***
— Вроде бы всё, — Миён трёт ладони и оглядывается по сторонам. Она долго готовила и сервировала стол перед встречей с сыном, но результат по-прежнему не казался идеальным. Чонгук уже несколько минут находился в комнате со своими чемоданами, а Джунхо стоял сбоку от Миён и наблюдал за ней со стороны, боясь даже слово вставить – уже несколько раз получил за свои попытки успокоить нервное состояние жены. Пока женщина перекладывала в очередной раз вилки с места на место и чуть ли не линейкой измеряла расстояние между бокалами, Джунхо тихо отошёл вглубь квартиры, чтобы позвать виновника "торжества". — Чонгук-а, — мужчина несколько раз стучится в дверь, тихо и ненавязчиво, чтобы жена не услышала и пасынок не разозлился. Хотя тот выглядел абсолютно спокойным и явно менее воинственным, чем три года назад. Младший Чон также тихо открыл дверь и вопросительно посмотрел на отчима. — Пошли за стол, а то твоя мама от нервов скоро себя живьём съест, — альфа кивает в сторону кухни, а через секунду уже слышит тихое угуканье, после чего дверь снова закрывается. Джунхо выдыхает тяжело, возвращаясь к Миён. Чонгук, на удивление, выходит из комнаты буквально через несколько минут. В отличие от своей матери, он выглядел вполне спокойным. Джунхо не знал, что все эти три года происходило с их взаимоотношениями, потому что старался не затрагивать эту тему вообще. Нескольких попыток хватило с головой – Миён не хотела говорить о сыне, поэтому Джунхо оставил её в покое. Но всё действительно стало лучше. Лёд тронулся, когда мать с сыном оказались на расстоянии. Миён не пыталась его контролировать, не лезла с советами и чаще просто узнавала, как он проводит своё время. У них был ограниченный круг тем, на которые они могли говорить, но это было уже неплохо, если учитывать тот факт, что с переездом Чонгука в Токио они стали общаться больше, чем когда они находились в одном городе. Сидеть вместе за столом было как минимум непривычно, поэтому большая часть трапезы прошла в тишине. Миён постоянно кидала взгляды на младшего омегу, потому что к такому Чонгуку было сложно привыкнуть. Она видела рисунки, торчащие из-под кардигана на руках и в области шеи, но ничего не говорила, потому что считала временным увлечением. Как и всевозможные проколы. Краска смоется, все ненужные отверстия зарастут – на теле не так страшно, как на душе. Поэтому пока что Миён просто привыкала к новому образу, признавая, что выглядело это всё вполне недурно. Во время обеда в очередной раз прозвучали вопросы по поводу решения Чонгука о заселении в общежитие. Миён где-то с сотню раз переспросила, уверен ли он, пыталась выпытать, по какой причине её сын решился на это, но Чонгук стойко держался. У него вообще мысли были далеки от разговора с мамой, они остались там, в комнате, где он не смог найти что-то очень важное. — Мам, — младший омега перебивает льющийся поток аргументов против его заселения в общежитие, потому что ему правда очень нужно кое-что спросить. — Это ведь ты убиралась в моей комнате всё это время, да? Миён сбивается и резко замолкает, растерянно глядя на сына. Ей явно необходимо было время, чтобы перестроиться с одной темы на другую. — Да, я. Тебя три года не было, там бы всё пылью заросло. А что? — женщина нахмурилась, судорожно пытаясь вспомнить, что она могла не так сделать в комнате сына, что он вдруг задал такой вопрос. — Ты не находила ничего под подоконником? В кухне воцаряется мёртвая тишина. Миён переглянулась с Джунхо и снова перевела взгляд на сына. Тот не выглядел зло, не смотрел осуждающе, поэтому женщина сделала вывод, что ничего ужасного не случилось и скорее всего её ребёнок просто что-то потерял. Но... под подоконником? — Под подоконником? — Миён спрашивает уже вслух, тихо и задумчиво. — Что можно найти под подоконником? Это же... ну... подоконник? Чонгук внимательно всматривается в лицо матери, пытаясь понять, врёт та или правда не понимает, о чём речь. Но судя по искреннему негодованию на её лице, она действительно не была в курсе, куда оно делось. — Ладно, проехали. Чонгук отмахивается и тянется за своим бокалом сока, замечая озадаченные взгляды Миён и Джунхо. Те смотрят с вопросом в глазах, явно ожидая какого-то пояснения, и Чонгук действительно старается не нервничать, чтобы его ответ не показался ещё более странным, чем есть на самом деле. — Ничего особенного. Хёсан на жвачку прикрепила туда кольцо. Не спрашивай зачем, просто как факт. Врать Чонгук по-прежнему не умел, но эту версию он продумал ещё сидя в своей комнате полчаса назад, поэтому звучала она довольно убедительно, даже несмотря на абсурдность. — Прости, малыш, я даже не знала, что под подоконником что-то может быть, — Миён смотрит растерянно, потому что действительно не знает, о каком кольце идёт речь. И Чонгук ей верит, потому что реакция женщины говорит сама за себя. — Ничего, — младший коротко улыбается, откладывая в сторону столовые