NO SIGNAl
Карл услышал тихий писк на одном из мониторов и оторвался полностью захватившей его внимание книги. Кажись не только Альберт любил баловаться нарушением свеженьких директив. Ну да не о том речь. Обычно, это было максимально спокойным временем, когда не случалось абсолютно ничего подозрительного. Даже случайная муха мимо камер не пролетала! А тут вдруг эта спонтанная потеря связи. Управляющий почувствовал неладное и отложил своё чтиво подальше. Взгляд пробежался по всем голубоватым экранам. Тут все спять. Тут пусто. Стоп! А это ещё что такое? Какого чёрта монитор прачечной показывает полностью чёрный экран?! Камеры же оснащены ночным режимом! Ладно. Может просто какой сбой в системе. Это всего лишь прачечная — вполне может подождать до утра. Однако, пищала не она, а камера в пятой квартире. И судя по жирной плашке, сообщающей об отключении, её именно что вырубили. Очень интересно. А ведь это была квартира самого подозрительного человека из всех, кто жил в доме на данный момент. Так сложилось, что до господина Мейнике тут жили целых два человека с крайне сомнительной моралью и мотивацией. Оба доставили управляющему немало проблем, пусть и по в корне разным причинам. И поскольку наблюдалась такая тенденция, Карл с самого начала не слишком-то сильно доверял немому. Вроде и не опасная личность, но что-то с ним точно не так. Спонтанное ночное отключение камеры это прекрасно подтверждало. Наученный горьким опытом, Штейн-старший решил не ждать, пока дело запахнет керосином и сразу пошёл наверх. Если хозяин квартиры ещё на ногах, то наверняка его не затруднит ответить на парочку вопросов. Ну, оставить парочку пояснительных записок он уж всяко в состоянии. Пока Карл поднимался по лестнице, Альберт уже начал разбирать снятую камеру. Но когда управляющий посмотрел в замочную скважину, чтобы понять, спит ли уже квартирант, он увидел только то, что тот сидит за столом и что-то на нём делает. Мужчина казался крайне сосредоточен на своём занятии, но на стук в дверь отреагировал практически мгновенно, тут же завернув устройство в салфетку и убрав его в стол. В своей руке Мейнике сжимал рукоять пистолета, надёжно скрытого под плотной подкладкой пальто. Он конечно же прекрасно понимал, что не может пристрелить Карла даже в том случае, если он заявился к нему с прямым обвинением и угрозой. Но так ему удавалось сохранять хоть какое-то подобие спокойствия. И он знал, что, в случае острой необходимости, сможет воспользоваться оружием, чтобы придать вес словесным, духовным, так сказать аргументам. — Здраствуйте, — поздоровался Карл, решивший не начинать разборки прям с порога: — Я заметил, что пожарная система в вашей квартире дала сбой и забеспокоился, так как причиной этому могло послужить возгорание. Как управляющему, мне необходимо проверить её состояние. Вижу, вы не спите. Не будете возражать? Как минимум парочка возражений у Альберта имелась, но он всё равно кивнул и пропустил Штейна в квартиру. Карл мельком осмотрелся чтобы понять, какая именно камера была выведена из строя и принялся за работу. Квартирант же сел обратно за стол в полуобороте к нему и молча наблюдал за тем как его ночной гость без каких-либо особых проблем дотягивается до сигнализации и начинает её осмотр. Рука агента машинально сжалась в кулак, но он кое-как удержался от того чтобы спросить Карла о происходящем напрямую и набросал пару слов в своём блокноте. Страницы с прошлым разговором были предусмотрительно вырваны и уже выкинуты в урну перед домом./Итак, что с ней такое? Есть о чём беспокоиться? /
Управляющий отвлёкся от сигнализации, на корпусе которой была небольшая едва заметная царапина и посмотрел на блокнот Альберта. Переходить на обвинительный тон ни тот, ни другой пока не планировал, но оба чувствовали, что это ненадолго. — Внешне всё вроде в порядке. Нужно смотреть изнутри. — пояснил он и достал предусмотрительно принесённую из дома отвёртку. Но как только корпус оказался снят, Карл впал в ступор. Камера не просто была отключена или вышла из строя самостоятельно — её здесь вообще больше не было!/Вы выглядите весьма обеспокоено, управляющий. Объясните мне, почему? Какая-то деталь была сломана или могло получиться так, что она отсутствует? /
