***
За спиной хлопает дверь, и на комнату, холодную и сырую, обрушивается раздирающая слух тишина. Пространство будто наступает на мужчину, сжимается вокруг, загоняет в капкан, фантомной болью пробивая тело. Он вдохи тяжёлые и рваные унять пытается вместе с обезумевшим, клокочущим сердцем. Хватаясь руками связанными за стену, неровными шагами граф шаркая продвигается к столу. — При́вес, — голосом сдавленным, подрагивающим мужчина прислугу окликает, но из комнатки никто так и не появляется. Пак тянется к серебряному графину с ручкой резной, изящной и в бокал хрустальный, что у самого края стоит, руками дрожащими воду наливает. Тело пробирает укол болезненный, а шёлк на запястьях неудобства доставляет. Пальцы слабеют вмиг, и графин со звоном шумным на пол летит, воду зеркально-чистую проливая. На ткань туфель капельки маленькие летят, тоненькие струйки стирают пыль подземелий, уродуя узор аккуратный. Омега чертыхается и, силы прибавив к голосу, окликает. — При́вес! — теперь уже яростнее, раздражённее. Из комнатки, на замок прежде запертой, женщина выходит осторожно. Плечи широкие, руки сильные, грудь наперевес, а кожа смуглая, щёки румяные; не женщина — кровь с молоком. И всё это неслучайно: не желали графу в услужение немощных омег отправлять. — Господин, — слуга из-подо лба высокого смотрит, но подходить не решается, держится в сторонке. Сколько дней Пак время в заключении коротает, столько и женщина без надобности особой на расстояние вытянутой руки не приближается. — Отчего нам приходится так долго тебя ждать? — в голосе сталь холодная, режущая, словно остриё ножа вынуждает женщину упасть на колени. — Прошу прощения, ваше сиятельство! — бормочет слуга фразу, которую ему уже осточертело слышать. Все извиняются, но что толку от слов этих, ежели их всё равно на ветер пускают. — Приберись и исчезни с глаз! — раздражение и страх после встречи со следователем не отпускают, подначивают, дыхание сбивают. Паника смывает остатки румянца с лица, превращая его в чистый белёсый холст, на котором проваленный план расцветает испугом.***
Работы покойный маркиз оставил немало. Герцог и его протеже в компании переходящего с востока на запад солнца во второй раз обыскали кабинет Карла. Они перебирали имевшиеся документы, обращали внимание на всё, что могло иметь хоть какую-то связь с делом Пак Чимина. Но чем дальше альфы заходили, тем точнее понимали, что многого в этой комнате они не найдут. Постепенно предположение о том, что кто-то вмешался в расследование, перестало казаться ошибочным. Стопка протоколов допросов вводит только в большее замешательство. Одни документы не закреплены печатью, что тотчас ставит под сомнение их достоверность — по крайней мере, суд точно не придаст им большого значения. Другие же бумаги, где описываются прямые улики, указывающие на виновность графа, не подкреплены наличием этих самых улик. А почерки, которыми написаны третьи документы, и вовсе не совпадают, будто принадлежат разным людям. С каждым часом в попытках найти что-нибудь весомое Мин всё больше убеждается, что Ким Намджун соврал при первой встрече о недоступности кабинета для посторонних. Иначе как объяснить исчезновение немалозначимых вещей? Складывается впечатление, что кто-то страстно желал лишить сторону обвинения доказательств виновности графа, кто-то конкретный и в этом заинтересованный. Единственно верными доказательствами в итоге можно считать лишь заявление священника и предсмертные признания близких графу слуг. Казнь этих людей тоже кажется весьма любопытной, слишком скорой. Почему не удосужились дождаться вынесения Паку приговора, к чему была подобная спешка? Слишком многие вопросы остаются в деле открытыми, а такой расклад событий вовсе не свойственен придирчивому до каждой детали Карлу. Герцог в мыслях копошится вязких, неразборчивых, и находит в них новые трудности. Беседа с Пак Чимином не выходит из головы, вспыхивает в памяти, как вино крепкое в огне. Поведение этого человека казалось чрезвычайно чудным, двояко непонятным. Временами казалось, что граф сдержанно следует каким-то своим задумкам, а временами будто возвращается в реалии. Как, например, когда услышал он о смерти маркиза, ведь эта весть его