приборы. — Я, наверное, пойду в комнату. Нужно закончить с вещами, скоро уже Линсо приедет. Чонгук складывает грязную посуду в раковину и кивает старшим, благодаря за обед. В комнате снова запирается на щеколду и оседает на пол, закрывая ладонями лицо. Это был конец. Для Чонгука, если честно, целый апокалипсис. Три года назад, когда он в слезах и соплях завалился домой после признания Тэхёна, полностью разбитый и не желающий уезжать, в голову пришла не слишком здравая мысль – написать письмо. Это тупо, наверное, но он чувствовал слишком много, чтобы продолжать держать это в себе. Он бы не смог уехать в Японию с этим грузом на сердце. Его бы просто размазало, если бы он не выложил всё, что чувствует, на потрёпанный жизнью лист А4, который он в буквальном смысле достал из мусорного ведра. Кажется, это был какой-то черновик. Математика? — Да какая разница, Боже, — тихо воет в ладони и заваливается на пол, раскинув руки в стороны. Взгляд невольно в очередной раз вернулся к подоконнику. Возможно, это и вправду была не самая долговечная конструкция. Прикрепить лист бумаги скотчем к обратной стороне подоконника и надеяться на то, что он в таком положении продержится несколько лет – это как минимум глупо. Но он тогда вообще не соображал. Он даже не может вспомнить, что именно написал, единственное, что отложилось в памяти – вполне примитивное признание в любви, с которого он тогда начал. Он надеялся его перечитать. Тогда уже знал, что ничего подобного в жизни испытать не сможет, что его никто так же не полюбит, и он не сможет так же полюбить. Линсо правильно ему сказал, что такое может случиться один раз за жизнь. Возможно, Чонгук уберёг себя от дальнейших боли и страданий, да и о поездке в Японию он не жалел. Школа была прекрасной, действительно оборудованной для мальчиков-омег и девочек-альф, ещё и с хорошим преподавательским составом и отличным уровнем образования – там за все три года он ни разу не услышал в свою сторону оскорблений. Он смог прийти к некоему внутреннему балансу, стал более спокойным и открытым, сделал всё, чтобы выглядеть так, как ему хочется и нравится. Но он не переставал задумываться о том, что, возможно, оно того не стоило. Сейчас он не может точно знать, как бы всё закончилось, если бы он остался. Может, в институте Тэхён нашёл бы новую компанию, где было бы ещё больше омег и ещё больше желающих его себе забрать. Возможно, Тэхён даже не оказался бы против. А может, он оставался бы тем самым безопасным местом для Чонгука, занимал бы всё его сердце и отдавал столько любви, сколько омега никогда в жизни ни от кого бы не смог получить. Теперь это уже не имеет значения. Зато имел значение вопрос, куда могло деться письмо. Омега склонялся к той версии, где оно всё же отлипло от подоконника в первые же дни, и Миён просто выбросила его, даже не посмотрев. Если Чонгука не подводила память, он сложил бумажку таким образом, что с лицевой стороны как раз оказался черновик, и тогда неудивительно, что в итоге она оказалась в мусорном ведре. И, наверное, это правильно. Сама судьба говорит, что стоит наконец всё забыть и двигаться дальше в выбранном направлении.***
— Такое ощущение, что чемоданы ты так и не разобрал, — Хёнджин издаёт натужный, мученический стон, когда до нужного этажа остаётся один лестничный пролёт. В его руках два больших чемодана, в одном из которых одежда, а в другом – техника, книги, конспекты, оставшиеся с курсов в Японии, и прочая тяжёлая лабуда, бóльшая часть которой прямо в чемодане отправится жить под кровать. — Хёнджин, я оставил в квартире практически половину, — Чонгук шипит под нос ругательства, когда альфа ставит вещи на пол и обе руки укладывает Чону на плечи, на которых и так висит довольно тяжёлый рюкзак. — Пф, половину? У тебя всегда было плохо с математикой. — А у тебя с физическими нагрузками. Нужная комната находилась в конце коридора на четвёртом этаже. За придумыванием обзывательств, переругиваниями и попытками толкнуть друг друга в стену, время шло будто бы быстрее, поэтому они чуть ли не прошли нужную дверь, где, как предупредил комендант, Чонгука уже ждал его сосед по комнате. К счастью и большой удаче, тоже мальчик-омега. — Заходим? — Хёнджин кивает на ручку двери, сам вперёд не лезет. Не очень-то хотелось пугать несчастного омегу. Они и так по пути на четвёртый этаж увидели слишком много тел в футболках и трусах, с Хёнджина было уже достаточно. — Да. Заходим. Чонгук с выдохом жмёт на дверную ручку, после чего, когда та поддаётся, тихо заходит в помещение. Там сразу же обнаруживается первый плюс – небольшой коридор, благодаря которому из дверного проёма не сразу можно увидеть происходящее в комнате. Рядом с входом стояла обувница, с другой стороны – вешалка для верхней одежды, а в самой комнате явно кто-то находился, судя по доносящимся из неё звукам. — Йери, ты заебала! Нет у меня твоих печенек! Чонгук резко застывает на месте, слыша, как его будущий