Революция начинается с сердца

      Альберт привычными жестами расставил на доске фигуры и подвинул к Патрику полный бокал рубиновой жидкости, мысленно приготовившись к состязанию. Как он и ожидал, эта партия оказалась не из простых. Возможно она была даже чуть более сложной, чем всё предыдущие, потому как что ему, что Патрику, было весьма непросто собраться с мыслями в отдельные её моменты.       Фигуры слетали с доски с перерывом в каких-то пару ходов. Вино в бокалах также постепенно исчезало, пускай и с куда меньшей скоростью. Разум, ещё недавно занятый осмыслением сложных чувств, утонул в азарте, видя в нём спасительный островок.       Сегодня Альберт даже не думал о том, чтобы уступить Патрику, хотя обычно любил специально делал так, чтобы на доске сложилась какая-нибудь интересная ситуация. Нередко он практиковал это просто чтобы посмотреть, как они из неё выйдут.       И вот, король Штейна почти обречённо замер на краю доски, загнанный в угол чёрной королевой. Патрик с тоской оглядел доску. На первый взгляд, проигрыш был уже не минуем. Но на второй, была одна безумная мысль… Подумав над ней минуту другую, парень всё же решился выставить на защиту свою королеву. И к его удивлению, это на самом деле сработало.       Альберт готов был расправиться с ней, но пока он это проворачивал, королю Патрика удалось выбраться из тупика. А там уже и провести победный манёвр оказалось не так трудно. Так что в конце концов Мейнике проиграл, хотя исход игры оставался неясен до последнего момента. Был ли он расстроен? Нет. Напротив, он даже радовался победе Патрика и не без довольной улыбки отметил, что его навыки игры снова улучшились, достойно приняв своё поражение.       Патрик как обычно, раскраснелся подобно майской розе. Альберт уже не раз замечал, что такое случается, когда он уже смиряется с поражением, но вдруг побеждает. Да и в целом Штейн-младший порой очень ярко реагировал на какие-то комплименты и похвалу. — Наши постоянные встречи определённо идут мне на пользу. Жаль только, что кроме тебя этими навыками блеснуть особо ни перед кем не получится. В университете в шахматы теперь толком не поиграешь. Разве что тайно. — Да уж… Я не думал, что они смогут придраться к шахматам. Это уже практически талант. Как они вообще это оправдали? Сказали какую-нибудь глупость про вред развития стратегического мышления у людей, подверженных модным идеям о свободе слова? — Они придрались не к самой игре, а к тому, что занимаемся не тем, чем стоило бы. В шахматы, мол, мы и дома поиграть можем. — Вот оно что. Тогда как на счёт устроить свою небольшую революцию и организовать подпольный шахматный клуб? — Мейнике сказал это не совсем серьезно, просто чтобы приободрить Патрика, но вместо этого, похоже, воодушевил его. — Это рискованно… Но мне все равно нравится эта идея. В целом, дело можно будет провернуть. — ответил он, улыбнувшись. — Значит, сразу всерьёз настроился на работу? Знаешь… Я готов содействовать тебе в продвижении этого плана. — И как именно? Сомневаюсь, что тебя пропустят в университет. Да и тогда нужно место, где мы сможем играть…       Альберт чуть задумался и довольно быстро вспомнил про свой безработный статус. Работа учителя, конечно, требует не малых вложений времени, но ему в любом случае потребуется прикрытие, когда он вернётся в Эстро. А так он смог бы быть рядом с небезразличным ему человеком и помогать ему. Почему бы и нет? — А что, если я попаду туда в качестве преподавателя? Если всё получится, то я не только смогу помочь тебе, но и для себя извлеку немало выгоды. — И что же ты будешь преподавать? — Патрик тихо хмыкнул. — Чтоб ты знал, у меня вообще-то есть вполне соответствующее высшее образование. Потому что какое-то время я всерьёз думал о работе с людьми. И даже если учесть, что у меня не слишком много практики, я могу преподавать, — Мейнике ответил ему ни чуть не задаваясь, но на это хмыканье слегка обиделся, ибо для него это прозвучало как-то пренебрежительно. — Не обижайся. Я не имел ввиду ничего такого — просто решил поинтересоваться, — парень чуть мотнул головой, нервно глядя на опустевший недавно бокал: — Но, видимо, мне уже многовато, раз я начинаю путаться в интонациях. — Может и так… Мне трудно об этом судить, потому что ты выглядишь вполне трезвым.       А вот сам Альберт, хоть и выглядел практически как всегда, был далеко не трезв. Он понял это, когда поймал себя на мысли, что ему уже сложнее подавить некоторые мысли и, в частности, желание поцеловать Патрика. Похоже, из-за сегодняшних событий никто из них не следил толком за количеством выпитого. Однако, мужчина старался не подавать вида. Выдать его мог только чуть стеклянный блеск в глазах. — Мне в голову лезут очень глупые идеи. И это точно не от трезвой головы… А тебе наверно весело наблюдать за этим. Ты же доведёшь меня потом до дома? А то меня уже немного пошатывает. И ещё здесь довольно жарко.       Патрик расстегнул две верхних пуговицы на рубашке и смущённо опустил взгляд. Признаваться в том, какая ерунда творилась в тот момент в его голове было крайне неловко, пусть он и не сказал в итоге ничего конкретного. — Да… Кхм. Весело. — чуть скомкано ответил агент и тоже слегка отвёл взгляд.       