определённо сбила с толку. Общение с этим омегой вывело Мина из себя, весь час казалось, что тот ложь пытается за правду выдавать. Но вот определить герцогу, в какие именно моменты уста заключенного пыль в глаза пускали, не удалось. А ещё больше смущали «добродушные наставления» — не разбираться в деле, а принять всё, как есть и покинуть город вскоре после заседания. С подозрительной, излишней уверенностью граф советовал не дёргаться. Неужели настолько уверен в своём союзнике? Об этой маленькой детали Мин промолчал, не стал рассказывать пока Тэхёну, поэтому сейчас самостоятельно все странности прошедшего разговора в голове пытается удержать. Не стоит давать поводов окружающим усомниться в благонамеренности следователя, а аккуратно и осторожно разрешить проблему, не навлекая беду на корону и собственную семью. Отец точно спасибо Мину не скажет, если ему вдруг придётся вмешиваться в политические разборки, защищать вляпавшегося в них сына. Хватило того, что пожилой альфа позволил когда-то Мин Юнги — двенадцатому ребёнку и пятому альфе в роду, не теряя титула и обеспечения, отойти от семейных дел и заняться изучением законов. Где это видано, чтобы наследник столь великого и значимого для королевства рода работал обычным следователем? Ни один отец этому не позволил бы случиться, но Мин Хвангён послушал тогда вкрай упёртого ребёнка, его доводы, истинные желания и принял почти без бунта. Поступок, как бы ни хотелось признавать правоту Пак Чимина, очень прогрессивный. А может старший Мин спустил всё юноше с рук потому, что тот находится далеко не первым в очереди на наследование семейных богатств. Вырываясь из тяжёлых дум, смазавших границы времени, герцог в кабинете плохо освещённом оглядывается. Рядом ученик дремлет на бумагах, словно на перинах мягких раскинулся. Он дыханием мерным пламя тающих свечей колышет. В такие моменты Тэхён кажется совсем невинным, такие моменты возвращают герцога в прошлое. Когда семь лет назад юный и неловкий мальчишка прибыл в поместье Сатмар, оторванный от матери и нянек, он тогда только с губ молоко вытирал необсохшее. Отец его по званию — генерал кавалерии, вечно пребывая в разъездах и войнах, будучи не в силах находиться рядом с сыном и взращивать из него достойного альфу, поручил мальчика семье товарища по службе. Чтобы юноша мужал, обучался точным наукам и военному делу вместе с другими воспитанниками семейства Мин. Сейчас этот юный воробушек оперился, стал баламутным, хитрющим до невозможного ловеласом, не боится и знаниями хвастать, и шпагой щекотать носы соперников. Только вот отцовской сдержанности, выдержки и благорассудства ему недостаёт порой и часто эта недостача мешает в обучении. Но ко всеобщему удивлению Кима заинтересовала посредственная, крайне тихая и не требующая спешки служба. Альфа поистине увлёкся изучением законов, ходом судебных заседаний и нашёл себе наставника в лице Мин Юнги. Герцог из-за стола выходит осторожно, он оставляет своего протеже тихо посапывать и мять щёки о ряд резных пуговиц на рукавах кафтана. В коридорах замка сейчас тихо, только отдалённо слышится беготня слуг. Желая наконец отвлечься немного, альфа отправляется к терассе широкой. Там ветерок буйный, прохладный гуляет, а пара свечей не справляется с мраком наступившего вечера. Шелестит опавшая листва, в воздухе сырость и запах приятный, который только после дождя встречается. Герцог из кармана вынимает трубку некогда белую, но теперь посеревшую от сажи и времени, следом в карман за мешочком маленьким тянется. Отец не одобряет новое увлечение, из заграницы привезённое, но и не запрещает. Альфа плотно набивает табаком курительную трубку, от свечи рядом стоящей подпаливает не сильно сухое растение, а после пальцем большим его прижимает, чтобы не горело, а тлело, дымилось. Он мундштук к губам подносит и едкий дым вдыхает неторопливо, вдаль всматривается. Как бы того ни хотелось, но мысли Мина не оставляют, крутятся и вертятся в голове. Кровожадность графа не забывается ни на секунду, как же он до этого дошёл? Повлияли на то болезнь, пренебрежение родителей или измены покойного супруга? Что именно породило столь сильную ненависть к слабому полу? Кажется, будто все эти причины, просто