***
В ущелье сумрак – движущийся в вышине рой заслоняет и без того тусклое солнце. По отвесным каменным склонам мечутся светотени, едко воняет кислотой и еще чем-то сладким, предсказуемо отвратительным... Дейран натягивает на лицо повязанный платок, просто чтобы этим не дышать. Да и саранча, увы, не вся отвлеклась на героического шелинита и его подопечных крестоносцев. Воздух полон зеленоватых мерцающих личинок, они же – на камнях, на земле, всюду. Их приходится постоянно с себя стряхивать, и ладно, когда тварь обнаруживается на рукаве или сапоге – Дейран изо всех сил гонит подозрения, что членистоногая погань ползает по его воротнику или волосам. Передергивает от одной этой мысли, даже если не брать в расчет последствия укусов, – хорошо, что отвлекаться на такие фантазии совсем некогда. Аурен рвется вперед, словно заключил с кем-то пари, что поставит рекорд по скоростному убийству матки вескаворов. Хочется поделиться шуткой с Ланном – она очень так себе, но отвлечься от тошноты все же помогает. А командор и впрямь торопится, будто за ним демоны гонятся... Перехватив его хмурый взгляд на верхнюю кромку той стороны ущелья, где осталась армия, Дейран осознает причину спешки – и с тоской понимает, что шутка теперь окончательно сломана. Язвить на тему того, как каждый их шаг куплен жизнями солдат, – не слишком-то оригинально и весело. От монотонного шума раскалывается голова – писка и шорохов здесь поменьше, окружающие звуки сливаются в назойливое гудение без пауз и изменений. Этот постоянный фоновый гул изматывает хуже скрежета – Дейран вынужден постоянно подлечивать сам себя, иначе мигрень его точно доканает. А целитель с мигренью не слишком хорош в концентрации или проведении энергий. Когда они перебираются через очередной разлив кислоты, возникает пауза – пока Сиила помогает Уголек перескочить на сухой кусок камня, Аурен оказывается рядом с Дейраном. Стягивает свою перчатку, сдергивает с пальца тонкое кольцо из бледного золота. – Ты решил... – Дейран обескуражен и хочет скрыть свое недоумение не особо изящной насмешкой про танцы с раздеванием – ничего умнее в больную голову просто не приходит. Увы, глубокий вдох оказывается ошибкой – приходится зажать рот ладонью и срочно припомнить заклинание, чтобы унять подступившую к горлу рвоту. – Я решил, что здесь и так достаточно тошнотворная атмосфера, чтобы к ней еще что-то добавлять, - то ли шутит, то ли всерьез говорит Аурен, быстро ловит Дейрана за руку и надевает ему кольцо, больно сдавливая сустав. Пальцы у него горячие и уверенные. Припухшая фаланга слегка ноет, зато кольцо точно не соскользнет – а тошнота и муторная тяжесть в висках и затылке пропадают, едва металл касается кожи. Дейран не успевает ответить – он даже разозлиться, что его снова выставляют изнеженным и беспомощным, особо не успевает, когда осознает, что на них никто не смотрит. Все заняты другими проблемами: то ли Аурен удачно выбрал момент, то ли случайно так совпало, но считать Дейрана беспомощным просто некому – всем не до него. Впрочем, раздумывать об этой ерунде ему и самому быстро становится некогда. Теперь, когда мигрень отступает, он вдруг обнаруживает, как сильно она, оказывается, отвлекала. И насколько без нее проще отслеживать потребности отряда, предугадывать угрозы и предупреждать серьезные травмы. Почему-то разумная и логичная мысль, что Аурен просто позаботился об эффективности, оказывается одновременно болезненной, но и успокаивающей. А в целом... Дейрану сейчас не до мотивов командора. На пути к королеве роя поджидают и агрессивные скопления вескаров, и здоровенные одиночные жуки с мула размером. Дейран очень надеется, что хотя бы эти твари не летают. Проверять, слава всем богам и дьяволам, не приходится – пламя, расходящееся от рук Уголек, сжигает мерзких гадин без остатка. Близко к ним подходить нельзя – кислота, которой они плюют, разъедает даже магическую каменную кожу, но стрелять можно, и кидать жидкий огонь можно тоже, потому смертельную угрозу «эскорт королевы роя» представляет разве что для эстетического чувства. В глубине души Дейран знает, что это не так, однако бравировать легкомысленным отношением к угрозе ему проще и удобнее, чем