Зеркало души

Стоит определиться с дальнейшими действиями – сразу становится легче. Как будто принятое решение является чем-то значимым – что, конечно, полная чепуха! – и как будто Дейран может себе позволить какие бы то ни было планы на хоть сколько-то длительный срок.       Все эти дни он словно балансировал на скользких камнях у самой кромки воды, не решаясь ни окунуться, ни уйти прочь. Между тем нерешительность – не то качество, которое Дейран готов в себе поощрять. А плавать он, продолжая аналогию, умеет неплохо. Правда, до отъезда Дейран успевает отнюдь не много – заказать пару необходимых мелочей да набросать эскиз для гравера. За это время в окружающем мире пропадает разъезд, появляется дракон и открывается таверна. Жизнь в Дрезене налаживается до такой степени, что крестоносцы даже вспоминают, для чего они, собственно, здесь находятся, а рыцарь-командор, нагрузив своих новых подчиненных множеством поручений, уезжает из города. Дейран подозревает, что Аурен не столько обеспокоен судьбой пропавшего разъезда – это формальная причина их вылазки – сколько намерен проверить, как новая система управления будет работать в его отсутствие. Слабые места видны уже сейчас – как и следовало ожидать, все они связаны с королевой и ее прозорливыми назначениями. Видимо, кузина в принципе не способна к самообучению, и история с Нурой ничему ее не научила... Если бы инцидент предали более широкой огласке – у Голфри не осталось бы выбора, кроме как начать, наконец, делать выводы из собственных ошибок. Но Аурен отказался делать это сам и отдельно – категорически, пусть и очень мягко – запретил Дейрану. «Неуместно учить Ее Величество править, – сообщает он с изумительно невозмутимым видом, а продолжает неожиданно жестко: – Глупость предсказуема. Обида может начать мешать». И Дейран отказывается от идеи с ним спорить – во-первых, потому что командор не так уж неправ, во-вторых – потому что у него вообще есть аргументы в пользу своего решения. Значит, он руководствуется не бездумной симпатией к – увы! – не лишенной обаяния королеве, и нет срочной необходимости открывать ему глаза на особенности характера дорогой кузины. Вообще Дейрану любопытно мнение Аурена насчет Голфри, – а это первый раз, когда оно хоть немного проявляется, ведь по предыдущим реакциям сказать что-то определенное было затруднительно. С одной стороны, безукоризненную учтивость и полное равнодушие ко всем нелепым выходкам можно принять за тонкую издевку. С другой – с тем же успехом они способны оказаться признаками слепой очарованности. Конечно, приятно верить, будто Аурен неглуп, а оттого едва ли склонен идеализировать кого бы то ни было. Но, вспоминая их взаимодействие и учитывая рассказ Ирабет, Дейран все же начинает сомневаться. Иллюзия почтительного отношения командора к королеве порой настолько полная, что кажется реальностью. А резкость последнего высказывания... Ну, глупость действительно предсказуема. Возможно, стоило бы спросить напрямую – но проявлять и, тем более, объяснять свой интерес к этой теме Дейран не желает. Гораздо приятнее вернуться к привычному занятию; хотя когда именно убийство демонов и культистов посреди красот природных аномалий стало для Дейрана привычным – хороший вопрос. Тем не менее их... «приключения на природе» начинают приносить смутное удовольствие – и воспринимаются чем-то наподобие охоты. Не настолько нарядная и праздничная, как Дейран привык, а все же – забава. Может быть, война и впрямь главная игра аристократии. В конце концов, его предки занимались в свое время примерно тем же самым, а что боролись не с демонами – так разница не столь существенна, как может показаться. Дейран ведь вовсе не одержим священным рвением искоренять зло, к тварям из Бездны у него вполне личный счет. Разумеется, он не намерен превращать все мероприятие в свою вендетту – для такого Дейран слишком ленив и недостаточно претенциозен. Но совмещать приятное с полезным – почему бы и нет? Тем более, что ни самих демонов, ни культистов ему не жаль. Впрочем, нет ни малейших сомнений – ему никого не было бы жаль. Те, кто сами выбирали сторону – сами и виноваты, раз выбрали не ту. А те, кого в стан врага привело стечение