Допив вино, которое ещё оставалось в бокале, он отодвинул его подальше. В действительности, в этот момент ему было не до веселья из-за внутренней войны с самим собой. Но кое-что Альберт осознавал очень чётко — им обоим уже явно хватит на сегодня. Не то, всё закончится как тогда, и на сей раз излишней неловкости будет не избежать. А мучаться с головной болью в день отъезда ему совсем не хотелось, в обоих возможных тут смыслах. Равно как и оставлять Патрика разбираться с одной из них самому. Кроме того, его и так уже мучали мысли, порождённые его пьяной раскрепощённостью. И их было в избытке. Не настолько, чтобы это чувствовалась как вседозволенность, но достаточно, чтобы мужчина укорил себя за распущенность.       Даже если он позволит себе сделать это, есть шанс что Патрик просто не будет помнить об этом завтра. И если вспомнит, то будет ли злится на него за это? А если забудет, то есть ли смысл? Но, так или иначе, это всё ещё было неправильно. Альберт не должен был этого делать. Но мог ли он рискнуть и попытаться? Он понятия не имел о том, как его друг отреагирует на такой порыв. И тем более он не мог знать о том, что в какой-то момент их с Патриком мысли ненадолго пересеклись.       К Штейну эта идея пришла только вскользь, и была очень поспешно откинута в сторону. Вернее, он попытался её откинуть. Нет. Альберт этого не сделает. А он сам — тем более. Лучше даже не думать об этом. Потому что это было бы слишком спонтанным решением, о котором, вероятно, пожалели бы они оба. И что, если их кто-то случайно увидит? Патрик может и отделается простым смущением и отцовским выговором, а вот его друг… Нет, пока он ни в чём не уверен, оно того не стоит. Нечего играть с его чувствами.       И всё же, несмотря на все за и против, в конце концов, один из них решился: тот, кто хотел этого не из-за пьяной тяги к какому-нибудь эксперименту и хорошо понимал природу своего желания. Альберт подошёл к мальчику и приобнял его за плечи. Патрик поднял на него чуть растерянный взгляд. Он выглядел очень смущённо, потому что «неправильные» мысли не хотели покидать его. Правда, они резко растворились, когда мужчина чуть наклонился к нему, и их губы соприкоснулись.       Этот поцелуй был коротким и практически невинным, но вместе с тем, он получился очень чувственным. Так целуют только возлюбленных, так что мысль о том, что в произошедшем может быть виноват сугубо алкоголь следовало бы отмести сразу. И, тем не менее, даже имея чёткие представления о мотивах своего друга, Патрик оказался не готов к такому повороту событий.       Он не стал отталкивать Альберта, но растерялся. В теле чувствовалось инстинктивно возникшее напряжение. И этот лёгкий шок легко было заметить в его взгляде, когда поцелуй был прерван. Именно этот взгляд и вернул Мейнике осознание происходящего. Патрик оказался наполовину прав в своих мыслях: Альберт и правда отчасти пожалел о том, что только что сделал. — Ч… Чёрт… Прости меня… Я не знаю, что на меня нашло. Вернее знаю, но. Прости. Я… Я не должен был делать это против твоей воли. — его внезапно захлестнуло чувство вины, и он отвёл взгляд: — Мне жаль… — Всё в порядке! — прервал его Патрик: — Это… Не твоя вина. Я… Я же говорил, что мне в голову лезут странные мысли, значит и тебе… Тоже… Что-то взбрело… — Ошибаешься. Я хотел сделать это ещё будучи абсолютно трезвым, но хорошо скрывал это. А сейчас просто расслабился и пошёл на поводу у этого желания.       «Как чёртово животное» — добавил мужчина уже у себя в голове без малейшего снисхождения. Он ведь не такой. Совершенно. Не из тех, кто берёт желаемое силой. Он ведь умеет прислушиваться не только к себе и быть терпеливым в вопросах любви. Неужели он так сильно изголодался по этому чувству, что позволил себе поступиться принципами? Отвратительно. Пошло и недостойно. Впрочем, эта тоска заставляла его помышлять и о вещах куда более непростительных. Не в отношении Патрика, разумеется… Но чести в тех мыслях немного.        От услышанного Патрику стало ещё более неловко, хотя в общем-то, он мог бы и догадаться после признания Альберта. Вполне естественно, что ему хочется не только эфемерных проявлений любви, но и вполне конкретных физических. Но что поделать, если парень на самом деле пока что не мог принять всё это, как бы не старался? — Тогда я не могу на тебя злиться… Но давай не будем никому рассказывать. Сохраним всё в тайне, — язык не повернулся произнести слово «забудем».       Штейн слишком хорошо понимал, что ничего Альберт не забудет. Иначе, не скрывал бы это так и не мучался. Люблю — такими словами не раскидываются направо и налево. Оно не было произнесено, но читалось между строк так очевидно, что не понял бы лишь тот, кто сам никогда не любил. Какое уж тут забвение. — Конечно, — кивнул Альберт.       Поняв, что Патрик действительно не злится на него за этот поцелуй, он смог отчасти отпустить и собственную злость. Долго просить о том, чтобы всё случившееся осталось только между ними, не пришлось. Оба сразу же сошлись на мнении, что так будет лучше для всех. Главное, чтобы эта тайна не утекла куда-нибудь сама по себе.