***
«Коварным верность к козням облегчает путь…»
В кабинете герцога дожидались. У камина, разморённый долгим днём и тёплым пламенем, Тэхён в полудрёме бормочет едва слышно о путанице и предательстве, хмурится нещадно. Альфа к юноше подбирается шагом лёгким, осторожным. Выводит его из сна недоброго, тревожного. — Господин, — смаргивает тот тяжёлую дрёму, чуть не вскакивает на месте. — Я ждал Вас, — трёт заспанные глаза. — Спокойней, друг мой, — опускается следователь в кресло подле стоящее, позволяет себе расслабиться впервые за этот долгий, напряжённый день. — Что тебя так беспокоит? — срывается с потрескавшихся губ личный вопрос. Они с Тэхёном не всегда были близки, этот вздорный мальчишка прежде старательно ограждался шипами острыми, отвергал от себя всех в поместье Сатмар. Отвергал, да вот только сам вдруг стал хвостиком следовать за частым гостем, младшим сыном великого герцога. Нашёл юноша в нём сильное плечо, опору, пример для подражания, почувствовал некую, словно кровную, близость. — Госпожа Тот скончалась, — юношу буравят взглядом пытливым. — Не хочешь говорить об этом, да? — настаивает на своём альфа. Он ведь видит чужие терзания, не молод, но и не слеп ещё. — Вернулся извозчик, сказал, что старушка скончалась в дороге, — лепечет о своём альфа. — Может, стоит его тщательно допросить? — Нет в том нужды, она стара была, доживала последние дни, — графа эта новость, вероятно, сильно огорчит. — Не смей никому проболтаться, особенно госпоже Пак, — указывает следователь с особой серьёзностью. — Будет лучше, если он узнает это от меня. — Как изволите, господин… — не договаривает, сталкивается смущённый со взглядом настороженным. — Да благословит Господь её душу… — «Аминь» шорохом слетает с губ. — Когда решишься поговорить о своих беспокойствах, приходи. Ты ведь знаешь… — Благодарю, Ваша светлость, — там за пеленой, застелившей пару некогда наивных глаз, герцог наблюдает отчаянные, совестливые метания. — Но не будем об этом. Сейчас больше хочу знать, что произошло на допросе. На выдохе тяжком мужчина вдруг наблюдает перед глазами всё недавно произошедшее. Вспоминает чувство, когда сердце в груди на секунду замерло, как потяжелели тогда руки, а в горле ощущался плотный ком, перекрывший дыхание. Содрогающийся на полу в конвульсиях граф то и дело всплывал в разгорячённом разуме. — Как я прежде и сказал тебе, его сиятельство настиг очередной припадок, — желает всё же следователь посвятить ученика в ту малость информации, которую удалось добыть, но ни каплей более. Он сохранит ему жизнь своим переборчивым молчанием. — Граф не убийца, я так не думаю… Теперь окончательно. — Что Вас убедило? — Не знаю, — он жмёт плечами в ответ на настороженный прищур. — Поведение, его слова… — Могут лгать! — парирует юноша, но в ответ улавливает покачивание лёгкое головы. — Ты господина не видел, с ним не общался. Он не похож на кровожадного, умалишённого убийцу, друг мой, — Ким поджимает губы, не веря ни единому слову. Внешность, слова сладкие — обманчивы. Даже самое невинное на первый взгляд создание может оказаться прислужником истинного зла. — Вы ведь не пойдёте с одними этими суждениями на заседание? Каковы дальнейшие действия? — какие бы страшные сомнения альфу не терзали, своему учителю он доверится, всегда. Слишком много раз тот оказывался мудрее, шустрее, осведомлённее и всегда на шаг впереди. Только потому сейчас молодой человек прикусывает язык с силой. Он разберётся с причиной собственных волнений и, если потребуется, донесёт о них следователю позже, а пока молчаливо вникает в суть. Он смирится. — Завтра я встречусь с графом ещё раз, сегодня нам о многом поговорить не удалось, — прикрывает мужчина веки морщинистые устало. — Надеюсь, удастся