обстоятельств... Что ж, значит, они были слишком слабы, глупы или безвольны, а это пусть и понятно, однако не вызывает ни малейшего сочувствия. Ведь даже у Уголек – то есть, объективно, у сумасшедшей нищенки – больше смелости, силы духа и воли стоять на своем, чем у таких вот... демонопоклонников поневоле. Вообще, пока впереди маячила поставленная кем-то другим цель, пока поблизости мелькала Голфри – весь крестовый поход казался идиотским цирком, в котором Дейрана выталкивали, заманивали или уламывали выйти на арену. При этом самого его не интересовали ни противники, ни союзники – все они были примерно в одной категории унылых идиотов. Но стоит прогуляться по Дрезену, выбирая себе подходящий дом – и становится понятно, что Дейран может взять любой, ведь это и его город тоже. Стоит поприсутствовать на двух-трех собраниях всяких советов, просто чтобы поглумиться над ставленниками кузины, – а оказывается, не нужно придумывать сложных манипуляций, ведь его слово и так имеет вес и значимость. Стоит вообще начать участвовать в том, что творится вокруг – и увлеченность сменяет равнодушие. Дейран категорически отказывается признавать очевидное, но происходящее его... как минимум – развлекает. Особенно тонкая ирония заключается в том, что безукоризненно благие деяния впервые не требуют звериной серьезности – и даже наоборот. Может, так проявляется новая сила командора, может, пусть частичная, но все же свобода дарит вдохновение, а может быть, легкое отношение к жизни наконец-то обретает ценность в метафизическом прейскуранте мироздания, и судьба всего лишь воздает Дейрану по заслугам. Как бы там ни было, он развлекается и веселится, а получается, что заодно делает и нечто правильное, чтобы не сказать – праведное. И вот в этом смысле Дейран хорошо помнит, с чего все началось.

***

Постепенно удаляясь на запад от Дрезена, они третий день прогуливаются кругами – назвать иначе эти перемещения сложно, ведь командор никуда не торопится. Он тасует своих спутников каждый вечер и, кажется, гораздо больше увлечен составом своего отряда, нежели поисками пропавшего разъезда. За неделю, впрочем, в округе уже навели порядок, хотя пропавших пока не нашли. Однако амбициозная баронесса, которой Дейран в свое время сосватал кавалерийский корпус, упрямо рвется к командованию полноценной армией и демонстрирует свою компетентность на всех попавших под руку демонах. Так что на день пути в любую сторону от Дрезена – тишина, благодать и почти безопасная местность. А потому и конкретной цели у их блужданий по здешним местам, наверное, нет. «Или никто ее, как обычно, не распознает». Зачем Аурену понадобилось брать с собой Камелию, Дейран еще может понять – за сохранность своих тайн ее отец оплачивает едва ли не пятую часть всех расходов крестового похода, и было бы странно игнорировать протеже столь щедрого покровителя. Зачем отправляет ее назад уже на закате, после пары стычек – тоже самоочевидно. Девица, при всей своей головокружительно завышенной самооценке, не слишком-то полезна в бою, а вне его попросту социально непригодна – тогда как командор не всегда снисходителен к чужой глупости. Но следом за Камелией – так же, на несколько часов – появляются и отправляются обратно Уголек и Сиила. К вечеру третьего дня из Дрезена должна пожаловать Арушалай – Дейран наконец решает выучить, как зовут демоницу, раз уж она, судя по всему, задержится в крестовом походе надолго. Привезти ее Аурен отправляет Регилла. Казалось бы, это максимально неподходящая компания ни для гнома, ни для суккубы, но у параликтора распоряжение кататься туда-сюда, да еще и с подозрительным исчадием Бездны ни возражений, ни вопросов не вызывает.       