Зеркало души

      У Нэнио есть хвост. И это вполне нормально – ведь оказывается, что она кицунэ, просто предпочла такую мелочь, как собственная раса, не запоминать. Мелочь или нет, это ей решать, а хвост шикарный – пушистый, лоснящийся, ярко-рыжий с белым сполохом на конце, наверняка мягкий на ощупь... Дейран мечтает его погладить, зарыться пальцами в густой мех. Увы, для кицунэ это достаточно интимная ласка, а строить с Нэнио отношения такого рода Дейран был бы не готов, даже окажись они вдвоем на необитаемом острове. Зато помимо хвоста, у Нэнио есть набор для рисования магических свитков. И за скромную мзду – полчаса Дейран распинается о мендевском наследственном праве – она соглашается снабдить его нужным свитком иллюзии.       Задумываться, почему ему пришел в голову тот или иной каприз, Дейран вообще не любит, а уж когда чувствует некоторую шероховатую неоднозначность своих затей, и вовсе начинает целенаправленно отмахиваться от всех мыслей, хоть отдаленно содержащих вопрос «зачем». Сейчас именно такой случай. Обойдя лагерь и заранее удостоверившись, что все, кто мог бы его побеспокоить, уже легли спать – «Или надежно погребены под отчетами разведки и ведомостью снабжения в пяти несовпадающих экземплярах» – Дейран забирается в свою палатку, зажигает фонарь и аккуратно зашнуровывает вход. Конечно, Нэнио сказала, что иллюзию будет видеть только он сам – но его-то по-прежнему сможет увидеть кто угодно! «Если, конечно, не принять меры», – думает он и затягивает веревку покрепче. Не хватало только, чтобы его потом спрашивали, чем он тут занимался. Понадобится еще свиток, скрывающий свет, и свиток, заглушающий звуки... Первый ему продал Вольжиф – из спортивного интереса Дейран даже вытребовал себе скидку. А второй завалялся еще из дома – полезная вообще-то вещь, хотя граф Арендей, вероятно, использовал заклинание не совсем по назначению.       Скажем, однажды пришлось зачаровывать свою ложу в столичном театре – иначе они с одной прелестной атташе из посольства Бревоя рисковали испортить оперу, налаживая дипломатический контакт, – а она, стоит заметить, была не так уж и плоха. В общем, покончив со всеми приготовлениями, Дейран прикидывает, что создал прямо-таки мечту наемных убийц – если бы к нему их кто-нибудь подсылал. Из палатки не слышно ни звука и, несмотря на зажженный фонарь, вообще не видно, что происходит внутри. Мысль эта его веселит, но надолго не задерживается – все равно даже наемные убийцы в сложившихся обстоятельствах явно достанутся не ему. Усевшись на спальный мешок и скрестив ноги, Дейран вытаскивает написанный Нэнио свиток, разворачивает его и зачитывает – сначала про себя, чтобы не ошибиться – а потом вслух. Волшебница не обманула – иллюзия и правда внешне максимально правдоподобная. Ни полупрозрачности, ни размытых контуров, ни еще какой-нибудь ерунды – даже мягкий боковой свет ложится на пряди вьющихся черных волос так, словно они вполне себе реальны.       Дейран переплетает пальцы в замок и какое-то время рассматривает рыцаря-командора, а потом вспоминает, что Нэнио говорила об «адаптивной механике когнитивного фантазма» – если не начать представлять, как ведет себя воспроизводимый объект, иллюзия так и останется неподвижной. На память, тем более визуальную, Дейран никогда не жаловался – ну, конечно, кроме тех случаев, когда нужно узнать в лицо какого-нибудь высокопоставленного паладина на королевском приеме или выучить скучную торжественную речь. Формально командора можно было бы отнести к высокопоставленным паладинам, пусть и с натяжкой. Однако забыть его, несмотря на вообще ничем не примечательную внешность, оказалось сложно – и сейчас, впервые за все время их знакомства, Дейрана этот факт наконец-то не раздражает. Фантазм, подстраиваясь под его воспоминания, садится напротив, вытягивает ноги и задумчиво смотрит куда-то в сторону. – Ты, между прочим, мне вообще не нравишься, – сообщает Дейран. Иллюзия поднимает на него серые глаза и улыбается краем губ. «Демон забери, и правда как настоящий!» – Да-да, напрашивается вопрос, зачем же я трачу такой чудесный свиток на тебя, а не придумываю каких-нибудь прелестных эльфийских принцесс в лаконичных нарядах. Что ж, это довольно очевидно, но я не жесток, а потому поясню. Во-первых, сублимировать плотские наслаждения с помощью магии – удел стеснительных неудачников, и меня, как ты сам понимаешь, нелепо даже упоминать в подобном контексте. Во-вторых, это попросту пошло. А в-третьих, если бы я захотел предаться фантазиям, никакие свитки с заклинаниями мне были бы не нужны. Воображение у меня, знаешь ли, богатое, да и опыт тоже не стану отрицать... Дейран вздыхает. Определенно, нет никакого смысла провоцировать фантазм – это ничуть не лучше, чем окружать себя вымышленными эльфийскими принцессами. Если так уж захочется лишний раз подразнить рыцаря-командора, то никто не мешает проделывать это в реальности. – Понимаешь, во всем виноват эффект замкнутой группы, – решает он начать заново. – Окажись мы хотя бы в Неросиане – я бы не то что совсем не обратил на тебя внимания, но уж точно не стал бы его так на тебе заострять. Просто... Иллюзия наклоняет голову к плечу и всем своим видом выражает готовность слушать. «Так-то лучше». – Давай посмотрим правде в глаза. Я заперт в обществе, мягко говоря, далеком от интересного, и все эти крестоносные чурбаны в сверкающих доспехах не вызывают ни малейшего воодушевления... Очень правдоподобный Аурен очень правдоподобно приподнимает правую бровь – конечно, заклинание всего лишь воспроизводит представления самого Дейрана о возможной реакции, но получается и уместно, и естественно. Легко поверить.       