Слова на бумаге были написаны мелким ровным почерком, не отличающимся особой витиеватостью, и отчего-то давили своим видом на нервы. Наверное всё дело в том, что бумага остаётся безразличной, что бы на ней не написали, и порой совершенно невозможно понять, с какой интонацией была бы произнесена та или иная фраза. При желании всегда можно раскрыть её парой лишних слов, конечно. Но вальвердскому агенту это было не нужно. Краткий прозрачный намёк с оттенком неоднозначности — как раз то что нужно чтобы вывести Карла на чистую воду. — Кхм. Извините за такие подозрения, но мне кажется, что вы осведомлены о причинах причинах этой поломки лучше меня. Там действительно не хватает крайне важной детали, и вы, судя по всему, имеете прямое отношение к её пропаже. — Штейн видимо понял намерения Мейнике и решил не играть перед ним в доброту и снисходительность./Я и не знал, что в сигнализации нужны такие функции. Что ж, предположим. Но мне эта деталь показалась немного… Вы знаете, инородной. Это вызывает у меня вопросы./
А вот здесь мужчина уже не стеснялся играть словами, получая какое-то странное удовольствие от негодования, появляющегося на лице Карла по мере чтения записки. И прежде чем тот закончил читать, он подлил ещё немного масла в огонь — лёгким движением руки извлёк камеру из ящика и кинул её на стол. Это вызвало вполне ожидаемое возмущение со стороны собеседника. — Попрошу вас не портить моё оборудование. Так и быть, признаю. Вы меня поймали. Но позвольте заметить, что это всё делается ради вашей же безопасности./В самом деле? А вот мне так, дорогой Карл, совсем не кажется. Я очень наблюдательный. И потому кое-что о вас знаю. Не лучшие вещи./
— Что за расплывчатые обвинения, Альберт? Хотите упрекнуть в чём-то — имейте совесть говорить об этом прямо./Как пожелаете. Имя Анджей Ротхаар должно о чём-нибудь вам говорит? Кажется, этот человек жил тут до меня./
— Допустим… — Карл несколько напрягся./А что, если я скажу, что вы общались с ним не только на словах? Точнее говоря, вы написали ему несколько крайне занимательных писем. Анонимных. Шантажных. Вероятно сделали это после подлога улик. Неужели это тоже было ради безопасности жильцов, как вы утверждаете? /
— Да как вы смеете?! Я бы в жизни ни опустился до шантажа жильцов и, тем более, подлога улик! С тем же успехом вы бы могли заявить, что я и собственную семью терроризирую! А это полный абсурд!/Тогда эти письма очевидно написал кто-то другой. А вас, я полагаю, не затруднит написать для меня пару строк. Для чистоты эксперимента. Ну же, развейте мои подозрения, Карл. Всего одна несложная задача для восстановления честного имени./
Управляющий чувствовал, как над ним издеваются. Хотелось просто развернуться и уйти, но не мог же взять и молча признать поражение. Так что он таки написал несколько слов в предложенном ему блокноте. Почерк у него всё равно самый заурядный. Пойди докажи, что он не просто похож на тот, что Альберт видел в письмах. Квартирант хрустнул костяшками пальцев, выудил откуда-то сохранившееся письмо Анджею, в котором от ого требовали плату за молчание о его нарушениях, и принялся сравнивать его с каракулями Карла. Он попытался писать немного не так, как обычно, рассчитывая обмануть агента, но того не удовлетворил простой осмотр, и он взялся за ручку./Это займёт немного времени. Вы не возражаете? /
— Нет, если вы изволите закончить этот фарс./Прекрасно. Тогда сейчас я вам кое-что покажу./
Мужчина начал искать схожие особенности в начертании букв и оказался чертовски дотошен в рамках поставленной задачи. Так что когда он закончил подчеркивать какие-то детали в письме и записке управляющего, он уже понимал, что обмануть такого оппонента не выйдет. — Какой же вы, однако, упрямый, — заметил Карл с досадой./Я шахматист. Для меня нормально не упускать ничего из виду. И рассчитывать всё на много ходов вперёд./
— Довольно. Раз уж мы тут заговорили на чистоту, то я бы хотел знать, на кой чёрт вам понадобилось снимать камеру. Да, я воспользовался ими для личных мотивов, когда это потребовалось. Но у меня не было другого выбора. А когда я говорил о безопасности, то подразумевал мирные предупреждения, как сегодня днём. Знаете, сколько всего запрещённого хранится у жильцов этого дома? Да даже у вас. Между прочим, я не раз видел, как вы бережно чистите пистолет, лежащий у вас в столе. Поэтому хватит уже ходить вокруг до около и скажите мне наконец, чего вы от меня хотите. Альберт обратил внимание на акцент в его словах и сразу всё понял. Ясно. Значит угол обзора снятой им камеры всё-таки дотягивался до телефона. Как он и предполагал. Ну что ж, тогда нет смысла зря растрачивать бумагу. — В кармане… — тактично поправил он: — Я хочу, чтобы вы сняли все камеры