сосед, очевидно, надевает тапочки, чтобы идти разбираться с упомянутой выше искательницей печенек. По мере того, как тапочки злостно шаркающими звуками приближались к дверному проёму, паника внутри Чонгука всё нарастала. Несмотря на то, что голос был очень высоким, даже приторным, у Чона в голове упрямо вырисовывался слишком уж грозный образ, но он тут же рассеялся, когда прямо перед ним появился губастый мальчик, от которого приятно пахло набором чего-то сладкого. Чонгук смог уловить запах сахарной ваты, а это уже был повод для того, чтобы подружиться с этим человеком. — Не знаю, кто ты такой, но мне дико нравится ёжик с зонтиком у тебя на шее. Чонгук стопорится ещё больше. С замкнутостью ситуация стала получше, его уже не морозило от всех окружающих людей и он легче шёл на контакт, но в вопросе знакомства с новыми людьми у него всё ещё возникали сложности. — Эм... — мычит неопределённо, несколько раз открывает и закрывает рот, но так и не находит, что сказать. — С коммуникацией у тебя, очевидно, есть проблемы, — Чонгук тушуется под чужим насмешливым взглядом, а омега напротив вдруг очаровательно улыбается. — Пак Чимин, — парень протягивает ладонь для рукопожатия, за которую Чонгук, наконец пришедший в себя, тут же цепляется. — Чон Чонгук, — представляется следом, а руку всё не отпускает, на фоне стресса совершенно забывая о том, что рукопожатие должно когда-то закончиться. В итоге отпускает чужую ладонь только когда Чимин кивает на их сцепленные руки. — Прости. — Ничего, ты миленький, тебе простительно, — Пак улыбается очень красиво, Чонгук даже засматривается. Хёнджин, который не выдержал напора собственного любопытства, смотрел на эту улыбку и думал, что Чонгуку и его спокойной жизни настал пиздец. — А проблемы в общении – это так, пустяки. Исправим. Чонгук кивает болванчиком и проходит наконец в комнату. Хван смотрит сначала ему в спину, а потом в хитрющее лицо Чимина. Что ж. Чонгук ведь хотел узнать, что такое студенческая жизнь?***
Спустя три недели проживания в общежитии, Чонгук вдруг обнаруживает себя на полу в их с Чимином комнате, в огромной пыльно-розовой футболке, шерстяных носках, с бутылкой пива в одной руке и банановым кексиком в другой. Для него это крайне странно. Ну, так быстро впускать в свою зону комфорта чужого человека. Чонгук понятия не имел, как так вышло, но Пак без особого труда вызнал о нём столько информации, сколько некоторые люди не узнают и за несколько лет. И при этом Чонгук не мог сказать, что его это сильно напрягало. По какой-то причине, ему вообще было на это насрать. Чимину хотелось доверять, с ним было достаточно комфортно хотя бы потому, что Чонгук чувствовал, что его понимают и принимают, ни за что не осуждая. Напрягала Чона разве что бутылка пива в собственной руке, потому что он, вообще-то, не пил. Изначально он соглашался на вечер кино, но они выбрали слишком скучный фильм и бóльшую его часть проболтали. Как они оказались на полу, Чонгук в упор не помнил, но за пивом точно ходил Чимин – у него был припрятан стратегический запас в холодильнике в ящике с овощами. Чонгук, к слову, поддался только потому что пиво было вишнёвым, а Пак сказал, что на вкус оно напоминает лимонад. Это был третий час ночи. С режимом сна Чон попрощался ещё на первой неделе обучения, смирившись со своей участью, а со всей своей подноготной прощается прямо в этот момент, потому что Пак – это машина убийства личной информации. Пиво, которое Чонгук попробовал впервые в своей жизни, подозрительно расслабило тело, мозг и рот, и теперь вытягивать из него что-либо было чересчур просто. Вопросы Чимин задавал не слишком приличные, но младший со временем стеснялся всё меньше. От лёгкого опьянения у него зарумянились щёки, глаза стали блестеть по-особенному и мимика с жестикуляцией постепенно вышли из-под контроля. — Ну какой ты хорошенький, я не могу, — Чимин тянется руками к пухлым щёчкам и тискает почти до боли. Чонгук только кривится слегка, но не отодвигается, даже улыбается слегка. — С виду такой грозный, прям бу-бу-бу, а на деле просто мягкая булка. Кто бы мог подумать. — Угу-м. — Ты ж мой сладенький, — Чимин умильно воркует, ровно до тех пор, пока не замечает, как Чонгук накреняется в бок, закрывая глаза. — Не спать! У нас много вопросов и мало ответов, ты не можешь просто взять и уснуть, — Чон на такое заявление хнычет, но послушно возвращается в вертикальное положение. На самом деле, не настолько ему хотелось спать. Но разморило его, конечно, неплохо так. — Ты девственник? Чонгук давится воздухом, потому что... какого хрена? За удивлением следует возмущение, потому что лично его вопрос интимной жизни не волновал вообще. У него парня-то не было, какой секс? — Да, девственник. И что теперь? Это плохо, что ли? — спрашивает, нахохлившись. Чимин лишь по-доброму улыбается, не понимая, как в этом милом создании может смешиваться столько смущения, нежности и смелости