Зеркало души

Со взятием Дрезена, а также с возвращением в быт Дейрана горячих ванн и разнообразия приличной одежды все становится почти неплохо... Ровно до появления этой твари – и он сам не знает, о ком конкретно думает в данный момент: про демона или про кота. Кот рыжий и неимоверно наглый. Он влетает в жизнь Дейрана молча и стремительно – примерно со скоростью падения крупного кота, переоценившего свои способности к преодолению расстояний в прыжке. Больно толкает в плечо, словно набитый песком меховой мяч, впивается всеми когтями в камзол, раздирая вышивку, соскальзывает вниз и на полпути сигает со спины Дейрана куда-то в сторону. После чего уносится прочь, оставляя за собой шлейф разрушений и недоумения. Чтобы через час обнаружиться во временно занятых графом Арендеем покоях – на столе, над тарелкой с тем, что предполагалось на ужин. Нет, кот не воровал еду. Он упитанный, холеный, аж лоснится – голод его явно не беспокоит. Так что он просто все обнюхал, изучил, потрогал лапой и приправил шерстью. Приказав слугам вышвырнуть кота на улицу, Дейран наивно полагает, что нелепое недоразумение закончено. Через полчаса рыжая сволочь триумфально въезжает обратно, уютно пригревшись на могучих руках Сиилы.       И тут оказывается, что это кот самого командора, спасенный им от демона, что у кота есть кличка, что его в комфортабельной корзине везли с армейским обозом аж из самого Кенабреса – да еще и следили, чтобы он не потерялся. А почему Дейран ничего не знал о проклятом коте и вообще никогда не видел эту рыжую бестию? Так это проблемы Дейрана: «Все знали», – простодушно сообщает Сиила и чешет кота за ухом. Кот урчит. «Так что б ему у хозяина не жить, какого демона он шастает по всему замку?» – еще спрашивает Дейран, но ответ настолько обескураживает, что дальнейшие расспросы он сворачивает. Оказывается, рыцарь-командор уже неделю, то есть примерно с самого взятия города живет на постоялом дворе – не потому что ему не выделили комнат в цитадели, а потому что...       Сиила и сама не знает, почему. «Да кто его разберет... Живет и живет, что такого?» – вот все ее нехитрые соображения по данному вопросу. То есть неделю Дейран сталкивается с Ауреном в коридорах, на совещаниях, просто в городе – и не в курсе таких деталей. Это почему-то злит даже больше, чем кот, который вроде бы не виноват, но одним своим существованием подчеркивает, насколько ошибочны представления Дейрана, будто ему что-то об Аурене известно наверняка.       И ладно бы только это! Проклятый зверь словно издевается и, появившись раз, прощаться с Дейраном на веки вечные явно не намерен. Сначала кота приходится вытаскивать из шкафов с одеждой – потому что Дейран убежден: мех в гардеробе должен присутствовать не в виде пуха на всех без исключения вещах. Потом наступает черед попыток выгнать кота из кровати – потому что нет ничего хорошего в том, чтобы натыкаться под одеялом на горячий мохнатый ком, и нет ничего приятного, когда не можешь свободно пошевелить, например, ногой – ведь на ней лежат все десять фунтов кота. Дейран регулярно вытряхивает нахальную тварь из своей походной сумки, брызгает на него водой, смутно припомнив какой-то давний чужой разговор, велит слугам разложить по комнатам апельсиновые корки... От кота не помогает ничего. Однажды Дейран спотыкается об него в темноте: теряет равновесие, пытаясь удержаться на ногах, наступает на кота еще раз – и все-таки падает под аккомпанемент жалобно-возмущенного воя. В итоге еще и приходится, сидя на полу с разбитым коленом, лечить отдавленную кошачью лапу. Кот тарахтит и лезет тереться об руки, страшно мешая и извиваясь, как будто он жидкий. Постепенно становится понятно, что избавиться от рыжей твари можно, только убив. А убивать кота Дейрану почему-то жаль, хотя он его совершенно искренне ненавидит. С демоном дела обстоят и того хуже. Откуда он взялся – никакая Сиила уж точно не объяснит, впрочем, Дейран надеется, что хотя бы этого не везли в комфортабельной корзине из Кенабреса. Кота командора он еще как-нибудь готов пережить, но демона командора... Проблема в том, что это именно – демон командора. Как кот, только еще более наглый. Когда Дейран впервые видит этого... это... эту тварь – он непроизвольно хочет запустить в него каким-нибудь заклинанием позлее, потом пару раз огреть канделябром, а потом... Вот это совершенно дико, но клятого демона хочется повалить на ближайшую поверхность – хоть на пол – заломать и отыметь. А такие порывы Дейрану, мягко говоря, не свойственны.       