и оставили мою жизнь в покое. Я понимаю, как и для чего они используются вами. Почти всё, что вы делали с их помощью, включая ваши преступления, было сделано ради вашей семьи. Не буду осуждать вас за это. Но уверяю, я не представляю для них никакой угрозы. — Простите, но нет. Это противоречит моим обязанностям. И вызывает новые подозрения на вас счёт. Раз вы устроили такой спектакль с вашей немотой, значит определённо делаете что-то противозаконное. Очевидно это не какая-то мелочь, но я хотел узнать больше, прежде чем наведываться к вам с допросом. — Так это должен быть допрос? Тогда мы очевидно поменялись ролями, — усмехнулся хозяин квартиры. — Не шутите со мной. Вы хорошо понимаете, о чём просите? Что именно мешает мне прямо сейчас позвонить в министерство и рассказать о том, что в моём доме укрывается иностранный агент? Вы, к слову, откуда? Северная Борея? Вальверде? — Вальверде. К слову, как раз там производят запрещённый у вас «Либерспирит», который был так сильно необходим вашей дочери. Интересно знать, есть ли у управляющих доходными домами какой-то иммунитет от исполнения правительственных директив. — Понимаю, к чему вы клоните. Так… Что вы здесь делаете и почему решили играть в немого? — В немого я решил играть во избежание лишних расспросов и недопониманий. В любой беседе можно случайно выдать всевозможные культурные несоответствия, и это бросается в глаза. А общество в наших странах отличается совсем не чуть-чуть… Поскольку Карл начал задавать слишком много вопросов и мог начать спрашивать о сегодняшнем отключении в прачечной, Альберт решил, что стоит попытаться отвлечь его. То, что он подставился сам, не повод подставлять ещё и Патрика, которому он дал определённые обещания. Так что пришло время действовать. И он выбрал для этого очень провокационный способ, который наверняка собьёт мужчину с толку в силу его эстрийского склада ума и темперамента. Конечно, потребуется раскрыть кое-какую личную информацию. Но эффект того стоил. — И в чём же проявляется эта разница? — Ну например… Я крайне сомневаюсь, что смог бы выйти на улицу и открыто признать, что интересуюсь мужчинами. Штейну понадобилось секунд тридцать, чтобы осознать эту мысль. Заявление было… Своебразным. И сработало как раз так, как Мейнике и хотел — управляющий был серьёзно дезориентирован. — О таком бы многие предпочли промолчать. Особенно в месте, где даже простое выражение своего мнения можно попасть на каторги. И что же всё-таки удерживает вас здесь? — К сожалению, моя страна сейчас на грани краха из-за войны. Я приехал сюда, чтобы это исправить. Альберт понимал, что Карл всё равно не отвяжется от него вот так просто. Однако, за время их беседы он также смог убедиться в том, что этот человек хорошо познал на себе все тяготы жизни в Эстро. И вероятно ему не нужно много говорить о том, насколько сильна для всех необходимость положить войне конец. По крайней мере, его точно не нужно было припирать к стене, чтобы донести эту мысль. Поэтому он вкратце пересказал отцу Патрика то, о чём рассказывал тому в прачечной. К концу рассказа голос мужчины заметно потяжелел и он непроизвольно крепко сжал в руке свою ручку, поломав её корпус. Была причина, почему он до глубины души ненавидел эту войну и по возможности старался избегать разговоров о ней. Из-за этого сегодняшняя ночь знатно его подкосила. Альберт совсем не горел желанием показывать свои слабости, но был уже слишком уставшим и желал, чтобы его ночной гость уже просто ушёл. Ему было нужно побыть одному. — Поймите, я просто хочу чтобы всё это закончилось как можно скорее… Возможно, что я ничего не желаю так же сильно. Потому что война забрала забрала у меня самого близкого мне человека… — он кое-как заставил себя сказать это и тут же отвёл взгляд. В его глазах блеснули слёзы вырвавшейся наружу боли. В комнате повисло долгое молчание. — Хорошо… Я сниму камеры. И… Если понадобится помощь, мои двери открыты, — что бы он не думал о романтических предпочтениях агента, как человек Карл был в состоянии понять его боль. И решил поступить с ним по-человечески. Пока он возился с техникой, Альберт молча встал и поставил пластинку с какой-то иностранной музыкой. Слушать её было нельзя, но… Это была его любимая пластинка. Потому что-то когда-то её подарил его любимый. Так что, к чёрту. Покидая его квартиру, Карл не стал упрекать его в этом. А только лишь попросил его быть аккуратнее и сохранить для других жильцов уже устоявшиеся о нём представления.