Дейран усмехается и поднимает ладони в примирительном жесте: – Ну хорошо, признаю, в идеализированной рыцарской эстетике есть своеобразное очарование – вот это возвышенное неподкупное благородство, прямота, искренность и все такое прочее. Но где ты видишь вокруг хоть какую-то эстетику вообще? – он отводит руки назад, опирается на них и запрокидывает голову – даже имея дело с иллюзией, говорить то, что действительно думаешь, оказывается проще, не глядя в глаза. – Этот поход – совершеннейшая катастрофа с художественной точки зрения: нечто среднее между провинциальным турниром и небогатой сельской ярмаркой. А между тем, оказываясь в любом обособленном коллективе, мы неизбежно выделяем тех, кто кажется нам привлекательнее прочих. Так на кого здесь, скажи пожалуйста, еще смотреть? Ты хотя бы умеешь связно изъясняться, не путаешь каталектику с диалектикой и, может быть, даже отличаешь секвенцию от репризы. И регулярно моешь голову, что тебя сильно украшает. Мысль о мытье головы отзывается унынием. Дейрану до смерти надоела возня с ведрами и ковшами – как ни странно, невозможность принять нормальную ванну, оказывается, всерьез действует на нервы. И чтобы не портить себе настроение, проще вообще не углубляться в эту тему. – Опять же, будь ты просто удачливым заезжим авантюристом... – Дейран косится на фантазм, который неторопливо меняет позу: подтягивает к себе колено, устраивает на нем локоть и подпирает щеку рукой. На тыльной стороне ладони у него длинная подсохшая ссадина. Когда вчера ставили лазаретный шатер, ветер сорвал стропы, и соскользнувшей веревкой командору ободрало руку – мелочь, на которую Аурен и сам не обратил внимания. Странно, что Дейран запомнил. Он обрывает сам себя – вдруг становится невероятно лень собирать воедино фразу о своей репутации, чужом статусе и подходящей степени скандальности – и неожиданно говорит правду: – Иногда ты ведешь себя, как тот, кто мог бы меня понять. От этих слов Дейрану предсказуемо больно – потому что никто, на самом деле, не сможет его «понять», а сам он никому ничего никогда не сможет объяснить. Не поможет ни ум, ни искренность, ни симпатия – если отбросить глупое притворство, он ведь прекрасно знает, что командор к нему неравнодушен. Только все это зря. – Лучше бы ты был унылым, предсказуемым и заурядным. Таким ты бы точно не нарушал моего внутреннего равновесия, а значит, и не представлял бы для меня никакой угрозы. Темная ледяная пропасть, всегда готовая разверзнуться под ногами, сегодня ощущается ближе, чем обычно – Дейран слишком давно не может ни на что толком отвлечься. Реальность, от которой он так старательно отгораживался все последние годы, настырно лезет в глаза, и становится все труднее отмахиваться от того, что происходит и с миром вокруг, и с ним самим. Аурен напротив придвигается ближе, смотрит серьезно и ласково – где-то же Дейран, значит, уже видел у него такой взгляд... – Если бы ты знал, как мне все это надоело, – бездумно шепчет Дейран и подается вперед. Разумеется, вместо того, чтобы упереться лбом в чужое плечо, он падает ничком на пол – иллюзия сугубо визуальна, Нэнио предупреждала – и утыкается лицом в собственный локоть. – Дурацкая затея, – отчетливо выговаривая каждый звук, произносит он и закрывает глаза. Сворачивается на жестком спальном мешке, впивается пальцами в собственные плечи, будто хочет оставить синяки, стискивает зубы так, что становится больно. А потом заставляет тело расслабиться. Дейран Кейл Невис Арендей давным давно этим переболел. Он научился с этим жить и умеет держать себя в руках. И он не будет поддаваться глупому отчаянию – потому что оно бессмысленно: чудес не бывает, как бы ни было плохо – никто не придет тебе помочь. «К тому же именно тебе уже помогли так, что, пожалуй, достаточно», – злая насмешка отрезвляет, и Дейран выдыхает, сообразив, что все это время зачем-то не дышал. Потом так же осторожно и медленно делает вдох и, не открывая глаз, вспоминает кадирскую медитацию для сна. Нужно представлять наплывающие на тебя круги – темные и светлые, поочередно – и так, пока не заснешь. Открывать глаза он до утра точно не планирует – иллюзия должна развеяться только через несколько часов. Впрочем, и во сне Дейрана подстерегает всякая дрянь. Он не помнит всего, но хватает и того, что выхватывает память, когда серый свет заползает в палатку и знаменует утро нового – очередного – дня. В последнем отрывке, например, Дейран сидел за столом на мощеной летающей платформе, вокруг клубились и вспыхивали рыжими искрами болезненно-яркие сиреневые облака, а на столе перед ним лежали отрезанные головы – штук пятнадцать – аккуратно выстроенные в рядок. – Мне совершенно не с кем поговорить, – капризным, каким-то не своим тоном жаловался Дейран кому-то во сне. – Вот с ними и поговори, – смеялся его собеседник, постоянно меняясь в лице и произнося каждый звук голосом то мужским, то женским, то вовсе неопределимым. Дейрану холодно, но несколько секунд он просто лежит, вспоминая, какого же демона заснул в одежде, да еще и ничем не накрывшись. Потом встряхивается, вскидывает голову, торопливо раздергивает шнурки, которыми затянут вход в палатку, и идет умываться – желательно, ледяной водой. Он ненавидит не то что быть, даже казаться жертвой, а вчерашний припадок жалости к себе сегодня приводит в ярость. Да и утро не лучше... Какая, право слово, драма – увидеть во сне то, что уже много лет не впечатляет в реальности.       «Отрезанные головы, ох, ну просто невыносимый кошмар! Что дальше, начну в собственных видениях пить кровь беспомощных котят?» Тщательнейшим образом приведя себя в порядок – так, что и в Неросиане в таком виде появиться было бы не стыдно – Дейран находит интенданта и требует обеспечить ему рабочее место, а также немедленно найти подробнейшую карту и предоставить письменный прибор. Именно в такой форме – пусть дражайшая кузина и снабжала его бесконечно важным званием советника рыцаря-командора в качестве веселой шутки, а тем не менее, эту милую потеху можно заставить и воспринимать всерьез. Оказывается, у Пятого крестового похода есть даже своя символика – по плотной желтоватой бумаге слева вьется прихотливая узорчатая вязь с каким-то мечами, лучами и лентами. «Когда только успели...» Что ж, приглашения на свой день рождения будет даже забавно оформить в качестве призыва явиться на праведный бой – правда, не с демонами, а со скукой. Такого уж точно никто не ждет – да и место для торжества Дейран выбирает на этот раз... примечательное.       Во-первых, самое логичное – где еще праздновать единственному представителю древнего рода Арендеев, как не в поместье, бывшем когда-то главной фамильной резиденцией? Ну а во-вторых, это, конечно, невероятный эпатаж – отметить собственный день рождения аккурат в эпицентре своей главной жизненной трагедии. «Половина не приедет», – прикидывает Дейран и пишет даже тем, кого обычно ни на какие мероприятия не зовет. В Порог Небес сейчас не слишком-то удобно добираться – но он и не планирует вечеринку для бедных, а люди его круга уж как-нибудь смогут обеспечить себе быстрый трансфер туда и обратно. Просто в большинстве своем – не захотят. И дело даже не в безопасности, хотя кое-кто вполне может отказаться от визита как раз по этой причине. Еще часть не явится, потому что тогда там погибли и их родные тоже – «словно это достаточный повод!» Остальным же будет... неловко. Если не страшно, то уж наверняка дискомфортно – будто справлять свадьбу на кладбище, только еще хуже. Потому что за кладбищем ухаживают, и даже могильные памятники – ветшают и тем свидетельствуют о продолжении жизни. А Порог Небес стоит в таком же виде, в каком его оставили инквизиторы десять лет назад, и магическая печать хранит нетронутыми все следы былой драмы.       Не самое, в общем, веселое место на свете. С другой стороны, не приехать – разумеется, чудовищно неприлично. Особенно теперь, когда граф Арендей состоит на серьезной службе, участвует в крестовом походе и, возможно, даже совершает рыцарские подвиги во славу Мендева и Иомедай. Дейран мечтательно улыбается и подписывается на каждом приглашении с упоминанием новой должности.       Самые недалекие могут еще и решить, будто он встал на путь исправления – и как же приятно будет их разочаровать... Вынуждать других испытывать неловкость – то, что Дейран любит почти так же, как заставлять их мучиться выбором из двух зол. Потому что он в любом случае получит свое развлечение – о, и еще какое! – а благонамеренным ханжам придется или посетить скандальное празднование, или выказать неприглядное отсутствие воспитания, граничащее с неуважением к крестовому походу.       Мысль эта Дейрана так веселит, что он смеется вслух и идет искать командора – во-первых, его наличие на торжестве усилит нужные акценты, а во-вторых, как-то глупо вовсе не пригласить Аурена на свой день рождения. Он все-таки не Голфри. Подготовка к вечеринке выливается в целую эпопею – одна только операция по доставке свежих устриц из Равунеля заслуживает как минимум героической оды! А уж история о транспортировке музыкантов и вовсе может служить эталоном эпического подвига. Времени катастрофически не хватает, а потому Дейран сейчас мог бы порадоваться наличию в этом мире Зосиэля...       