одновременно. Только Чонгук мог сидеть с красными щеками и теребить разрисованной рукой штангу в брови. — Нет, конечно, — Пак жмёт плечами и в который раз переводит взгляд на оголённое бедро друга, где красовался свежий силуэт дракона. Чимин тут же улыбнулся, вспомнив, в какую позу пришлось согнуться Чону, чтобы прорисовать верхнюю часть рисунка, который тянулся от самой кромки нижнего белья. Но результат выглядел... горячо. Как и весь Чонгук, в принципе. И самое досадное, что видел это явно не только Чимин. — Но в нашем институте это точно не надолго. — О, да брось, — Чон отмахивается и подтягивает колени к груди. Ему даже думать не хотелось об отношениях, о том, что когда-то ему придётся быть с кем-то. А сексуального влечения он и вовсе не чувствовал, его тошнило от одной только мысли о подобном контакте с любым альфой. Перевести поднятую тему в шутку казалось ему лучшим решением. — Единственный, кто может лишить меня девственности – это профессор Ян со своим инжеграфом. — Ох, если бы инжеграф, — Чимин вроде бы выдыхает со смехом, но как-то совсем невесело. — У нас тут шайка отпетых бэдбоев, которые трахают всё, что движется. Думаю, инжеграф в этой гонке проиграет. Чимин морщится от своих же слов, улыбаться перестаёт совсем. Чонгук чувствует, что что-то не так. Он всей душой ненавидит это странное чувство, когда ты не знаешь, что должно произойти, но по коже почему-то начинают бегать мурашки и живот странно тянет. — Меня такое не интересует. — Да, я тоже так говорил, когда только поступил, — Чимин крутит в руке бутылку пива и задумчиво пялится в пространство перед собой. — А потом случился Ким Тэхён и всё пошло по пизде. Чимин проговаривает очень тихо, но Чонгук всё слышит. Слышит, но думает, что показалось. Потому что, ну, жизнь не могла над ним так подшутить. Да и вообще, мало, что ли, в Корее Ким Тэхёнов? Омега даже не напрягается особо, только колени ближе к груди подтягивает, чувствуя, как болезненно сводит грудную клетку от одного только упоминания имени этого человека. Три года прошло, когда же наконец отпустит? — Чёрт с ним, я не могу быть таким хуёвым другом, — Пак вдруг слишком резко поднимается с пола, чтобы найти свой телефон. Тот стоял на зарядке, которую омега выдернул из розетки вместе с гаджетом. Он что-то набирал, потом долго листал, всматриваясь в экран, а Чонгук так и сидел на полу, нервно теребя мятую ткань футболки. — Вот, — Чимин садится ближе к другу, прямо под бок, настойчиво пихая в руки телефон с горящим дисплеем. Чонгук замирает ещё до того, как перед глазами появляется открытая в профиле инстаграма фотография, потому что чувствует, что близится какой-то пиздец. Он, наверное, никогда не был так прав в своих предчувствиях. — Вот он. Ходи и опасайся. Чимин продолжает говорить, но Чонгук его уже не слушает. До него просто моментально перестали доноситься какие-либо звуки, а потом в ушах стал нарастать звенящий шум. Картинка перед глазами, к сожалению, оставалась всё такой же чёткой, поэтому человека на фотографии было видно прекрасно. Это был тот самый Ким Тэхён. Не какой-то другой человек с таким же именем, а тот самый альфа, которого три года назад Чонгук оставил за спиной, улетев в Японию. Но как же он изменился... С фотографии на Чонгука пронзительно смотрел мужчина, уже давно не подросток и даже не парень. Омега вспоминает, что тому всего лишь двадцать два, но взгляд его настолько тяжёлый, что под ним невольно напрягается всё тело. Кривая ухмылка с приподнятой бровью и расслабленная поза с руками в карманах только добавили образу надменности и высокомерия. Чонгук тяжело сглотнул. Едва ли в человеке на фотографии можно было узнать его Тэхёна, с которым он попрощался три года назад возле своего подъезда. Который признался ему в своих чувствах и получил в ответ только неумелый поцелуй и водопад слёз на чужих щеках. Чонгук не хочет много на себя брать и думать, что такие метаморфозы произошли из-за него. Возможно, Тэхён действительно попал не в ту компанию и изменился из-за окружения. Тогда, может, Чонгук всё сделал правильно? А стоит ли судить человека по фотографии из профиля инстаграма? Чонгук листает ниже и видит то, что хотелось бы увидеть меньше всего на свете. Там компания парней, около десяти, наверное. Все стоят на лестнице перед главным входом в институт. Институт, в который поступил Чонгук, и в который он ходил уже на протяжении нескольких недель. Сердце ухает вниз, в желудок, и бьётся там так громко, что пульсация чувствуется во всём теле. Чонгук готов взвыть. Он корит себя за то, что сам принял решение не следить за чужими аккаунтами в соцсетях, потому что, если бы он знал, куда поступил Тэхён, он бы явно не стал поступать туда же. За всё прошедшее время они ни разу не пересеклись, потому что университет – это уже не школа, он гораздо больше, и один только его корпус больше трёх корпусов школы вместе взятых. Они на разных курсах и на разных факультетах, но