трястись от страха и отвращения. Аневия была права – на дне каньона обнаруживаются остатки разоренного каравана. Но в ответ на идею Вольжифа проверить сохранившиеся тюки и ящики на предмет чего-нибудь ценного Аурен... молча смотрит на тифлинга с пару секунд, наклонив голову к плечу. Видимо, смотрит как-то по-особенному, потому что больше аналогичных предложений не поступает – не только от Вольжифа, вообще ни от кого. Сам Дейран не может быть уверен, будто беженцы совершенно точно не прихватили из Кенабреса что-нибудь ценное, но ковыряться в изгаженном барахле ради денег – не то, чему он готов посвятить свое время. А вот когда до них доносятся сдавленные стоны и жалобные, явно принадлежащие кому-то разумному всхлипы, даже Дейрану делается не по себе от того, насколько равнодушно воспринимает эти звуки командор. Не заглядывая в расщелину, откуда доносится безнадежный замученный плач, Аурен с каменным лицом перешагивает на другую сторону и больше озабочен, кажется, выбором подходящего зелья. – У нас нет на это времени. Наши люди гибнут наверху, - эти слова он произносит сухо, словно они царапают ему горло, и коротко, как будто только для одной Уголек, которая хмурится и оглядывается. Дейран командора, разумеется, не осуждает – осуждение вообще лучше оставить профессионалам, скажем, каким-нибудь инквизиторам Иомедай. Сам бы он, может, тоже не полез никого спасать. Во-первых, это не обязательно пострадавший караванщик – да и с чего все вообще взяли, что в караване были именно заблудившиеся торговцы или беженцы, а не предатели, грабители или культисты? Во-вторых, у того, кто там воет, могут быть несовместимые с жизнью травмы – или его нельзя вытянуть из расщелины, не нанеся таких травм. В-третьих, там может быть вообще иллюзия или морок – почему нет? Но все это требует опустить взгляд, присмотреться, выяснить, узнать – диким кажется отсутствие хотя бы банального любопытства. Впрочем, времени действительно нет. Узкий проход между скал к северу расширяется и ведет к просторной «поляне» из камней. В середине – начерченный кровью ритуальный круг с символами призыва, а рядом с ним – матка роя. Уродливая безглазая башка, увенчанная несколькими шипами-рогами, хищная пасть с кривыми длинными клыками, тонкие клешни, полупрозрачные, будто подгнившие крылья и жирное брюхо, полное ядовитой слизи. Выглядит и впрямь мерзко. И летает. Но то ли из-за магического кольца, то ли привыкнув к отвратительным зрелищам, Дейран никаких ярких эмоций не испытывает. Это просто тварь, которую просто нужно убить. Просто чтобы больше ею не любоваться. Только когда содрогающаяся туша с визгом обрушивается на землю, растекается зловонной лужей и перестает шевелиться, Дейран замечает, что у него подрагивают руки. Все это страшно противно, а командор отчего-то не торопится палить труп, который уже обсыпали, пожирая, мелкие вескаворы. Нет, Аурен стоит и рассматривает мертвую матку с неподдельным интересом. – Монгрелы, - неожиданно севшим голосом начинает Ланн, – могли бы это съесть. Наверное. Дейран морщится – не от отвращения, от неловкого удивления. Зачем все время подставляться, напрашиваясь на шутки о себе, своей внешности и своих соплеменниках? «Какая-то неизученная форма мазохизма? Или все та же попытка успеть защититься раньше, чем окажешься мишенью насмешки?» Летающих паскуд, наконец, начинает сдувать ветром, вокруг постепенно светлеет, а прислушавшись, Дейран понимает, что гул тоже пропал. Рой повержен, они совершили очередное достойное воспевания в балладах деяние, и все же героизм в менее... физиологичных формах кажется Дейрану предпочительнее. Он переводит взгляд на круг призыва и вздыхает. Не надо быть магом, жрецом или гением, чтобы сообразить, что кто-то призвал сюда матку – а вместе с ней и рой – специально. И у этого призывателя, по всей видимости, начисто отсутствовал сценарный и художественный вкус. Догнавшая их Аневия подходит ближе к тому, что пять минут назад было королевой вескаворов, ухмыляется и с чувством произносит: – Долеталась, гадина! Хорошо, что мы от нее избавились малой кровью. Еще бы чуть-чуть и пришлось бы многих хороших ребят хоронить... Аурен ее не перебивает, смотрит