Мог бы, если бы командор не решил – как всегда, внезапно – что наступила очередь жреца прохлаждаться с армией. В результате Дейран сочиняет указания слугам на ходу, одной рукой запечатывая поток крови из чьей-нибудь раны, а другой дополняя меню для третьей перемены блюд. Привести в порядок весь дом, разумеется, не успевают, но это и к лучшему, убеждает Дейран сам себя – он вовсе не собирается праздновать на обломках, но и полностью устранять следы разрушений... скверно для изначальной задумки. Командор, к слову, выбор места для праздника никак не комментирует и вообще, кажется, не настроен читать Дейрану мораль – чем подтверждает свое отличие от Голфри и подобных ей зануд как раз в тот момент, когда Дейран уже готов уверовать в его серьезное с ними сходство. Одно то, как последовательно командор наводит порядок в порученных ему войсках, уже навевает определенные мысли – но Дейран берет на себя труд присмотреться повнимательнее и замечает серьезную разницу.       Аурен эффективен там, где дорогая кузина может разве что застыть монументом праведной непогрешимости и сохранить статус-кво. Вероятно, потому что Аурена крайне мало беспокоит формальная сторона дела. Он почти беспринципен, когда речь заходит о результативных способах решения задач, и он же бескомпромиссно тверд в достижении того, что считает своей целью. Ту же дисциплину, которую какой-нибудь Регилл Деренге уперто насаждал бы железной рукой, рыцарь-командор прививает иначе. Кого-то убеждает, кому-то платит, с одними взывает к идеалам доблести, другим вкрадчиво обещает трибунал, третьих вдохновляет собственным примером – в общем, к каждому находит подход. Практически как в Кенабресе, только в большем масштабе...       Все говорят о его методах разное, большинство вообще не воспринимают его действия как что-то связное – а результат, тем не менее, налицо. В обеих объединенных пока армиях Пятого крестового похода постепенно как будто сам собой исчезает первоначальный бардак. Удивительно, но устанавливать аналогичный порядок в собственным отряде командор, похоже, не считает нужным. В их не всегда уютной, но всегда камерной компании царит неслыханный для армейского формирования либерализм – а впрочем, они и не рота каким-нибудь шлемоблещущих крестоноцев. И, в отличие от Королевского совета, где все делают вид, что подчиняются Голфри, а на самом деле стараются урвать как можно больше власти в собственные руки, здесь все ровно наоборот. Все изображают почти равноправие, но при этом прекрасно отдают себе отчет, что главный тут, конечно, командор. Когда и как Аурен оказался тем, кто вправе принимать решения, Дейран не отследил, но спорить с уже свершившимся фактом даже ему не хочется.       Ну да, благословение Иомедай... Но Иомедай ведь не спускалась с небес в сиянии божественного света, чтобы каждому провозгласить: «Слушайте его, он говорит дельные вещи». Причина скорее в том, что Аурен вообще делает больше, чем говорит, и – что немаловажно – больше, чем требует от любого из них. При этом не боится личной ответственности, но даже не упоминает об идиотской субординации и всякой другой ерунде, которая с гарантией вызывала у Дейрана аллергический эффект с самого детства. Вероятно, именно поддавшись царящей в отряде атмосфере, Дейран ожидает, что и на торжество командор прибудет вместе со всеми остальными.       Разумеется, граф Арендей не может отказать себе в удовольствии поставить на одну доску своих знатных гостей и неподражаемых спутников командора – а потому приглашение достается не только Аурену, но всем. Даже похоронно-мрачному Деренге – в конце концов, если его разорвет от возмущения при взгляде на чужое нерегламентированное, вопиюще хаотичное веселье, Дейран точно не станет о нем жалеть... Только вот командор опаздывает, даже когда все уже собрались.       Гостей вообще предсказуемо немного – но и немало. В целом, расчеты Дейрана оправдываются почти полностью, и первые полчаса он пребывает в таком незамутненном восторге от плохо скрытого ужаса окружающих, что даже без особых усилий игнорирует болезненный холод собственных воспоминаний. Конечно, липкое ощущение давно забытой беспомощности рискует напомнить о себе, но Дейран намерен встречать его во всеоружии – не зря же в поместье доставили вина в таком количестве, что хватило бы на недельный праздник в средних размеров городке. Не то чтобы он хотел смотреть в лицо своим страхам через призму бокала, но не исключает, что, возможно, так и придется. «Лучше, чем никак». А пока Дейрану вполне помогает рассматривать собственные руки. Ему уже не двенадцать, и почему-то именно руки идеально подтверждают этот факт. О том же, что его окружает, Дейран просто старается не задумываться – во избежание. Ведь наблюдать... Наблюдать можно и без эмоций, только отмечая, например, как выцвели краски росписей или почернел облицовочный камень.       А еще ступеньки. Ступеньки на самом деле доводят Дейрана до исступления – раньше лестницы казались длиннее, а сейчас у него постоянное ощущение, словно их подменили в его отсутствие. И погода несколько тревожит. Не потому что она плохая, наоборот. Потому что этот идеальный осенний день, переходящий в теплый вечер – ровно такой же, как тогда.       