от этого не становится легче. Потому что Чонгук – грёбанный неудачник, и надеяться на то, что за год он не пересечётся с Тэхёном ни разу, ему не приходилось. Но об этом он будет думать позже. В данный момент его интересовал только один вопрос. Как такое могло произойти? Он не в ёбаном диснеевском сериале, так как же, блять, такое могло произойти? — Они – самые ужасные люди, — Чимин говорит практически шёпотом, кивая на открытую Чонгуком фотографию. Тот реагирует не сразу, потому что в ушах по-прежнему шумит, а в голове крутится такое количество мыслей, что чужой голос просто кажется одной из них. Чон заторможенно переводит взгляд на друга, наконец отрываясь от знакомого силуэта на фотографии. — Почему? — вырывается у него прежде, чем он успевает подумать, нужна ли ему вообще эта информация. — Потому что их нельзя ни в чём упрекнуть, — говорит так, будто бы сказал самую очевидную на свете истину, а у Чонгука от стресса уже голова идёт кругом. Даже если бы Чимин на самом деле сказал что-то очевидное, он бы вряд ли что-то понял. — Прости? Чимин не замечает, как дрожит голос друга, как побледнела его кожа, как затряслись руки. У него тоже есть, что вспомнить и о чём пожалеть. Но больше он думает о том, что у него есть возможность хотя бы предупредить Чонгука и оградить от той же ошибки. Классный одноразовый секс хорош только в том случае, когда это и есть твоя цель. Но это совсем не круто, когда ты желаешь чего-то большего и на что-то надеешься. — Знаешь, — Пак начинает довольно решительно, но тут же осекается, решая сначала допить остатки пива из бутылки. — Когда тебе разбивают сердце, когда тебя предают – тебе всегда есть, что сказать. Есть, за что ненавидеть человека, за что его упрекать. А эти... — он кивает головой на свой телефон. — Они ничего не обещают. Серьёзно, прямым текстом говорят, мол, это секс без обязательств. А ты, дебил, думаешь, что тебе попался неприступный красавчик, для которого ты станешь тем самым, ради кого он начнёт меняться. Чтоб как в сказке. А оказывается, что, да, неприступный красавчик, но меняться он ради тебя не будет. А ты уже влюбился и ничего сделать не можешь – таскаешься за ним, как брошенная собака, а тебе всё повторяют, что никто ничего не обещал, — омега кривится от воспоминаний и неприятных слов, которые неоднократно слышал в свой адрес. Это не были оскорбления, ничего такого – просто упрямая констатация факта. Всё, что было – имело значение только для него. — И это ведь правда. Вроде бы сам дебил, а злюсь не меньше прежнего. Чимин не говорит прямо, но Чон, хоть и в состоянии нестояния, понимает, что вся эта история – не смоделированная ситуация, а вполне реальная, и произошла она именно с Чимином. А судя по тому, что бóльший поток неприязни был направлен именно на Тэхёна, всё, что прозвучало в небольшом монологе Пака – было именно о нём. Чонгука начало тошнить. — И хуже всего то, что после всего пережитого мной говна, объектом новой влюблённости стал друг Тэхёна, Юнги. Я его раньше вообще не видел как будто, а недавно вот прозрел, — омега выдыхает со смехом, но таким несчастным, что Чонгук невольно сам сжимается, заломив брови. Он не может полноценно оценить ситуацию, в которую попал Чимин, потому что утонул в собственных проблемах, но даже так он понимает, что они оба по уши в говне. — А он видел, как я бегаю за Тэхёном. В общем, пиздец, — подытоживает так, будто бы всё это время говорил совершенно обыденные вещи, но в этой наигранной лёгкости запросто можно увидеть, как на самом деле Чимину было тяжело. Спустя несколько секунд Пак перестал пялиться в пустоту и сфокусировался на Чонгуке. В глаза наконец бросилась болезненная бледность кожи и обкусанные губы, с которых за время их разговора была содрана вся сухая кожица. — Ты так выглядишь, будто бы знаешь, кто эти люди, — Чимин судорожно пытается вспомнить, не звучала ли где-нибудь за прошедшие три недели информация о какой-нибудь вечеринке, на которую Чонгук мог пойти без него. — Вы были лично знакомы? — спрашивает максимально аккуратно, надеясь на отрицательный ответ. — Мы вроде бы как... — Чонгук стопорится. По понятным причинам. Что, встречались? Нет. Дружили? Ну, да. Дружба, конечно, странная была, особенно в последний год, но ничего не поделаешь – что есть, то есть. Но как объяснить? Чонгук может рассказать Паку о себе практически всё, но точно не то, что происходило между ним и Тэхёном. Он и сам-то не понимает, что он может сказать другому человеку? — Не знаю, как это объяснить. Просто мы учились в одной школе. Чимин сразу понимает, что дело в чувствах. Совсем неважно каких, просто по Чонгуку видно, что он разбит. Паку это очень знакомо – он ведь и сам такой. Выглядит вполне сносно, много смеётся, спокойно кушает и спит, учится, сериалы смотрит, подрабатывает время от времени. А внутри всё не то и не так, вроде бы зажило давно, а всё равно периодически возникает такое чувство, будто бы