Он прислушивается к своим ощущениям – похоже, это не иллюзия и не наведенный морок, но так еще хуже. Нет, в спонтанном сексе есть своя прелесть – и в жестком сексе тоже, но не с этим же... существом. Одно то, что демон вызывает жгучее, почти постыдное желание – и одновременно рельефное, болезненное отвращение, уже доказывает его чужеродность всему, что Дейран мог бы счесть хоть отдаленно нормальным. Все в нем двояко, зыбко, лживо: омерзительная манера двигаться – плавно, ловко, вкрадчиво, похабная улыбка на исколотых сережками губах, обволакивающий, обманчиво мягкий голос... Из особых примет – глазницы, залитые непроглядной матовой чернотой, и неопределенное, но навязчивое, липкое ощущение фальши. Дейрана от демона откровенно мутит, но командора и в первый свой визит гость ничуть не смущает.       Дейран как раз рассказывает про Кономи – перестраховавшись, та тайно организует советы по всем важным вопросам – от дипломатии до снабжения. И теперь у Аурена что ни день, то учредительное заседание, от которых он, впрочем, ловко избавляется, хоть и оставляет себе весь контроль.       Демон является внезапно, и очень жаль, рядом нет ни Регилла, ни Сиилы – Дейран дорого бы дал, чтобы посмотреть, как они отреагируют на такого вот знакомца их «доброго» или «справедливого» предводителя.       Тварь что-то шепчет Аурену на ухо, почти касается губами черных волос, и Дейран чувствует, как в груди ядовитым жгущимся цветком распускается полузабытая ревность. Он не ханжа, будь это кто угодно другой – Дейран не против делиться, а втроем в постели иногда даже лучше, чем вдвоем, но... «не с этим же существом». – Позволишь поинтересоваться, что это было? – насмешливо спрашивает он у Аурена, как только демон разворачивается к выходу из зала совещаний и истаивает в воздухе, не дойдя до двери. «Святой ковер что, избирательно барахлит?» – Ты же слышал. Это лорд демонов Сокотбенот, – командор ищет что-то в завалах документов, наклонившись над столом, и откликается так, словно ничего необычного в ситуации не видит. – Никогда не задумывался над тем, как он выглядит, как-то не интересовался этим вопросом. Но вынужден признать, внешность – запоминающаяся... На какую-то долю мгновения Дейран почти теряется. В самом деле – что можно сказать рыцарю-командору крестового похода, когда тот принимается отвешивать комплименты лорду демонов? «Ах внешность запоминающаяся? Халрана на тебя нет!» – с досадой думает Дейран, но на самом деле никакого инквизитора, разумеется, призывать не хочет. Да это и бессмысленно: старик убедился, будто Аурена им послали небеса, и теперь его с этой мысли не сдвинешь – прелат умеет хранить поистине изумительную верность любому вздору, который угнездился в его голове! Просто Дейрана злит, что командор так увлечен своими поисками и даже взгляда не поднимает – а с демона глаз не сводил. Приходится подойти ближе, привалиться боком к краю столешницы, почти дотянуться пальцами до затянутого в черное плеча. Реакция отсутствует.       Дейран усилием воли расслабляет челюсть и, доверительно понизив голос, многозначительно тянет: – Ну надо же, сам Шелковый Грех... И как, чувствуешь распутные устремления? Порочные желания? Одним коротким движением Аурен оказывается внезапно рядом, упирает ладони по обе стороны от его бедер, зажимает Дейрана между собой и столом. Наклоняется, заставляя выгнуться назад – и, серьезно глядя в глаза, отчетливо выдыхает: – Порочные желания у меня вызываешь только ты. То ли виноваты сами эти слова, то ли негромкий, полный обещания голос командора, то ли близость его тела и долетевший до Дейрана знакомый запах грозы и дыма... А может, просто восприятие странным образом искажено из-за проклятого демона – но в зале резко становится душно, несмотря даже на огромный, не прикрытый ничем, кроме магической тепловой завесы, проход на заметаемый снегом балкон. В любой другой момент – Дейран бы съязвил что-нибудь ядовитое, вывернулся бы и удалился, лишний раз убедившись в своей неотразимости. Но сейчас все это кажется глупым кокетством, ненужной, пустой, нелепой игрой, отвлекающей от действительно желанного.       