***
Луна не могла уснуть. И совершенно отчетливо понимала, что именно ее терзает. История со снами, с ее матерью, и тем, что им всем предстоит, должна была бы стоять на первом месте размышлений главной участницы ритуала. И то, что она должна убить Керли Дюка, хорошего парня и прекрасного музыканта, то, что должны погибнуть двое ее самых дорогих людей после отца — Фред и Джордж. Но страха и ужаса от этого она не испытывала. Возможно, имело место воздействие на подсознание магии заключенной в ней из-за действия этого ритуала, ей не удавалось дать точного объяснения отсутствию тревоги по этому вопросу. Гораздо больше ее волновал вопрос своих брачных отношений с братьями Уизли, которые сейчас оказались в подвешенном состоянии — вроде и замужем, но не ясно за кем. Все было гораздо проще даже тогда, когда пришло понимание и принятие того факта, что она замужем не за тем, кого выбрала. Сейчас ситуация представлялась Полумне попросту опасной. Вся проблема была именно в том, что братья были слишком разными. Может, стоило сделать мужем Фреда, и жизнь стала бы гораздо проще? Как бы внешне не вел себя Фред, он ведь настоящий добряк с огромным сердцем. Как выяснилось, ему можно рассказать буквально все, и быть уверенной, что ты найдешь в нем поддержку, понимание, а если нужно и фактическую помощь. Кроме того, это человек настолько широкого кругозора, такой открытый и честный, что Луна была уверена — будь они мужем и женой до конца, Фред никогда ни в чем не ограничивал бы ее, впрочем, как и себя. Осознание этого факта пришло не сразу, и к Фреду в том числе. Он старался сделать все «правильно» и вести себя «правильно», как того требуют традиции и общепринятые нормы поведения. И делал он это, потому что был уверен, что Луне именно это и нужно. Как трогательно и наивно с его стороны это было! Разве он не понимал, на ком женится, забавный мальчишка? Когда они с Луной перешли на другой уровень откровенности и взаимопонимания, Фред совершенно спокойно воспринял ситуацию такой, какая она есть, и стал гораздо счастливее от ощущения свободы, которую готова была подарить ему Луна, даже оставаясь его женой. Свободу действий, мыслей, чувств, ответственности. Такая свобода давала Фреду настоящее ощущение гармонии с самим собой и со своей женой, что вполне могло сделать их брак довольно счастливым, где есть два близких друга, соратника и, возможно, любовника, которые видят свой образ жизни в едином направлении. И Луна была уверена, что они оба были бы довольны своей жизнью вместе, если бы не одно но — Джордж. Она уже сама не осознавала, в какой момент поняла, что влюблена именно в Джорджа, а не в его близнеца, не понимала, как так запуталась, не понимала, по какой причине принимала решения, не удостоверившись в ясности собственного рассудка на момент принятия этих самых решений. Вероятно, само чувство, такое новое, непознанное, растекающееся как кровь по венам, заполняющее все ее существо, попросту поглотило все те качества, благодаря которым Луна по праву могла считать себя разумным человеком. И самая главная проблема состояла в том, что Джордж был другим. В отличие от Фреда, он готов был поглотить ее полностью, в отличие от Фреда, он никогда не будет ощущать себя с ней на равных, не будет таких открытых взглядов и образа жизни, потому что для него действительно важно, чтобы Луна всецело принадлежала ему. В отличие от Фреда ему нужна была власть над ней, бескомпромиссное обладание ее телом, ее разумом и сердцем. И именно поэтому Луна вступала в противоречие сама с собой. С одной стороны, она понимала, как ей самой необходим Джордж, и что решение просто быть с ним сделало бы ее счастливой. С другой стороны, все ее существо противилось самому осознанию, что она будет всецело принадлежать кому бы то ни было. Джордж никогда не даст ей свободы выбора, свободы действий и чувств. Он заберет все себе, под свой контроль, в свои большие сильные руки. Сейчас, по прошествии времени, которое дало ей возможность все обдумать, поразмыслить над собственными ощущениями, Луна уже строила предположения о том, что может с самого начала подсознание подсказало ей наиболее верный и оптимальный путь — Фред. Фред гораздо более гибкий, универсальный муж с которым жизнь ей представлялась гораздо комфортнее. Один только факт того, что сейчас она должна принять решение и прийти к Джорджу в