терпеливо. Аневия прерывается сама, сводит брови так, что они почти сходятся на переносице, с силой втягивает носом воздух. – Заметила, – одобрительно кивает командор. – Подозрительно знакомый запах, не так ли? Дейран понятия не имеет, как они различают какие-то отдельные, да еще и знакомые запахи в волнах удушающей вони вокруг, но Аневия неопределенно хмыкает и наклоняется над склизкими зелеными потеками на камнях. – Своими глазами видела, как гнусья королева эту дрянь разбрызгивает, чтобы привлечь личинок. А пахло этим от твоего снаряжения еще наверху. Вместо ответа командор разводит руки в стороны и так замирает, будто предлагает его обыскать. Аневия, как ни странно, предложение принимает – а вскоре вытаскивает из-под широкой застежки портупеи тонкий батистовый платок, пропитанный чем-то тускло-зеленым. – Вот тебе раз! Рой слетался на эту пакость, как мухи на варенье. И самые обглоданные трупы в караване пахнут так же. Похоже, какая-то крыса подсунула этот платок, чтобы тебя точно схарчили. – О, да тут целое покушение! Наш рыцарь-командор стал совсем серьезной фигурой... – Дейран слышит сказанные им самим слова с каким-то странным, запаздывающим удивлением. Разумеется, дело не в том, что он «не хотел ничего говорить, но возмущенные речи сами сорвались с его губ», – просто до сих пор ему казалось, будто он ничуть не взволнован. А собственный голос выдает тревогу, и замаскировать ее не получается. – Мне казалось, этот поход не может стать хуже. Но вот появляется загадочный предатель, готовый скормить нас отвратительным жукам... – скучающим тон удается еще хуже насмешки, и Дейран прикусывает губу, просто чтобы замолчать. Он не хочет ни испытывать беспокойства, ни выражать его, ни знать, в чем причина. И уж наверняка он не хочет, чтобы его беспокойство замечали другие. Дейран не желает даже задумываться, чего именно хочет меньше, и он рад, что командор не дает ему продолжать. – Мне тоже казалось, что ты не уступил бы никому первенства в стремлении скормить меня отвратительным жукам, - Аурен не улыбается, но смотрит с веселым вызовом, словно речь идет вовсе не о коварном и злокозненном покушении на его жизнь. Может быть, это снова говорит его воспитание: не выказывать ни к чему слишком серьезного отношения – первый закон великосветского этикета. А может быть, дело в самом Дейране – ведь ни с кем другим командор себя так, кажется, не ведет. С остальными он может быть сколько угодно обаятелен, заботлив и даже добр – а все-таки Дейрану мерешится, будто именно при взгляде на него серые глаза как-то... оживают. Но, конечно, нельзя исключать и тот вариант, что Дейрану просто нравится считать себя особенным. – Ну что ты, у меня все-таки есть принципы! – притворно возмущается он и поглядывает за реакцией – любопытно же проверить свои теории. – И к тебе я испытываю чувства пускай противоречивые, однако не исключительно негативные. Поэтому я бы скормил тебя самым привлекательным, самым эстетически совершенным из всех возможных жуков! Странным образом этот вздор... успокаивает. Помогает отстраниться от несбывшейся, но все еще неуютно реалистичной перспективы быть сожранным заживо. Возвращает в привычный мир – а в привычном Дейрану мире можно нести любую околесицу, не утруждая себя избыточными размышлениями, окажутся ли твои слова для кого-то обидными или нет. – Что ж, мне остается только пообещать: если я решу утопить тебя в болоте, оно будет отвечать самым взыскательным вкусам. Возможно, там даже будут цветы, – у командора явно привычка иронизировать, вообще не меняясь в лице. Он совершенно серьезен и говорит спокойно, но серые глаза искрятся чертовски заразительным весельем. И, в отличие от множества готовых оскорбляться по любому поводу, возможность быть задетым Аурен, похоже, даже не рассматривает. Неожиданно это почти приятно. Не то чтобы Дейрана хоть как-то волновали чувства рыцаря-командора, но ощущение развязанных рук – определенно то, чего ему в последние дни недостает. – Мы подозрительно хорошо понимаем друг друга, – смеется он и шутливо кланяется. – Туше́! Аурен, кажется, коротко улыбается в ответ, хотя Дейран не особенно в этом уверен – когда командор поворачивается к