Он шумно выдыхает, бездумно тянется вперед, закидывает руки Аурену на плечи и целует этот насмешливый рот, словно никаких других вариантов, что еще делать, попросту не существует. Командор как будто удивлен – с секунду его губы остаются неподвижны, но все же с ответом он задерживается не настолько, чтобы Дейран успел возмутиться. Одна ладонь Аурена ложится ему на бедро, другая уверенно скользит вверх по спине и остается приятным теплом между лопаток.       Возбуждение накатывает быстро – от простого соприкосновения своего языка с чужим уже становится жарко. А когда Аурен прижимается красноречивым стояком к его собственному полувставшему члену, Дейрана прохватывает сбивающей с мысли, приятной ознобной волной. «Кто вообще сказал, что я должен вести себя прилично?» – с вызовом интересуется он у самого себя, хотя никто ни на чем таком не настаивал, и втайне торжествует. Непритворная чужая страсть льстит – и плевать, что у нее, похоже, те же демонические истоки, что у его собственной. Подставляя поцелуям шею, Дейран довольно жмурится, предвкушает продолжение – но неожиданно не угадывает его направленность. Он уже прикидывает, как лучше грациозно повернуться, чтобы его не опрокинули спиной на чернильницу – судьба начальственных бумаг совершенно не беспокоит, но новый, шитый золотом камзол из перламутровой парчи еще не успел надоесть, – когда Аурен вдруг опускается на колени и уверенно тянет завязки на его штанах. Дейран ошарашенно смотрит вниз и, к собственному изумлению, чувствует знойное, сладкое головокружение. Разумеется, минет не божественное откровение, но после той ночи ему казалось, что... Представлявшееся совершенно невозможным прикосновение горячих, чуть обветренных губ выбивает из легких весь воздух, а из головы – всю шаблонную дурь. Пусть делает – что угодно, что захочет – главное, чтобы сейчас и с ним!       Дейран запрокидывает пылающее лицо к потолку и все-таки стонет. Когда пересыхает в горле, становится понятно, что это все отнюдь не поощрение. Стоять зверски неудобно: на стол толком не сядешь, держаться особо не за что, а угол столешницы, оказывается, больно впивается в ладони. Но теперь-то уже не прерваться – за одно такое зрелище Дейран многое бы отдал, а тут и все прочие ощущения... в комплекте. Однако стоит чуть приноровиться к позе – как всегда некстати напоминает о себе золотое правило «не считай командора нормальным». Потому что в коридоре, похоже, намечается какая-то бурная деятельность: может, там что-то ремонтируют, чистят или просто переставляют – в цитадели Дрезена слугам еще долго будет, чем заняться. А дверь в зал слегка приоткрыта, и в тонкой светлой щели видно снующих мимо людей. Дейрану кажется, что они могут видеть его так же отчетливо, как он их. Возможно, там сейчас проводят какую-нибудь перепись казенного имущества, интенданту замка наверняка предстоит отчитываться за выполненные работы, та же Ирабет способна заглянуть в любой момент... Да что Ирабет! В нынешней суете у кого угодно может возникнуть идиотская идея срочно навестить командора с каким-нибудь особо важным и неотложным вопросом, раз уж он здесь, в городе, а не где-то там среди демонов за линией фронта. Вроде бы это проблема командора, когда сюда заявится какой-нибудь Регилл Деренге – Дейрану что за дело, если многоуважаемого параликтора хватит удар от вопиющего пренебрежения субординацией прямо на рабочем месте? А все-таки кажется, что и сыча Деренге не хватит никакой удар, и Аурен, нимало не смущаясь, попросту вытрет губы, выслушает обращение по форме, вынесет