прояснить всё то, чего не хватает для закрытия дела. — Если граф никого не убивал… — начинает Тэхён, а следователь утаивает от него тёмную историю Хваюна. Не сейчас, пусть позже узнает правду. — Что нам мешает уже закрыть это дело, предоставить в качестве доказательств всё то, что нашли! Доказательств достаточно, если не найти настоящего убийцу, то хотя бы снять обвинения с Пака… — недоговаривает. — На самом деле такой наивный? — прерывает герцог Кима, даже в изумлении лёгком поднимает густые брови. — Всего того, что мы нашли, вероятно, хватило бы для беспристрастного суда, а для графа уже явно роют могилу, Тэхён-а. Или ты думаешь, так просто было бы посадить под заключение правую руку Его королевского величества, если бы не участие кого-то весьма значимого в совете? Нет… Даже если нам удастся выиграть это дело, никто не отменяет последующих возможных нападок. От этого омеги определённо задумали избавиться, а способы и количество попыток уже не так важны для осуществления цели… — юноша внимательно вникает в каждое слово, кажется, понимает суть происходящего. — Кто-то хотел сделать всё быстро и изящно, но не вышло, помешали. Велика вероятность что препятствием стал покойный теперь маркиз. — Если он препятствие, значит он умер не своей смертью? — сомнения преодолевая кивает герцог. — Значит ли это, что мы с Вами теперь тоже в опасности? — новый кивок, а во взгляде мужчины душащее чувство вины. — Потому я ещё раз прошу тебя, Тэхён, будь осторожен, не треплись по углам с кем попало. У меня есть фамилия, а это хоть какая-то защита… — Графу фамилия не помогла! — метко попадает юноша в самое яблочко. — Тем не менее, — очередной усталый выдох. — Я подумаю, как можно тебя обезопасить, где тебе не навредят. — Собираетесь меня сослать? — бунтующий взгляд и от недовольства выпяченная грудь, альфа явно даёт понять свои истинные чувства. — А как же Вы, господин? — Когда я брался за дело, Тэхён-а, то даже не предполагал, чем всё может обернуться… — И потому отказываетесь от моей помощи? — Я отказываюсь после стирать с рук твою кровь! — с толикой укоризны в голосе цедит герцог. — Обсуждению моё решение не подлежит. Воцаряется тишина, напротив следователя бурлит сдерживающий внутри себя эмоции юноша. Не содрогается ни один мускул на его лице, зеленоватый взгляд мрачно переливается тихой злостью. Осторожный, робкий стук в дверь словно разбавляет воцарившееся напряжение, вошедший без разрешения человек впускает в кабинет поток свежего воздуха. — Что происходит? Что ты себе позволяешь? — срывается следователь на несдержанный возглас, который тотчас же стихает, стоит только тому человеку, едва перемещая ноги, выйти из слабо освещённой части комнаты. — Прошу простить, Ваша светлость, мне было велено подать ужин! — на голос дрогнувший, знакомый, Ким оборачивается на миг позабыв о личной обиде. В отличие от учительского, лицо юноши теперь выражает боязливое удивление с нотками презрения. Чонгук стоит перед уважаемыми господами высоко вздёрнув голову. В пламени свечей и камина нелегко разобрать, но на шее служки виднеются алые отметины, глаза его налились кровью, ресницы слиплись, а на носу и щеках можно определить следы минувшей недавно истерики. Юноша, в первую встречу смелый и в карман за словом не стремящийся, сейчас на шатающихся ногах едва ли стоит, поджимает тонкие, растерзанные губы. С подносом в руках он подступает ближе, являя альфам свой разбитый вид, поражает, к гусиной коже от смятения взывает, но спины не гнёт. Он с силой вцепляется в посуду, в столовые приборы, чтобы ненароком не выронить при подаче, так же аккуратно, нервозно опускает на стол высокий графин, рядом бокал — один. Сухое «благодарю», сброшенное Кимом, как