерзких ощущений крысиной отравы после. Ему казалось, что все шаталось и кричали углы темной комнаты. Упал на колени, пытаясь найти что-то, что станет опорой, а все равно перед глазами весенний лед. Ломкий и талый, вбирал голые фаланги пальцев в паркет.       Кто-то опустился на колено перед ним, заставляя задрать голову наверх, чтобы увидеть мутное лицо, а голос не слышен. Кто-то вытер платком ему слезы, что-то шепча, давая подняться. Лицо расплывалось, как бы он не пытался увидеть знакомые черты. А голос не имел ничего. Ни слов, ни интонаций, просто существовал возле чем-то обеспокоенным. Руки теплые и сухие обняли бледные, согревая изнутри, только Кир ничего не чувствовал, безучастно смотря прямо в серые глаза, ощущая от истощенного физического состояния галлюцинации, не обращая внимания на то, что говорил Глеб, что старался уложить обратно в кровать.       Он сел рядом, укрыв его одеялом, чтобы слабый организм не простыл. Глеб слегка улыбнулся концами сомкнутых губ, старательно держа глаза открытыми, словно стоит моргнуть, как от Кира и след простынет. Тот смотрел на него без капли трезвости во взгляде. Альфа убрал влажную челку со лба, осторожно дотрагиваясь до горячей щеки. Кирилл дрожал, открыв изуродованные губы с легкой одышкой. Глеб нахмурился, крепче взяв за безвольную белую кисть, ощущая, насколько холодная и болезненная выдалась для его единственного друга жизнь.       Шел грибной дождь, шумя по стеклам. Лучи, выглянувшего солнца из-за высоких зданий вдалеке, заходили в малоосвещенную комнату.       Глаза открыты уже примерно час, а сил, чтобы встать в выходной, не нашлось еще со вчера. Саша уснул в одежде, хотя и некомфортные складки джинс щипали кожу на обратной стороне колен, когда поджимал ноги ближе к груди, чтобы в клубочке согреться. Утренняя усталость сменилась на пульсирование в висках и неприятному ощущению во рту. Пальцы теребили сальные кудряшки, а темнота уставилась на одинокую лампочку, возле которой поселился паучок, делающий тонкую паутину, а в мыслях вовсе не присутствовала надобность убрать ее.       Под одеялом жарко, только скинуть его с себя не хотелось. Саша не мог встать с кровати, хотя вчера не чувствовал себя таким немощным. Совсем нет сил. Хотел, но тело не могло подняться. Неужели конечности так тяжелы? Действия лекарств прошло быстро. Желал еще немного почувствовать себя дееспособным хотя бы на пару минут, но Варвара выкинула все таблетки и унесла пакет, когда ушла на смену. Не то чтобы Саша полез бы в мусорную корзину ради них. Наверное, альфа знала о нем немного больше, чем сам осведомлен о себе. Раз она уверена, что это не остановит, то пусть будет так.       Варвара хотела остаться и попросить отгул, чтобы не оставлять его одного на сегодня, только Саша не нуждался в чьем-то присутствии рядом. Однако он все еще не понимал, что хотел на самом деле.       Варвара легко могла уйти от него. Она встречалась с классными девчонками, из-за которых Саша жалел, что родился геем. Многие из них предлагали ей съехаться, снимать квартиру самим или переехать в их жилье. Но Варя все оставалась с ним. У нее много возможностей арендовать нормальную квартиру или по крайней мере комнату с кем-то получше, чем ее нынешний сожитель. Саша же просто не мог покинуть место, в котором живет около шестнадцати лет. Нет, не потому, что оно кажется ему родным или многое связано с ним, а потому, что после случившегося в двадцать пять у него есть специальные время и маршруты. Нужда – если дверь на кухню открыта – видеть напротив дверь ванной комнаты. Тот день в воспоминаниях и снах. Тот день необходимо вспоминать и видеть. Только ощутив все снова на себе, он может быть спокойным. Ему нужно помнить. Не смотря на то, что все в квартире поменялось с того дня, а вещи выброшены вплоть до резинки и цепочки. Ему нужно чувствовать все это из раза в раз, ощущать чужие касания и страх. Он больше не может без этого. А теперь ему необходим звук капель из крана и запах дешевого мыла.       Конечно, странно все это. Многие не хотят вспоминать изменившие их жизни моменты, но почему ему так хотелось постоянно возвращаться в ситуации опасности. Быть в опасности, когда сердце чертовски стучит, а из носа капает кровь. Почему ему так хочется мимолетного страха, всегда ощущать себя не в безопасности. И чувствовать, как кто-то все время преследует его по вечерам. Неужели так он чувствует себя чуть более живым, чем на самом деле?       Он никогда не ощущал такую безнадежную пустоту внутри себя, такую немощность, от которой способен только накручивать на палец волосы и снова отпускать, прикрыв устало глаза. Неужели он утомился лишь потому, что лежит на кровати и смотрит в потолок? Или это все из-за того, что всю ночь снился один и тот же кошмар, чувствовалась такая же боль, что вынесло тело в тот день на работе. Хотя, наверное, это все из-за клинической смерти. Это все же огромный шок для органов.       Возможно, горячий душ поможет ему собраться?       Кафель в ванной чрезмерно холодный, пальцы сжались, пытаясь согреться или найти хоть что-то теплое. Комната странно огромная, Саша бы сказал, что ужасно большая для него, есть куда деть себя в уголке в четырех стенах, только вот все еще стоял в проеме, боясь шагнуть. Несмотря на то, что здесь больше нет следов чужих людей и то, что плавало в воздухе, постоянно оседая в голове — он не мог сделать шаг вперед.       Ему снова страшно.       Возможно, идея переехать куда-то, где эта боязнь собственной квартиры не затронет больше никогда, ныне не казалась маниакальной нуждой при гипомании, что в последнее время оставалась самым редким эпизодом, длящимся все-то от пары дней до несколько недель. Уверенность в себе, прилив сил и бесконечные желания – все меньше и меньше посещали его. Но даже так он успевал много всего сделать, потом жалея за необдуманность и краснея за наивность из-за слишком наивной позиции на мир.       Горячая вода в первые секунды беспощадно жгла кожу, но Саша не спешил менять температуру, покрываясь гусиной кожей, морщась и скомкиваясь в себе плотнее. Становился все меньше и меньше, пока стал незначительным, что даже не чувствовал того ужасного жара, накрывшего мокрым покрывалом голую кожу. Он стоял и не смел двинуться, плотно закрыв глаза, хоть и видел, как солнечные лучи заходят в комнату. Теперь навсегда дрожащие руки запутывались в обвисших кудрях, затягивая их назад, убирая волоски с лица, открывая его для струй душа.       В последнее время он хотел сменить работу, как с маршрутом по дороге домой. Однако он уже не раз ощущал на себе неправильные решения, которые попросту не помогают обрести покой, закончив с вечным беспокойством. Он не может направить мысли в нужное направление, чтобы не думать о тех двух днях, о тех моментах, избавиться от вечного переживания событий снова и снова во снах. Это можно сравнить с безрассудным безумством, только сейчас определиться не предстоит возможности.       Отпустить. Вот, что твердят похожие на него люди. Разве это так легко? Его жизнь раскололась на несколько частей, он совершенно изменился, пытаясь спасти остатки былого «я». От отрицания до принятия многое придется пройти. Пройти одному, ведь лишь он способен вытянуть себя из этой ситуации. Нельзя надеяться на разные способы избегания проблем, нужно взять себя в руки. А он не может пройти и шага. Он не пытался. Нет, он попросту не может принять и отпустить. Слишком тяжело, слишком терзает, слишком больно.       Он спрятался в уголке комнаты, как делал раньше, когда пьяная мать пугала его в пустом доме. Только он не закрывался на щеколду, чтобы та не смогла войти. Теперь объект его страха не вне его комнаты, а внутри него самого. От чего не спрячешься самостоятельно, как бы не хотелось. Сколько бы ты не бежал, оно все равно настигнет.       Он пытается убежать, делая из себя «другого» человека, однако проблема в том, что Саша давно не являлся собой. Ему нет двадцати пяти, когда в жизни нет перечеркнутых родственников и необдуманно названного родным обманщика, нет на плечах несколько жизней и нет грязи в душе. Его, что пару недель просто поссорился из-за пролитого кофе, не предвещая беды, тоже нет. Боль от тех двух дней засела в сердце.       Бояться мужчин до дрожи и любить их – он мог делать это. Хотеть быть любимым и надеяться на пустые чувства – он мог делать это. Желать спокойной жизни и через десять шагов оглядываться – он мог делать это. Делать это бесконечно, попав в капкан, лишь подозревая о боли в кровоточащей ноге.       Расческа, которой не пользовался слишком долгое время, дергала колтуны, собирая на зубчики множество запутавшихся волос. Он давно не заботился о себе, потому что не видел смысла любить себя, видя в себе что-то мерзкое, напоминавшее о бесполезности и беспомощности. Он распутывал клочки волос в кудрях, намазал бальзамом трескавшиеся губы и наконец-то почистил зубы после стольких чувств ненужности к себе.       Саша кротко улыбнулся, смотря на человека в отражении, с которым хотел помириться, обещая ему уделять больше времени и любить.       Кир тяжело выдохнул, ощущая быстрый упадок сил, поднявшись с дивана, когда все же смог аккуратно уложить женщину без сознания. Он развернулся к Светлане, ощутив минутную слабость во всем измученном теле, опираясь о колени. Дышать носом сложно, а каждый раз, когда моргал, на пару секунд проваливался в темноту.       Кирилл стал неожиданным гостем в выходной день, так что она не смогла ни позвать на помощь, ни убежать самой. Он легко оглушил ее, осталось только найти изоленту или скотч, чтобы связать ноги и руки. Такой визит к людям из ряда многих привычек, что сформировались, как только попал не в те руки. В ящиках столешниц ничего не нашел, только острые ножницы и пару заточенных ножей, он выложил их на стол, а потом осекся.       В другой комнате послышались чьи-то шаги.       Вот несчастье, не знал, что здесь найдется пару любопытных глаз. Кир сжал кулаки, перемахнул пару метров и вышел из кухни, сразу же найдя источник шума. Маленькая девочка вдруг остановилась, увидев чужого человека. Держа в крохотных руках плюшевую игрушку зайца, испуганно раскрыла ярко-голубые глаза, осела на полу от неожиданности, смотря на Кирилла, что наклонил голову, раздумывая над следующими действиями.       Он, прикрыв дверь, тяжело вздохнул, почесав расчесанную в кровь кожицу возле лопнувшего волдыря, а потом плавно подошел к ребенку, переступая так, чтобы сильнее не напугать. Он постарался мило улыбнуться, сев на колени возле девочки. Она сжала лапки игрушки крепче, нахмурившись. Явно незнакомое лицо не внушало доверия. Кир привык работать с неожиданными детьми конкурентов, когда вычищал комнаты от следов преступления.       — Привет, — нежно прошептал Кир, а ямочки на щеках становились сильнее. Он протянул ей тонкие дрожащие пальцы, и только когда они оказались на детских плечах, оказались странно теплыми. Большие глазки блеснули, стоило тому так быстро поменяться. Его улыбка стала нежной, приветливой и такой располагающей. Страшный шрам теперь не пугал. В голубой радужке теплилась некая доброта, заставляющая опустить лапки зайца. — Мы с твоей мамой должны поговорить, не хочешь поиграть на улице?       — А кто вы?       — Ох, а она тебе не сказала о том, что я приду сегодня? Я друг твоей мамы на работе. Мне зовут Федор, а тебя?       — Маша. А… А что с вашим лицом? — любопытно спросила она, прижав зайца к груди. — Мама обещала вам помочь?       — Да. Твоя мама добрый человек.       Кирилл вопросительно оглядел ее, чуть отстранившись, чтобы слишком не наседать. Теперь сидел на полу так же, как и девочка. Маша по-детски захлопала пушистыми ресницами и бесцеремонно указала на шрам от ожога:       — А это болит?       — Это? — его глаз посмотрел в сторону, где часть лица изувечена, и девочка кивнула. — Совсем капельку.       — Тогда, если я подую на ранку, у вас все пройдет! — она потянулась к его лицу, осторожно обняла скулы ручками и слегка подумала на особо большой волдырь, а потом стала дожидаться реакции дяди. Кирилл приподнял бровь, когда в груди застряло что-то тяжелое. Он тут же благодарно улыбнулся. — Мама всегда так делает, когда я падаю.       — Твоя мама заботливая.       — Моя мама лучшая! Она лечит людей и спасает их, — она гордо подняла нос, а потом все так же доверчиво смотрела на него. Кир почувствовал, как защипало уголки глаза, прищурив его, чтобы не сдать себя с потрохами. Он делает что-то неправильно, только вот что? Его не научили понимать себя, чтобы быть уверенным, о чем действительно говорило и нуждалось тело. Кир продолжал слушать, сам не заметив, как увлекся детским рассказом. — А еще мама обещала поиграть со мной, когда я проснусь.       — Давай я с тобой поиграю.       — А мама? — решилась уточнить девочка, вставая следом за незнакомым ей дядей. Кирилл помотал головой, не пуская на кухню, словно сам боялся повернуться обратно. Он не хотел увидеть, как настоящий блеск в голубых глазах тоже исчезнет, как когда-то исчез в его. — Почему мама не хочет поиграть с нами?       — Мама немного занята, — ласково ответил Кир, плавно выводя ее из комнаты в прихожую. Дальше от того, что будет делать. Будто бы сам хотел уйти и не вернуться, но он должен еще помочь Глебу с запутавшимся делом. — Мы сильно помешаем, если позовем ее.       — Хорошо! Мама злая, если я ей мешаю с работой. Как мы будем играть? — спросила она, заглядывая тому в глаз, не пугаясь шрамов.       — Сейчас ты выйдешь из дома во двор и спрячешься. Только прячься хорошо, — говорил условия бета, помогая ей надеть туфельки, — а я пойду искать тебя через минут пятнадцать. Но от двора сильно не уходи.       — Мама ждет обычно пять минут, — грустно заявила Маша, смотря на красивые бантики из шнурков, переступая с пяток на носки, когда Кир встал обратно. — Почему так долго ждать?       — Даю столько времени, чтобы ты успела хорошо спрятаться. Если я не смогу найти тебя, я подарю тебе любую игрушку, — он достал ей куртку, застегнул молнию и спрятал уши под шапкой. — Что тебе нравится? Барби?       Маша весело засмеялась, покраснев от смеха, и Кирилл ухмыльнулся:       — Мне нравится лего. Не люблю кукол.       — Лего? Конструктор, что ли? Тогда, если я проиграю, то куплю тебе самый большой набор, который ты захочешь.       У нее загорелись глаза, и Кирилл ощутил, как приятно теплела грудь только от живой радости в голубизне радужки. Ее глаза такие ясные и веселые. Такие, какие когда-то забрали у него. Маша даже начала прыгать на месте от счастья и не могла дождаться начала игры. Кир открыл ей дверь и сел на корточки, чтобы быть на одном уровне с девочкой.       — Будь осторожнее на лестнице, Мария, спускайся медленно.       Она кивнула, после чего Кирилл закрыл за ней вход обратно.       Тишина осела на плечи, стоило развернуться и пойти по скрипучему полу. Сердце стучало в груди с особым ритмом, когда ему становилось страшно или одиноко. Найденный скотч звучал в голове, липким слоем оставшись на нескольких пальцах, когда закрепил конечности к спинке и ножкам стульчика безвольного тела. Он сел рядом на соседний стульчик, начиная медленно ждать, облокотившись локтями о колени.       Пятнадцать минут мало. Категорически мало, только чтобы успеть избавиться от мертвого тела и улик. Он, конечно, исчезнет, как только найдет нужный ответ, как делал всегда. Он выполнял приказы так хорошо, что никто не мог поймать его, узнать его и обвинить хоть в одном преступлении из всех, что совершил за полвека. Трудных лет в жизни. Однако в планах уже ничего такого нет. Уйти, зная, что произойдет дальше, когда минуты закончаться, оставив навсегда холодными глаза, оставив непречисляемые проблемы, как однажды оставив их себе – кажется, теперь не может.       Сейчас это казалось излишним для его давно умершей совести, что никогда не подавала признаки жизни, как делала в эти секунды. Он не может оставить девочку без родного человека, как поступил самим собой.       Ладони все еще в крови, что не видно с чужих глаз, только он видел и скучал по запаху сирени.       Светлана что-то промычала, начиная рефлекторно дергаться, шумно выдохнув от боли. Она жмурилась, шевеля шеей, а когда раскрыла глаза, не стала кричать. Он скрыла страх в глубине, что так хорошо виднелось в дрожи. Кирилл тоже боялся в первый раз. Он выпрямился и облокотился о спинку, нахмурившись. О каком первом разе идет речь? Короткое и шумное воспоминание отозвалось болезненным скрипом в голове. Он жмурился от подходящей боли.       В первый раз, когда оказался прикованным перед затянувшимися вечностью экспериментами папы.       — Я знала, что так будет, — начала Света, обратив на себя внимание. Кир поднялся со стула, подходя к раковине. Умыл лицо. Холодная вода обжигала кожу трезвостью. Жар на щеках делал их до безумия розовыми. Мир шел кругом, пока он пытался кое-как стоять на ногах. — Делай, что хочешь, но прошу не трогай мою дочь.       — Не собираюсь, — лаконично ответил, сжимая зубы в злобе, мокрыми руками зализав волосы назад. В квартире душно, гудели уши, и пищал тонкий писк. Кир обернулся, слабость заставила подкоситься. Светлана молчала, внимательно наблюдая за каждым действием нежданного гостя. — Я не трону ее, если ты расскажешь все сама. Мне же не нужно давать тебе наводящие вопросы?       — Где она? Скажи, она в порядке?       — В полном. Мы просто играем в прятки.       — К-какие прятки? — у нее, казалось, екнуло сердце. Света подалась вперед, словно пыталась наброситься с вопросами о благополучии дочери, лишь бы узнать ответ. Только скотч заскрипел, оставив ее на месте. — Говори же!       — Обычные.       — Что?..       — Клянусь, твоя дочка в порядке, играет во дворе и ищет место, где я ее не найду. Но я же пойду искать, если ты будешь продолжать не отвечать мне.       Светлана сжала челюсти, наклонила голову и все же решительно оглянула того яростью в глазах, найдя в ответе только безразличие. Там все мертво. И нет того, что могло бы оживить смерть.       — Я правда не знаю, что за человек написал мне на форуме. Он убедил меня, что мои желания мести тебе правильные. Мне дали возможность убить тебя, если я все же смогу помочь им.       — Им?       — Я не одна такая. Я видела только двух. Женщина и мужчина. В тот день они пришли в больницу, и мне пришлось поменять отрывки из видеокамер.       — Что они хотели от того пациента?       — Это было связано с той женщиной, но я не нашла ее на форуме. Тот мужчина всегда писал от ее лица.       — Значит, они изначально вместе? — уже для себя уточнил Кир, притронувшись кривыми ногтями к губам, слегка задумавшись. Он махнул рукой. — Как они выглядят?       — Не могу быть уверенной, они оба хорошо скрыли внешность. Парик, маска на женщине и шлем на мужчине. Разве я могла хоть что-то разглядеть по видеокамерам?       Кирилл сипло выдохнул:       — Надеюсь, ты говоришь правду. Тогда… Что именно хочет тот, кто вас всех убедил, что вы правильно поступаете?       — Точно не знаю.       — Ты поверила ему, даже не зная его мотивов?       — Разве ты на моем месте не поверил?       — На твоем месте? Я не могу быть на твоем месте, — выдал тот, и когда Светлана хотела сказать что-то, оскалив злобно клыки, то произнес дальше. — Уж поверь, все это случилось, потому что я схожу с ума.       Света странно покосилась на него, когда Кир уставился на свои ноги. Он моргал так, словно не понимал, теряет ли на самом деле сознание или это лишь временные трудности истощенного организма. Продолжал говорить, только будто бы не обращаясь кому-то конкретному:       — Наверное, я бы удавился ненавистью. Ждал бы подходящего момента и растерзал обидчика, потому что делаю это постоянно. Я убил их всех. Я зарезал их. Мне страшно быть слабым и беспомощным, — он тяжело встал, начиная ходить по кухне, словно давно уже находился в себе, не замечая ничего вокруг. Светлана нахмурила брови, но не от гнева, от жалости к тому, в кого бета превратился за множество лет. Она помнила его совершенно другим. — А потом бы стал все сильнее нуждаться в ком-то, кто смог бы помочь мне отмыть кровь, потому что сам я только сильнее замараю все вокруг. Я прошу… Не делай этого ради своей дочери.       — Как ты… Как ты смеешь?.. — она заскрипела зубами от вновь разрываемой злости, что исказило ее лицо до неузнаваемости. Света затряслась, дергая руками, распространяя горький запах чего-то кислого. — Ты убил ее у меня на глазах, тварь! А теперь несешь эту хуйню, словно ничего не произошло! Ты, ублюдочный!..       Она развернулась к нему, а тот просто смотрел в ответ, заставив всю ненависть исчезнуть в глубине, где она постоянно пряталась все эти двадцать два года. Светлана опустила брови, плотно прижав губы.       — Почему ты сделал это?       — Я не помню, что происходило в те годы. Ничего не помню.       — Это не отменяет твоих деяний. Ты убил ее. Так жестоко. Она не заслужила этого. И если это не единственный случай, то никто не заслужил.       Кирилл подошел к ней сзади, отчего та вздрогнула, но тот лишь ножницами отрезал скотч, освободив ее руки. Она дернула остатки, быстро избавляясь от скотча на ногах, боясь, что не успеет. Боясь, что Кир перережет ей горло, когда небрежно схватил нож со столешницы. Однако тот сел обратно на стульчик, отчего она замедлилась от покрывавшего ее шока.       Они сидели напротив, словно ничего не произошло, да только часы тикали, намекая, что пятнадцать минут прошли. Светлана чувствовала себя той самой маленькой девочкой, когда в первый раз увидела нового мужчину ее мамы. Когда на ее день рождение он самостоятельно сделал ей огромный торт, как покупал любые игрушки, как обещал защищать от дразнящих ее мальчиков в школе, забирая ее под ручку после занятий. Вспоминала, как проводил с ней время, играя настольные игры и научив шахматам. Теперь перед ней сидел не тот человек. Сейчас перед ней сидел некто, носящий лишь оболочку обычного человека, хотевшего подарить хорошее будущее, подарив только не заглушающая боль в груди. Такую же, что находилась в нем.       Кир опустил тонкие ресницы, будто находился здесь один, а потом медленно указал пальцем на нож, протягивая его ей. Светлана осторожно обернула голову, вытянувшись в лице, следя за пальцем, что после указал на место возле сердца. В его груди.       — Ты можешь закончить с этим, — решил объяснить бета, не открытая век. Света взяла нож в руки, вставая, возвышалась над ним. Над сгорбленным и ничтожным. — Даже если я не хочу, я достаточно слаб, чтобы защитить себя. Мое стремление выжить всего лишь выработанный детский страх, я вряд ли хочу быть здесь.       Нож дрожал, а лицо того так спокойно. Светлые брови нахмурились, только вот кисть, замахнувшись для сильного и точного удара, так и осталась там висеть в воздух. Светлана сглотнула слюну, пытаясь двинуться. Да и просто жалобно всхлипнула, опустившись на стул обратно. Кир открыл глаз, смотря на заплаканное красное от обиды лицо.       — Почему ты… Сделал это? Ты забрал ее у меня. Это нечестно! Нечестно!       Светлана спрятала мокрые глаза в ладонях, не в силах смотреть на убийцу матери. Его присутствие все оставалось где-то на подкорке слишком неживым ощущением, чтобы понять ее, чтобы почувствовать себя виноватым. Она слышала, как тот встал и куда-то пошел, открывая дверь.       Он просто ушел, оставив ее так легко снова томиться в собственном бессилии.       Ступеньки под ногами звонко отзывались, а ноги то и дело, что подкашивались от слабости. На улице светло, грело слабое солнце. Он шел куда-то, сразу же найдя прятавшуюся Машу за горкой на детской площадке, только не спешил говорить об этом. Кир чуть ухмыльнулся, щурясь от слепящих лучей, огляделся по сторонам, словно кого-то искал. Потом нахмурился, походил вокруг, услышав тихий смех, начиная тяжело вздыхать, делая вид, что сильно огорчен. И все же позвал Машу, сдаваясь слишком легко. Она выбежала и стала хихикать возле него.       Гулкий джаз проникал сквозь щель открытой двери, откуда заходил красный свет в полутемной комнате, тонкой линией пробираясь к носкам туфель. Огоньки дрожали; растекался воск по всей длине свеч, ближе к концу медленно застывая. Шелест бумаги и нетерпеливое дерганье ступни – единственное, что мешало сосредоточиться на протекающих мыслях, идущих в такт изменившейся мелодии на что-то более плавное, ввязываясь в крепкий узел.       Глеб обернулся, смещая пальцы по гладкой поверхности стола, внимательно рассматривая приглашенную гостью, напротив расположившуюся на диване. Ее морщинки возле уголков губ дрогнули, когда тот подошел ближе. Женщина убрала дальше листовки, что отдал с порога хозяин казино без всякого приветствия, хотя не видел ее порядком пары лет. Она сменила ногу, тогда раздался звонкий в их тишине стук каблука сапожек. Она опустила ладони в кожаных перчатках на колени и поморщилась. Ее недовольство виднелось в зажатых скулах на бледном лице от малого количества пребывания на солнце. Она похлопала длинными ресницами и утомленно выдохнула дым, покачивая сигаретой в пальцах.       — Лилия, — вдруг произнес альфа так нежно, словно имя гостьи что-то хрупкое, с чем следовало вести себя аккуратнее. Но гостья этого не оценила, небрежно хмыкнув. — Так что ты решила?       — Уверена, без меня можно обойтись, — твердо заявила Лиля, после чего ухмыльнулась, когда в серых глазах промелькнуло что-то смешливое, ведь он, очевидно, не ожидал услышать отказа. Она потушила окурок о пепельницу и откинулась на спинку дивана, смотря на него снизу-вверх, но даже так Глеб чувствовал себя крохотным в этих женских глазах. — Мне не нужны торговые точки гробовщиков. Как ни посмотри, это самое плохое расположение для моего бизнеса. Зачем попусту тратить мое время?       — Как я уже высказался, мы всегда можем договориться.       — Мы? — повторила она, а потом аккуратно встала, поправив пиджак на плечах. Брови нахмурились, когда она поравнялась с ним, сминая взглядом достаточно низкого для нее человека. Она возвышалась над ним, небрежно ткнув в грудь, словно терпеливо ждущая горечь в глубине сердца резко вылилась безумной бурей. Да только никак не обрушивалась на собеседника. — Мы с тобой уже ни о чем не договоримся, щенок.       Глеб лишь слабо улыбнулся кончиками губ и отстранил ее ладонь дальше от себя:       — Прости, — без единой капли сожаления в голосе процедил, отчего Лиля возмущенно открыла рот. — Но ты сама научила меня идти по головам ради своей цели.       — Но кто сказал, что и по головам помогавших тебе? — более спокойно продолжила омега, отойдя обратно на диван, и развалилась на нем. Она оперла ладонью щеку и махнула рукой. — Если ты хочешь договориться со мной, Орленок, тебе нужно дать мне что-то более стоящее.       — Ах. Ты все такая же, какой я тебя запомнил. Я ведь не прошу конфликтовать с другими группировками, — продолжил Глеб, обойдя стол, сел за рабочее время кабинета. Пальцы соединил между собой и опер ими лицо, касаясь губ в ухмылке. — Просто прошу стереть Лаванду с лица земли.       Светлые брови высоко поднялись на последних словах. Если бы Лиля не знала Глеба еще до времен теракта, то посчитала бы это глупой шуткой. Она даже чуть привстала, поддавшись вперед, не смея разорвать зрительный контакт, пытаясь понять, не сошел ли он с ума часом?       — Хочешь, чтобы мои люди вдруг взяли и напали на «Лавандовый звон»? — решилась уточнить Лиля, а потом рассмеялась, стоило тому бодро кивнуть. — Ты хоть понимаешь, что несешь?! Власть в голову ударила?       — Кто бы говорил, — раздался возле нее голос, отчего она невольно вздрогнула, обернувшись к источнику звуков. Мужчина сначала показался ей незнакомым, но потом, если убрать мерзкие шрамы и черные волосы, то он походил на того странного друга Орла, с кем она постоянно конфликтовала. А теперь возле нее сидел Лис, о котором даже вслух боялись говорить. Весь потрепанный и в бинтах сидел в позе лотоса и запихивал в рот целые куски пиццы, чья коробка и остатки лежали на согнутых ногах. Он ел их с каким-то животным голодом, чавкая и мало интересуясь тем, что оставлял жирные следы на явно не его пиджаке. — Шакал, что помогала Скворцову избавляться от конкурентов, такое говорит?       — Мне нужна была помощь полиции, — в оправдание заявила она, нахмурившись. — То, что это оказался Скворцов – не моя проблема. Думаешь, если ты пострадал от него, теперь все должны думать так же, как ты? Прекрати бредить.       — Скажи это всем тем людям, что он выпотрошил ради продажи органов, — таким же напряженным тоном ответил он ей, оставив последний кусок пиццы на картонной коробке, облизывая сальные пальцы. — Давай же, Лиля, я не один пострадавший.       Ее губы сморщились, а испарина на лбу заблестела от выступившего пота.       — Как ты смеешь так говорить, когда сам причастен?       — Разве у меня был выбор? Они заставили меня! — Кирилл от бурления эмоций резко встал, и Глеб недовольно нахмурился, смотря на упавшую пиццу на ковре. — Либо я, либо меня. Не ты ли лучше знаешь наше правило? Мы с тобой похожи.       — Нет, — твердо прошипела Лилия, морща переносицу, угрожающе раскрывая клыки. — Я не была мальчиком на побегушках у двух блядей. И уж тебе не стоит сравнивать нас, лжец!       — Я не лжец! — его лицо покрылось красными пятнами, а руки задрожали. Кир сжал кулаки, стараясь держать себя, чтобы не сделать ситуацию еще хуже, чем сейчас. — Не называй меня так.       — Ох, конечно! Ты же самый честный из нас троих, — саркастически воскликнула гостья, закинув ногу на ногу, отчего бета пришел в ярость. — Тогда ответь, куда Юнусов дел своего первенца? Не можешь, не правда ли? Ты заврался, пойми уже. Неужели ты до сих пор считаешь себя Кириллом Юнусовым? Какой же маленький бедный мальчик.       Кирилл заскрипел зубами, а Лиля продолжила, задрав голову, когда тот слегка вытянул руки в ее сторону:       — Давай будем честны, ты сделаешь все, чтобы выжить. Каким бы низким ни был приказ, ты выполнишь его и даже не почувствуешь себя виноватым.       — Я… — коротко гаркнул бета, а веко его задрожало. Лицо бледнело до страшного оттенка, пока голубая радужка заполонила весь зрачок. — Все эти люди приходят ко мне ночью…       — Бедняжка, — сухо протянула она. — Так иди и убейся, раз не можешь принять того, что ты натворил. Твой отец был бы рад увидеть тебя снова рядом… На кладбище.       — Не смей… Я пытался все прекратить. Разве я не сделал это? Их больше нет на этом свете, и это моя заслуга. Моя! Слышишь?! А что ты делала?! — он подошел к ней, чуть ли не вскрикивая каждое слово. Лиля всего-то хмыкнула. Кир вздернул пальцем, указав на себя. — Это я сделал! И никто не хотел мне помочь!       — Закрой рот. Ты сделал это, потому что страдал от них больше всего. На моем месте ты тоже ничего не предпринял бы. Ты всего лишь повелся на поводу у своей ярости, как сделал это в детстве.       — Не надо приплетать это дело сюда.       — Но оно более чем связано с тем, почему ты дал им распоряжаться своей жизнью. Ты безвольный и подстраиваешься под тех, кто сильнее тебя.       — Мне было всего лишь семнадцать! Я был ребенком!       — Мне было не больше твоего, когда ты расчленял мою сестру прямо возле меня!       — Тебя не ставили перед выбором, перед каким поставили меня! — он выкрикнул это сиплым голосом, схватив ее за грудки рубашки, а та грозно зарычала. — Неужели ты думаешь, что после всего я дам какой-то слепой девочке все разрушить своим ебаным любопытством?!       — Кхм, — прокашлялся Глеб в кулак, привлекая внимание двоих готовых наброситься друг на друга гостей. Он не особо понимал, о чем они говорили, да точно знал, что их рассуждения далеко не его дело. — Как там ни было, Лилия, я предлагаю всего лишь один раз. Либо за услугу я отдаю тебе все торговые точки Лаванды, либо мне придется увеличить проценты на твои.       — Ты не даешь мне выбора.       — Хм. Ты права. Тогда… Ставлю тебя перед фактом.       Лиля невольно зарычала, сомкнув губы, чтобы не показывать зубы тому, кто в данный момент стал влиятельным человеком в городе. Она опустилась на спинку и застучала ступней о паркет. Кир помотал головой и сел почти так же, только задрал босые ноги на диван, обняв одной рукой колени. Он хрипло дышал, все время облизывая сухие губы.       — Допустим, — все же начала омега, обвивая глазами потолок и люстру, — мои шакалы помогут тебе с этим необдуманным решением. Но, может, расскажешь, чем тебе насолил Лаванда? Едва ли это потому, что он решил устранить твою главную фигуру? Только подумай… Ты же не будешь делать это, — она указала на Киру, что не особо обращал внимание на происходящее, тупым взглядом уставившись на кусок пиццы. — Ради наркомана, который и так скоро коньки отбросит?       — Это грубо по отношению к моему драгоценному другу, — спокойно выдал Глеб, отвернувшись к Кириллу, когда до того стало доходить, о ком их гостья говорит. — Но ты не права. Кто-то узнал о моем сотрудничестве с Айгуль, — продолжил он, прикрывая глаза. Кирилл хотел что-то сказать, и тогда Лиля закрыла ему рот ладонью, завороженно смотря на наглую улыбку. — Этот кто-то хорошо постарался, чтобы натравить самые большие группировки на нас. Лаванда терпеть нас не может, но кто же тянул их нарушать мои правила? И потом, никто не может посягнуть на моих людей и оказаться безнаказанным. Я многое прощал «Лавандовому звону», но, — он посмотрел на ладонь с зажившей царапиной от лезвия ножа в ту среду. — Я делаю это ограниченное количество.       — Всего лишь потому, что ты слишком зазнался? — вдруг заявила Лиля, усмехнувшись. — Эй, уверен, что однажды кто-то не сделает это с тобой?       — Оу-у? — альфа сделал вид, что искренне задумался, только вот его ухмылка меняла все на противоположное. Кирилл нахмурился и отпихнул от себя огромную ладонь. — Разумный человек не пойдет против меня, а неразумному будет сложно. К тому же ты знаешь, для всех я не представляю никакой угрозы.       — Какая ты хитрая морда, — весело ответила омега, плавно поднявшись, подошла к нему, наклонившись над столом, облокотилась на руки. Глебу пришлось задрать голову, чтобы смотреть в ее глаза. — Тебя-то все запомнили тряпкой. У тебя точно будет время снова спрятаться, как в тот случай с терактом. Пропал почти на пять лет, ни слуху ни духу, а оказывается укреплял свою власть через казино. Молодец. Сразу и не скажешь, что ты на такое способен.       Кирилл подскочил к ним одним рывком, его подкосило в сторону, отчего он пихнул Лилю в бок, и та посмотрела на него, брезгливо поддерживая за шиворот пиджака. Кир отмахнулся от нее, нахмурившись:       — Следи за языком.       — Это все, что ты можешь протявкать мне? — нахально спросила она, вытянувшись во весь рост, заставляя задернуть голову наверх. — Тебе бы стать чуть внимательнее к товарищам. Жалко мне тебя…       — Я не сомневаюсь в выборе.       — Я вижу, — она повернулась обратно к Глебу. — Я соглашаюсь на твои условия, раз ты ждешь условного ответа от меня. Дай моим людям время. Не знаю, что ты на самом деле задумал, но я все равно окажусь в выгодной позиции, пока сотрудничаю с тобой.       В кабинете остались только они вдвоем, когда стуки каблуков в коридоре затихли. Кирилл поджал губы, стоило понять, что Глеб не будет с ним разговаривать, занимаясь делами, пролистывая счета в документе.       — Ты злишься на меня? — робко спросил, жалобно подняв тонкую бровь. Его глаз блеснул искренней виной, а плечи поджались, стоило альфе поднять на него взор. — Глеб?       — Я не злюсь, — он поднялся, застегивая пуговицы на пиджаке. И тогда Кир стал, нервничая, подергивать пальцами, срывая заусенцы, неосознанно чуть отходя, стоило тому начать подходить. — Почему ты отходишь?       Кирилл широко улыбнулся, густо краснея, и все же остановился, давая тому приблизиться. Альфа положил на тонкие плечи руки, заставляя чуть успокоиться, поглядывая волнительно и явно чего-то ожидая.       — Давай поговорим о случившемся, — ласково предложил он, указал на диван, и сам сел следом за бетой. Кир задрал ноги, поджимая губы, когда Глеб откинулся на спинку. — Ты хорошо выспался?       — Не особо. Таблетки больше не помогают.       — Хорошо, я поищу для тебя что-то получше. Врач осмотрел тебя и выписал пару лекарств. Я скоро найду тебе проверенного хирурга, чтобы восстановить ребра.       Кир содрал кожицу губ, почувствовав соленый привкус гноя, после чего небрежно вытер ребром ладони, все так же смотря куда-то вниз. Глеб вздохнул.       — Тебе стоит рассказать о том, что происходит, — продолжал заверять, только Кирилл все мотал задумчиво головой, а потом оглядел друга волнением. — Хочешь рассказать о другом?       — Зачем тебе сотрудничать Шакалами, если есть Айгуль? Что случилось, пока меня не было?       — Не так много, если честно. Я не особо могу взглянуть на целую картину происходящего, чтобы ответить прямо. Кто-то тебя подставил, и теперь Айгуль не желает продолжать наше партнерство, — Глеб облокотился локтем на подлокотник дивана и уставился на картину напротив. — Ты знаешь, без союзников у меня почти нет преимуществ. «Звериные люди» давно перестали иметь ценность в наркобизнесе после того, как производство «Бабочки» остановилось. Меня спасает только должники казино и «Среда». Если я перестану иметь власть и потеряю любые связи в наркоторговле, то будет печально. И потом, Кир…       Он замолчал, стоило черной макушке опереться о плечо, и посмотрел в его сторону, сомкнув рот в полоску. Кирилл опустил голову, расслабил плечи и чуть приоткрыл губы, прикрыв веки. Тот клевал носом, неосознанно переставая слушать. Глеб чуть улыбнулся:       — И все же столько дней без еды и сна – это нехорошо. Тебе следует выспаться, а после ты должен поесть что-то более питательное, чем пицца. Вставай, я отведу тебя обратно в кровать, — Кирилл что-то пробормотал, крепко схватившись за тонкие пальцы, словно боялся их потерять в глубине своих страхов, сильнее навалившись на того. Он посапывал. Альфа прикрыл глаза. — Раз тебе удобнее спать на мне, я не против.       