спальню, раздеться, позволить ему обладать ею, сделать ее своей женой, вызывал в Луне приступ паники, от которой она просто начинала задыхаться. Ей было страшно от того, что с ней будет физически с таким безальтернативным человеком, как Джордж, но еще страшнее было оказаться в положении полной власти над собой мужчины. И ведь она понимала, что не может противостоять Джорджу. В этом и заключался самый главный параноидальный страх — она помнила ту историю на кухне, когда от одного его прикосновения, готова была пойти на все, готова была продаться Волдеморту, если бы потребовалось, не говоря уже о том, чтобы просто принадлежать Джорджу, ведь это казалось таким естественным. И даже тогда, в спальне Фреда, когда он пришел ее утешить. Только что она не позволила Фреду, которого в действительности считала мужем, закончить брачный ритуал, зато Джорджу, который просто приобнял ее, готова была отдаться сию секунду, если бы он попросил или даже не просил, а просто сделал бы. Луна, чувствовала, что его состояние соответствует, что он способен это сделать, но осознание этого только отдавалось сладкой истомой во всем теле, вместо разумного противоречия. Это и пугало Луну — она не сможет отказать ему ни в чем, она это точно понимала. Ни в чем и никогда. Вопрос в том, будет ли она счастлива, находясь в этом состоянии? Будет ли ее повелитель справедлив к ней, если она подчинится? И самое главное, что от нее требуется сейчас, пойти на это все добровольно, он предоставил ей выбор, и она должна определиться сама. Куда было бы проще, если бы все это произошло внезапно, случайно или даже насильственно, она могла бы оправдать себя. А сейчас, когда она осведомлена о результате, понимает последствия, решиться стало куда сложнее, ведь тогда она не сможет хотя бы иллюзорно оправдать себя — ведь сама сказала «да», сама пошла на это, зная, что может раствориться в Джордже и пойти против собственного «Я», против своей индивидуальности, независимости, против своего характера, против своих страхов, с которыми она спокойно и в согласии живет, и может прожить всю оставшуюся жизнь. Только вот и вычеркнуть из своей жизни Джорджа она уже не в состоянии. Она точно знала, что любит. И он знает об этом, она сама призналась, в силу своей природной честности. Хотя можно было и не признаваться, все и так поняли, чего стоила одна только ее глупая ревность к другим девушкам. И это тоже случалось совершенно бесконтрольно: стоило только предположить, что у Джорджа может возникнуть близость с Верити, Гермионой, да с кем бы то ни было, эти мысли мгновенно сводили с ума и рождалось неконтролируемое, безумное желание, которое полностью и беспрекословно заглушало голос разума: запереть Джорджа в клетке и пользоваться им только самой. К тому же жестоко расправиться с соперницами, на всякий случай. На самом деле собственная ревность пугала Луну не меньше всего остального. Опять же, по той самой причине, что она чувствовала — контролировать это невозможно. Луна боялась многих вещей, боялась своих чувств, с которые не могла совладать. Ей гораздо проще было выступить с волшебной палочкой против Пожирателей Смерти, сказать в глаза любому человеку правду, в том числе нелестную и опасную для нее в дальнейшем, чем чувствовать замкнутое кольцо чувств, ограничивающих ее волю и неконтролируемое чистым разумом. Сколько глупостей она напридумывала за свою жизнь, чтобы оградить себя от бесполезных волнений, но братья Уизли не поддаваясь никакой логике и контролю, прорвали железобетонную оборону, при этом, не приложив и капли усилий. И если Фред со своим свободолюбием был совершенно безопасен, то Джордж вызывал слишком много бесконтрольных чувств, подчиняя ее собственной воле. Процесс самокопания и тяжких тупиковых размышлений прервали громкие голоса и шум. Кажется, кто-то из братьев Уизли ломает соседнюю дверь…***