балласт, смазывает и без того не особо осознанный взгляд, так и кричащий об испуге. Молодой альфа тянется за бокалом, заманчиво блеснувшим в свете огней забытьём. — Господин… — только и может вымолвить омега с дрожью в голосе. Он многозначительно и с упованием на понимание зыркает на следователя, устраивает смертельные переглядки. Качает головой на не торопящегося прийти к осознанию герцога. Одними искусанными в кровь губами он беззвучно, жалостливо просит: «Не пейте…» — Тэхён! — приходит в себя мужчина и перехватывает из рук его ещё пустой бокал, суровостью отвечает на юношеское недоумение. — Прогуляйся! — Но… — Продышись и возвращайся! — ядовито шепчет герцог, наконец донося до Кима необходимый посыл. — Договорим позже. — Как прикажете, — всё ещё с неуверенностью, альфа осматривает то напряжённого учителя, то едва ли не растекающегося на месте служку. Что-то здесь происходит, что-то, о чём Тэхёну говорить не желают. — Выйду на террасу, — он откланивается нарочито низко, как делает всегда в минуты особо заострённых взаимоотношений с учителем. Уходит, шумно прикрывает за собой дверь, погасив своим мраком с дюжину свечей. — Объяснишься? — даже будучи сидящим в кресле мужчина возвышается величественной тенью над служкой, который враз обмельчал и осунулся, стоило только Киму покинуть кабинет. — Ваша светлость, — шепчет омега, опадая на колени. — Помилуйте, господин, — склоняется над парой господских туфель. Юноша содрогается промёрзлой голубкой, повергает следователя в удивление сковывающее. — Яд, — произносит почти неслышно Чонгук, давится собственными словами. — В графине яд… — Твой взгляд и действия оказались весьма красноречивы. — мужчина хмурит седые брови, концентрирует внимание на кровью налитом участке давящей боли, яркое пятно теперь уверенно огибает омежью шею. Вероятно, этот след оставил после себя отравитель… — Но меня больше интересует другое, — следователь вдруг руку перстнем фамильным украшенную протягивает к лицу сжавшегося служки. Он чуть касается кожи смуглой, оглядывает внимательно ссадину на впалой щеке, видит, как жмурится в страхе юноша, ожидающий чего-то недоброго. — Кто отравитель? — не сильно, но с толикой требовательности сжимает альфа острый подбородок, заставляет Чонгука взгляд тревожный поднять. Глаза его блеском чёрного жемчуга переливаются во влаге солёных слёз. — Не знаю, — Мин чужие попытки увернуться в пух и прах разбивает, грубее сжимая пальцы, ощущая под ними хрупкость кости. Слух улавливает неробкий стук ошалелого сердца, это страх быть раскрытым. — Н-не зна-аю… — всхлипывает прислужник и вздрагивает крупно. — Как ты обнаружил яд? — давно стоило опросить того, кто первым прибежал себя сдавать с потрохами и просить о милости. Часто виновные держатся ближе к следствию, желая отвести от себя подозрения. — Г-господин… — Отвечай! — словно громом, поражает жесткость альфьего голоса. — Я-я, — испуганно бегает из стороны в сторону беспомощный взгляд попавшего в ловушку человека. — Я пролил вино, Ваша светлость… — вымышленная история рождается на ходу. — Пролил и обнаружил в нём странный осадок… — Такое прежде видел? — Нет, господин! — отчаянно машет головой в стороны, разбрасывает по лицу смоляные пряди. Лжёт. — Вино с наших погребов пусть и дрянное, но такой осадок заприметил в нём впервые. — как старательно юноша сказку сочиняет, как нарочито невинность свою фальшивую изливает. — Не верю, — цедит сквозь зубы мужчина спокойствием слова пропитанные. — Ни единому твоему слову, Чонгук-и… — юношу передёргивает от этого обращения, он в паническом отрицании извивается перед герцогом. — Кому служишь? — Его королевскому величеству и правосудию, Ваша светлость… — Лжёшь, — Мин руку убирает от лица