свой командорский вердикт – и никто ему слова дурного не скажет. Или, если в зал вломится не параликтор, а, например, Нэнио с очередным безумным опросником в стиле «что делать, если вы два помидора в дупле?» – командор же может всерьез озаботится судьбой и перспективами гипотетических овощей: все для науки! А граф Арендей будет стоять, как... В общем, как тот, кем бы ему совершенно не хотелось себя даже умозрительно называть – в спущенных штанах и шитом золотом камзоле из перламутровой парчи. Следовательно, и просто незапертая, а уж тем более приоткрытая дверь представляет собой определенную угрозу даже для его репутации. Дейран почти беспокоится об этом. Почти. Почти – потому что ситуация ожидаемо обостряет восприятие. И потому что все, за что берется рыцарь-командор, он делает, во-первых, с душой, а во-вторых, неожиданно умело. То есть, в числе прочего, он прекрасно: фехтует, готовит, штурмует крепости, спасает котов и крестоносцев, приходит к взаимопониманию с кем угодно, распоряжается сакральными артефактами и делает минет. Мысли мечутся в голове невнятными обрывками, особенно когда Аурен вот так сжимает губы и дразнит языком. В какой-то момент он вдруг прерывается, поднимает голову: – Раздвинь ноги, – улыбка у него одновременно шальная, чувственная, ласковая. Член почти касается его щеки, Аурен поворачивается и, не отводя взгляда от лица Дейрана, безо всякого смущения влажно вылизывает головку. Дейран давится вдохом, слепо тянется к шее и рвет кружево, торопливо распахивая воротник. Невыносимо жарко. Невыносимо! Аурен не делает ничего эдакого, не берет глубоко в горло, не демонстрирует чудес ловкости и фантазии – хотя, наверное, смог бы языком завязать черешок от вишни. Но у Дейрана действительно богатый опыт, и он давно знает, что никакие акробатические фокусы никогда не перевесят эмоциональную вовлеченность, особенно если эта вовлеченность – его собственная. Сейчас все впечатления кажутся мучительно яркими, отчетливо острыми – к ним не надо прислушиваться, на них не надо сосредотачиваться, они и без того затапливают с головой. Дейрану и тревожно, и упоительно хорошо, и он совершенно не помнит, почему нельзя шуметь – но упрямо кусает губы, пытаясь молчать. Правда, звуки все равно прорываются – беспокойными всхлипами, короткими низкими стонами, прерывистыми вдохами и выдохами. Аурен оглаживает его мошонку, опускает руку ниже. Неторопливо водит пальцами по промежности – туда-сюда, не касаясь чувствительных мест и тем самым превращая любое место прикосновения в чувствительное. Все слишком... Слишком! Дейран зажимает себе рот ладонью, чтобы не кричать, и подмахивает. Бесконтрольно, нетерпеливо подается навстречу, когда вроде бы разный ритм всех движений – чужих губ и языка, уверенной ладони на члене, пальцев, – начинает складываться воедино. Выгибаясь, он рискует потерять точку опоры: ноги дрожат, а руки соскальзывают с края стола – Дейран заводит одну дальше себе за спину, другой вцепляется в плечо Аурена – с силой, не соображая, что наверняка оставит синяки. Со стола падают какие-то бумаги и свитки, но никому нет до них дела. Уже скоро Дейран перестает замечать, как затекло запястье, на которое он наваливается всем весом, как сводит неловко вывернутую стопу – исступленная предоргазменная жажда забивает собой все прочие ощущения. Но когда окружающий мир совсем перестает волновать – раздается отчетливый стук в дверь. Дейран вздрагивает от неожиданности, а командор с пошлым хлюпающим звуком выпускает член изо рта – и громко, совершенно невозмутимо произносит: – Позже, я занят. Возбуждение не успевает особенно пострадать, но все же отступает – ровно настолько, чтобы дать выплыть из беспамятного омута и хоть немного осознать реальность. Почему-то представляется, как в коридоре роет пол латным сапогом не привыкшая ждать Голфри – и окатившее внезапным холодом беспокойство переплавляется в неровный нервный смех. Видела бы его сейчас дорогая кузина! Почему-то Дейран уверен – в конкретном данном случае ее бы задело это зрелище... Воображение легко рисует