Аневии, всякий намек на улыбку, веселье или даже сарказм с него стирается начисто. – Полагаю, это происки демонов. Вызвали рой и позаботились, чтобы мы не избежали засады. Дейран бы поспорил с тем, что подобным категоричным тоном можно что бы то ни было «полагать». А вот Аневию ничего, кажется, не смущает – она, хотя и выглядит несколько озадаченной, быстро соглашается: – Ни провала в Кенабресе, ни нашего марша на Дрезен они не ожидали, значит, используют против нас все, что оказывается под рукой. В этих рассуждениях Дейрану мнится какая-то неуловимая наивность, вроде бы не свойственная ни Аневии, ни командору, но ему лень задумываться, что не так. В конце концов, это уже не его дело. «Советник по ненаправленным коммуникациям» – точно не дознаватель и не следователь. – А платок могли подбросить с помощью магии. Хотя культистов в Кенабресе было – как опарышей в дохлой свинье, и я почти уверена – у нас в лагере крыса, так что... – взглянув на командора, Аневия почему-то умолкает и хмурится. – Пора возвращаться, только давай я тушу этой гадины сначала сожгу. Говорят, мелкие гнусы, нажравшиеся плоти своей мамаши, сами могут переродиться в матку роя, а нам ведь это ни к чему... – Сожги, - бесстрастно кивает Аурен. – Только собери побольше слизи, которой королева приманивала рой. Он стоит, опустив голову, и в тени почти не видно лица, но Аневия несколько мгновений всматривается в него встревожено: – Это зачем? Хочешь использовать дерьмо из-под демонских гнусов? Серьезно? – так и не дождавшись ответа, она поджимает губы и отворачивается. – Ладно, приказ приказом, состав-то я соберу. Дурное дело нехитрое... Кажется, она хочет сказать что-то еще, но ее обрывает топот и шум – из-за камня выбегает запыхавшаяся Нура, а следом за ней появляется серый от усталости Зосиэль. Халфлинга торопится засвидетельствовать свой восторг, что Аурен с отрядом живы, шелинит – сообщить о том, что вылечил, кого мог. Потери, судя по их словам, могли бы быть намного больше, но героический рыцарь-командор всех, конечно, как всегда, героически спас. Сам герой внемлет возносимым ему хвалам с таким видом, словно у него разболелся зуб. Дейран фыркает, бездумно крутит кольцо на пальце и наконец понимает, что его бы неплохо вернуть владельцу. Вот только не сейчас же! Прерывать дискуссию о том, огромный вклад в общее дело внес Аурен – или все-таки гигантский, даже как-то неудобно. «Жаль, что уже не получится сочинить себе мигрень и под ее предлогом удалиться». Мигрени и правда нет, Дейрана просто потряхивает – вокруг зябко и сыро, естественно, он замерз. Он пытается завернуться в плащ, но тот безнадежно испорчен. Греться около тлеющих останков королевы вескаворов нелепо, а разводить костер никто, конечно, не предлагает. «Как будто им самим не холодно!» Впрочем, Дейран читал, что нервное потрясение может вызывать и такие эффекты. Опять возвращаются к приевшейся теме, мол, пропавшее имущество каравана бы пригодилось. Как будто есть хоть малейший смысл сейчас это обсуждать! Щебечет халфлинга, сокрушается Вольжиф, что-то бубнит себе под нос Сиила... – Хватит разговоров. Фраза резкая, произносит ее Аурен очень мягко, а затыкаются почему-то все. И дальше, конечно, он каждому находит полезное, с его точки зрения, дело. Нуре – изучать магический круг и другие следы ритуала. Аневии и Ланну – осматривать проход в пещеру, обнаруженную слева. Сииле – проводить к войскам Уголек и прислать обратно Регилла и Нэнио. А Зосиэлю... О, тут Дейрана посещает приступ незамутненной, прямо-таки чистейшей ярости: для Зосиэля у командора отдельная, практически тайная просьба – он отходит в сторону и говорит довольно тихо. Ему теперь, видите ли, нужна помощь жреца в борьбе с головной болью! Дейрану кажется, что изваляй его Аурен прилюдно в кислотной жиже – и то не смог бы унизить сильнее. Все рассуждения о том, как по-особенному относится к нему командор, сразу превращаются в дикую чушь – вспомнить стыдно! «Либо он меня как-то особенно ненавидит». Куда себя деть, тоже непонятно – ему никаких ценных указаний никто не выдает, продолжать путь Аурен, похоже, собирается в компании шелинита, но и Дейрана к войскам не гонит. Пожалуй, по части