Должно быть, он планирует не сопровождать, а конвоировать, и это примиряет его с поручением. В итоге к старому храму в лесной глуши они выходят вчетвером – сам Дейран, командор, Ланн и Нэнио. Не самая подходящая компания для дружеской пирушки, но для посещения древних святилищ – пожалуй, в самый раз. Вот только ничего особенно странного или таинственного внутри не обнаруживается – если, конечно, не считать таинственными мотивы, подтолкнувшие юного настоятеля сего заведения забраться так далеко от своей предполагаемой паствы. Мальчишку этого Дейран, кажется, помнит – заика, которого еще по малолетству заманили в капкан религиозного служения с помощью сладких речей и яблока, он вечно увивался вокруг старого жреца с самого Кенабреса. А когда старика убили во время неурядицы с горгульями, парень вроде бы занял его место... Но, видно, ненадолго. Вникать в перипетии священнической жизни – последнее, чем Дейран хотел бы заниматься, а единственное, о чем он жалеет, – что у слова «жрец» отсутствует деминутив в уничижительной форме. Нельзя же сказать «жречишко» или «жречик», даже если очень хочется – ведь на полноценное «жрец» заика не тянет ни при каких условиях. Зато Дейрану очень нравится состояние храмовой кровли, а точнее, тот факт, что ее нет: залы вырублены в скале, и крыша здесь отсутствует, а следовательно – не течет. Учитывая, что на улице дождь, слякоть и вообще противно – приятно оказаться в каком-то сухом и отчасти теплом месте. А будет это святилище Эрастила или крипта Ламашту – Дейрана не волнует. Стоит заметить, погода в Язве – нечто невероятное. В Дрезене снег, здесь дождь, а к северу отсюда было почти тепло, словно вокруг ранняя осень – хотя вообще-то начало зимы. Такой разброс кажется вполне логичным для искаженной близостью Бездны местности, но все же... Почему нельзя сделать такую аномалию, где в одной области солнечно, жарко и море, в другой – уютный летний вечер, в третьей, например, золотая осень с листопадами, а по соседству – буйство свежей майской зелени? «Все-таки демоны – демонски скучные...» Пока Нэнио расспрашивает жреца о его боге – утверждая, что это для статьи «искажения догматических верований в сельской местности» – Аурен с Ланном обыскивают дальние помещения храма, где внезапно обнаруживают не слишком опасные, но активированные ловушки. Помогать их обезвреживать Дейрану незачем – он не умеет, и сами они как-нибудь лучше справятся, если им не мешать. Заняться нечем, неуверенный лепет жреца раздражает, а главное – в проклятом храме даже некуда сесть. Разве что на пол, но пачкать нарядный плащ в многолетней пыли что-то не хочется... Тут-то Дейран и понимает, что «многолетняя пыль» лежит как-то уж очень специфически. И либо прихожане все-таки сюда заглядывают – причем кучно и нередко, либо сам жрец только и делает, что наматывает круги от входа до ближайших колонн, а дальше то ли прыгает пару раз на месте и идет назад, то ли... «Хм...» Дейран обходит зал, приглядываясь к следам и делая вид, будто невероятно увлечен изучением довольно-таки посредственной настенной резьбы. Все верно – по центру помещения в полу явно открывается тайный проход куда-то ниже. Ну или придется предположить, что обыденное поклонение Эрастилу включает в себя обязательные полеты по храму. Почему-то Дейрану представляется, как прихожане рассекают здесь на метлах – возможно, даже играют в мяч – и не получается сдержать смех. – Что-то не так? – Аурен подходит совершенно неслышно. Дейран неопределенно пожимает плечом – ему не нравится, когда к нему так... подкрадываются. Но глазами все же указывает на подозрительную область пола, очерченную по периметру более глубоким и темным швом в каменном узоре. Проследив за его взглядом, командор кивает – и отправляется расспрашивать жреца. Правда, внезапно не о тайных ходах, а в целом – о жизни. Жизнь у Кьядо – он вновь представляется, словно знает, что его имени никто не вспомнит – не особенно интересная. И не особенно разнообразная. Но, будто забыв свою робость и косноязычие, он рассказывает и про воительницу Деламер, которой то ли посвящен, то ли не посвящен храм, и про паломников, которых то ли утаскивает, то ли не утаскивает повадившийся охотиться в округе дракон. Самое потешное – жрец даже дергаться вроде перестает. «Потому что наш героический командор и мертвого разговорит и очарует!» – насмешливо думает Дейран, но, если честно, его почти восхищает способность Аурена располагать к себе самых разных людей. – К слову, – задушевно и предельно безобидно улыбается тот, – я тут дверь нашел замаскированную. Не знаешь, куда она ведет? Несмотря на мягкий тон, мол, «не настаиваю», смотрит командор внимательно и цепко, а Кьядо под его