существуя, не оставили омеге и шанса на нормальную жизнь. Мин бы точно удивился, если бы всё сложилось иначе. А ведь граф действительно красив, любой господин пожелал бы его под боком держать в качестве супруга или хотя бы любовника. Вот и Ким повёлся на нежность изысканных черт лица, тонкой и благородной фигуры. Только вот многим, как и Намджуну, поперёк горла становится пакова образованность, самодостаточность и некая надменность. Нужно бы держать подальше слепого влюблённого от его собственного искушения. А с Пак Чимином найти общий язык. Может тогда и дело удастся закрыть быстрее и проще, без всяких подножек в виде упрямства и краденых улик. В коридоре слышались набирающие громкость шаги, альфе пришлось обернуться и в слабом свете оглянуть пролетающего мимо человека. — Стой, — слуга, уже знакомый, истуканом замирает у открытых дверей на террасу, когда издали чей-то голос слышит. — Чонгук, да? — омега сгибается в поклоне перед герцогом с подносом в руках. — Господин, могу вам помочь? — он плечи расправляет, как только понимает, кто перед ним, смотрит уверенно да и говорит так же, чем вызывает тихий смешок. — Не боишься меня? — Мин за балюстраду террасы помрачневшее содержимое трубки вытряхивает. — Я не виновен перед благородным господином, отчего бояться? — он глазами большими чёрными смотрит проникновенно. — А за речи свои не боишься схлопотать? Я слышал, как ты с моим учеником беседовал, не слишком ли нагло для простого раба? — с некой игривостью допытывается Юнги. — Нагло, господин, — соглашается омега — невольные не смеют в таком тоне беседы вести — а на лице ни доли вины. — Только перед господином не раб, а наёмный работник, который исправно выполняет свой долг. — Держи почаще язык за зубами, — с улыбкой и без толики угроз юнцу совет Мин даёт. — Здесь твой пусть и вольный статус ничего не значит. Не для кого! — почти по слогам и с явным намёком герцог проговаривает последнюю фразу не спеша. — Карла больше нет и защищать тебя некому… — Чонгук выдыхает немного дёргано. — Благодарю за беспокойства, господин, но, поверьте, я могу о себе позаботиться. — Дай Бог, дай Бог! — хороший у Дольского был вкус на приятелей. И нахождение в замке одного из них в очередной раз доказывает Мину, что его учитель был вполне в своём уме перед кончиной. А значит он просто не мог допустить столь глупых ошибок в расследовании, кто-то посторонний явно вмешался. — Я попрошу у тебя об одном одолжении, — альфа шаг вперёд делает, расстояние сокращая, шепчет. — Ты ведь часто в город выходишь? Сможешь достать мне бочонок вина? — Господин, в погребах замка предостаточно запасов… — Мне нужно особое, белое Токай — Мин кошель забитый золотыми монетками выуживает и осторожно в карман слуги опускает, оглядывается, чтобы никто не видел. — О деньгах не беспокойся, трать, загляни в винные лавки, поспрашивай у торговцев, — это ведь шанс подступиться к Пак Чимину. — А выполнишь просьбу, такой же мешочек себе получишь. — Ваша светлость, как скоро желаете получить заказ? — задумчиво слуга вопрошает. — К завтрашнему вечеру, — ошарашивает омегу герцог и тот губы поджимает виновато. — Господин, никак не получится, у меня поручений на следующий день больше чем волос на теле! — он бы и руками развёл, если бы те были свободны. — Не беспокойся, за тебя я словечко замолвлю, главное — выполни мою просьбу… — только и успевает герцог фразу закончить, как замечает вдали образ чей-то. — Ступай! — он отправляет омегу от греха подальше. — Ваша светлость, — раздаётся голос того самого греха. — Не спится? — граф Ким собственной персоны совсем рядом оказывается, он вглядывается в исчезающую тень слуги. — Можно и так сказать, — прячет Мин собственную неприязнь к альфе. — Работы много, вы ведь меня понимаете. — Конечно, господин, — он нахохливается немного — но вы всегда можете на меня положиться. — Обязательно, — снисходительная улыбка, пропитанная фальшью, расцветает на лице мужчины. Намджун точно не тот человек, которого альфа попросит о помощи в деле? — Как продвигается расследование? Говорят, вы сегодня навещали графа? — от услышанного Мин брови густые немного хмурит. — От вас ничего не утаить. — альфа старался не разглашаться сильно о своих