кто-то наждачкой пытается разодрать уродливый рубец. Чонгук в этом плане очень на него похож. Неважно, насколько разные ситуации, из-за которых они находятся теперь в таком состоянии, важно то, что теперь им придётся вариться в этом вдвоём. И Чимин совсем этому не рад. — Тебе, наверное, неприятно было всё это слышать, да? — спрашивает больше для того, чтобы перебить тишину. Он видит, что не просто неприятно. Чонгуку больно. — Нет, нет, что ты, — тот отмахивается, пытается вернуться в состояние морального равновесия, но у него не особо получается. Чимин эти потуги распознает хоть с километрового расстояния – он так же говорил своим друзьям и родителям по видеосвязи. — Просто подростковая влюблённость, я уже не помню, что тогда было. Конечно, помнит. Чонгук помнит всё, его до сих пор не отпустило. И Япония не помогла, другие люди не помогли, полная изоляция от всей информации о человеке не помогла тоже. Чонгук до сих пор не знал, правильно ли он поступил, думал, что когда вернётся обратно в Корею, ему всё станет ясно, но нет. Он до сих пор не может понять, стоило оно того или нет. Да, он избавился от постоянных насмешек, вообще забыл, что быть мальчиком-омегой – не совсем нормально. Избавился от большинства своих страхов, стал выглядеть так, как ему хочется, занимался тем, что ему было по душе. Но что делать со своим сердцем так и не понял. Ему не было места нигде, оно будто бы не хотело находиться в грудной клетке омеги, постоянно рвалось туда, откуда Чонгук сам сбежал. Проблема была в том, что человек на фотографии и тот, кого омега так трепетно полюбил три года назад – это разные люди. И это больно, осознавать, что сердце плачет по тому, кого уже фактически не существует. — Он-то уж точно не вспомнит, — Чонгук от чужих слов вздрагивает и прикрывает глаза. Это правда. Почему он должен был помнить того, кто трусливо поджав хвост сбежал от него несколько лет назад? Чонгук сам виноват в том, что ему сейчас так больно. — Так что не переживай, — Чимин обнимает младшего и тоже опускает взгляд на погасший дисплей. Тэхён после проведённой вместе ночи даже имени его не вспомнил, а влюблённого в него в школьные годы мальчика запомнил бы? Нет, конечно. — Этот мудак, скорее всего, даже лица твоего не помнит, так что ходи по институту без страха. Чонгук кивает и тянется к бутылке. Оставшееся пиво он допивает залпом.***
Первая студенческая вечеринка, на которую Чимину удалось вытащить Чонгука, случилась спустя два месяца с начала обучения. К слову, Чонгук на ней оказался по одной простой причине – она проходила прямо в омежьем общежитии, и идти, по сути, никуда не надо было. Просто одеться более-менее прилично (не в футболку с трусами) и выйти из комнаты. И всё, считай, что ты уже на вечеринке. Чонгук рассуждал самым простым образом – заснуть из-за постоянного шума он не сможет, заняться домашним заданием – тоже, а сидеть всё это время в комнате он бы в любом случае не смог – Чимин ныл бы до победного конца. Легче было сдаться сразу же. Тем более, альф практически не было. Оно и понятно – мало кто решился бы ночью пробираться в общежитие к омегам, ибо в том случае, если поймают, можно было и выговор в личное дело схлопотать. В основном вокруг бродили омеги с пивом или коктейлями в руках, довольно тихо играла музыка, в коридорах приглушили свет. Атмосферно. Чонгук бóльшую часть времени провёл в холле, сидя на подлокотнике дивана. До этого на нём, заняв всю горизонтальную поверхность, сидели человек десять, но все разбрелись, а Чонгук так и остался на своём месте с бутылкой пива в руках. Людей в помещении было много – в общежитии было пять этажей, и все собрались на последнем, так как на первом спала вахтёрша. Чонгук долго рассматривал толпу и думал о своём, пока была возможность. Ему явно было, о чём подумать. Он две недели не может забыть о том, что попался на глаза Намджуну. Он помнил лучшего друга Тэхёна, они довольно хорошо ладили, пока не случилось то, что случилось. И Чонгук рад бы думать, что тот его не заметил и не вспомнил, но дело было в том, что когда на тебя смотрят безотрывно несколько минут, надеяться особо не приходится. Чонгук тогда просто ушёл из столовой от греха подальше, потому что ни до этого, ни после, никого из друзей Тэхёна не видел, а вероятность встретить свой главный кошмар была больше всего именно там, где находился тот же самый Намджун. Чонгук старался не появляться там, где была хотя бы малейшая возможность встретить Тэхёна. В столовой он в тот день побывал впервые и больше там не появлялся, старался всегда держаться ближе к нужным аудиториям или в библиотеке. И это действительно была хорошая тактика, разве что с Чимином в стенах университета было сложнее встречаться – тот ко второму месяцу обучения знал расписание Чонгука лучше, чем сам Чонгук. О том, что ошибок у омеги было куда больше, чем хороших идей, и говорить не стоит. Он начал следить за инстаграмом альфы. Зачем? Он