Сигаретный дым смешивался с клубками пара, выходящими из-под губ, стоило зубам разжать фильтр сигареты. Юра поежился в тонкой куртке, переступая с одной ноги на другую от холода проникающего тумана. Красный огонек стал тлеть на дне урны.       Дождь уже перестал моросить, оставляя мороз по коже и мокрые следы от капель на верхней одежде, а на улице все еще им пахнет. Мокро и зябко. На образовавшихся за пару часов лужах отражался желтый свет из магазина через автоматические двери, заставляя тень удлиниться до колес чей-то припаркованной машины. Дыры в асфальтах везде, если же это не дорога где-то в центре, оттого-то тут и фонари через раз горят.       Белые ресницы опустились, когда голубые глаза упали на робко подходящий пушистый комочек. Маленький рыжий котенок остановился возле, кое-как переставляя крохотные лапки. Он жалобно мяукал, смотря огромными зелеными глазками на бету, и неумело чесался. Юрий поджал губы, присев на корточки. Котенок сначала испугался, но потом кое-как забрался на колено, неприятно цепляя коготками кожу через ткань. Юра наклонил голову, почесывая за ушком.       Рядом остановилась еще одна тень, когда автоматическая дверь открылась, выпуская женщину из теплого здания. Она присела рядом на пятки, а ее шелковые волосы смешно щекотали щеку.       — Ай-ай, — весело протянула она над ухом, и Юрий улыбнулся. — Какое вероломное нападение на колено! Кто напал хоть?       — Не знаю, — он пригляделся и посмеялся себе под нос. — Рыжик, наверное?       — А если девочка?       — Рыжуля. И правда, Рыжуля, — Юра опустил котенка обратно, когда та сильнее запищала, слишком боясь быть поднятой. Ее маленький хвостик вертелся туда-сюда, а выпущенные когти давали понять, что делать так больше нельзя. Юрий почесал животик, расположив ее к себе снова, отчего она начала ласкаться о большие для нее пальцы. — Том, у тебя будет взаймы? Я потом тебе верну, как деньги будут.       — Мне для этой крошечки ничего не жалко, — Тома ощерила клыки, забирая инициативу, начиная играться с котенком. Она ойкнула, когда маленькие зубки вцепились в палец. — Тебя она больше любит! Сразу же увидела доброго человека.       — Ой, да брось, — он отмахнулся, не отводя глаза от ожесточенной борьбы лапок и пальцев с длинными ногтями, с какими Тома умудряется работать разнорабочей. — Просто исполняю свои детские мечты: помогать каждой собачке и кошке на улице.       — Смотри, чтобы ты потом сам на улице не оказался, — ляпнула омега и прищурилась, медленно осознавая, что заявила. — Без обид.       — Какие обиды? Ты права. У меня осталось семь тысяч до следующего месяца. На такие деньги здесь просто не выжить.       — Ого… — Тома задумалась, чуть нахмурив рыжие брови, а потом прикусила губы, покраснев. Она завела за ухо прядь волос, уставившись на носки изношенных кед, а потом неуверенно решилась сказать. — Если что, этим котенком могу заняться я. Мне давно хотелось кого-то завести. Ну, знаешь, дома одиноко, а в постели никто не греет.       Юрий повернулся к ней, отчего она зардела сильнее. Он поднял котенка, что смотрел так же счастливо, как и тот. Тома покривила тонкими губами, забрав Рыжулю к себе на руки, вставая следом за бетой. Юра выглядел невероятно счастлив, очевидно не замечая ее намека. Тома глянула на маленькое чудо, что запищало, стоило оторвать ее от теплых рук мужчины.       — Отлично! — наконец-то воскликнул Юрий, озаряя коллегнессу очередной столь волнительной для нее улыбкой. Омега криво усмехнулась. — Я уверен, что ты станешь отличной подругой для нее.       — Если у меня не получится, я отдам ее в действительно хорошие руки, — чуть разочарованно ответила она, слабо выдохнув, но не теряла надежд. — Какие у тебя планы на вечер?       — На самом деле их нет. Все, что я хотел, уже сделал, — без задней мысли ответил Юра. И стоило Томе открыть рот, чтобы предложил вместе выпить, как телефон в кармане отвлек их двоих. Бета посмотрел на яркий экран и поднял высоко брови. — Ох, прости, мне редко звонит соседка с прошлой квартиры. Что-то наверняка случилось с Виктором, мне нужно бежать.       — А… Д-да, ничего. Удачи!       Юрий поспешил, ринулся с места, ответив на входящий. Сердце чуяло, что что-то случилось, поэтому он ускорился, одним махом выбегая на оживленную улицу по знакомому маршруту. Соседка, что никогда не звонила по пустякам, заставляла звонками сердце прыгать в груди от волнения.       — Юрий, — послышался сразу же голос пенсионерки, тогда тот уже перебегал дорогу, ощущая, как легкие царапал свежий и холодный воздух. — Собака твоя уже третий час воет, а Виктор из квартиры не выходил. Может, случилось что, а? Места себе не нахожу.       Юра остановился на красном цвете светофора, облокотился на собственные колени, хрипло выдыхая пар. Обнадежил, что все будет хорошо, он обещал прийти и разобраться. Оставалось еще немного до высокого здания, однако ступни гудели от непривычного бега, а аккуратно проложенный асфальт чуть не полыхал жаром под ногами. Вытер выступивший пот под носом, ожидая спускающегося лифта, потом разглядывал свое отражение в зеркале напротив. Он поправил небрежно торчащие волосы и армейский жетон.       Соседка ждала возле двери когда-то его квартиры, где он жил года два вместе с Виктором. Юрий достал ключи в связке, успокаивая бедную женщину, что нервно теребила концы шерстяной шали. Юра отпер дверь, впустив свет в комнату. За ним заглянула и пенсионерка, встала на пороге, когда тот щëлкнул выключателем в прихожей, и внимательно оглядывалась, пытаясь что-то найти.       Жухлый запах и перегар обвил нос противным сгустком, а следы из засохшей грязи вели куда-то внутрь. В тапочках, от которых Виктор еще не избавился, он прошел дальше, слегка улыбнувшись, когда соседка заверила, что постоит тут, а если понадобится помощь, сразу же побежит к себе вызывать скорую.       В гостиной его встретила Гренка. Сначала зарычала на пару секунд, а как только узнала в нем второго хозяина, высунула язык и подскочила к нему, чуть ли не повалив назад под тяжелым весом. Она прыгала, гавкала, виляла хвостом и всячески показывала, как рада увидеть Юру после нескольких месяцев отсутствия. Юрий спустился на колено, ощутив, как шершавый язык прошелся по его щеке, марая в вязких слюнях, заставляя улыбнуться. Он обнял ее, гладя, заставляя от счастья все никак не угомониться.       И только потом голубые глаза наконец повернулись в сторону неосвещенной половины комнаты. На диване, свесив руку на пол, лежал Виктор. Рядом валялись пустые бутылки, скопившиеся здесь вряд ли за месяц. Гренка, успокоившись от возникшей радости, тоже обернулась, заскулила, словно понимала, что Юрий почувствовал в ту минуту.       Он поднялся, неторопливо подходя к альфе, что уткнулся носом в скомканную подушку. Тот сопел, поджав ноги. Виктор спал в одежде и ботинках, на которых остался толстый слой грязи, явно не заботясь о состоянии пола и мебели. Лицо его заросло, выглядело исхудавшим и бледным.       Юра присел на свободный уголок возле согнутых ног, и Гренка положила мордочку на раскрытые ладони, жалобно смотря на хозяина, начиная лизать пальцы в качестве поддержки. Соседка выглянула из угла и, стоило увидеть привычную ей картину, поджала губы, виновато опустила брови и поспешила убраться, захлопнув дверь квартиры.       Бета снял с того ботинки, нашел плед в комнате и укрыл спящего, чтобы босые ступни не мерзли. А как только хотел выпрямиться, сжал пальцы в кулак, опускаясь обратно, как будто в груди что-то тяжелое по инерции опустило его вниз. Что-то тяжелое хотело тут остаться. Словно просьба задержаться с ним на ночь больше не исходила извне, далеко за пределами его головы, теперь она прямо здесь. От нее больше не спрятаться.       И вот прямо сейчас не мог решиться снова уйти, ведь так долго не задумывался о настоящих желаниях собственного «я». Он не знал, как поступить. Что же делать? Его тело не скучало, что-то более весомее заставляло его наклониться, ощущая зудящий в носу перегар из открытый губ. Что-то желающее почувствовать тепло, которого почти нет в жизни.       Юрий тяжело вздохнул, оперся на ладонь, и стал тормошить за крупное плечо лежащего, да никак не просыпающегося, отчего Гренка тоненько завыла. Светлые брови нахмурились. И когда собака начала выть под самом носом, Виктор отмахнулся от нее, задел, прогнав восвояси. Он кое-как перелег на спину, морщась от болезненных ощущений окаменевших мышц. Рубашки в складках пропитана запахом тела и еле ощутимого цикория, впитала круги пота в подмышках, оставляя не самый свежий вид. Он прищурился, резко распахнул глаза и знатно удивился.       — Ты… — подал хриплый голос, смотря прямо в голубые глаза. Виктор спохватился, елозя, все-таки сел на диване, смещая подушку на пол. Он никак не мог принять, что Юрий оказался здесь. — Зачем…       — Соседка позвонила, сказала, что Гренка третий час воет. Думал, что с тобой что-то случилось, — он поджал челюсть, опустил брови и вернул подушку на место. — А ты просто бухал. Оказывается, мне не следовало так торопиться.       Виктор раздраженно посмотрел на него, отчего Юрий сжал челюсти, выделяя скулы до видимых очертаний. Альфа почесал щетину, но сил злиться и реагировать на такие слова попросту нет. Единственное, голова трещала от лишнего шума, издаваемого от незваного гостя.       Юра рывком встал, почесал затылок и глянул через плечо на все никак не пришедшего в трезвость бывшего парня. Руки засунул в карманы кожаной куртки и уставился на тапочки.       — Прости, что потревожил, — думал уйти, однако за конец кожанки настырно потянули обратно. Юрий прикусил внутреннюю сторону щеки, зажмурился до мелкого шума и все же повернулся, видя совершенно другого человека, с которым когда-то виделся на этой неделе. — Что?       — Раз пришел, давай поговорим.       Альфа попытался встать, только его подкосило, так что снова рухнул, так и оставшись облокачиваться о спинку дивана, безвольно держа голову. Юра поднял жалобно брови, стараясь кое-как держать эмоции внутри, не показывая их в глазах.       — Ты даже встать не можешь, как ты говорить со мной собрался? — недовольно отчеканил бета, помотав головой, чтобы не начинать гуще злиться. — Ясно. Ты сорвался, как предсказуемо! Какого черта? Ты говорил, что начинаешь бросать пить. Почему ты в таком состоянии?       — Мне по работе предложили немного выпить… — в оправдании говорил тот, потирая ладонями измученное опьянением лицо, склонив голову вниз. — Ох… Не знаю, как снова дошел до этого.       — Когда это было? Вчера? Сегодня?       — Почти неделю назад.       — То есть… Ты все это время мне врал? Ты сказал… — он запнулся, вбирая носом спертый запах, пытаясь кое-как сохранять спокойствие. — Ты мне сказал в среду, что с тобой все в порядке. Неужели ты позвонил мне, когда уже начал снова бухать?       — Почему ты злишься? — спросил резонный вопрос Виктор, поднял на того голову, встретившись с сердитым взором. Юра вместо ответа вздернул нос, отворачиваясь к окну.       — Юра… Тебе незачем переживать. У меня своя жизнь, у тебя своя.       Юрий зажмурился, скручивая переносицу до искажения в хмурых бровях, а потом открыл чуть блестящие от некстати появившейся влаги глаза. Он часто заморгал, сжимая в зубах нижнюю губу до красных пятнышек. А ладони, спрятанные в карманах, стали влажными. Бета резко повернулся к нему, но так и не сказал ничего, испытующе разглядывая хозяина квартиры. Виктор, потерев затылок, плавно опустил ладони, оперев локти о колени, пытаясь хоть что-то понять, приподняв бровь.       — Тебе не нравится, что я сказал это?       — Мне, вообще, ничего не нравится из того, что ты сделал.       — Говори прямо.       — Брось! Ты и так понимаешь.       Виктор устало вздернул головой и кое-как встал ровно на ноги, хотя дрожание всего тело и походка ходуном выдавала его похмелье с потрохами. Он пошел в сторону ванной, чтобы привести себя в порядок, напоследок попросив:       — Не покормишь Гренку?       — Ты ее даже не кормил? — чуть более грубо уточнил бета, хмурясь, а потом закатил глаза, стоило второму прикрыть наверняка тяжелые веки и что-то пробурчать одними губами.       На свою кличку, цокая коготками о пол, прибежала собака, начиная наворачивать круги возле ног Юры, а потом остановилась, чтобы широко открыть пасть и смешно чихнуть. Она облизнулась и продолжила бегать вокруг, слегка заносилась на поворотах, пихала боком колени.       