действиях, но видать недооценил противника. — Кто же вам поведал? — В этом замке ушей много… — Ким явно чувствуя некоторое превосходство довольствуется ситуацией. — Не переживайте так, ваша светлость, в этом деле я ваш друг — он руку в перчатке тонкой протягивает, надеется заключить маломальский союз. Мин с замедлением сжимает предложенную руку, в глазах графа ложь явную читает, но не спешит пока в ней уличать. — Так что же, — пребывая в некотором вознесённом настроении продолжает Ким — как обстоят дела у моего подопечного? Вам удалось до несчастного достучаться? — с ненаигранным любопытством он допытывается. — К превеликому сожалению, — альфа только губы раздосадовано поджимает и утаивает от собеседника «Наставления Пака». — Граф не проронил ни слова! — Неужели даже не пытался выставить себя в лучшем свете? — Отнюдь, — следующая реакция Намджуна несколько удивляла, он вроде бы и рад был услышанному. — Что же, может это и к лучшему, может мой дорогой Чимин образумился и понял, какой страшный грех совершил. Помилуй, Господь, его… — последнее слово было произнесено поразительно тихо, будто не было предназначено для этой речи вовсе. — Аминь…***
Один вечер сменился другим, постель осталась нетронутой, тело на время так и застыло в кресле у камина. Мужчина просидел здесь больше суток, лишь пустым взглядом наблюдал в окне за мрачностью осеннего пейзажа. Он сбился в клубок из растерянности, страха и тысяч оборок; только и мог, что прокручивать в голове одни и те же картинки. Шёлковые путы, одинокий холод и гадкие улыбки тех, кто добился желанного. Стук в дверь, после ещё один. Граф даже не оборачивается, не моргает, он мыслями в пустоте. Из своей каморки осторожно и тихо выбирается При́вес, дверь слугам отпирает. — Ваше сиятельство, велите подать ужин? — но омега оставляет женщину без ответа, как и весь прошлый день. Кажется, будто забылась телу всякая нужда, даже в питье. — Господин, его светлость Герцог Мин настоятельно рекомендует вам отведать вина! — новый голос, которого прежде Пак не слыхал, врывается в комнату. Омега с серебряным подносом в руках ступает по ковру уверенно, находит ноше своей место, без всяких сомнений готовит стол к трапезе. За слугой пара глаз удивлённых наблюдает, а тот лишь кланяется перед господином покорно и шмыгает из комнаты юрко. Женщина дверь за нахальным созданием запирает и неловко мнётся на месте. — Ваше сиятельство, велите убрать? — она спускает нервный выдох, ответа дожидается. Граф плавно взгляд переводит в сторону разнообразных яств, на графине с напитком его концентрирует. — Ступай, — голосом сиплым после долгого молчания он слугу отправляет, чужое присутствие давит. — Господин, наполнить бокал… — Иди! Слишком привычной и родной стала пустая комната, когда от каждого теперь ждёшь предательства. Омега сосредотачивается на сосуде с вином. Герцог Мин всё же смилостивился и решил побаловать заключённого; Пак хмыкает обречённо. Мужчина, превозмогая тупую боль в теле, разминает затёкшие ступни и кисти. От одного вида на еду воротит. Омега поднимает в этот раз графин гораздо осторожнее, намереваясь наполнить горячительным напитком бокал, но останавливается. Его внимание привлекает лоскуток бумаги, прежде скрывавшийся. Приходится отставить сосуд в сторону. Кисти всё ещё прочно связаны, Пак аккуратно пальчиками разворачивает бумагу, на которой тонкими строчками выведено послание. Ваше сиятельство, просьбу Я выполнил, теперь можете насладиться благородным напитком. В дальнейшем рассчитываю на Вашу благосклононность и доверие. Как прежде и было сказано, ваша судьба предопределена, суду быть и никакие союзники избежать его не помогут. В Ваших же интересах со мной сотрудничать, если желаете получить не самый суровый приговор. Уверяю, на меня можно рассчитывать. Записка оказалась без подписи, да и не было в ней надобности. Ещё раз взглянув на аккуратные строки, граф лоскут бумаги к пылающим поленьям отправляет. — Сотрудничать? — он негодуя хмурит нежное личико. — Слишком опасно… В бокале напиток ароматный цвета чистого золота плещется. На языке сладость согретых солнцем ягод ощущается, дарует долгожданное наслаждение и свежесть с Южных гор. Этот вкус не спутать ни с чем.