служки, после чуть более снисходительно продолжает. — И боишься! — выносит он вердикт. — Это хорошо, зря ты прежде кичился своей наигранной смелостью. — Ваша светлость… — омега замолкает после тихого успокоительного шипения. — Поступим так — можешь не выдавать личности своего хозяина… пока, — на последнем слове альфа делает особый акцент. — Но в случае приближающейся опасности будешь меня предупреждать. Согласен? — он дожидается робкого кивка. — Тогда ступай, — так просто мужчина оставляет омегу в покое. Приказ служка не спешит исполнять, он лишь с колен поднимается, но не отводит пристального взгляда от злосчастного графина. — Иди, иди, — вторит следователь, отмахиваясь от замершего юноши. — Я придумаю, как незаметно избавляться от твоих подарков. На шатающихся ногах, поступью неуверенной Чонгук, губы поджимая в обиде на судьбу, идёт прочь. Он движениями пусть и кроткими колышет пламя догорающих свечей. Юноша чувствует взгляд пронзительный, так холодно скользнувший по спине. Громогласное «Помнишь?» вынуждает замереть у самых дверей: — Говорил, что сможешь о себе позаботиться… Чонгук — маленький лгунишка.***
Герцог остаётся в тишине кабинета, за плотно прикрытой дверью. Омега волнение выдыхает, кажется, вместе со сжавшимся до размеров горькой слезы сердцем. Холод от осознания происходящего ужаса пробирает до костей. В коридоре тёмном, страх несущем, он оборачивается на мягкий шорох. Внезапная резкая боль в затылке от соприкосновения со стеной пульсациями растекается по телу. Перед глазами слепая темнота, шею кто-то сдавливает болезненно, знакомо. У самого уха шумное дыхание и скрипящий голос раздаётся вдруг. — Всё сделал? — выбираясь из оцепенения, Чонгук скованно кивает и с трудом выдавливает из себя согласное беззвучное «Да…». Он не видит напавшего, глаза открыть не может от распирающей голову ноющей боли, но точно знает, это определённо тот, кто недавно оставил на теле красные отметины. — Можешь ведь, когда хочешь. Сильная рука, воздух перекрывавшая прежде уверенно, исчезает так же внезапно, как и появилась. Юноша ощущает вдруг накатившую слабость, его больше ничего не держит, потому тяжким, мрачным, бесформенным грузом он сползает по стене. Чувство некой безысходности накрывает с головой, топя в страшных видениях. Вновь задыхается омега в кашле гулком, что эхом разлетается по замку, совсем как тогда: …На кухне шумно, слуги мельтешат из угла в угол, от стола к печи и обратно. Чонгук поднос ужином господским собирает в страхе. Время, проведённое в слезах безутешных, не могло не оставить след на лице юноши. На глазах краснота порождённая обидой, скорбью, злостью и собственной слабостью. Мешочек с ядом в кармашке рубахи прожигает ткань насквозь, горит пятном вины около самого сердца. А в голове рой мыслей ревёт и стонет от бессилия в попытках хоть что-нибудь предпринять, хоть как-то избежать греха. Чонгук не убийца, нет! Но и граф Ким не шутил, глаза его в каждой свече скрываются, уши в каждой стене. Попытайся омега его обмануть, тут же старый шакал узнает. Кажется, будто за омегой уже сейчас следят. В каждом скользнувшем мимо человеке юноша видит хитрого, продажного предателя. Служка в графин из бочонка тяжёлого вино с лихвой наливает. На подносе тому место находит, по сторонам оглядывается опасливо и юркает с кухни скорее, не обронив ни слова. Скорым шагом омега спешит к кабинету следователя, то и дело оборачиваясь, ведь чувство чужого присутствия не отпускает вовсе. Ступени и коридоры долгие преодолевает он шустро, почти достигает господских комнат. Но замирает в паре метров от кабинета за тёмным поворотом, остановленный возросшей из ниоткуда тенью. Чёрный человек взглядом безжизненным пронзает