— Гермиона? — воскликнул Фред. — Не броди по ночам, как привидение, — пробурчал Джордж. — Мы и так достаточно напуганы все тут… — Я не могу уснуть… — извиняющим тоном проговорила Гермиона. — Впрочем, как и все… Мне Верити сказала, что вы в своей лаборатории, вот я и решила заглянуть, может, чем помогу или узнаю что-то новое… — Ладно уж, садись… — подвинул для неё стул Фред. — А что это? Что вы делаете? — Гермиона села, и лицо ее приобрело заинтересованное выражение. — Это «Ловушка для незваных гостей», — ответил Джордж. — Очень полезная вещь, — воодушевленно подхватил Фред. — Для невоспитанных людей будет хорошим уроком. Да и службы наши, уверен, заинтересуются таким товаром. Ты знаешь, мы давно поставляем им оптом некоторые наши изобретения… — А в чем суть? — нахмурилась Гермиона. — Попадая в эту ловушку, человек часами будет ходить по кругу, куда бы ни ступала его нога, — улыбнулся Джордж. — Может до смерти так проходить, — поддакнул Фред. — Пока не снимут заклинание. — Но это ведь опасно! — возмутилась Гермиона. — А вдруг хозяева навсегда переехали, или даже погибли… Что же, человеку и впрямь всю жизнь ходить по кругу в его доме? — О безопасности мы подумаем, не переживай, — отмахнулся Фред. — Сейчас главное до ума довести задумку. — И в последнее время как-то поскорее хочется закончить, — продолжил Джордж. — Мы понимаем, что это нас не спасет, но все же какая-то иллюзия спокойствия… По крайней мере, отсутствия угрозы извне. — Да, все как-то удручены, — кивнула Гермиона. — И я совсем не знаю, что делать, если честно. — Как там Малфой? — осторожно спросил Фред. — Ты знаешь, он довольно спокойно перенес похороны отца, — задумчиво ответила Гермиона. — Даже, я бы сказала, равнодушно. Его больше волнуют наши перспективы. — Да уж, волнуют, — пробурчал под нос себе Джордж. — Укокошит нас всех, станет отцом нового Темного Лорда и будет радоваться жизни… — Зря ты так, — устало сказала Гермиона. — Люциус ведь не просто так покончил с собой… Он понимал насколько опасным станет новый волшебник, рожденный этим ритуалом… Возможно хуже даже самого материала для своей сущности… Потому и побоялся. Да и гнета семьи пока всесильный маг не подрастет, явно не избежать,.. а потом, возможно, война… потому как в магической природе всегда все гармонично. Если родится он, значит, будет существовать и волшебник, который сможет противостоять его силе. И здесь уже дело не только в нас четверых — малой части человеческих жертв. Вся эта история явно может плохо закончиться сама по себе. Желательно этому ребенку все же не рождаться… — Да, меня бы этот вариант устроил, — хохотнул Фред. — А я еще подумаю, — Джордж почесал подбородок в притворной задумчивости. — Не знаю даже… Гермиона не выдержала, улыбнулась уголками губ и сокрушенно покачала головой. — Как там Флора и Гестия? — вдруг посерьезнел Фред. — Все так же… Не выходят из комнаты, когда к ним заходишь, не разговаривают с нами, а между собой все шепчутся, — натянуто ответила Гермиона. — Неделя уже прошла, меня они пугают больше всех, — нахмурился Фред. — Неужели мы все не можем взять себя в руки, в конце концов? — Ты не думаешь, что они недоброе что-то замышляют? — покосился на брата Джордж. — Не думаю, — категорично отрезал Фред. — Они просто расстроены… — Я вот что думаю, — прервала их Гермиона. — Может нам навестить Макгонагалл в Хогвартсе и все ей рассказать? — Мы же решили вроде никому не говорить… — насупился Джордж. — Но я уверена, что профессор Макгонагалл не станет нас никому выдавать, зато, вполне вероятно, сможет что-то посоветовать… Ребят, мы правда сами не справимся с этой ситуацией… Я просто представить не могу что делать… А действовать надо незамедлительно, заклятие может настигнуть нас в любой момент… — Не знаю, — задумался Фред. — Может, проведем общее собрание? — Не думаю, что Малфою и Флоре с Гестией понравится эта идея, — поморщился Джордж. — А вдруг Макгонагалл решит, что убийц надо изолировать от общества и запрет их где-нибудь в подземельях Хогвартса. — Макгонагалл такого не сделает! — возмутилась Гермиона. — Никто ведь еще никого не убил! — Фред прав, — поддержал брата Джордж. — Луна тоже попадает под удар, в конце концов… Мы должны подумать и о ней. Гермиона закатила глаза, показывая свое невысокое мнение о подозрениях братьев Уизли. Все ненадолго притихли, размышляя о сложившейся ситуации. Прошла уже неделя с похорон Люциуса Малфоя, а они еще никак не продвинулись в своих попытках найти выход из сложившейся ситуации. По совету Нарциссы Малфой, они почти никуда не ходили по одному, и единственный реальный план, который на данный момент они смогли придумать и осуществить, это не спать всем одновременно. Конечно, точно утверждать, что все случится именно во время сна, было невозможно, но все же, этот план создавал некую иллюзию хотя бы временной безопасности. Ведь если это так, то можно отодвигать ритуал до самой