Даже косой мягкий свет, льющийся на расчищенную площадку перед домом и заросшую подъездную аллею, золотящий округлые бока балясин на проломленной балюстраде и очерчивающий резные контуры подсыхающей листвы – падает на предметы под тем же самым углом. Даже запах – осенний запах чуть прелой травы, нагретой влажной земли и отяжелевшей рябины – тот же, что десять лет назад. Дейран упускает, что щебечет ему очаровательная спутница, делает глоток вина, но не чувствует вкуса, поднимает взгляд и надеется, что странная расплывчатость окружающих предметов – следствие вдруг задувшего в глаза ветра. Ему вовсе не улыбается сдаваться так легко – тем более, что он ничего такого не чувствует. Кажется, он вообще сейчас не чувствует ничего. Впрочем, ощущение это ошибочно – проморгавшись, Дейран обращает внимание на группу всадников, заворачивающих на аллею, – и его охватывает восхищение пополам с раздражением. Почему ему казалось, будто рыцарь-командор не воспользуется случаем подчеркнуть свой новый статус – загадка, и все же такого фарса Дейран не ожидал. Картинка выстроена, словно ее сочинял консилиум лучших столичных художников по декорациям, а утверждали какие-нибудь академики от живописи. Боковой свет выхватывает кавалькаду, полирует черные доспехи рыцарей Преисподней и вспыхивает яркими бликами на латах крестоносцев, путается, сверкая, в золотых вышивках орифламм. Ветер раздувает цветные полотнища знамен, кружит вокруг мелкие яркие листья, треплет гривы лошадей и распахивает густо-алый, почти огненный на просвет плащ командора. Дейран качает головой, смеется и осушает бокал до дна. Невероятно банально – и так же невероятно эффектно. Что показательно, желающих хоть украдкой поглазеть на этот парад тщеславия – довольно много. Ну что ж... Дейран оглядывает террасу, замечает влюбленный девичий взгляд, заводит, подойдя, непринужденную беседу и ждет спиной знакомого приветствия, как прикосновения. Ждать приходится долго – барышня успевает показаться милой и надоесть уже по второму кругу, так что Дейран тащит ее пред светлы очи наделенного неоспоримым талантом к театральщине командования с целью представить, а заодно и сбыть с рук.       Как выяснятся, Аурен приволок не только рыцарей Преисподней – куда смотрел параликтор, когда разрешал своим людям подобный цирк! – но даже целого инквизитора, не иначе как для солидности. Впрочем, почему бы рыцарю-командору Пятого крестового похода не носить при себе карманного инквизитора?       Не Халран, и ладно – хотя Дейран бы от души повеселился, затащи кто прелата к нему на вечеринку. Как минимум, было бы забавно, ведь приписанный Голфри к походу и привезенный Ауреном старикан и вполовину не такой смешной – он вливается в толпу гостей и пропадает из вида так же быстро, как и из мыслей Дейрана. Теперь, когда все, включая самых опаздывающих, таки явились, наступает пора читать речь – и, конечно же, это речь в присущем одному графу Арендею стиле «возмутительная ересь под видом безобидной шутки». Начинает Дейран бодро и говорит ровно то, что собирался. Подчеркивает малочисленность гостей – они-то и донесут его слова до отсутствующих, и этот отложенный укол радует Дейрана уже сейчас. Обзывает крестоносцев скучными – точнее, констатирует очевидный факт, а заодно разбивает всякие иллюзии на свой счет у тех, кто счел его вставшим одной ногой на путь исправления. Зачем-то припоминает покойного Нестрина – замечает это с удивлением, но и его высказывания использует для того, чтобы смутить каким-то чудом все еще не смущенных. Предсказуемо, но в целом сносно шутит, желает всем приятного вечера... И срывается. – Живите каждый день, как последний, – останавливаться поздно, остается делать вид, что так и задумано. – Никто из нас не знает, какой именно день станет последним, ведь так? Дейран усмехается – выходит неровно, но этого все равно не заметят. Особенно, если им помочь: спрятаться за бокалом, а после швырнуть его об пол. Всех привлечет звон и разлетающиеся искристой радугой осколки – в итоге запомнят лишь то, что он улыбался. Как улыбался – это уже детали. А странное завершение выступления безо всякого участия Дейрана посчитают провокационным и обоснуют все несносным характером графа – сколько раз уже так случалось. Быть несносным вообще очень удобно. Он только принимает от слуги целый – и полный – бокал, когда вино у него совершенно бестактно отнимают, буквально забирая из рук. Дейран поднимает глаза, уже зная, кого увидит – разумеется, это командор. Бокал опасно накреняется в его ладони, словно Аурен раздумывает, а не опрокинуть ли его – то ли тоже об пол, то ли на самого виновника торжества. Дейран стоит неподвижно: ждет развития событий. И кусает губу, чтобы не смеяться – вроде бы ничего забавного нет, но смех клокочет в горле, готовый вырваться, стоит чуть расслабиться. – Расскажи мне про это место, – Аурен ловит его взгляд – серые глаза невозмутимы, но не безразличны, и кажется, ему правда интересно. – Когда-то