взглядом начинает усиленно потеть и заикаться: – Какую д-дверь? Аа-а, д-дверь! Так она... В п-подвал. Нет ничего инт-тересного за н-нею, п-правда! Аурен понимающе кивает, подходит к статуе за алтарем с подношениями, наклоняется и что-то поворачивает на постаменте – в этот же миг каменная плита негромко и плавно уходит в сторону, обнажая лестницу вниз, а Кьядо вскрикивает и трясется, словно его бьют невидимые молнии. – П-прошу, не т-т... Не тр-г... Не т-трогайте эту дверь! Клянусь, т-там... Дейран кривится – зрелище жалкое. Командор делает пару шагов назад и будто случайно оказывается между ним и жрецом. – Ты скрываешь какую-то дурную тайну, – без нажима, очень спокойно, но внятно и четко говорит он. – Продолжишь – и кто-то из твоей паствы пострадает. Ты этого хочешь? Жрец явно ничего такого не хочет, но и выдавить из себя признание ему слишком сложно. В свою очередь Дейрану даже из-за чужого плеча сложно смотреть на эти сопливые кривляния – дрожащий от ужаса мальчишка одним своим видом бросает вызов нормально развитому эстетическому чувству. «Уж лучше ускорить процесс, чем еще хоть полсекунды наблюдать за столь наглядной потерей человеческого облика...» Вспомнив нужный тон, Дейран встает рядом с командором и обращается к заике ласково, будто успокаивает ребенка: – Не пятнай свою душу лживыми клятвами. Ты лучше этого, выше этого! Не зря же тебя наградил силами один из самых мудрых и справедливых богов Голариона... – он, конечно, не Аурен, так же естественно у него не получается, но жрецу, кажется, достаточно, и фальши он не замечает. – Ты же видишь, перед тобой – друзья. Командор и я, в котором течет кровь небожителей, – «главное, самому не начать хохотать!» – Кому ты еще можешь довериться, как не нам? В глазах упомянутого командора проступает какое-то странное, недоброе и насмешливое удивление, которое он не считает нужным скрывать: ловит мимолетный взгляд Дейрана и криво усмехается. – Первую часть своей мотивирующей речи я стащил у дорогой кузины, середину – из проповеди Халрана, – шепчет ему Дейран сквозь предназначенную Кьядо участливую улыбку, стараясь не меняться в лице. – Это все З-занедра! – наконец, разражается целой тирадой перепуганный жрец и, кажется, вот-вот заплачет. – Она – в-ведьма. П-пришла сюда ночью, угрожала м-муками и требовала вп-пустить в крип-пту. Сказала, что иногда будут приходить ее д-друзья... А потом наложила на меня п-проклятье – если я позволю кому-то, кроме п-посвященных слуг Б... Б-ба.. Бафомета, спуститься в к-крипту без ее приказа, в моем животе появится выводок к-крыс, которые сглодают меня изн-нутри! Вообще Дейрана после таких откровений тянет немедленно спуститься в крипту – просто чтобы полюбоваться реакцией этого перетрусившего идиота. Ну и проверить заодно, правда ли его так своеобразно прокляли. Но командор вдруг подается вперед и вдохновенно взмахивает руками: – В крипту не должен входить никто, кроме посвященных слуг Бафомета? Ну так посвяти меня! Ты ведь жрец, а святилище Бафомета – в твоем храме. «Демагогия. Но, надо отдать ему должное, остроумно». Дейран понятия не имеет, почему заклятье – если оно вообще существует – такое формальное и глупое, однако жрец светлеет лицом, посвящая Аурена в культисты Бафомета. Кажется, он настолько дурачок, что использует для этого те же слова, что и для желающих принять покровительство Эрастила, но его лесному богу явно на это плевать. И никакие крысы никого не пожирают – а жаль! Порой Дейран готов согласиться с проклятым демоном – возможно, он и впрямь слишком плохо думает о людях. Но гораздо чаще ему кажется, что он все еще думает о людях недостаточно плохо. «Есть ли вообще предел у их слепоты и глупости?..» Почему-то хочется поскорее выбраться из дурацкого храма и забыть о его ничтожном настоятеле. А вместо этого приходится спускаться в загаженный демонопоклонниками подвал и ждать там, пока командор осмотрит все помещение, прочтет очередную культистскую корреспонденцию и надолго застынет у заляпанного кровью саркофага. На каменной, грубо высеченной, но плотно пригнанной крышке – следы демонического пикника: плошка с глазным яблоком какого-то разумного, обглоданная рука гуманоида со следами человеческих