Неравная любовь

Апрель 1774 года, Санкт-Петербург. Снег оттаял, скользкая и хлюпующая слякость растворяется под колесами экипажа. Елизавета Григорьевна, в роскошном белоснежном платье, цветом кроличьей шубки, усыпанное красными цветами и зелеными листочками. Закатанные рукава по локоть, кружева, окружив ворот, спускались вниз вдоль хрупкого тельца, до конца падола. Волосы собраны в пучок, вокруг которого разместилась массивная коса, украшенная редким, света кокосовой мякоти, жемчугом. –Давно мы так не отдыхали.–с настольгическим вздохом, промолвила Екатерина. –Давно, Катенька, давно.–ответил Потемкин, чуть сильнее, поплотнее к своему горячему, воспылающему от любви телу, прижав возлюбленную. –Елизавета, что ты думаешь по этому поводу? –Думаю, что это прекрасная возможность провести с Вами время, матушка. Вдали от чиновников и государственных дел. Екатерина усмехнулась, Елизавета опустила свой стыдливый взгляд. –Что правда, то правда Елизавета. Не бойтесь, я не злюсь. Княжна робко, подняла свой взгляд назад. Увидев добрую улыбку Екатерины Алексеевны, Елизавета Григорьевна тоже улыбнулась своей чудесной детской улыбкой.                                            *** –Как у Вас на личном, Елизавета Григорьевна?–откусывая кусочек наливного красного яблочка, перелевающегося золотом на солнце, недавно сорванного для ее Величества, спросила Екатерина.–Появился кто нибудь? Елизавета Григорьевна густо покраснела, щеки пылали, покрылись густым румянцем, стали красными, как те самые наливные яблоки, что лежали поодаль княжны и ее матери. Воспоминания о нежных, но таких горячих поцелуях графа, балансирующие к почти любыдиянию, раскрепащали фантазии юной особы. –Нет, матушка, нет пока никого.– рассматривая толстые высокие деревья, на ветках которых расположились маленькие зеленые листочки, и рядом прорастающие с ними почки, ответила Темкина. –Может кто то приглянулся?–блеснув своими белыми зубками, цвета лепестков лотоса, сделав еще один укус на плоде, спросила императрица. –Я пока не знаю...–потерянным взглядом, словно у ребенка, ответила Елизавета. –Хорошо, если что, сообщай. –Да, Ваше Величество.                                             *** "Посвящается прекрасной и любимой княжне Елизавете Григорьевне Темкиной. Любовь моя, Елизавета Григорьевна, пишу это письмо, не зная, как выразить, как скучаю по твоим теплым обьятьям и нашим ночным горячим поцелуям. Осчастливте раба Господа Анатоля, которого Вы очараловали своей любовью и красотой, просить о встрече с великой княгиней.                 Ваш навеки, граф Анатоль Гартенберг" –Луиза, принеси перо и бумагу. Я буду писать ответ графу. Черное платье, с пышной юбкой, шуршало под стуком каблучков Елизаветы Григорьевны, черные кружева с золотым узором манили к себе муржиские губы, да бы дотронуться до них носом, почувствовать тепло женской груди. Банты, завязанные ниже ворота и на локтях добавляли ребяческой изюменки страстному, ночному наряду.                                            *** Падол платья песочного цвета, отлично горманировал с кораловым корсетом и такого же оттенка глухим платьем. Бусы из жемчуга прекрасно дополняли образ юной княжны, небрежный пучок, сделанного почти на затылке, придавал наряду легкости, русской простоты. Губки Елизаветы давно уже стали красными, словно панцыри раков, из за приливающей к ним алой крови.Чьи то родные губы дотронулись до тонкой шейки ее Высочества. –Мне кажется, мне уже пора.–с небольшим вздохом разочарования, перемешанное с возбуждением, промолвила Темкина. –Лизонька. Лизонька, душа моя, останься еще чуть чуть, мне так тебя не хватает, особенно ночью, ощущая холод своей постели, зная что любим. Лизонька, любимая... Женская белая грудь, словно фарфорвая, вздымалась от частого и прыривистого дыхания, вызванного неизведанным желанием и чувствами. Маленькие женские хрупкие ручки, окутывались розовыми губками, производящие поцелуи на них. Такие любимые, такие родные. –Анатоль...милый мой, любимый, мне тоже горестно осознавать, что тебя нет со мной круглосуточно, особенно ночью, ощущая холод одиночества. Гартенберг нежно приобнял княжну за ее тонкую талию, как у форфоровой куколки, затянутая корсетом, и ласково обратил ее лико на свое. Глаза переполненные счастьем и любовью смотрели друг на друга. Нежнейшие губы, по ощущениям напоминавшие перья птиц, которыми набивали подушки, накрыли губки княгини. Нежное сминание губ, пошлое слияние двух красных, как вишневый сок, языков, опьеняло, пробуждая в разуме новые картины дальнейшего. Отстранившись от таких желанных и горячих, словно языки огня, губ, Елизавета Григорьевна с румяными щеками опустила голову, посмотрела на свой подол дорогого платья и вновь взглянула на графа. –Ты мне нужна, Елизавета. Я люблю тебя, люблю и хочу быть с тобой...