это было очень даже недурственное поместье, – осторожно произносит Дейран: голос не подводит, так что можно продолжать. – С большим садом, прудами... Если играть с командором в гляделки, а не смотреть по сторонам, вспоминать почему-то проще. Как будто существующая реальность уже не путает и не мешает описывать образы давно ушедшего и дорогого. Дейран улыбается этим образам, не отводя взгляд – со стороны может показаться, что улыбка предназначена Аурену, но на самом деле он почти не видит командора сейчас. Тот выдерживает паузу, на мгновение прикрывает глаза, словно кивает – что моментально возвращает Дейрана к действительности и заставляет продолжить рассказ. – Я бы провел тебе экскурсию, да боюсь, смотреть не на что. За то время, что у меня было, слуги успели расчистить только этот двор, большой зал и пару комнат. Ничего интересного. Ну разве что магическая система тушения пожаров водяными элементалями – если она не сломалась за все эти годы... К их разговору начинают прислушиваться – только сейчас Дейран понимает, что внимание доброй половины присутствующих приковано к командору, что вообще-то логично. На загадочного спасителя Кенабреса многим хочется посмотреть, а Аурен еще и ведет себя так, словно приехал выступить на сцене. Но не сейчас, не с ним – и Дейрана внезапно начинает раздражать, что они не одни, а стоят посреди толпы как будто подслушивающих их гостей. – Я всегда считал себя эстетом, а не героем, – он повышает голос и лучезарно улыбается уже командору – эффектно, нахально и непроницаемо, как всегда это делает. – Думал, что если весь мир заполыхает, я налью бокал столетнего вина, сяду в первом ряду и буду любоваться пожаром. Или на скрипочке сыграю. Так как меня, демон побери, занесло в Пятый крестовый поход, да еще и в статусе соратника избранного Иомедай героя? – Нам просто было предначертано судьбой оказаться вместе, – мягко усмехается Аурен. Его будто бы не волнует, что окружающие услышат или скажут, он как вовсе не замечает никого, кроме своего собеседника, и в его словах нет никакого заставляющего насторожиться подвоха, только простая и легкая шутка. Они оба это знают, а что напридумывают себе гости, вдруг понимает Дейран, совершенно неважно. – Скажешь тоже, – отмахивается он: на него нападает нелепое смущение от того, насколько ласковы серые глаза напротив – вот этот взгляд и был тогда у иллюзии, и становится почти совестно, как если бы командор поймал его на лжи.       А все ощущения, хоть немного похожие на проявления совести, Дейран предпочитает игнорировать, потому возвращается к своей обычной насмешливой манере: – Возможно, я просто хочу совершить что-нибудь дельное. Прокружить в танце с прелестной куртизанкой по крепостной стене Дрезена, например... Как считаешь, это тянет на «дельное»? Аурен даже не хмурится – просто что-то неуловимо меняется то ли во взгляде, то ли в лице. Дейран до сих пор не понимает природу этого преображения, но он хотя бы научился его замечать и знает – наступил момент быть готовым к любому сюрпризу. Потому что предсказать, что командор собирается делать, когда он начинает вот так тебя рассматривать – невозможно.       «Ну разве что если наклонит голову к плечу – можно начинать спасаться бегством», – смеется Дейран про себя, но вспыхивает, едва услышав, чего от него хотят. Командор требует отчет – отчет, демон его раздери! О, чтоб ей провалиться, проделанной работе! И в течение, будь он неладен, получаса!       Дейран оглядывается и понимает, что помощи ждать неоткуда – не эти же аристократические болваны будут его спасать, и точно не прелестницы из эскорта. «Будет тебе отчет!» – злобно шипит он – к счастью, удается не сделать этого вслух – и уносится в дом. Эта почти идеально расчищенная и убранная комната никогда не была частью покоев графини Силейны, но Дейран все равно называет ее спальней матери. В любом другом состоянии он, возможно, так и не рискнул бы войти сюда один и трезвый – но сейчас... Сейчас кипящая в нем ярость перечеркивает все потенциальные кошмары.       Дейран вламывается внутрь, требует света, чернил и чтобы его немедленно оставили в покое – все одновременно – ведь рыцарь-командор поручил ему заняться важными советничьими делами, и как можно такое саботировать?! «Умру молодым, прекрасным и непонятым. И убьют меня не демоны, а бюрократия!» Единственная месть, которую получается придумать – это заставить Аурена прочитать сей ключевой для всего крестового похода документ. Только поэтому Дейран не заполняет его скверными карикатурами на облеченное всеми мыслимыми достоинствами командование, а принимается за сочинительство. Чтобы это самое командование посильнее уязвить – и кажется, находит подходящий сюжет. Где-то на описании третьего неприличного мечтания о тесном телесном сношении с Голфри – то ли на, то ли под троном королевского дворца в Неросиане – он понимает, что занимается инфантильной ерундой, и сворачивает лавочку. Стоит развернуться от стола, окинуть взглядом кажущуюся такой уютной комнату и