Юра хмыкнул и развернулся в направлении кухни, подозвал Гренку, похлопав по бедру, когда нашел пакет с собачьим кормом. Он лежал на том же месте, где и всегда находилась еда для собаки. Кто бы подумал: Юрий сам решил выделить для этого этот уголок, а Виктор все никак не менял планировку. Юра опустился на корточки, поглаживая голодно жующую Гренку, что сразу же посмотрела на хозяина, ожидая от него чего-то. На подоконнике все еще находился кактус, что купил бета, а магниты, полученные в подарок за покупку продуктов на определенную сумму, на тех же местах на холодильнике. Даже на миллиметр не сдвинутые. Наклеенные наклейки от шкурок бананов тоже там же. И оставленная кружка, внутри которой завелась плесень. Виктор ничего не изменил в квартире, словно Юрий все еще тут разделял с ним быт. Только бутылок стало намного больше.       Ему вдруг стало совсем худо. Лицо побледнело, а внутри поселился кавардак, несущий только плохое. Живот больно скрутило. Юра жутко скучал.       Когда он стал надевать обувь, Гренка прыгала рядом и лаяла, словно не хотела, чтобы тот снова надолго уходил. Она опустила мордочку и пихнула его, когда стал зашнуровывать берцы, заставляя поморщиться и вздернуть голову. Стала лизаться и тоскливо скулить, наступая лапами на ноги, не давая встать. Юра ощерился, начиная играться и почесывать бока, отчего Гренка заерзала, виляя хвостом. Бета рывком обнял ее, чуть успокоив, хоть та и пыталась сперва вырваться, вытащив язык.       — Не хочет отпускать? — насмешливо спросил Виктор, шаркая тапочками, поглаживая гладкий подбородок. Он стянул полотенце на плечи и уставился на Юру, что тяжело вздохнул, отпуская Гренку, что волнительно присела на задние лапы. — Ей было бы веселее, если бы ты чаще стал навещать ее. Она скучает.       — Она не будет скучать, если ты будешь чуть лучше относится к ней и кормить, — он хмыкнул, отвернувшись, когда Виктор опустился на колени рядом, поглаживая ухо Гренки. — Мне пора идти.       — Останься еще немного, — Юрий сжал зубы, стоило чужой коже накрыть его бледную ладонь. Виктор чуть решительнее спел их пальцы, совершенно не смотря в сторону, словно боялся зрительного контакта. — Я тоже скучаю.       — Прости, — непонятно за что извинился, а потом чуть сгорбился, смахнув любое касание. Он поднялся, отряхнув колени, но Виктор остался на месте, подняв на него голову. — Не думал, что… Все к этому зайдет. Я буду появляться тут ради Гренки, не ради тебя, Виктор.       — Я знаю, — прервал его он, снова опустив подбородок вниз. Уши Гренки грустно повисли. — Ничего страшного.       Несмотря на согласие, что-то не давало должного покоя. Юра искусал всю щеку, пока думал, за что же мог ухватиться, чтобы остаться ненадолго. Только вот не хотел даже думать о том, что хочет задержаться по сомнительным причинам.       — Понимаешь, я, наверное, вовсе не создан для отношений, — он неловко покраснел, ощутив, как кровь грела щеки из-за нахлынувшего стыда. Виктор поднялся, заинтересованно приподняв брови. Юра склонил голову, держа руки в кулаках. — Извини, что тебе пришлось потерять из-за меня почти три года. И за все, что тебе пришлось пережить в отношениях со мной.       — Если бы я не хотел этого, я бы не стал общаться с тобой после того, что ты сделал.       — Прекрати. Я изменял тебе всю дорогу с абсолютно разными людьми. Тебе стоило бросить меня уже на первой измене, если ты понял с самого начала.       — Я не мог сделать этого просто так. У тебя проблемы, Юра, — альфа скрестил руки на груди, когда тот поджал губы, будто бы до конца не хотел признавать этого. Юрий нахмурился. — Ты можешь называть это как угодно… Но ты знаешь сам, почему у нас ничего не вышло.       Виктор замолчал, так тяжело и долго, что бета чувствовал, как пол становиться все мягче. Пальцы стянули ткань на локтях. Он не знает, что сказать, отвернувшись, уставился на пол, горько сморщив губы:       — Он сказал, что любит меня. Сказал это мне… — его слова почти не разборчивы, словно не пытался говорить четко. Виктор опустил брови, хотел дотронуться до дрожащего плеча, однако остановился, внимательно разглядывая гостя. — Что если я не смогу сказать ему тоже?       — Почему бы тебе не попытаться? — альфа коротко улыбнулся, когда мокрые глаза оглядели его с наивным блеском, а губы, любимые губы так робко прижались в полоску. Он аккуратно дотронулся ладонями разгоряченных щек и нежно проводил большими пальцами по мокрым каплям. Юрий почти никогда не показывался таким, и это заставляла Виктора ощущать тяжесть в груди. — Я хочу, чтобы ты был счастлив, Юра. Я знаю, как тебя гложут наши неудачные отношения. Но и ты должен понять, что мы изначально друг друга не поняли, потому что мы слишком разные. И это совсем не значит, что именно ты виноват в том, что мы расстались. Я не слышал тебя, в этом есть и моя вина. Так что… Не думай, что у тебя нет второго шанса.       — Я боюсь, — он зажмурился, стараясь ровно дышать, но никак не мог. Виктор обнял его, сразу же почувствовав крупные руки на лопатках, что отчаянно цеплялись. Цикорий смягчился, обволакивая тихим и мирным запахом. — Может, я совсем не достоин? После того, что я сделал? Почему?..       — Не говори глупостей, — альфа гладил его по непослушным волосам, прижимая к себе ближе. — Просто дай ему узнать тебя лучше.       На улице моросил дождь, а Юра так и не двинулся, стоя под крышей у входа подъезда. Отчужденность сильно засела в глубине, отчего хотелось как-то избавиться от него. Но даже понять не мог, куда направить эти чувства. На кого и как? Он не хотел чувствовать ничего, так пугающе пусто. Так тоскливо.       Он набрал номер, оперся о проем плечом, и ждал, когда гудки пройдут.       — Алло? — наконец-то прозвучало с динамика, но Юра почему-то молчал, за секунду растеряв все слова, что подготовил. — Юрий?       — Э… — единственное, что получилось выдать из себя. Он слегка покраснел, хотевший провалиться сквозь землю, лишь бы не озвучить собственные мысли. — Ты свободен сейчас?       — Смотря для чего? — неоднозначно ответил Глеб, что-то шумно втянул и потом выдохнул, очевидно на сегодня отдыхавший от всех дел, закончив их. Юра замялся. — Для чего я тебе понадобился?       — Ну… Как насчет провести вторую… Сессию? — как-то неуверенно предложил он, пытаясь остудить вспыхнувшие щеки. В ответ он услышал еще один выдох и протяжное «Хм-м». — Если ты, конечно, хочешь. Если же нет, то ничего страшного!       — Почему бы нет? — вяло протянул тот. Юрий почувствовал, как мурашки пробежали по пояснице. — Я сейчас в «Среде». Приходи туда, поднимись на третий этаж, не смотри на то, что там написано «Только для персонала». Заходи в единственную дверь дальше по коридору. Я пока что подготовлюсь к тому, что ты раньше написал мне.       — Э-э, Глеб, я немного хочу поменять сценарий, — он решительно пошел, кое-как успев предупредить прежде, как тот смог бы сбросить вызов. — Если ты не против.       — Я весь во внимании, — ответил тот.       Добраться до «Среды» стало сложной миссией. В разгаре вечера выходного центральная улица становилась до ужаса оживленной, а уж чтобы попасть в сам клуб, нужно иметь много терпения. Очередь выстроилась большая, даже не протолкнуться. И как войти – вопрос, что заставил Юру попотеть. Однако, стоило ему чуть подойди ближе к выходу, из-за чего множество недовольных глаз обратились на него, его вдруг пропустил охранник без всяких вопросов. Ощущение, словно находился в поликлинике, проскальзывая среди толпы озлобленных старушек, что вслед кричали: «Куда без очереди?!»       На третьем этаже, минуя ресторан, где пахло так вкусно, что можно наесться лишь одним запахом, абсолютно никого нет. Коридор настолько пуст в отличие от всего заведения, что хотелось позвонить Глебу и уточнить, правильно ли он усвоил информации? Узок и нет света, кроме тусклых периодических лампочек. Шаги слышны, а музыка и гомон других этажей так быстро исчезали.       Он толкнул приоткрытую дверь, та заскрипела, открывая вид на достаточно грешную для обычных людей комнату.       Освещенная интимным светом и цветами на обоях. В глаза сразу же попали полки и крючки с разными приспособлениями для флагелляции, веревки разной толщины и цветов, распорки, несколько комодов, уверен, с чем-то таким же, две балки для подвешивания, а потом — Глеб. Тот повернулся в сторону звука, улыбнувшись глазами, выдыхая густой дым из мундштука. Юрий тяжело сглотнул, так и оставшись стоять на месте.       Глеб, сидящий на столе по середине комнаты, аккуратно слез и подошел к гостю, скрестив руки на груди. Юра охнул, оглядывая его так, будто бы в первый раз видит. Нет-нет, таким точно в первый раз.       Его волосы, собранные в тугую косу, заплетены в пучок, делая шею тоньше, плечи намного легче, а лицо выразительнее. Руки в кожаных перчатках, но на пальцах перстни с камнями, а на кисти – часы. Глаза подведены узкими стрелками, так подчеркивая их азиатский разрез, веки блестели от темно-зеленых теней в свете лампы. Белая рубашка с тонким разрезом на груди, в котором скрылись настоящие жемчуга, что так разнились со смуглой кожей. Тонкие брюки, облегающие бедра и стройную талию, внизу широкие, скрывая сапоги на каблуках, делая его чуть выше обычного, с золотым узором.       Юра раскрыл было рот, как тот клацнул его челюстью, ловко поддев вверх пальцем. От Глеба пахло чем-то сладким и табаком, и стоило приблизиться, слегка наклоняясь к розовому лицу, как феромоны вскружили голову сильнее, чем любой вкусный парфюм. Альфа приоткрыл губы, обнажая клыки:       — Скажи, что ты думаешь обо мне? — так и напрашиваясь на комплимент, приказал он, выпрямившись, стоило бледным рукам неосознанно обнять за талию. — Хотя в твоих глазах все и так написано.       — Не хочешь, чтобы я озвучил?       — Озвучь, — как-то самовлюбленно согласился Глеб, приставив мундштук к губам в ухмылке. Он выдохнул в сторону дым, явно наслаждаясь тем, как именно Юрий не отрывал от него взора, спуская руки вниз. Пальцы сжали ягодицы, обтянутые черной тканью.       — Ты выглядишь так…       — Как же?       — Безумно сексуально.       Сначала в серых глазах появилось искренние недоумение, а потом Глеб рассмеялся раскатистым смехом, резко прервав попытку Юры поцеловать его в губы, что даже потянулся на носках, чтобы достать до них. Бета чуть нахмурился, чувствуя странную игривость, стоило тому слегка пихнуть его боком, освобождаясь от цепких рук.       Стук каблуков по паркету отдавался импульсами внизу живота.       — Можешь повесить верхнюю одежду на вешалку.       Глеб остановился, снова расположившись на прежнем месте, сложив ногу на ногу, поставил мундштук на специальную подставку с пепельницей. Он вытянулся назад, чтобы открыть ящик стола, и достал ошейник, держа его на мизинце. Ухмыльнулся губами, покрутив вещь, словно хотел привлечь на него внимание, делая это безупречно.       — Если хочешь начать, то надень его, — менторски, но играючи, осведомил он, чуть прикрывая ресницами загоревшиеся в предвкушениях глаза. Юрий сделал бы шаг, только вот тут же раздалось еще одно условие, заставляя заметно притихнуть. — На четвереньках, Юрий. Иди на четвереньках.       Юра колебался пару секунд, сменяя бледность на багровый цвет, потом аккуратно встал на колени, заглянул в лицо сидящего, словно спрашивал, не ослышался ли он, а потом на кивок все же оперся ладонями о пол, покраснел сильнее и все же пошел к нему, не поднимая головы, будто бы стеснялся нынешнего положения.       Вокруг стало так жарко, а пол под кожей теплый, но это не отменяло того, что достаточно жесткий для колен. Бета поджал губы, собираясь духом, чтобы сделать еще пару шагов вперед. Он резко остановился, когда врезался макушкой о что-то. Каблук. Голубые глаза поднялись и увидели золотые узор. Глеб усмехнулся, убирая ногу с головы, чуть сползая со стола, продолжая сидеть. Он поманил его пальцем, наказывая подняться на коленях, после чего шею обтянула кожа и теплая металлическая застежка.       Пальцы, скользящие приятными касаниями от искусственной кожи перчаток, остановились на розовых щеках, так необычно перебираясь на нижнюю челюсть, заставляя вздернуть на того голову. В сером взоре невозможно не найти удовлетворения от данной картины.       Глеб убрал руки за спину, облокачиваясь о них, вытянул ногу и уперся ступней в чужую грудь. Он молча кивнул, будто бы Юрий знал, что ему надо делать. Тот неуверенно взял за щиколотку и коснулся языком шнуровки для украшения, отчего альфа лишь нагло издал смешок:       — Сними, — выдал он, наклонив голову в бок. Юра тяжело вобрал воздух, смущаясь сильнее, поднимая концы брюк, открывая вид на смуглую кожу и подтяжки для носков. — Умница.       