и сам не знал. Оправдывал себя тем, что так проще было отслеживать его местоположение, чтобы точно нигде не пересечься, но врать самому себе было сложно. Он просто смотрел на фотографии и по нескольку часов рассматривал родные черты чужого лица. Тэхён стал просто непозволительно красивым. Из того же инстаграма он узнал, что альфа до сих пор общался с Миной. Та тоже похорошела, ещё больше вытянулась и наверняка давно была моделью. Они по-прежнему хорошо смотрелись вместе и наверняка были бы хорошей парой. Возможно, они спали. Но это уже давно никак к Чонгуку не относится. Омега делает большой глоток пива и практически давится, когда перед ним внезапно вырастает Чимин. Тот выглядит растерянно, его лицо просто олицетворяет озадаченность. Чонгук, еле проглотив то, что он собирался выпить, вопросительно качнул головой. — Что? — Что же всё-таки было между тобой и Тэхёном? — Чонгук едва ли не давится во второй раз, но на сей раз уже воздухом. — Я довольно долго стоял с Сынмином, а минут двадцать назад сюда вошёл Тэхён со своей гоп-компанией, — Чимин кивает куда-то в сторону, но Гук не оборачивается – застывает на месте и даже моргать боится. — Он пялится на тебя всё это время, Чонгук. Не отрываясь, — Пак едва ли не шипел ему в лицо, потому что Тэхён не выглядел доброжелательно. Он смотрел исподлобья, буквально сканировал взглядом, и у Чимина было всего два варианта возможных причин: либо Чонгук напиздел и между ними была не только его влюблённость, либо Тэхён его забыл и теперь рассматривал как очередную жертву для секса на одну ночь. — Что между вами было? — Это сложно, — Чонгук чувствует, как сбивается его дыхание. Он нервно осматривает свой внешний вид и тут же накидывает на плечо вязаную ткань короткого кардигана, который уже давно повис на локте, оголив приличный участок кожи, не скрытый и чёрной майкой на тонких бретельках. — Я потом тебе объясню, — Чонгук видит, как у друга раздувается грудная клетка, когда он собирается вывалить на него целый поток вопросов, но Чон тут же спрыгивает с подлокотника, прикладывая палец к губам. Его потряхивает, ему очень холодно и страшно, а ещё тело не слушается совершенно. Он смотрит на выход к лестнице и видит, что там никого нет. — Мне нужно уйти. Поговорим потом, хорошо? Чимин неохотно кивает, смотрит, почему-то, с сожалением, будто бы знает всю историю Чонгука и все его чувства. А потом вдруг замирает, глядя чуть в бок и назад, туда, где, предположительно, находился столик с алкоголем. — Ебучий случай, — Чимин хватает друга за запястье, и Чона начинает трясти ещё больше. — Чонгук, — Пак тяжело сглатывает, крепче сжимая чужую руку. — Он идёт сюда. — В смысле... — Привет, Тэхён, — Чимин говорит нарочито громко, смотрит враждебно, с такой неприязнью, на которую, кажется, и вовсе был не способен. — Не рад тебя видеть, плохого тебе дня. — Привет. У Чонгука подкашиваются ноги. Правое колено просто моментально слабеет и сгибается, из-за чего омега сам цепляется за друга свободной рукой, практически падая. Его нос атакует запах апельсиновой цедры, мяты и имбиря, а спину будто бы обдаёт жаром стоящего в нескольких сантиметрах от него тела. Судя по температуре, окатившей спину омеги, альфа явно горел. Горел желанием размазать его по стенке? — Оставишь нас наедине? — голос кажется спокойным. Хриплый, явно ниже, чем Чонгук помнил. Зато прикосновения знакомые. Чонгук сначала даже не понимает, что произошло, когда на его плече оказывается большая, горячая ладонь, но когда до него всё же доходит, чужое присутствие становится и осязаемым, и видимым. Тэхён крепко сжимает его плечо и стоит теперь сбоку, так, что глазами Чонгук утыкается прямо ему в грудную клетку. Какой ужас. — Оставить вас наедине? — у Чимина ломается голос. Он нервно переводит взгляд на друга и одним только взглядом спрашивает, как ему поступить. А Чонгук вылупился на него и ни кивнуть, ни помотать головой не может. Стоит и двинуться не может. Идиот. — Ладно, хорошо, — Чонгук испуганно вцепился в предплечье друга, отчего тот даже зашипел. Но никто из них двоих не думал, что отцеплять его пальцы от чужой руки будет не сам Чимин, а рядом стоящий альфа. Сам Чимин двигается ближе к другу, наклоняется так, чтобы прошептать в самое ухо. — Если что – пиши в катоке, я вернусь и разобью ему бутылку вина об голову. И он, блять, не шутит. Не оставляет Чонгука одного – отходит в сторону, но так, чтобы друг оставался в его поле зрения. Чимин просто хочет, чтобы они поговорили и чтобы Чонгук потом пересказал их диалог, из которого хотя бы стало бы понятно, что Тэхёну нужно. Потому что он в душе не ебёт, что сейчас может происходить между этими двумя. — Вернулся в Корею? — Тэхён встаёт прямо напротив, и Чонгук чувствует себя таким крошечным, что ему становится ещё хуже. Альфа не стал громоздким качком с бицепсами размером с голову омеги, но он стал больше. Шире, выше, крупнее – Чонгук чисто физически не