или эльфийских зубов. Аурен стряхивает остатки трапезы культистов на пол, будто самый банальный мусор, что-то разглядывает, а потом интересуется: – Хочешь зарисовать древние келлидские руны и саркорианскую надгробную печать, Нэнио? Кицунэ реагирует так, словно проглотила магический справочник, и теперь, стоит ей открыть рот, из нее начинают звучать статьи. – Обряды погребения выполняют несколько функций. Они психологически облегчают расставание с умершим, утилизируют источник болезнетворных миазмов, препятствуют распространению в культурной среде каннибалистических и некрофилических актов. Есть много способов утилизации трупа – сожжение, растворение в агрессивной химической среде, совместное поедание всеми членами общины. Но наиболее популярным является захоронение. Могила защищает труп от падальщиков, служит местом поминовения, демонстрирует заслуги усопшего. Что особенно важно, при соблюдении всех мер безопасности могила не дает покойнику вернуться и... – Ты рисовать будешь? – уточняет Аурен и отодвигается, освобождая место для Нэнио с блокнотом. – Буду. Дейран почти уверен, что командор планирует заглянуть внутрь саркофага – а потому и предлагает Нэнио поторопиться с зарисовкой, ведь печать ему явно придется ломать. Но нет. Аурен еще раз оглядывает крипту и направляется наверх, явно не планируя акт вандализма. – И правильно, – кивает Ланн, будто кто-то интересовался его мнением. – Не дело это, воровать у мертвых, кого бы здесь ни похоронили... Аурен хмурится, трет висок, но ничего не отвечает, хотя Дейран готов спорить – плевать ему на этическую сторону разграбления могил. Вид у командора слегка уставший, и в этой усталости Дейрану мерещится что-то понятное, схожее с собственным желанием поскорее покинуть это место – не из-за зловещих культистов или древних оскверненных захоронений, а из-за человеческой глупости. Или он снова приписывает себе какое-то особенное понимание мотивов командора, которых на самом деле не понимает совсем. – Думаешь, сопляк правда проклят? – спрашивает Дейран уже на лестнице. – Думаю, он в это верит, – безучастно отзывается Аурен, очевидно не горя желанием что бы то ни было обсуждать. Странного поведения командора никто не замечает. «Хотя кому здесь, будь они неладны, замечать?» Безумная лисица полностью поглощена своими записями, а Ланн... Если его не поддевать, он почти никогда сам не начинает разговора, да и особой наблюдательности Дейран за ним не припомнит. Покинув храм, они добираются до места, куда Деренге должен привезти Арушалай. Пока там никого нет, а вечер уже переходит в ночь, поэтому приходится ставить лагерь. По счастью, дождь закончился и на улице пусть сыро и прохладно, но все же не то чтобы запредельно мерзко. И выбора между тем, чтобы остаться в демоновом храме – куда в любой момент могут нагрянуть культисты – или мокнуть в демоновом лесу, перед ними не стоит. Дейран не уверен, что выбрал бы командор, но если честно – сам бы он лучше терпел непогоду. Не в культистах дело – хотя вчетвером сталкиваться с любителями каннибальских вечеринок тоже не слишком хочется... Просто все, что там произошло и с так называемым настоятелем, и с самим святилищем, – слишком ярко высвечивает обе главные проблемы крестовых походов, да и всего их мира в целом. Убожество человеческих слабостей и безразличие якобы добрых богов. Думать об этом неприятно, не думать не получается. Чтобы отвлечься, Дейран пытается припомнить одну похабную песенку с участием оленей и жрецов того самого Эрастила, но и это не слишком помогает. Приходится отринуть свою любимую привычку бездельничать и немного помочь с лагерем, хотя обычно он берет на себя самую ответственную задачу аристократии – веселиться, пока другие работают. Но сейчас что-то совсем не до веселья, а злиться внезапно нет сил. Кое-как перекусив – готовить Аурен не разучился, но чем-то особенным в кулинарном смысле ужин не балует – Дейран проводил ритуал очищения места от скверны. Как ни странно, вполне с ним справляется, хотя обычно предпочитает только помогать Уголек – возможно, его нынешнее настроение просто способствует сосредоточенности. Чему эта нелепая меланхолия способствует совершенно точно – так