насквозь, обездвиживает, уничтожает. Он знает… Под натиском чужим юноша собственноручно загоняет себя в ловушку, совершает последний шаг и впечатывается в холод дворцовых стен. — Тебя предупреждали, — шею вдруг сдавливают зверски, вырывая из служки жалкий, измученный всхлип. — Не стоило играть с огнём! — змеиный шепот пробирается под кожу, острыми уколами собирается в сжатых до побеления руках. Чонгук удержать поднос отчаянно пытается, когда перед глазами темнеет. Щёку уже однажды изувеченную поражает очередной хлёсткий удар. — Выродок, посмел ослушаться… Вырываясь из воспоминаний, омега смаргивает непросыхающие сегодня слёзы, растирает ту влагу по щекам. Граф Ким был прав, он — трус. Он никто и ничто в этом замке. Его можно втаптывать в грязь и никому не будет дела. Им можно пользоваться, с особой страстью и слепотой уничтожать. Его можно бить и убить за ненадобностью. Можно, только сперва Чонгук отомстит… Вопреки своей трусости отомстит. Всем тем, кто задумал злом и ложью измарать невинных. Сам он не способен на великое, может лишь прислуживать, юркой мышкой перемещаться по замку, знать всё и про всех. И даже если единственная возможность доказать истину — смерть. Теперь он готов. Он послужит последний раз, он станет оружием в руках следователя, людским воплощением меча Фемиды станет, но не позволит покарать невинных. Поднимаясь с колен, омега, уверенности, наконец, полный, понимает — выбор сделан. Пускай его после растопчут в пыль, пускай забудут, но позволят искупить вину. Ибо ещё одну смерть со своих рук он смыть не сможет, не вынесет душа слабая груза ушедших из жизни. Проще уж самому уйти.***
С каждым днём становится всё холоднее. Тэхён руки на груди складывает, спастись стремится от промозглого осеннего ветра. Ткань тонкая кафтана неспособна упрятать от буйства стихии. Нагие теперь деревья, сторонясь друг друга, раскачиваются в неведомом словно сожалении. Они цепляются ветвями за мысли тяжкие, ворошат беспорядок души. Юноша перебарывает в себе гнев и пустую злобу. Дыхания следы — клубы серые выпускает в ночное небо. От него что-то определённо скрывают. Но даже не наличие у герцога тайн так цепляет вспыльчивый нрав, как то, что разделяет он их с простым слугой, взгляд которого не меньше волнует. Как можно хранить верность в сердце, когда каждый день столкновение ожидает с очередным маленьким предательством. Пусть желание верить учителю сильно́, но с каждым следующим разом воплощать его становится всё сложнее. Ведь, как известно, вода долбит камень не силой, а многократными ударами. Может, потому ссылка, какой бы она ни была — лучший вариант. А герцог лишь не желает проиграть по вине чужих, глупых, бесконтрольных эмоций. Возможно ли, что его светлость пал жертвой наивного чувства, повёлся на сладкие речи заключённого и теперь всеми правдами и неправдами жаждет его вызволения. Тогда отъезд Тэхёна, возможно, последнего, кто может образумить Мина, станет величайшей ошибкой. Кого слушать — трепещущее от волнений сердце или паникуюший разум. Кто поддался обману, а кто рассуждает здраво? При свете дня юноша бы определённо сгорел со стыда за подобного рода мысли. Но вокруг чернеет ночь. А потому именно сейчас он особенно яро сомневается в действиях учителя, чтобы на рассвете последний раз определиться, чью сторону занять. — Луна сегодня поразительно красива, — знакомый, низкий голос раздаётся со спины. Граф Ким подкрался незаметно. — В наших краях да и в такую пору это редкость. Вечные туманы и тучи не оставляют места прекрасному… — мужчина, мечтательно вздыхая, подходит совсем близко, не отрывает взгляд от небесного светила. — Что для кого-то обыденность, для другого настоящее сокровище, — граф выбрал определённо не тот день, час и