Юрий заволновался от столь ласковой интонации, расстегивая молнию на боку. Он аккуратно снял сапог, убирая в сторону, снимая и носок, бережно держа босую ступню, горячую в его теплых пальцах. Он ждал какого-то приказа, смотря внимательно тому в глаза, чувствуя, как плывет только от насмешливости в них. Тот снова кивнул. Юра облизнул сухие губы, после чего вытянул язык, жаждая одобрения действиям, прижался им к косточкам, медленно поднимаясь вверх, оставляя за собой влажную полоску. Глеб так возбуждающе прикрыл глаза от ощущений шершавых касаниях, что они становились решительнее, огибая все изгибы стопы, изящные сухожилия и суставы, мельком покусывая, стоило пальцам оказаться снова во рту. В мокром и липком. Язык проходил между пальцами, надавливая и щекоча, заставляя чуть сгибать фаланги, сдерживая смешки, стоило вязкой влажности провестись между сводами, заставляя прикусить губу. Будоража, отчего гудел низ паха в странных наслаждениях.       Губы, увлекшись, целовали тыльную сторону, поднимаясь все дальше, отчего Юра чуть привстал, медленно обвивая пальцами икры, словно хотел прощупать все участки столь пикантного тела. Однако он сразу же почувствовал, как в плечо вдавил каблук, силой отпихнул, заставив завалиться назад.       Альфа чуть нахмурился:       — Никто не давал тебе право залезать дальше, — процедил он, словно ругал его за что-то действительно плохое, отчего Юра поджал виновато губы, оставаясь на месте. — На колени, Юрий.       Он поднялся и снова встал. Кажется, это ему что-то напоминало, но все мысли быстро прекращали существовать в голове, стоило Глебу, надев обратно обувь, встать почти впритык. Нос уперся в пах, когда пальцы зарылись в белесые волосы, заставляя прижаться лицом к нему. Юрий вопросительно поднял брови. Кулак с его волосами повел назад, заставляя весь торс наклониться, а глаза зажмуриться от мелкой боли в луковицах на корнях. Он зашипел, стоило снова под напором поддаться вперед, вжимаясь ладонями в колени. Глеб вдруг потянул его в сторону, сделав шаг назад, принуждая на коленях последовать за ним. Он уставился на край стола, где ему разрешили остановиться, а потом резко потянули наверх, отчего Юра сразу же встал, вытягиваясь во весь рост, хотя тут же силой наклонили над столом. Руки сразу же оперлись о поверхность, не дав их обладателю встретиться с ней лбом.       Когда пальцы все же разжались, волосы остались в таком же положении, стоя торчком, отчего сзади послышался смешок.       Юрий тяжело выдохнул, не смея сдвинуться с места, нагибаясь над слишком коротким столом, чтобы не вытягиваться, прогибаясь в пояснице. Ладони опустились на его бедра, и чужой таз прижался к ним, заставляя подавиться воздухом. Уши покраснели, когда его толкнуло, а пальцы опустились на копчик, после чего так волнительно залезли под облегающую футболку, приглаживая каждый позвонок, остались на вытянутых лопатках, прижимая к столу сильнее. Юрий дышал через раз, косо и через плечо смотря на Глеба. Тот, продолжая толкаться, имитировал кое-что желанное, что заставляло все тело трепетать в напряжение собственных мышц. А в голове победоносной интонацией кричало: «Да! Трахни меня на столе! Давай же!»       Пальцы крепко схватили за напряженные плечи, отрывая от поверхности, принуждая опереться на предплечья. Звякнул жетон. Ладони плавно спустились, минуя подмышки, к открытой груди, вдруг стиснув между пальцами соски, пощупав штанги пирсинга. Оттянули, выкрутили до тупой боли, заставляя сжать зубы и рефлекторно попытать выпрямиться, хотя тут же уткнулся в чужой торс. Глеб стоял вплотную к нему, почему-то не нагнул его обратно на место.       Клыки. Притупленные на первый взгляд, да достаточно острые. Они жадно сжали складку кожи почти на загривке, не давая опустить голову. А пальцы, такие невозможно притягательные вытягивали резинку трусов вместе с началом штанов, больно шлепая, когда резко отпускали. Юрий тяжело выдохнул, прикрывая глаза, подрагивая, стоило кожаным перчаткам оставлять красные следы от щипков на каменном от пресса животе.       — Сэр… — выдохнул он, тогда клыки отпустили его, оставляя скоро исчезнувший след.       Глеб схватил за подбородок, лицом разворачивая к себе, продолжая все ниже щипать за тонкую кожу. Юра томно приоткрыл рот, обнажая ровные зубы, давая одним мазком лизнуть их. Сладкий аромат кофеина вытер все остатки мыслей, когда желанные губы целовали его.       Юрий аккуратно обнял чужие бедра ладонями, и не почувствовав недовольства Господина, спустил руку на пах, сминая в ладони через плотную ткань пенис. Густые брови заинтересованно вытянулись, и с жирном причмоком Глеб отстранился. Юра осторожно развернулся боком, продолжая ласкать начинающий медленно выделяться член, а потом плавно опустился на колено, потянувшись к собачке молнии, но его нагло прервали.       — Хочешь сделать мне подарок? — насмешливо протянул альфа, насмехаясь, унизительно похлопал по щекам, что сразу же налились персиковым цветом. — Ты этого не достоин, маленький плохой мальчик.       Он обошел его, приказав сидеть на месте и не двигаться. Чем-то зашумел, отчего любопытство заставило Юру мельком посмотреть. Глеб вытянул веревку с крюка, наматывая на локоть, словно отмерял, сколько там метров. Бета невольно посмотрел на балку возле потолка, тяжело сглатывая, помотал головой, стоило альфе вернуться.       — Раздевайся, — в голове приказ звучал куда более пошло, чем это могло быть на самом деле. Юрий, кое-как вдохнул жаркий воздух, послушно снял футболку через голову, с трудом справился со шнуровкой обуви, дрожа от предвкушения, стянул штаны и носки и уставился на Господина, что внимательно следил за каждым действием. Тот ухмыльнулся, забирая одежду. — Снимай все, Юрий.       Бета прижал губы. Хотя вчера они оба сидели в ванне, а потом спали обнаженными под одним одеялом, все-таки сейчас стоять перед Господином голым невероятно сексуально и позорно.       Он завел руки за спину, когда тот приказал. Веревка легко скручивалась между кистями, пролезая мазком через тело, выделив обнаженную грудь, когда затянулся узел. Глеб, закончив связывать торс, потянул за конец веревки, принудив развернуться к столу. Колени слегка затекли, но Юра уже не обращал на это внимание, скованность от бондажа дарила неописуемые чувства экстаза. Он ощутил болезненную слабую раскачку в голове, когда дополнительной веревкой Глеб завязывал его к балке, фиксируя на одном месте. Веревка, что с силой впивается в кожу, безумно действовала на мозги. В желудке поднялась волна жгучего удовлетворения, обжигающая весь низ. Глеб усмехнулся. Голые стопы грел пол, хотя все обнаженное тело покрылось мурашками.       Его голова тяжелая, так что, когда альфа куда-то ушел, он уперся щекой о холодную поверхность, холодившую податливую кожу и соски. Он находился низко к столу, но при этом никак не мог облокотиться на него полностью. Как ужасно, дверь в кабинет находилась прямо напротив его голой задницы.       Юра слышал собственное дыхание в полной тишине, рефлекторно подергивая кистями в безуспешных попытках. Он прикусил губу, прикрывая глаза, теплясь в ожиданиях Господина.       Глеб закрыл дверь, заставляя уже успевшего наскучаться «плохого мальчика» вздрогнуть и тяжело втянуть носом воздух. Альфа швырнул что-то на стол к светлому затылку. Однако не дал посмотреть – на загривок давила ладонь. Альфа прижался пахом к ягодицам, и бедра сжались в предвкушении.       Он игриво прикусил губу в легкой улыбке, когда чужой таз слегка потряхивал его, создавая толчки, подобные тому, если бы они сейчас действительно занимались анальным сексом. Это сносит крышу похлеще, чем гладящая яйца рука в перчатке. Юра сглотнул, прикрыв глаза, даже слабо простонал, хотевший показать, как ему хорошо, но как мало Глеб дает.       Он непроизвольно выгнулся в спине, когда услышал, как тот снимал ремень. Застежка звякнула по ушам таким непередаваемым удовольствием, что вялый член слегка дрогнул. Глеб явно любил дразнить долгими и монотонными действиями, но Юра, возбужденный только от мысли, что почувствует обязательно большой и длинный член в себе, не заметил подвоха.       Альфа наклонился, а потом и вовсе лег на его спину, подкрадываясь к уху. Он положил ремень возле лица, заставляя смотреть на этот кожаный и болезненный предмет.       — Я хотел наказать тебя этим, — полушепотом говорил Господин. Бета тяжело задышал, когда руки гладили его по всему торсу, остановились ненадолго на сосках, теребя пирсинг, а потом снова грубо, да так нежно проводили вдоль паха. — Но это слишком жестоко для тебя, не так ли? Я возьму что-то более подходящее. Ты хочешь этого? М?       — Да, сэр, — сбиваясь от дрожи, согласился он. — Я хочу этого.       — Что нужно сказать?       — Спасибо, сэр.       Тонкие пальцы сомкнулись на шее, а зубы прикусывали щеку, когда пенис теребили в ладони. Юрий сладостно зажмурился, покачивая бедрами, чувствуя, как член в брюках все больше встает. Бета шире улыбнулся: возбудить одним лишь видом своей голой задницы такого невероятно сексуального начальника, о котором только можно мечтать – дорого стоило.       Однако Глеб умело игрался, не давая насытиться чем-то приятным.       Юрий задергал связанными руками, стоило тому, придерживая член, похлопывать достаточно сильно по скукожимся яйцам. Чем сильнее, тем белее вспышки в глазах, распространяя обжигающие колкие импульсы. Он зажмурился, зубами придавливая нижнюю губу, чтобы не вскрикнуть. Хотел прижать бедра, чтобы остановить непрошенную пытку, но тот вовремя втиснул колено, быстро оставляя эти идеи. Бета горько замычал, когда жесткие шлепки не прекращались, заставляя его постоянно вздрагивать.       Глеб оскалился, начиная поглаживать мошонку, когда тело под ним совсем напряглось, а Юра сдавленно захрипел. Белые ресницы кое-как разъединились, а губы тяжело вбирали разгоряченный воздух.       — Сэ-эр… Не снова, пожалуйста.       — Сэр, не снова, пожалуйста, — альфа язвительно передразнил его, заставляя сильнее покраснеть, довольно хмыкнул, крепко схватился за талию и стал двигать нижнюю часть к себе короткими и быстрыми толчками. — Хочешь этого? М?       Юра плотно прижал челюсти, борясь с тем, чтобы не выкрикнуть прошлые мысли, выкидывая их из головы. Да только слышал в себе желания, говорящие ему: «Да, этого хотел и хочу! Давай же, нагни меня как последнюю шлюху!»       — Юри-и-ий, — сладко протянул Глеб, засовывая пальцы ему в рот. Ухватил податливый язык и вытянул его из полости, вытягивая вместе с ним накопившиеся слюни, заставив громко засопеть. — Ты должен отвечать на мои вопросы.       — Мхфф… — только и смог вытянуть из себя Юра, жалобно скривив брови.       Жарко, а мягкие ткани одежд Господина плотно прилегали к спине, так хорошо передавая его температуру тела. Кожа перчаток странная. Глеб облокотился сильнее, держа язык в пальцах, что норовился исчезнуть снова за зубами, проскользнул вовнутрь, вызывая резкую тошноту, отчего заслезились глаза. Бета мотнул головой в попытках освободиться, все же вырвав из не особо крепкой хватки язык, плотно закрыв рот.       — Какой непослушный, — насмешливо заявил альфа, выпрямившись, отдавая чувства свободы. Юрий поднял на него заинтересованный взгляд, следя за тем, как тот обошел стол, снова не дав повернуть голову, попутно проверяя узлы на кистях. Он погладил по светлым волосам и взял вещь, которую швырнул ранее. — Хочешь угадать, что я принес специально для тебя? Сможешь угадать, я подарю тебе… Поцелуй.       — Я не знаю, — решил честно ответить, прямо-таки чувствуя, что за неправильный ответ что-то будет. Что-то, что не понравится.       Глеб довольно улыбнулся, заставив расслабиться на секунду, слегка наклонился, не так далеко размахнул свободную кисть без перстней и со звонким шлепком подарил ему пощечину. Юра скривил рот, жмурясь от яркой вспышки, ощущая, как болезненно колется след от ладони. Он притронулся ко внутренней стороне щеки, словно пытался успокоить раздраженную кожу.       Альфа встал возле спины, взял ремень и положил вместо него желтую папку. На его лице появилось такое выражение, что всегда сопровождалось не самым приятным времяпровождением для Юры, когда приносил неправильно заполненные документы.       Глеб заставил слегка подняться, потянув за ошейник, давя на гортань.       — Давай еще раз: угадаешь – я сделаю приятно.       — Это… Это папка с документами?       — Дальше?       — В которой я сделал много ошибок?       — И?       — И вы исправляли их за меня.       — Молодец, — Юра кротко улыбнулся.       Глеб открыл ящик стола и вытащил пояс верности, отчего бета уже инстинктивно сжался, пряча недовольное лицо от альфы. Господин уже намеревался надеть его на еще не успевший полностью встать член, как вдруг Юра подался вперед, уклонившись. Глухой смешок слетел с губ Глеба, что сразу же рывком вернул его обратно.       — Это неприятно, сэр, — хмуро отозвался о подарке Юрий, все пытаясь помешать ловким рукам.       — Не спорь со мной, — лаконично ответил альфа, явно упиваясь таким видом. Как крупный и мускульный мужчина хнычет из-за какой-то игрушки. Чудесно. Он тут же шлепнул его по второй ягодице, когда бета топнул от недовольства ногой. — Что это за ребячество? Будь послушным мальчиком и благодарно прими это.       Альфа все же надел пояс, заковал и положил ключ в карман брюк, поглаживая спину.       В поясе тесно, неудобно, в особенности, когда Господин сжимал мошонку и ласкал чувствительную поясницу, возбуждая, но не давая члену встать, что болезненным осадком поселилось внизу живота. Через пару секунд, пока недовольство полностью не исчезло, оставляя только покорность и принятие беты, Глеб добавил и колпачок, смазанный в смазке, для уретры, отчего Юрий что-то злобно прорычал, жмурясь от боли.       — Тише-тише, малыш, это еще не все, — что-то щелкнуло, и маленький ток от почти незаметных шипов стал пронизывать крайнюю плоть. Юрий гневно зашипел, жалобно простонал и захныкал, когда ток не прекращался. Он снова топнул ногой, извиваясь, но его постоянно возвращали обратно. На место. — Приятно, не так ли?       — Н-нет… Убери его, я не хочу! Блять! — Юра заскрипел зубами, когда Глеб скрутил между пальцами кожу яиц, потянув вниз, не давая опустить бедра за ним. — Был не прав! Агрх! Простите, сэр!       — Вот видишь, — альфа быстро отпустил и начал медленно успокаивать дрожащие бедра короткими движениями. — Так легко принимать подарки и не воротить нос. Попробуй меня поблагодарить.       — Не буду, — жмурясь, насупился, отвернувшись от Господина.       Глеб схватил его за загривок, развернув рывком обратно, заглядывая в красное лицо, и рассмеялся:       — Как же так, Юрий? — дразнил его альфа. — Какой нехороший мальчик, хочешь меня расстроить?       — Не хочу… — он тяжело сглотнул, облизнул губы и все-таки сдался. — Спасибо, сэр.       — Хорошо, — он поцеловал его в губы, поглаживая пальцем измученный пенис через маленькое отверстие, заставляя Юру снова поплыть в ощущениях. — Хорошо, малыш. Давай перейдем к тому, зачем мы здесь.       Он нежно целовал его в висок и щеки, развернув того за челюсть к открытой папке, надавив вниз на затылок. В глазах расплывалось от тока и сладкого запаха кофеина, разобрать написанное не представлялось простым. А касание чуть влажных губ жарким поцелуем оставались на всех местах, куда те касались.       Глеб отстранился, указал в уголке страницы первого закрепленного документа на маленький двусторонний скотч:       — Видишь? Здесь я написал, сколько ошибок ты сделал на странице, рядом – сколько повторился, — он шептал ему в ухо, играясь со штангой соска, принуждая дрожать всем телом. Юрий поджал губы, пытаясь сосредоточиться на голосе. — Из-за тебя мне пришлось очень долго исправлять каждый документ.       Он незаметно улыбнулся, стоило заметить виноватый блеск в затуманенных увлеченности глаз. Словно ждал, что его за этот косяк накажут еще в тот день. Глеб жадно облизнулся, стараясь не упустить ни одну эмоцию в голубых радужках и сжатых скул, медленно касаясь крупной шею, ловко остановившись на горле, игриво сдавливая.       — Когда ты сдал мне эту непригодную для сдачи папку, мне очень хотелось связать твои руки, посадить на колени и шлепать по твоей маленькой розовой попке, пока ты не заплачешь и не будешь просить прощения, — у него и в мыслях такого не могло появиться, только возбуждение в брюках ярко сказывалось на воображение, что непременно подействовало и на Юру. Фокус в его глазах потерялся, и он сглотнул. — Я думал, что ты не нарочно, но теперь, зная, как хорошо ты справляешься с работой, я буду беспощаден.       Глеб обошел его, снова прижавшись сзади, беря в руки ремень.       — Ты хорошо меня понял?       Юрий судорожно закивал, поджимая губы, когда ремень оказался прижат к горлу, доставляя легкий дискомфорт при дыхании.       — Слушай меня внимательно, мой мальчик, сыграем в маленькую игру на логику. Уверен, ты легко с этим справишься. Каждая страница имеет несколько твоих ошибок, я даю тебе минуту, чтобы найти их всех. Когда минута закончится, ты говоришь мне количество нашедших ошибок, а я открываю скотч и показываю фактическое их количество. За каждый промах я прибавляю рассчитанные тобой ошибки к следующим, количество повторных ошибок суммируется с ними тоже. После чего я наказываю тебя. За каждый правильный ответ, я уменьшаю количество ударов на один. Если в последнем документе ответишь правильно, то я сниму пояс верности и дам тебе возможность загадать одно желание, которое я непременно исполню. Если же нет… Ты просто так не уйдешь от меня сегодня, не заплакав. Ты правильно меня понял, Юрий?       — Предельно ясно.       — Молодец. Ты готов?       — Да, сэр.       Глеб отпустил горло, нависая над ним, открыл на первой странице папку и тут же засек время.       Сначала Юру ничего не волновало, кроме стука каблуков, когда Глеб ушел к девайсам для флагелляции, выбирая идеальный вариант. Однако альфа не был бы собой, если бы всячески не мешался в поисках ошибок, постоянно что-то спрашивая, отвлекая, касаясь эрогенной зоны в пояснице, целуя лопатки, щекоча подмышки или дергая за соски. Сбивал со счета по-разному. Отчего Юра не выдержал и слегка толкнул его бедрами, вызвав еще один смешок.       — Время вышло, Юрий, — довольно промурлыкал Глеб, опираясь о стол. Он скрестил руки на груди, смотря на бету, что выражал достаточный азарт и волнение, чтобы заставить его член слегка дернуться. — Скажи мне число.       — Три.       Он выждал пару секунд, за которые на бледном лице изменился ряд эмоций, словно играл в «Слабое звено», сделав глупую ошибку, после чего альфа довольно улыбнулся, оторвав одну сторону скотча. «3». Юра выдохнул.       — Молодец, Юрий, умница! — он погладил его по волосам, а потом перевернул страницу. — Продолжим?       На этот раз минута прошла быстрее, как бы Юра не старался мысленно оттянуть. Чертовы отчеты, как он их ненавидел, но больше всего он ненавидел составлять графики отпусков, из-за которых постоянно ссорился с коллективом. Помнил, как с особо недовольными пришлось разбираться чуть ли не до восьми вечера, а с Кристиной – пять дней по двадцать два часа в сутки, все-таки отдав ей отпуск в июне.       Рядом с его лицом опустились веревки девятихвостой плети, а потом он перевел взгляд на внимательно изучающие серые глаза. Глеб ухмыльнулся:       — Время вышло, малыш, — чуть весело прошептал он, оперевшись тыльной стороной ладони о щеку, прищурив глаза. Юрий побледнел, понимая, что слишком задумался. — Но я знаю, как ты любишь витать в облаках, так что даю тебе две попытки. Говори.       — Пять? — в надежде выдал он, но альфа покачал головой. — Ох, эм, три?       Глеб выдернул скотч, открыв цифру «семь». Юра недовольно цыкнул, чуть сжимая бедра, стоило Господину исчезнуть из поля зрения. Он зажмурился, вновь вспомнив тот первый удар ремнем, начиная представлять, как будет ощущать девять концов плетки, пока альфа успокаивающе поглаживал поясницу. Глеб опустил плеть, отчего хвостики плавно разбежались по белой спине, так же протянул их вниз, щекоча и лаская, давая прочувствовать материал коже.       Юрий непроизвольно расслабился, когда удар не пришелся болезненным, никаким, если быть точным. Будто бы просто неприятно коснулись, оставляя странное чувство в груди. Даже мелкий ток в члене казался больнее, хотя после привыкания становился обычном покалыванием, бушуя где-то внизу паха. Предэякулят выделялся сильнее, собираясь в закрытой головке, болезненно, ведь колпачок для уретры почти не давал ему выходить, заставляя чувствовать себя заполненным там. А это не совсем приятно.       — Считай, — приказал Господин, и тогда Юра понял, что это всего лишь «знакомство». — Не сбивайся. Собьешься, начну заново.       Щеки покраснели, стоило первому удару коснуться голых ягодиц, оставляя за собой пару розовых полосок. Один прошел, осталось шесть, что так же кусали кожу, разнося волны жара, делая воздух рядом спертым донельзя. Юра переступил на одну ногу, пытаясь хоть как-то справиться с последствиями. Плетка со звонким хлестом прорезалась в ушах, а потом разгоняла всю горячую кровь по разным участкам тела, сбивая с нормального дыхания. А подсчитанные цифры пропадали в жалобных выдохах.       И чем больше Юрий ошибался, разморенный собственным жаром, покрываясь розовыми пятнами, тем больнее и пикантнее получались удары, заходящие словно под кожу, волнуя и разрывая мысли. Комната быстро наполнилась сладким и мускульным запахом пота, чья капелька стекла с кончика носа. Казалось, что все тело полыхало от огня, только связанные конечности покалывало холодом. В конце концов, сдержанное шипение превратилось в тоненький скулеж, когда обе ягодицы обрели алый оттенок, где с каждым новым ударов на пару секунд появлялись белесые полоски, жгучие и острые, тут же сливаясь с красными пятнами. Удар от кисти, превратил с нахлыстом от плеча, заставляя иной раз вскрикивать, жмуриться и беспомощно переступать с ноги на ногу.       Глеб дал передышку, чтобы остудить голову, хоть и не давал прийти в себя окончательно, продолжая расцеловывать спину и лопатки, ныне прохладными перчатками раздражая поглаживаниями отшлепанную задницу. Юра дышал тяжело ртом, не успевал сглатывать, капал на бумагу слюнями, что вязко тянулась тонкой линией. Он мотнул головой, постанывая, кое-как держась, на ногах. Соски в беспощадных пальцах страшно вытягивались, оставляя трепещущую резь во всей груди.       Господин положил плетку рядом, открывая последний документ, посмеиваясь, оттого, как голубые глаза округлились, заметив латинские буквы.       — Я сдаюсь, сэр, — сразу же отозвался Юра, отвернулся и выпрямился, похрустывая суставами, хотя сильная рука опять нагнула его перед листами. Он цыкнул. — В этом нет смысла.       — Правда? Мне показалось, что в тот раз тебе понравилось, — в открытую язвил Глеб, почесывая взмокший затылок. Тот попытался спихнуть руку, но альфа не давал этого сделать, будто держа на коротком поводке. — Ты хорошо знаешь эту ошибку. Я могу дать тебе подсказку.       Юрий зажмурился и клацнул зубами, когда Глеб обвил шею хвостами плети, туго затянув у гортани. Все сильнее сжимал горло до следов, заставляя беспомощно захрипеть, краснея без доступа к воздуху. Юре на пару секунд показалось, что он не может даже закрыть рот, а перед глазами темнело. У Глеба невероятно сильные руки, что так страстно душили его сейчас. И как только тот небрежно отпустил, впуская так много кислорода, что Юрий закашлялся, стараясь ровнее дышать ртом, ловил воздух – плетка снова оказалась на том же месте, хоть и не давила так сильно.       — Хочешь ее?       Бета смог только что-то прошипеть, ощущая, как не чувствует остальное тело, а голова становится невероятно тяжелой, наливаясь кровью и неосознанным страхом остаться в таком положении еще пару минут. И словно зная, что сейчас он вот-вот потеряет сознание, Глеб отпустил, отбросив плетки в сторону. Его пальцы опустились на дрожащие плечи, плавно спускаясь к груди, поглаживая ребра, быстро сокращающиеся, а потом обнял за живот, заставляя его втягиваться. Красные полоски остались на шее. Юра поднял на него красные от невольных слез глаза, шумя носом.       — Какая… Какая подсказка, сэр? — все же уточнил он хриплым голосом.       — Это не связно с текстом. Это связано с одной ошибкой, о который мы постоянно говорили в первые дни нашего знакомства.       Глеб отошел, снова взяв в руки плеть, улыбаясь одними концами, словно знал, что тот и понятия не имеет, однако тут же вытянул лицо в удивлении. Юрий самодовольно улыбнулся, невольно подняв брови, отвернувшись к листу.       — Я поставил штамп, закрыв подпись, хотя так уже не делают.       Глеб, преподнес пальцы к подбородку, задумчиво уставившись на потолок, но Юра отлично знал, что это правильный ответ, решившись выпрямиться. Альфа как-то разочарованно вздохнул и глянул на довольный блеск в глазах.       — Ах, а я ведь приготовил хорошее наказание для тебя, — он отложил плетку, встав к его спине, начиная освобождать руки от веревки. — Но я рад, что ты наконец усвоил это.       — Еще бы! — как-то нагло вырвалось у того, когда Глеб вдобавок вытянул ключ от пояса.       Юра начал разминать кисти и пальцы, ощущая, как они покалывают и мельтешат маленькими точками. Он тяжело выдохнул, стоило Господину избавить от тисков, лаская вдоволь исстрадавшийся член, заставляя мокрую головку раскрыться.       