это желанию поскорее лечь спать и от нее, наконец, избавиться. Дежурить Дейран не собирается, мыть миски или котел – тем более, он даже ленится ставить отдельную палатку. За что и расплачивается пробуждением среди ночи то ли от неудобства – все-таки в кольчуге он уже давно не спал, – то ли оттого, что Нэнио, на четвереньках пробираясь к своему спальному мешку, чуть не бьет его по лицу влажным и не слишком пушистым в данный момент хвостом. Напрочь позабыв свою симпатию к меховым хвостам и помянув в самом непристойном контексте всех кицунэ в целом и эту конкретную в частности, Дейран кутается в отяжелевший от сырости плащ и выбирается наружу. Снаружи ночь, пахнет лесом, мокрой корой и немного дымом. Дождя нет, а у костра сидит Аурен, опирается спиной на широкий ствол не то засохшего, не то погибшего от влияния скверны дерева и чистит оружие, что-то негромко приговаривая себе под нос. Дейран раздумывает пару секунд – но лезть обратно в душную, пусть и теплую палатку хочется еще меньше, чем отвечать на какие-нибудь бестолковые вопросы командора. Так что он ожесточенно запахивает плащ и подходит к костру с самым независимым видом – но понимает, что собеседника Аурен уже нашел, и это, собственно, кинжал в его руках. Как-то его зовут, этого сумасшедшего бедолагу, которого превратили в волшебное оружие, только ему забыли об этом сообщить. Финниас? Финнеан? У Дейрана демонски скверная память на ненужные имена. А зачем командор таскает с собой это... создание – понять невозможно. Он все равно предпочитает держать бывшего следопыта в образе кинжала или ножа – которым почти не пользуется в бою, но который и не занимает много места. «С учетом того, что обычно делают этим ножом, бедняга наверняка укрепился во мнении, будто он наш главный дежурный по лагерю, повар и истопник в одном лице», – иронизирует Дейран про себя и заглядывает в стоящий у костра котелок. Там чай с какими-то травами и ягодами – а хотелось бы увидеть что-нибудь вроде грога. Потому что в сыром плаще и кольчуге ему невыносимо зябко – и едва ли получится согреться, просто сидя у этого небольшого огонька, который дает тепла еще меньше, чем света. – Если хочешь, подкинь хвороста в костер, повесь плащ сушиться и иди сюда, – говорит командор, убирая говорящий кинжал; это не просьба, не предложение и даже не рекомендация – просто перечисление возможностей. Дейран невольно хмурится – такая безынициативность Аурену обычно не свойственна, особенно по отношению к его драгоценной и восхитительной персоне. Приходится признать – что-то всерьез с ним сегодня не так, ведь в нормальном своем состоянии он как минимум изъявил бы готовность помочь. И можно, конечно, оскорбиться, но во-первых, и правда холодно, так что плащ сушить придется, а во-вторых, оскорбляться Дейрану лень. Поэтому он молча подкладывает в огонь пару сухих веток потолще, кое-как набрасывает плащ на воткнутые рядом с костром жерди и подходит к командору. – Держи. Честно говоря, Дейран рассчитывал, что его избавят от кольчуги и обнимут, а ему вместо этого предлагают вытащенную из сумки флягу с чем-то явно крепче чая – в целом неплохо, но не то. И он почти собирается взять предложенное и устроиться напротив, с другой стороны костра, а в результате сам тоже поступает... не так. – Что с тобой? – спрашивает он и садится рядом. Аурен пожимает плечом, практически копируя его собственный жест, однако все же отвечает: – Устал, наверное. Это... неожиданно. Дейран от него такого раньше, кажется, не слышал. Может быть, Аурен ждет утешения, или сочувствия, или хоть молчаливого понимания – но чувство такта у Дейрана вообще по жизни барахлит. Обычно он подменяет его равнодушием – только сейчас ему не все равно, а если быть откровенным, то и любопытно. – Что же доконало героического рыцаря-командора, об которого обломали зубы и рядовые исчадия Бездны, и их командующие, и даже целый лорд демонов – или кем была та говорящая горгулья, про которую мне все уши прожужжали? Героический рыцарь-командор поднимает на Дейрана непроницаемый взгляд, вроде бы не настаивая на серьезном отношении, но и не откликаясь на шутку. – Похоже, я сам себя доконал, – хмыкает Аурен безо всякого надрыва и чешет