возмущенное, вспыхивающее клюквенными пятнами лицо – образ крестоносной королевы Мендева приобретает дивные новые краски. Увлекшись своей фантазией, Дейран даже старается застонать как-то... повыразительнее, будто Голфри и впрямь стоит за дверью и может его слышать. Плата за это крохотное притворство – несоразмерно сурова. Аурен резко прерывается, отстраняется и, наклонив голову к плечу, смотрит снизу вверх. А кажется, что очень высоко сверху и очень далеко вниз. Бледное лицо его раскраснелось, губы припухли, расплылись и блестят от слюны, но единственное, что Дейран замечает – непроницаемо-холодный, совершенно дикий в данной ситуации взгляд. Резко становится неловко, зябко, противно – Дейран шумно сглатывает, тянет Аурена к себе за плечо и надеется, что все как-нибудь само собой исправится, а командор как-нибудь сам все поймет. Или сделает вид, что понимает. Или даст возможность подумать, будто он сделал вид, что понял. Или... А что еще остается? Аурен поднимается на ноги, и Дейран начинает злиться – долю секунды на себя, а потом, разумеется, на него. «Почему нельзя просто доставить друг другу удовольствие? По какому вообще праву...» Жесткие пальцы впиваются в челюсть и подбородок, не дают отвернуться – Дейран хочет вскинуться, оттолкнуть, а вместо этого замирает и слышит: – Не думай о ком-то другом. Это больно замечать. Он презрительно фыркает, не придумав сходу какой-то остроумный ответ, – и командор словно отгораживается невидимой стеной, словно вообще никакого Дейрана рядом с собой не наблюдает. Отряхивает колени, поправляет воротник, берет со стола книгу и вертит ее в руке, будто оценивает сохранность корешка. Дейран с усилием расслабляет сжатые губы, не утруждаясь изображать ни растерянность, ни саркастичную усмешку. «Ему же все равно все равно, так?» Каламбур получается до крайности несмешной, но Дейран не нанимался никого веселить. Даже абстрагироваться от ситуации получается не сразу. Не хочется колко или язвительно отвечать, все возвращается к исходной точке, и Дейрану просто... холодно. Ничего нового. Он зачем-то отворачивается к балкону, кривится от дискомфорта – не от смущения же! – и торопливо додрачивает. От самого себя почему-то тошнит, а когда он спотыкается об ковер – ноги устали и почти не держат – его вдруг так удобно и тепло обнимают со спины, что глупо хочется податься назад, откинуть голову Аурену на плечо... Дейран чуть не скрипит зубами, выворачиваясь из чужих рук: – Пусти. Командор отпускает мгновенно и, пока Дейран приводит себя в порядок, не подает больше признаков своего присутствия. Все слишком сложно – и ведь Дейран понимал, что так будет. Они просто не подходят друг другу – как не подходили ему многие до Аурена и явно не подойдут многие после. А влетать в душные и тяжеловесные, как гиря на ноге каторжника, «серьезные отношения» Дейран точно не намерен.       «Можно подумать, у меня есть выбор...» – Прости, что не оправдаю твоих надежд на влюбленную девственницу, но мои мысли – мое личное дело, и думать я буду о ком захочу. Аурен дергает щекой и хмурится, словно слышит какую-то дикую чушь, на которую и указать-то неловко. И молчит. Только когда Дейран, вскинув голову, подходит к дверям и берется за ручку, в спину ему доносится вздох – но не осуждения, а как будто сожаления. Разбираться даже в собственных эмоциях нет никакого желания. «Да сколько можно времени убивать на этого...» – и гневная интонация, владевшая им в начале мысли, вдруг стихает, потому что как назвать рыцаря-командора, не покривив душой, Дейран не знает.       