загадочности рыцарь-командор оставляет далеко позади всех «противоречивых и неоднозначных», кого граф Арендей имел неудовольствие знать. Если бы кто-то другой казался веселым и почти симпатичным, а через четверть часа беззастенчиво облил его грязью за глаза, Дейран бы совершенно не удивился. Но от Аурена он такого совсем не ждал и просто не может понять – зачем, за что? Возможно, его бы сейчас устроили даже объяснения в стиле Уголек – увы, ведьма ушла, а у самого Дейрана, приходится признать, не хватает фантазии придумать мотив для такой внезапной смены отношения. Он устает маяться от вопросов, на которые нет ответов, а всякая мысль об Аурене ощущается, словно прикосновение к синяку. Отдельно раздражает, что Дейран о нем вообще зачем-то думает и, против обыкновения, почти не может перестать. В итоге он тащится с Аневией назад, признав, что умением испортить настроение рыцарь-командор Пятого крестового похода существенно превосходит какую-то там жалкую чудовищную саранчу. Саранче до него – как отсюда пешком до Абсалома! И демонически жаль, что убраться подальше от этого странствующего вертепа с лицемером во главе нет ни малейшей возможности.Акт I, сцена третья
10 октября 2021 г. в 19:28
Дейран не очень любит насекомых и совсем не любит кого-то убеждать в правильности своего мнения.
Но сейчас даже тот факт, что с его мнением абсолютно солидарна вся крестоносная рать – причем, по собственной инициативе – Дейрана нисколько не радует.
Каньон, пересекающий единственную дорогу, кажется поначалу таким же, как множество других – узким и наверняка не очень глубоким. Ничего особенного: пехота пройдет быстрее кавалерии, а вот обоз солдатам снова придется разгружать и перетаскивать по цепочке, чтобы не рисковать гружеными телегами на каменистых спусках и подъемах.
В общем, препятствие несерьезное и уж тем более не непреодолимое, разве что – суета, морока, задержка... Свитки телепортации в достаточном количестве очень бы украсили все это мероприятие, но такие расходы дражайшая кузина покрывать из казны явно не предполагала.
К ущелью подводит пологая низина, и еще в начале спуска Дейрана раздражает странный гул. Приходится оторваться от пародийной жесты о похождениях одного не вполне благочестивого рыцаря – единственной книги подходящего размера, которую можно читать верхом, не рискуя свернуть шею себе или лошади, – и проехать немного вперед: узнать, что за дрянной шум творится в авангарде.
Примерно тогда же, когда он, морщась от все нарастающего паскудного гудения, собирается обратиться с вопросом к ближайшему офицеру, откуда-то из-за камней слева выныривает Аневия.
Вид у разведчицы мрачный и даже встревоженный, она осторожно машет уже спешившемуся командору, но старается особо не шуметь. Дейран присматривается к ней, а потом к повороту дороги за ее спиной – и его настигает непрошеный спазм тошноты.
Нет, вовсе не из-за пейзажа, до этого момента скрытого за валунами, – хотя разоренный караван, проеденные какой-то кислотной слизью остовы телег и неравномерно обглоданные останки в темных ошметках плоти не слишком соответствуют представлениям графа Арендея о прекрасном. Однако зрелище оставляет его в целом равнодушным, а вот звук...
Гудит именно каньон. Гудит, скрежещет, воет тысячами тысяч прожорливых мошек. Над ущельем и внутри него – рой вескаворов. Дейран впервые видит эту мерзость вживую и без колебаний признает, что энтомология – категорически не его стезя.
Демонская саранча омерзительна до рвотных позывов: в каньоне будто колышется темная, рыхлая, изменчивая и живая масса. Плещется вверх и по краям, выбрасывает из себя щупальца из сотен черно-зеленых точек, угрожающе волнуется, готовая в любой момент взмыть в воздух и накинуться на новую жертву.
«Гвоздика точно не поможет...»
Стрекот и писк ввинчиваются в уши, не дают сосредоточиться и заставляют все вокруг словно вибрировать на одной тягостной заунывной ноте. Шум не такой уж и громкий, но избавиться от него хочется непереносимо – до истерики и ярости. Разумеется, ни истерики, ни ярости Дейран себе не позволяет. Он торопливо соскальзывает с седла и подходит ближе к командирам крестоносцев, уже столпившимся вокруг Аневии и командора.