еще даже не задуматься об обманчивости иных впечатлений – всего лишь допустить возможность этой мысли – как Дейрана снова прерывают. И, разумеется, это снова командор. «Следит он за мной, что ли?» – негодует Дейран, хотя едва ли Аурен читает мысли. Просто его умение оказываться в нужном месте в нужное время становится уже откровенно неприличным. Но все же нельзя отрицать – это уже третий раз, когда так или иначе командор отвлекает его от столкновения с подстерегающим за каждым углом этого дома прошлым. И пусть какая-то часть Дейрана рада этому – возмущения от столь беззастенчивого вторжения в его жизнь все-таки больше. Он не просил о помощи и тем более не просил себя опекать! Но предъявить Аурену нечего. В конце концов, Дейран сам распинался о том, какое скука чудовищное преступление перед жизнью... Глупо теперь обвинять командора в попытках повеселиться – ведь формально он занят именно этим. А еще – охмуряет всех, кто попадется под руку, если эти «все», конечно, могут быть хоть чем-нибудь полезны крестовому походу. Дейран ничуть не отказывает Аурену в своеобразном обаянии, оно еще в Кенабресе было очевидно – и все же ему почти хочется, чтобы рыцарь-командор допустил оплошность, чтобы знатные гости перестали делать вид, будто общаются с равным, а лучше – чтобы они все, кроме Аурена и его самого, оказались где-нибудь подальше. «В идеале – совсем все». Затея с праздником уже не кажется ему забавной, он без особого восторга танцует пару туров вольты и дежурно издевается над Зосиэлем. Идея про обнаженный портрет была вдохновляюще потешной, пока Дейран обсуждал ее с Ауреном, но потеряла всякую остроту и прелесть, когда оказалось, что предстоит выслушивать скучные реакции правильного до глупости шелинита. Какой смысл тонко иронизировать над кем-то, кто в принципе не способен этого оценить? На глаза Дейрану то и дело попадаются неубранные обломки колонн и мебели, разбитые панели стен и растрескавшиеся, вздыбившиеся плиты пола. Казалось, свидетельства упадка придадут всему торжеству особый привкус мимолетности, подчеркнут изменчивое непостоянство жизни... Но чем дальше, чем больше Дейрану хочется выкинуть мусор – человеческий в том числе – и перестать устраивать цирковую арену из собственного, пусть и заброшенного дома. Поймав себя на этой мысли, Дейран начинает опасаться, что следующим его шагом может стать покаяние в храме Иомедай – и дабы избегнуть такой жуткой участи, принимает стратегическое решение надраться. Чилексийское вино, в отличие от легкого кьонинского, прекрасно подходит для этой цели – в нормальных обстоятельствах. Вот только Дейрана постоянно отвлекают то поздравлениями, то скверно завуалированными соболезнованиями, то попытками якобы незаметно выведать, что он сам думает о происходящем. Через полчаса граф Арендей убежден – этой стране требуется срочно принять закон, признающий преступным сочетание слов «вы развлекаетесь?» с многозначительной скорбной рожей. Впрочем, когда к нему – завершив долгий и, похоже, не самый простой разговор с владельцем знаменитых на весь Мендев железных рудников – подходит рыцарь-командор, Дейран совершенно не может удержаться: кроит обеспокоенное лицо и интересуется, весело ли досточтимое командование проводит время. Ему самому становится неловко за это кривляние, когда Аурен смотрит на него спокойно и понимающе. «Вовсе нет», – читается в серых глазах очевидный ответ на заданный вопрос. «Разумеется, прекрасный праздник», – ровно произносит доброжелательный голос. – Хоть кому-то здесь хорошо! – в сердцах вырывается у Дейрана, и взгляд Аурена становится моментально из невозмутимого – пронзительным и каким-то чрезмерно внимательным. – Я думал, что атмосфера Порога Небес и осознание, что мы на самом краю Мировой язвы, сделает эту вечеринку особенной. Что здесь будет слышен голос прошлого, и оно напомнит о себе, – Дейран горько улыбается, сам не вполне понимая, зачем это рассказывает. – Но, похоже, даже призраки не хотят ходить ко мне в гости. Не получается заставить себя замолчать или отвернуться. Как будто ему очень нужно что-то о самом Аурене понять, и откровенность – единственный способ это сделать. «Если увижу хоть отголосок жалости...» Но в серых глазах нет ни жалости, ни чего-то похожего. Командор смотрит на него с суховатым любопытством, и это то, за что Дейран благодарен. Он даже думает, что его признательность не сможет стать сильнее – когда слышит лукавое: – Полагаю, настало время конкурса возлияний? И да, это действительно универсальный способ спасения любого угасающего торжества, да и вообще – универсальный способ спасения чего угодно. Кроме, разве что, самоконтроля графа Арендея – по нему старая добрая игра в «кто кого перепьет» наносит прямо-таки фатальный удар, и крепость вина в этом почти не виновата. Просто... Просто командор очень живописно пьет. «Мало мне сексуальной варки супа», – неискренне сокрушается Дейран про себя, а все же следит, не отрываясь. Как Аурен запрокидывает голову, как движется чужой кадык при глотке, как сорвавшаяся с края бокала капля чертит вишневую полосу на бледном горле и исчезает в разрезе черного кружевного воротника. Выдержанное чилексийское бьет в голову, и тянет вывести ту же линию пальцами. Или губами. Не хуже вина пьянит неожиданное осознание: Дейран его хочет. Сильно и, по всей видимости, давно.       