Бета дрогнул, прижимаясь к тому, стягивая ткань рубашки на лопатках. Перстни болезненно царапали нежную и раздраженную кожицу, но Глеб умел и в этой ситуации сделать невероятно хорошо. Сначала проведет в кулаке по всему пенису, упрется в пах, начиная так плавно возвращаться обратно, затрагивая все нужные для Юры места. Юрий прикрыл веки, оперся щекой о плечо, вставая на цыпочки, тихо постанывал, как только пальцы прижимали венки на пульсирующем в жажде разрядки члене.       — Так… Мне полагается награда, сэр? — жалобно выдал, стараясь держаться, хотя его вело, пугая выпасть из реальности в крепких объятиях. Он не хотел, чтобы Глеб останавливался, однако тот и не пытался оставить его без сладостной дрожи в ногах, почти заставляя кончить.       — Все, что хочешь, — достаточно увлекательно ответил он, поглаживая бедра. — Ты хороший мальчик. Что ты хочешь?       Юра мельком улыбнулся, когда губы стали целовать его макушку, заманивая все сильнее и сильнее. Он опустился и стал расстегивать молнию на брюках, что выделялись в пахе сильнее, чем раньше. Юрий встал на колени перед ним, спуская брюки и трусы. Глеб выгнул бровь в вопросе, однако тот не хотел отвечать, смотря игриво куда-то совсем мимо глаз.       Хотя член не мог достаточно встать, чтобы быть полностью твердым, для Юры это не имело никакого значения. Он поцеловал его пах, тыкаясь носом в черные лобковые волосы, слегка посасывая кожицу почти у основания пениса, круговым движением сдавливая начало уретры большим пальцем. После чуть ниже слабо сжал губами мошонку, иногда заглатывая в рот полностью одно яйцо, нехотя отпуская из влажного плена полости, причмокивая в конце.       Глеб оперся пальцами о край стола, а щеки его наливались кровью, темнея, так мило меняя цвет. Он прикрыл глаза и всякий раз, когда язык дотягивался до головки обрезанного члена, словно лакая выделяющееся предсемя – поджимал губы, прикусывал, снова приоткрыл и явно не следил за мимикой, давая видеть, где и как ему больше нравится. Он тяжело вобрал воздух, когда Юра – головку, прижимая щеки, чтобы обвить мягкой тканью и шершавым языком. Не старался взять полностью, играючи берясь только за более чувствительные места, вырывая томные вздохи. Делал плавно, даже медленно, оттягивая и дразня, заставляя согнуться, втягивать живот, отчего украшение в пупке от света лампы поблескивал.       Альфа смешно приоткрыл рот, хватаясь за белесый затылок, но не мешая ему продолжать играть, посасывать, невольно заглатывать обильно стекающие слюны, давая скользить члену во рту свободно и шумно. Бета прошелся языком по мошонке, после чего по всей длине влажного пениса, прикусывал губами уздечку и слегка потягивал, сделал пару круговых движений вокруг головки кончиком языка и заглотнул его в рот. Надул щеки, снова втянул – с губ вырвался несдержанный стон, невероятно приятный, заставляя Юру кое-как ухмыльнуться.       В соседней комнате находилась ванная, а дальше – спальня, где хозяин клуба иногда спал, когда не оставалось сил возвращаться домой. Глеб удобно обустроил все под свои нужды, появлялось впечатление, что они находились у него в квартире и отмокали в ванне, хоть и помещались с трудом.       Глеб согнул колени, все не открывая глаза, очевидно наслаждаясь горячей водой и собеседником рядом. Хотя то, что он продолжал громко урчать с того момента, как невольно кончил тому в рот – подтверждало поднятое настроение. Юра снова провел языком по всем зубам. Он чуть с ума не сошел, когда осознал, что сперма на вкус как кофейные зерна в количестве сжатого кулака. Спасло только то, что у Глеба нашлась целая пачка жвачки с ментолом.       Юрий распластался, раскинув руки по ванне, колыхая набранной водой с пеной. Самое то после того, как пропотеешь с головы до ног из-за порки. Но вода не может просто так убрать жгучие полоски на заднице. Юра краем губ улыбнулся, пока думал о том, что Глеб слишком волновался насчет его состояния. Дал аспирин и охлаждающую мазь, хотя на нем всегда все заживало как на собаке. Даже та глубокая рана от обломка потолка почти зажила, покрывшись коркой. Он задумчиво ковырялся в ухе, не заметив, что Глеб притих и смотрел на него испытывающим взглядом. Понял, как только вода стала сильнее колыхаться, чуть ли не выплескиваясь за края. Альфа подполз к нему и уселся между его ног, взял безвольные кисти и соединил их на своем животе, положив на них ладони, облокотившись спиной к груди. Юрий вопросительно ухмыльнулся и все-таки уткнулся в плечо носом, крепче обняв, прижимая к себе сильнее.       — Я буду скучать по тому, какой ты тактильный во время гона, — заявил он, слабо выдохнув от огорчения. — Ты серьезно не любишь обниматься?       — Не могу сказать, что совсем, — накручивая на палец выбившуюся из пучка прядь, задумался Глеб, согнув к себе ноги, чьи колени вышли из воды, поблескивая от пены. Юра обнял их, слегка целуя плечи. — Мне нравится, но мне необходимо большое количество времени персональное пространство, чтобы чувствовать себя хорошо. Просто на время гона я действительно приставучий. Прости, если это как-то раздражает.       — Нет, — отмахнулся Юрий, чуть краснея. — Не помню, чтобы я хоть когда-то был против объятий. Правда, я вряд ли сам буду лезть к тебе с ними.       — Почему нет?       — Мои прошлые партнеры часто говорили, что я холодный в той или иной степени, а потом еще бесящий прилипчивостью. Знаешь, вероятно я просто не могу что-то делать такого. Я не уверен, что это нормально быть отстраненным от партнера, но и по-другому… Не знаю, как быть по-другому.       — Возможно, я понимаю, о чем ты, — заявил Глеб, поворачиваясь к нему, приподнимая брови, сморщив лоб. — Тебя тоже не обнимали и не целовали в детстве, не любили и не дарили что-то хорошее. Ты тоже почти не контактировал с близкими родственниками. А твой отец явно неуравновешенный по твоим рассказам. Я понимаю тебя, Юрий. Я… Когда у меня родился сын, я понял, что такое поведение от близких – не порядок вещей. И когда тебя не любят так, как нужно детям, ты вырастаешь и не понимаешь, как именно тебе безопасно в отношениях. Поэтому ты сказал, что меня в твоей жизни много, потому что ты боишься этого, при этом тебе хочется, чтобы я был тактильным, ведь так и ты хочешь выражать любовь. И в тоже время это пугает тебя, потому что не знаешь, как быть. Это сложно принять и перейти через прожитые годы, но пора двигаться дальше. Начать уметь выражать любовь и принимать ее.       Юра побледнел, криво улыбнулся, почесав затылок, пытаясь спрятать куда подальше влажные глаза. Глеб читал его как открытую книгу. Он смотрит прямо туда, где сердце еще не справляется с достигнувшей его проблемой, так ловко говоря то, что сам боится сказать. Теплые руки опустились на его грудь, заставляя смотреть в серый океан понимания.       — Все в порядке, если ты не можешь сейчас справиться с чем-то. Но разобраться в себе важно именно тебе самому, — тихо и вкрадчиво говорил он, принуждая не только слышать, да еще и слушать себя. — Я не требую от тебя ничего, Юрий.       Юра кивнул, поджимая губы, содрав кожицу с нижней, а потом робко наклонился к нему:       — Не мог бы ты… Называть меня «Юрой»? «Юрий» звучит слишком официально, мне как-то не по себе, когда мы в такой обстановке.       — Ох? Правда? — он вдруг странно подскочил на месте, словно эти слова его ужалили. Виновато опустил брови, вытянувшись в лице. — Я думал насчет этого, но ты ничего не говорил мне. Я подумал, что тебя это вполне устраивает.       — Ай-яй, — весело протянул Юрий, хихикая от столь бурной реакции, заставив того смущенно улыбнуться. — Не переживай ты так по пустякам.       — Хорошо. Юра, — ласково сказал альфа, отчего Юра стиснул челюсти, краснея. Так обращались к нему только те, кто приходился ему другом или родственником. Но с уст Глеба короткое имя звучало вдвойне странно, словно Юрий кто-то важный ему. В груди что-то запрыгало, отчего он невольно коснулся ее пальцами, найдя только тикающее сердце. — Что ж? Мы можем обсудить сегодняшнюю сессию.       — Ох?       — Так как у тебя нет четкого списка того, что тебе нравится, я сделал пару вещей из того, что ты хотел бы попробовать. Мне нужно узнать, могу ли я снова сделать что-то из этого, — объяснил Глеб, полностью прилегая боком к груди, и чуть наклонил голову, словно готов слушать его бесконечно, а потом раскрыл в неловкой улыбке красивые зубы. — Но если ты не хочешь обсуждать это сегодня, мы можем сделать это позже.       Юрий только рассмеялся, уткнувшись носом в чужой, такой мягкий, чувствуя дыхание на своих губах:       — Ты всегда так делаешь?       — Как именно?       — Сначала спрашиваешь, а потом говоришь вторую часть о том, что я могу не отвечать, если не хочу, — он небрежно за его бедра, а после легко взвалил на пах, крепко обнимая, щекоча холодным носом влажную кожу ключиц. — Когда ты так говоришь, ты заставляешь меня смеяться.       — Рад, что могу повеселить тебя, — сказал Глеб, когда тот поднял на него глаза, стараясь понять, не обиделся ли он? Альфа приподнял уголки губ. — Так что?       — Сегодня у меня есть силы только на то, чтобы плюхнуться в кровать и заснуть мертвым сном, потому что мысли о работе выжимают все соки.       Глеб хихикнул и вышел из ванны, вытягиваясь, так красиво двигая позвонками и лопатками. Его спина изящна даже со множеством глубоких ожогов, шрамов и изуродованной татуировки. «Спроси у него», — вдруг раздалось в голове. Глеб что-то говорил, вытираясь полотенцем, медленно плывя вместе с ванной комнатой. Живот стянуло болезненной тяжестью. Юрий почувствовал, как медленно от его улыбки ничего не осталось. Слова превращались лишь в фоновый шум, когда на первый план вышел стук собственного сердца. Ни тот, что заставлял краснеть от предвкушения, тот, что делал больно. Глаза слезились, заставляя слишком часто моргать.       Почему ему больно?       Сердце сжалось в тиски, а вода без кого-то стала невозможно холодная. «Спроси», — настаивал голос. А сам дальше додумывал. «Спроси у него, ведь тебе обязательно нужно услышать то, что ты и правда дешевая шалава».       Почему так страшно открыть рот?       Глеб не назовет его так, он даже никогда не матерился. Но серые глаза всегда отражают то, что он думает. Найти эти два слова – легко. Обязательно найдет их, ведь Юра действительно такой. Глеб будет рад только на время, он обязательно все узнает. Все узнает, тогда оттолкнет.       Почему его тошнит?       Глеб будет смотреть с ненавистью, смотреть на него, как и все, кто знают, какой он на самом деле. Глебу будет тошно, ведь это его первые такие открытые чувства к кому-то по-настоящему. Возможно, и последние. Он обязательно подумает, что Юрий просто хотел удовлетворять низменные потребности, как и много с кем, кого встречал в разных общественных местах, не думая, что встретит вновь. Быть дальше от людей – быть в безопасности. Быть рядом слишком страшно.       Почему хочется плакать?       Это беспомощное осознание на плечах, теплая кожа, плотно прижатая к спине, и холодные простыни, обнимающая нога бедро. Глеб обнимал его в темноте спальни, где слышен стук часов, дающий понять, что он не может никак заснуть. Странно, в комнате тепло, но внутри все так же холодно. Руки Глеба теплые, но касания от них ужасно ледяные. Тихо, да слишком много шума.       Такие шумные мысли.       Он аккуратно выбрался из-под объятий, укрыв получше Глеба, стараясь не шуметь. Осторожно одевался, лишний раз не дыша, а потом подошел к двери, в сотый раз раздумывая, имел ли он права предложить разделить сегодняшний вечер, раз так позорно бежит? Бежит все время. От любых проблем. Любить же тоже страшно. Непонятно, что хочется: быть рядом или все дальше и дальше? Пронзающее страшно. Ему хотелось оставаться в фантазиях и грезить о чем-то несбыточном, везде видеть подтекст и заниматься беспорядочным сексом по углам города, чтобы закрыть дыры желаний близости маленького мальчика, кого никогда не любили, когда он нуждался в маме и папе. Ищущего, где можно без вреда почувствовать себя востребованным, нужным и любимым, но там, где не страшно быть настоящим «я». Изменником, холодным и просто лживым человеком.       Глеб не простит его, если узнает это «я». Юра разобьет сердце наверняка, потому что «любви» постоянно мало, а «одобрение» сводит с ума из-за вины. Секс не лечит, делает только новые бреши в желании счастья, теплых рук и нежных губ. Все более скован, когда есть больше свободы, хотел потерять ее полностью. Он хочет уйти, чтобы не знать проблем в лицо. Хочет исчезнуть и остаться там, откуда начал.       Юрий чувствует себя никчемным, чтобы его могли любить просто так. И ему хотелось скрывать от себя этот факт немного подольше, осторожно закрыв дверь.