Зато он знает, что поможет ему отвлечься – по этой части Дрезен и в нынешнем своем состоянии предоставляет гораздо больше возможностей, чем армейский лагерь или поляна в каком-нибудь богами забытом лесу. Конечно, крестоносное воинство – самое праведное на свете, но деньги чудесным образом выявляют среди праведников и торговцев дурью, и сутенеров, и любителей не вполне законной алхимии. В нормальной ситуации Дейран бы побрезговал столь незамысловатыми развлечениями, но он и так чувствует себя грязным с ног до головы – хуже уже не будет. В конце концов, был в его жизни период, когда эффектные куртизанки приелись до тошноты, и он увлекся грубым реализмом простой жизни. Главное – лечить сразу все, что можно подцепить, – превентивно и во избежание, а в остальном... механика та же. К вечеру того же дня граф Арендей вдребезги пьян и смутно помнит, что с ним происходило в последние несколько часов. Он находится непонятно где – стоит полураздетый на коленях посреди кровати в темной обшарпанной комнате и трахает какую-то шлюху, намотав на руку ее рыжие волосы и поливая смуглую спину вином. Видимо, совсем до дна Дейран еще не добрался – на кровати имеется пусть серое, но все-таки постельное белье, а в бурдюке, из которого он щедро плещет вокруг себя, – не такая уж жуткая дрянь, как можно было бы ожидать. Сознание заволакивает мутной дымкой – как будто Дейран накурился опия или нанюхался эзотерума – и все становится неважно. В себя он приходит позже и явно ненадолго – отпихивает шлюху, вытирается краем простыни и тянется под кровать за закатившейся туда таинственно сверкнувшей бутылкой. Ему нужно еще вина, а потом он придумает что-нибудь повеселее... – Не советую, – доносится со стороны вкрадчивый мелодичный голос – лукавство и фальшь мешаются в нем в равной степени. Дейран резко поворачивается и чуть не падает: слишком кружится голова. На подоконнике сидит вторая тварь командора – щурит черные глаза и погано ухмыляется. Проклятого демона слишком много на сегодня – если сейчас все еще «сегодня» – и никакой радости такая компания точно не приносит. Дейран кривится и отмахивается, не считая нужным что-то говорить, сосредоточенно вытаскивает крепко засевшую в бутылке пробку. Демон цокает языком, произносит что-то вроде «ай-яй-яй» и неожиданно оказавшись напротив, встряхивает Дейрана за плечи, приподнимает над кроватью, легко удерживая буквально двумя пальцами. – Нет, по-мужски я тебя понимаю, – будто продолжая какой-то разговор, лживо-проникновенно заявляет он. – И даже готов признать – я думал о тебе хуже, чем ты, оказывается, есть. Но видишь ли, какая штука... Дейран зачарованно следит, как тусклый свет бликует на металлических кольцах в бровях, носу, губах твари, и почти не слушает, что ему говорят. Заметив это, демон хлопает его по щеке, царапает длинными острыми когтями. – Я все-таки настаиваю, чтобы ты сосредоточился. Знаю-знаю, золотко! Это очень скучно, но придется тебе потерпеть. Беда в том, что ты слишком скверно думаешь о людях! К примеру, ты ведь и не догадываешься, на какую отчаянную смелость сподвиг своими впечатляющими тратами тех, кто подсунул тебе эту отраву... – демон кивает на бутылку. – Не знаю, что они задумали, но вряд ли хотят преподнести тебе сюрприз ко дню рождения. Лично я бы, конечно, накачал тебя наркотой до потери пульса, вырвал язык и продал бы в какой-нибудь бордель – ведь такой материал пропадает... – он развязно хихикает и тут же притворно вздыхает. – Но увы. Увы! Мой новый друг этого не оценит. Он, знаешь ли, вообще будет расстроен, если с тобой сейчас что-нибудь случится. Начнет переживать, отвлекаться... А у меня на него большие планы, и он нужен мне веселым и бодрым. Так что придется нам с тобой покинуть сие гостеприимное место. Дейран вяло отворачивается, лишь бы смотреть на что-нибудь другое – но демона это не смущает. Не переставая болтать, он деловито запахивает на Дейране мокрую рубашку, накидывает ему на плечи изгаженный вином камзол. – Никто не скажет, будто я нарочно тебя морозил и таскал по городу раздетым! Хотя зачем нам в город вообще... Все попытки оттолкнуть его руки обречены на провал – Дейран слишком пьян и почему-то не чувствует серьезной угрозы. «Скобе... Сокте... Скотбе... Да как же его?..» – Мне глубоко безлирично, из-за чего твой новый друг будет переживать, – Дейран оставляет идею обратиться к демону по непроизносимому имени и пытается хотя бы вербально отстоять свою независимость. – Золотко, что тебе уже все безлирично, я вижу, – насмешливо тянет тварь. Почему-то это встряхивает, заставляет собраться. Дейран все