мог расслабиться, а феромоны альфы его просто добивали. Цедра апельсина, мята и имбирь. Говорят, что запах характеризует личность, и если это действительно так, то к Тэхёну это относится больше, чем к кому-либо. — Угу-м, — Чонгук проглатывает собственное мычание, озирается по сторонам и думает лишь о том, как уйти побыстрее. Его изнутри колотит так, будто бы сердце вот-вот проломит рёбра, ладони покрылись холодным потом и челюсть свело подкатывающей истерикой. — Зачем? — Тэхён говорит спокойно, но Чонгук его слышит. Не слова, которые тот говорит, а то, что он в них вкладывает. Там нет спокойствия. Там целая буря. Чонгук дёргается с места в сторону, упрямо опустив взгляд в пол, но Тэхён, оказывается, всё ещё сжимал его плечо, поэтому вернуть омегу на место ему не составило труда. — Не отворачивайся от меня, — Чонгук нервно посмеивается, дрожа при этом всем телом. Не отворачивайся? Для того, чтобы отвернуться, надо для начала хотя бы взгляд поднять. — Опять собираешься сбежать? Три года прошло, а методы решения проблем всё те же? — Не трогай меня, — Чонгук рыпается в сторону ещё раз, пытаясь вырвать плечо из захвата, но альфа резко тянет его на себя, впечатывая в собственную грудь. До Чона вдруг доходит, насколько значительна разница между ними – он носом врезается в место ниже сантиметров на десять, чем ярёмная впадинка. Пиздец. — Не трогать? — Тэхён явно забавляется, посмеиваясь. Чонгук чувствует вибрацию под рукой, и только тогда понимает, что та находится на чужом прессе. Не почувствовал из-за боли в носу? Нет, у него просто всё тело онемело. Вырваться всё же получается. Мышечная память срабатывает не слишком вовремя – если бы вместо Тэхёна был маньяк, Чонгука бы уже убили, но тело спустя время всё же вспоминает уроки самообороны, и омега наконец резким движением прокручивается под чужой рукой так, чтобы получить возможность отодвинуться. — Тэхён, три года прошло, даже мстить уже поздно, — Чонгук сам пугается того, как истерично звучит его голос. Он вообще не уверен, что управляет им, потому что он не хочет ничего говорить. Не хочет продолжать, но продолжает. — Зачем ты сейчас подошёл? Злишься и хочешь высказаться? Я твоё самолюбие задел или что? Неужели глупая подростковая влюблённость так сильно отразилась на твоей самооценке? У Чонгука от собственных слов внутри всё холодеет. Он резко поднимает взгляд и видит наконец чужое лицо. Оно не холодное, не такое, как на фотографии. Живое. Такое же выразительное, как и раньше, с чуть изменившимися чертами. Красивое и родное, с тем же горящим, проницательным взглядом. Неужели Чонгуку кажется? Совсем с ума сошёл? — Глупая подростковая влюблённость? — голос подрагивает практически незаметно, но Чонгук слышит треск. Кажется, это самообладание альфы дало трещину. — Мило, — тот делает широкий шаг вперёд, а Чонгук не успевает отступить – мешает мягкая хватка, кольцом обвивающая талию. И то ли от наглости чужой замер, то ли от неожиданности, но вырываться почему-то не стал. Замер статуей, вперившись взглядом в чужую грудную клетку. — Годы идут, а ты всё такой же упрямый, — Чонгук не слышит. Пытается распознать слова, но почему-то улавливает только звучание голоса и интонацию. Там раздражение, злость и обида, а ещё противоречащая всему мягкость. Да что же происходит? — Можешь говорить всё, что угодно, но ты ничего не забыл, и я не забыл тоже. Что? Чонгук, кажется, вопрос вслух не произносит. У него рот не работает. Ошалел совсем и ответить ничего не может, даже когда челюсть обхватывают длинные пальцы и сжимают грубо, задирая голову. Безумие какое-то. — Я теперь не отступлюсь. Нагло. Он говорит нагло и настойчиво, Чонгука вдруг обдаёт холодом с ног до головы, потому что он наконец понимает, что происходит. Его будто бы выкидывает из транса и он трепыхается в сильных руках ровно до того момента, пока в его губы не впечатывается смачно чужой рот, выдыхая внутрь горячий воздух. Чонгук застывает, конечно, он застывает, что же ещё, блять, делать в такой ситуации? И челюсти размыкает послушно, впуская в рот чужой язык, который тут же облизывает нёбо. Да что же это... Тело действует на опережение – ладонь смачно впечатывается в чужую щёку в тот же момент, когда Чонгук отклоняется, отрываясь, наконец, от чужого рта. Он делает шагов пять назад, а потом просто срывается с места, краем глаза замечая, как на Тэхёна летит разъярённый Пак. Того должен был отвлекать Юнги, и он справлялся просто прекрасно, пока Чонгук не зарядил Тэхёну пощёчину. Тогда-то до Чимина и дошло, что к чему. Он позже, конечно, проревётся, когда до него дойдёт, что никто не проявлял к нему интерес, что это был просто план, чтобы он точно не вмешался, но сейчас он просто бьёт со всей дури альфу кулаком в живот, потому что вылетевший пулей на лестницу Чонгук точно не заслужил такого дерьма. Что происходит, знал только Тэхён и его ближайшее окружение. А Чимин с Чонгуком даже не догадывались.