Но, разумеется, кидаться на рыцаря-командора со своими желаниями посреди толпы гостей – тем более, после сданного «отчета» – последнее, что граф Арендей стал бы делать. Окружающее тем временем неуловимо плывет, вина становится слишком много, и в то же время нужно обязательно еще. Дейран смотрит, как Аурен открывает очередную бутылку, на этот раз игристого, – кинжалом выбивает пробку, эффектный фокус – и отмечает, что командор, к сожалению, вопиюще трезв. Приходит запоздалое понимание, что никто не мешал Аурену сначала принять меры – антидот, зелье очищения, да мало ли способов, вон, давешний инквизитор трется неподалеку, может, он постоянно проводит какой-нибудь обряд святой детоксикации...       Дейран усмехается, осознав, что в этой игре он, похоже, проиграл шулеру. Вроде бы настроение налаживается – особенно, когда торопливо признав свое поражение, Дейран отправляется на воздух и находит укромный уголок в саду, где и устраивается на каменной скамье, смахнув с нее сухие багряные листья и какие-то темные ягоды. Аурен почему-то застревает в доме, и через возмущенную мысль «сколько вообще можно его ждать?» постепенно просачивается другая, неприятно здравая. «А зачем ты его ждешь, если он и не собирался тебя догонять?» Почему-то кажется, что весь вечер оказывавшийся рядом Аурен просто обязан выйти в сад, выдержав полагающуюся приличиями паузу, – но кажется это явно только Дейрану. И, вероятно, только под воздействием всего выпитого. Потому что командора нет почти четверть часа, если не больше, а когда Дейран возвращается в зал – он обнаруживает его в центре жаркой дискуссии о преимуществах и недостатках разных видов построения кавалерии. Вместо всех деструктивных порывов Дейран выбирает в высшей степени достойное равнодушие – как известно, если тебя что-то задевает, ни в коем случае нельзя обращать на это внимание. Вроде бы Дейран раньше был с этой максимой не согласен, но сейчас она звучит почти величественно. Подхватив под руку какого-то высокого брюнета из сопровождения и проследив, чтобы Аурен точно это увидел, Дейран тащит своего новообретенного спутника к дверям во внутренние покои чуть ли не в обнимку. Поначалу все более-менее терпимо. Но опустившись на покрывало в спальне и почувствовав, как его осторожно держат за плечи и будто вопросительно целуют в шею, Дейран резко понимает – все не то. Не те руки, не тот запах, не те прикосновения...       Не получится не то что легкомысленно закончить вечер к собственному удовольствию – вполне возможно, вообще ничего не получится. А так позориться он точно не намерен. – Подите прочь, – холодно сообщает Дейран в расстроенное неизвестное лицо и забывает его в то же мгновение. И – в то же мгновение – понимает, что чуть не устроил смехотворно бессмысленный разврат в постели, где провела последние часы жизни его мама. Она умерла, а мир этого даже не заметил, как не заметит еще бесчисленное множество смертей. И прошлое, сколько в него не вглядывайся, не подарит никаких откровений, оно неподвижно, мертво, необратимо и ничего не может дать живым.       В любой другой ситуации Дейран, может, и нашел в этом что-нибудь... жизнеутверждающее, например. Увы. Сейчас не находится даже сил на сарказм.       Он сползает на пол у кровати и пьяно рыдает – слез нет, но обиды, горечи и вина все-таки слишком много. А когда он приходит в себя достаточно, чтобы освежить свой наряд и вернуться в общество, оказывается, что общество его покинуло. За окнами темнота, слуги тихо убирают следы праздника и гасят основной свет. Дейран в недоумении выходит на крыльцо, где выясняет, что его давно ждет эскорт – но не из прелестных дев и привлекательных юношей, а из мрачных, как дьяволы в аду, рыцарей Преисподней и пары сосредоточенных паладинов. – У нас приказ – охранять и сопроводить до лагеря, – поясняет один из черных. Чей именно приказ, он не говорит. Зато на прямой вопрос, где гости, паладин слева рассказывает, что гостей их милость командор проводили лично, а если господину графу нужны подробности, то их он может узнать у временно допущенного до управления поместьем своего доверенного слуги, который в данный момент где-то внутри. Возвращаться в дом ради поисков собственного слуги, пусть даже и «временно допущенного до управления поместьем» Дейран не желает. Он торопливо лечит начинающую гудеть голову, приказывает кому-то из служек принести свой плащ и сообщает начальнику эскорта, что готов ехать.       Если быть честным, то он готов ехать куда угодно, кроме лагеря крестоносного воинства, возглавляемого несуразно идеальным рыцарем-командором – но у Дейрана нет ни выбора, ни охоты быть честным. Ночь застает его в дороге – и ему, пожалуй, есть о чем подумать.