нос. – Не думал, что когда-нибудь скажу нечто подобное, но в округе отвратительно мирно. Даже жаль, что на нас демоны не кидаются. – Так хочется кого-нибудь убить? – Дейран делает глоток из фляжки и чуть не закашливается: воистину крепче, намного крепче чая! – Хочется простоты и ясности, а больше, чем в драке с демонам, их разве что в представлениях Уголек о дихотомии добра и зла. – Надеюсь, ты не учил ее ругаться подобными словами, – усмехнувшись, Дейран протягивает командору флягу, но тот отрицательно качает головой. – Так что заставило тебя проникнуться лирической тоской по кровавой резне? – Как ты считаешь, Кьядо-пастушок – слеп на оба глаза и глух на оба уха? Дейран фыркает. «Так и знал!» – Я считаю, он ужасающе глуп на весь свой невеликий умишко. – Человека в той крипте пытали, убивали и свежевали несколько часов. Даже полный идиот успел бы заметить хотя бы дикие вопли из собственного подвала. – И что он должен был сделать? – Дейран вовсе не собирался защищать это ничтожество, но без возражений не получается. – Понятия не имею, – Аурен отворачивается и смотрит на огонь. – Я-то не жрец благих и милосердных богов. Впрочем, если тебе интересно мое мнение – вход в подземелье совмещен с выходом из него и управляется с постамента статуи в верхнем зале. Дейран смотрит на командора скептически – его рассуждения впервые весьма сомнительны с точки зрения здравого смысла. Но спорить не о чем – на здравый смысл Дейрану плевать. – Мы всегда можем вернуться и казнить сопляка за соучастие в убийстве. Или за поклонение демонам, если твой «свод законов Дрезена» позволяет считать невмешательство действием. Аурен даже не улыбается: – Любая смерть – это упущенная возможность. Не имею права так... разбрасываться. – Ты поэтому не стал проверять, действительно ли его сожрали бы крысы? – И поэтому тоже. Никакое проклятье – существующее или мнимое, наложенное извне или порожденное носителем – не должно лишать шанса. Дейран махом проглатывает все заготовленные ответы и прикладывается к фляге еще раз. Понятно, что они говорят вовсе не о нем, но... Но. «Это просто совпадение. Всего лишь совпадение», – убеждает он сам себя, и мучительно хочет иметь возможность себе не поверить. Вот только возможности такой у Дейрана нет. – Тебе бы надо взять с меня пример, – торопливо шутит он, уводя от опасной темы. – И хотя бы иногда делать, что захочется. – Не говори мне, что это твое «иногда», – командор вдруг поддерживает его насмешливый тон. – Страшно представить, как тогда выглядят «никогда» и «постоянно». – Лучше не фантазируй на эти темы, – смеется Дейран и присматривается к уютно вьющимся языкам пламени. – А знаешь, что самое страшное? Мне начинает казаться, что мы с тобой можем быть похожи... Перспективы меня, признаться, ужасают. Аурен протягивает руку и привлекает его к себе за плечо, укрывая своим подбитым мехом плащом и почти обнимая. – Пожалуй, это и впрямь чудовищно, если ты начнешь постоянно думать о возможных последствиях своих поступков и слов. – Скажи спасибо, ведь я уже сжалился и готов не соревноваться с тобой на этом поприще занудства... Они поворачиваются друг к другу одновременно – оба знают, что говорят чушь, и, похоже, оба понимают, что говорить уже необязательно. Аурен наконец улыбается вполне сносно; Дейран остается собой доволен, как будто это его личная заслуга. Разглядывая губы командора, он представляет вполне предсказуемое, но, стоит признать, приятное завершение разговора...       Когда поодаль раздается условный сигнал. «Да что б его разжаловали уже и из младших подметальщиков!!» – ярится Дейран, но ничего не поделаешь: момент упущен. Командор стряхивает ему на плечи свой плащ – то есть возвращается к привычному образу действий – и поднимается встречать Деренге. Остается только кутаться в мех, ненавидеть кольчугу, ненавидеть параликтора, ненавидеть крестовые походы в целом и ненавидеть демонов, из-за которых все началось. Главное – ни в коем случае не вспоминать слова Аурена про шанс. Потому что единственный шанс Дейрана – думать о глобальных последствиях своих действий, слов и даже мыслей почти каждое мгновение. А от этого и правда можно устать так, что захочется кого-нибудь убить.