– Не успеем мы отойти, – категорично мотает головой Ирабет. – Пока развернемся, пока начнем отход – нас уже раз десять сожрут, они ж вот-вот кинутся!
– Не успеем, – вторит ей интендант. – Даже если обоз бросим, а это, считай...
– Не до обоза, – перебивает смуглый рыцарь с перебитым носом. – Мертвым барахло не нужно.
– Гонца в конец колонны, – ровно распоряжается Аурен, будто не замечая нервного напряжения окружающих. – Арьергарду – отходить и охранять обоз, он нам еще пригодится. В остальном Аневия права, уничтожим матку – решим проблему.
– Только для этого надо выманить рой из ущелья, – мрачно замечает нарядный полковник из неросианских крестоносцев; судя по его физиономии, он считает собственное предложение самоубийством.
– Да их здесь вообще не должно быть! – рявкает Ирабет. – Такие твари обычно в глубине Язвы сидят, а эти... Как нарочно приманил кто!
– Для их вида нетипично присутствие в месте, подобном этому? – вмешивается Нэнио, которая, кажется, в принципе лишена всякого представления об уместном и не очень.
Аневия устало закатывает глаза, но все-таки отвечает:
– Нет, конечно. Гады вокруг матки клубятся, а ей посреди дороги вообще-то делать нечего. Вон, Хайлора спроси, он тебе в подробностях расскажет всю их гнусную... биологию.
Голфри молчит и, скрестив руки на груди, наблюдает за происходящим, словно строгий учитель на уроке.
Вот загадочная, как будто ей ничего и не грозит... Впрочем, Дейран не уверен, будто кузина настолько глупее него, что даже не озаботилась собственным дистанционным воскрешением в крайнем случае.
«Уж верховные жрецы Иомедай и твой Совет наверняка не планируют так бездарно терять живой символ крестовых походов...»
В круг совещающихся тем временем протискивается халфлинга Нура, выскакивает перед командором:
– Я могу повести отряд-приманку! – похоже, идея отвлечь вескаворов вовсе не кажется ей суицидальной. – Знание сущности врага и смекалка пригодятся в таком деле больше, чем мечи и латы!
– Знание сущности врага... – задумчиво повторяет Аурен и долю секунды смотрит на халфлингу с непонятным выражением.
Потом обводит собравшихся внезапно цепким и пронзительным взглядом. Словно ищет в них что-то или – вернее – старается зачем-то запомнить их лица. Собравшиеся же явно воспринимают этот смотр, как безмолвный вопрос, и чуть ли не хором рвутся отвечать:
– Я – командир, и подхожу для задания лучше всех, - Ирабет как забивает словами гвозди.
– Мои люди будут стоять до последнего, - высокомерие в голосе Регилла почти физически ощутимо.
– Я столько насекомых сожрал за жизнь, что они будут рады отыграться, - Ланн, как всегда, шутит, но шутка получается неискренней.
Аурен поднимает ладонь, и все умолкают. Даже Дейрану любопытно, что он решил – хотя больше бы стоило беспокоиться о собственной безопасности. Умереть граф Арендей не торопится, но и не боится – особенно с учетом принятых им мер предосторожности на сей счет. Но умирать заживо сожранным демоническим роем, в разъедающей тело кислоте... Увольте. Это даже эстетически – никуда не годная гибель.
Командор молча кивает Зосиэлю, тот согласно прикрывает глаза – и сразу все приходит в движение. Как будто Дейран пропустил тот момент, когда все договаривались, как действовать после выбора главной жертвы. «Вон к тому краю надо», «громче стучать мечами о щиты», «отбежите от жреца – никто вас не спасет». Разноголосые реплики доносятся со всех сторон, армия словно отмирает, кто-то делится на какие-то группы, кто-то куда-то спешит...
– Дейран? – Аурен оборачивается к нему так, словно ожидает увидеть рядом с собой – а вокруг него и впрямь уже собрался их привычный отряд.
«Ну наконец-то ты обо мне вспомнил», – удержать мысленную усмешку не удается, да Дейран и не старается. Впрочем, охотиться на одну сколько угодно мерзкую матку роя наверное все-таки лучше, чем отбиваться от стай налетающей плотоядной саранчи.