собеседника для душевных разговоров. — Однако Вы неглупый молодой человек, — усмешка Кима в лунном свет сверкает несколько хищно, но не скрывает накопившейся за день усталости. Мужчина выглядит измято, словно с утра до ночи бегал прислужником по замку по самую макушку в суете и поручениях. — Буду откровенным, в первую встречу Вы мне пришлись не по душе, — на это смелое заявление молодой альфа только брови удивлённо вздымает. — Сочтёмся на том, что наша неприязнь после знакомства была взаимной, — тихий, мягкий, приятный слуху смех наполняет террасу. Мужчина заражает лёгкостью. — Знаете, в последнее время меня терзают некоторые мысли, так что даже сны не приходят, — покрывается лицо графа тенью печали. — Ваша беда мне, как никому другому, знакома… — вновь вспоминает юноша о собственных переживаниях. Граф Ким не тот, с кем стоит откровенничать. — Может это знак божий и Вы тот, кто разделит мои тревоги? — с надеждой заглядывает альфа вглубь растерянной души. Он касается чужого плеча, словно прося о поддержке. — Поверьте, не знал уж к кому обратиться и стоит ли, может мои подозрения ошибочны… — чуть лепечет он, взор уводит осторожно. — Мои переживания, они о герцоге. — пары слов становится достаточно, чтобы всё же вовлечь юношу в разговор. — Что Вы имеете в виду? — настороженно вслушивается Тэхён в неуверенную речь. — Возможно, мои беспокойства лишены здравого смысла, Вы ведь дольше знакомы с герцогом и наверняка бы заметили в нём изменения, но… — Ким запинается, неловкость так и источает, не подходит к сути, интригует. — Вероятно мне показалось, но его светлость словно подменили. Вам так не почудилось? — Какие такие изменения? — Тэхён отменно играет заинтересованность и спокойное удивление, когда на деле сгорает до тла. Неужто его беспокойства не пусты, неужто случилось худшее, раз даже граф Ким заприметил неладное. — Мне кажется, что господин Мин более незаинтересован в справедливом исходе следствия? — С чего вдруг такие предположения? — пугается молодой господин чувств внутри взбушевавшихся, пугается желанию поверить человеку с хитрой улыбкой напротив. — Думаю, он мог сблизиться с заключённым, — словно страшной тайной делится альфа шёпотом волнительным. — Чимин омега красивый, умный, мог и воспользоваться ситуацией в свою пользу. Согласитесь, не я один ведь это заприметил? — Что же Вы собираетесь делать, — до графа настойчиво допытываются в попытке найти нужный курс. — Нам стоит объединиться. Во имя правосудия, потому как герцогу теперь доверять сложно… Тэхён на распутье. Разум и сердце разрывают его на части, здесь и сейчас решая судьбу. Участь герцога они определить не могут, стремятся к разным полюсам. Один кричит обвинения и подозрения, другое не безусловной верой и преданностью переполненное молит о пощаде. Однако в одном мнения противоборствующих сил всё же сходятся. Граф Ким — не тот, кому стоит верить. Не могут правду изливать уста с ядовитой ухмылкой, не может взгляд полный несдержанной злобы желать добра. — Уверяю Вас, эти переживания пусты, — отступает молодой человек в сторону. — Его светлость, господин Мин — человек ответственный. Вам не стоит переживать, он чтит законы совести и государства. — Вы не можете быть в этом уверены! — мелькают в глазах мерцающие искры гнева, играют желваки на мрачном лице. — Прошу простить, Ваше сиятельство, но этот разговор ни к чему не приведёт, — Тэхён скоро кланяется перед мужчиной. — Вынужден Вас оставить, мой учитель уже наверняка заждался меня за ужином. — Подумайте о моих словах… — Доброй ночи, — сбегает юноша с террасы, протягивая за собой недовольный кимов взгляд. Если уж он однажды и разочаруется в учителе, то определённо по собственной воле, а не по сторонним наставлениям.