еще в сознании, а значит, не может позволить какому-то паскудному демону над собой потешаться! Вместо этого он перестает брыкаться и позволяет себя одеть. Мало ли, может этот клятый демон всю жизнь мечтал о карьере камердинера... – Ну вот, а теперь – алле-ап! – непонятно скалится тот и подхватывает Дейрана на руки, как куклу: похоже, для демона он и впрямь ничего не весит. Телепортируется тварь не куда-нибудь, а в спальню бывшего коменданта Дрезена – сейчас здесь все убрано и починено, и нет никакого запустения, и тепло расходится по комнате мягкими волнами... Демон сгружает Дейрана на кровать и шлет ему воздушный поцелуй: – Береги себя, золотко, я не буду тебя постоянно спасать! То, что после этого он уходит в здоровенный резной гардероб, откуда уже не возвращается, Дейран списывает на галлюцинации. Вообще он бы все с удовольствием списал на галлюцинации – особенно когда из того же гардероба выходит Аурен. Через несколько... часов? Минут? За окном темно – во всяком случае, Дейран надеется, что это именно окно – а у командора невероятно замученный вид. Он приваливается к шкафу, упирается в дверцу лбом и стоит так очень долго. Потом оборачивается, безразлично смотрит на Дейрана, проводит по лицу рукой, словно снимает невидимую паутину. «Ну да, обличительная речь от поборника морали, как я без нее скучал...» – флегматично думает Дейран и прикрывает глаза. В конце концов, он хорошо понимает, какое впечатление производит – пахнущий вином и наркотиком, растрепанный, грязный, в следах дешевой помады... Аурен так ничего и не говорит, подходит к кровати и принимается стягивать с него сапоги. Похоже, с чтением моралей – не по этому адресу. Командор аккуратно выпутывает Дейрана из испорченной одежды, стряхивая ее куда-то на пол, спокойно, словно так и надо, накрывает одеялом, легонько проводит пальцами по щеке, не задевая царапин. Он будто опасается делать резкие движения или вообще с трудом держится на ногах.       Дейран ловит его за руку и заглядывает в лицо, наконец догадавшись: – Ты сколько не спал? – Не помню. Три дня, может, четыре. Какое-то короткое мгновение Дейран верит, что сейчас все наладится. Просто нужно уговорить этого упрямца лечь – и дальше он обнимет его и вырубится, потому что даже три дня без сна все равно слишком много, и все будет хорошо, и... – Останься, – шепчет он и тянет Аурена к себе – «тогда же получилось!» Командор мягко высвобождает запястье и качает головой: – Я здесь все равно не засну. На этот короткий разговор как будто уходят все силы Дейрана – он не может никого ни в чем убеждать и разочарованно откидывается на кровать. Комната кружится, расплывается перед глазами, в затылке тяжесть, и кажется, что он куда-то падает спиной – мерзкое, тревожное, укачивающее ощущение... Аурен гасит свечи и уходит – почему-то это ужасно обидно, но Дейран не знает – почему. Подтянув к себе подушку, он утыкается в нее лицом: вместо знакомых миндаля и кедра та пахнет пылью, и Дейран сквозь наваливающийся мутный сон вспоминает, что командор же здесь не живет... Утром он просыпается с гудящей головой, запекшимися губами и в совершенно разбитом состоянии – нет сил даже на то, чтобы сразу исцелить все последствия своего спонтанного загула. На прикроватном столике обнаруживается кувшин с водой, а сбоку на покрывале – рыжий кот. Дейран садится, трет виски, пытается восстановить в памяти распадающийся на куски вчерашний день – но не преуспевает. Точно известно одно – день был отвратительный. А еще отвратительнее причины, по которым Дейран считает его таковым. Он просто не может со всем этим справиться – ни с памятью, ни хотя бы с демоновым котом! И уж очевидно – он не может справиться со своим отношением к Аурену, которое выходит за все границы разумного и не поддается никакому контролю, напротив, захлестывает его, будто волны в шторм. И никаким ветром быть совершенно не получается. «Ну что ж. Может, мне просто стоит сменить подход», – думает Дейран и тянется погладить кота. В конце концов, существует великое древнее правило: не можешь совладать – возглавь.