– пленительно нашептывал Гартенберг. –Я знаю, и я хочу быть... Настигла тишина. Тихая и такая тягущая, казалось, по его напряженному лицу, будто юный граф что то хочет быдать, и пытается собраться с силами. Он резко падает на колени перед ее Высочество и обнимает ее ножки, сквозь пышную юбку. –Елизавета Григорьевна, Ваше Высочество, я весь Ваш! Елизавета Григорьевна, окажите милость, провидите со своим рабом, беспамянства влюбленным в Вас, хотя бы одну ночь любви. Прошу, я не смогу больше, засыпать без Вас, Елизавета Григорьевна. Анатоль судорожно-быстро взял ладони юной особы и припал к ним губами. Елизавета Григорьевна не знала, что и ответить, хоть она и знала, что дурные мысли все чаще стали посещать ее Величество, и ничего она не могла с этим уж поделать, плотонический интерес взял над ней вверх. Девушка подняла графа на ноги и крепко прижалась к нему своим горячим телом, потеревшись своим маленьким носиком об его шею. –Я...что же с нами будет дальше? Не перестанешь же ты меня любить меньше, или любить только из за этого?– нежным, убаюкиващим шепотом приговаривала Елизавета. Анатоль взял легонько княжну за подбородок и поднял ее чарующие глаза в верх. –Лизонька, конечно нет. Я вечно тебя любить буду, как в первую нашу встречу, я очарован тобой на веки. Ты заколдавала меня, Елизавета. Я люблю тебя. –И я тебя люблю.                                           *** Голубое платье, словно цветник, был засыпан цветами разного размера, и все они были теплых оттенков. Бантики на корсете спереди и интересные кружева на воротнике, придавали некого шарма и простоты. На голове ее Высочества был накинут белый шелковый платок, который легонько прилигал к голове, чтобы не испортить прическу, сделанной Луизой. Елизавета Григорьевна, пешком, вместе с любимой и верной служанкой, направлялись в церковь. Елизавета шла туда за советом к архиепископу Гавриилу, с которым некогда, и по сей день иногда советуется ее матушка. Покрестившись, юная княжна обратилась к служащим. –Извините, где я могу найти архиепископа Гавриила?– шепотом спросила она. –По какому вопросу Вам он надобен? –По личному, я ее Высочество, княжна Елизавета Григорьевна, передайте ему, мою просьбу о посещение его Высокоприасвищенства. –Хорошо.                                            *** –Ваше Высочества, рад Вас видеть в добром здравии. –И я рада Вас видеть, Ваше Высокоприасвищенство.–с маленькой улыбкой, в виде поднятых уголков губ, ответила княжна Елизавета. Через несколько секунд, юная особа опустила свой несчастный взгляд. –Вас что то беспокоит Елизавета Григорьевна? Вы за этим ко мне пришли?– спросил архиепископ Гавриил. –Да беспокоит. Обещайте, что не расскажите императрице. Гавриил заподозрил неладное, чуяло сердце христианское, но слово решил сдержать. –Обещаю.                                            *** Ходя между деревьев, Елизавета решила первая начать беседу. –Ваше Высокоприасвищенство, ответьте на один вопрос мне, который не покидает мою душу и разум. Любыдияние с неженатым мужчиной, считается грехом?– ее речь дрожала, но лицо Елизавета пыталась держать уверенное. –А на кой Вам знать это, Ваше Высочество? Елизавета Григорьевна молчала. –Грех это, Ваше Высочество. Грех...Вы его любите? –Больше жизни люблю. И он меня тоже, очень. Да не могу я так больше, мое тело берет надо мной вверх. Сдержаться не могу, но перед этим, решила спросить у Вас, как истинная девица провославного исповидания... –Делайте, что Вы чувствуйте Ваше Высочество. Больше ничего не могу сказать. Елизавета дрогнула, то ли от легкого ветерка, то ли от слов архиепископа. –Можно последний вопрос? –Да... –Детей...смогу ли я покрестить своих детей, ибо если они родяться от нашего с ним союза... –Не знаю, Ваше Высочество, не знаю. До свидания Елизавета Григорьевна. Архиепископ удалился, оставив Елизавету совершенно одну. Одну, с ее мыслями, переживаниями, желаниями и одержимой мыслью о ребенке. Ребенка для графа, хотя Темкина еще не знала, хочет ли сам Гартенберг детей от нее, но сегодня...Будь что будет.