смерти. Просто спать по графику и все. Неожиданно в дверь что-то постучало. Именно что-то, а не кто-то, потому как стук совсем не походил на человеческий кулак, а скорее на легкое постукивание ноготками. Гермиона, Фред и Джордж взволнованно переглянулись и поспешили к двери лаборатории. Как только они ее открыли, в помещение впорхнула миниатюрная птичка, в ее крошечном клювике на нитке болталась записка. — Интересно… — протянул Джордж и ловким движением выхватил пергамент из клювика. — Это цистикола, — улыбнулась Гермиона, поглаживая по оперению присевшую на стул суетливую птицу. — Откуда она здесь? Джордж тем временем развернул записку и тут же протянул ее Фреду. Хотя ни он, ни Гермиона не смогли удержаться от того, чтобы слегка наклонив головы, пробежаться глазами по короткому письму, тем более что Фред даже не подумал прятаться. «Дорогой Фред! — гласило письмо. — Мы очень сожалеем, что все так вышло. И в первую очередь хотели бы извиниться за то, что и впрямь обманывали тебя. Ты очень чуткий, а мы сразу этого не поняли… и смог быстро нас раскусить. Так или иначе, мы приносим свои глубочайшие извинения за то, что водили тебя за нос. Ты был очень добр к нам, и с тобой каждая из нас изведала то, чего не представлялось даже возможным ранее. Ко всему, ты, в самом деле, подарил нам минуты самого настоящего, безграничного счастья, о чем мы не могли даже мечтать. Мы глубоко уверенны, что ты замечательный человек и просто обязан жить. И, несмотря на то, что, конечно, делить тебя ни с кем не хочется, мы готовы смириться с тем фактом, что твоя жизнь может осчастливить еще массу людей, и признать то, как это важно. Пускай и другие люди изведают то, что изведали мы вдвоем, жадничать было бы слишком эгоистично, учитывая еще и то, какими монстрами на деле нам предначертано стать. Это самое главное. Мы ни в коем случае не хотим убивать ни тебя, ни твоего брата, и считаем, что нашли путь порушить логику ритуала и предотвратить его завершение. Прости, пожалуйста, нас. Флора и Гестия». — Что это значит? Что они придумали? — нахмурилась Гермиона. Фред хрипло застонал, а потом быстро схватил свою палочку со стола. — За мной! Бегом! — со всей силы выкрикнул он и бросился вон из лаборатории. Спустя пару мгновений он уже был на лестнице ведущей наверх. Гермиона и Джордж неслись за ним, едва поспевая. — Что происходит? — на ходу выкрикнула Гермиона. — Кажется, я догадываюсь! — сквозь сбивчивое дыхание крикнул Джордж. *** Верити не могла поверить в происходящее. Фред навел много шума, стараясь открыть дверь, за которой заперлись близняшки, в итоге он просто разнес ее в щепки каким-то заклинанием. Естественно все сбежались на шум. Картина, открывшаяся их взору, заставила кровь в жилах буквально похолодеть… Он успел. Еще бы несколько секунд и Флора с Гестией были мертвы. Фред с ненавистью содрал эти жуткие веревки с их тоненьких шей. Он кричал, ругался и плакал. Верити впервые в жизни видела, что Фред плачет. Этого даже представить было невозможно раньше. Потом обнимал сестер, гладил по волосам, а сам продолжал ругаться. Злые отчаянные крики его долго еще слышались из комнаты, где они находились и откуда Фред всех выгнал, пожелав остаться с Флорой и Гестией наедине. Сестры хрипели, кашляли, безумно вращали глазами, но не оказали никакого сопротивления Фреду, словно тряпичные куклы. Еще вчера Верити и сама хотела проделать такой же маневр. И это виделось единственным выходом унять ту боль, которая не давала даже возможности сделать нормальный вдох. Девушка не могла понять, как так случилось, что она оказалась в этой западне. Драко Малфой оказался центром ее вселенной. Почему? Верити не могла ответить на этот вопрос даже самой себе, не говоря уж о других. Он просто заполнил все ее существование, его глаза, его худощавая фигура, бледные губы, его едкие высказывания в ее адрес, спровоцированные ею же самой, все это заполнило ее жизнь без остатка, ее мысли, ее мечты. Он, как маньяк, преследовал ее за каждым поворотом, его образ находился с ней в спальне, в ванной, на кухне, на работе. Она не могла ступить и шага без мысли о нем. Это походило на заболевание, на паранойю, на бред. Потому что оказалось, что его присутствие необходимо так же, как необходимо само биение сердца для того, чтобы продолжать жить. Но то, что он сделал… Верити прикрыла глаза, стараясь сдержать отчаянные слезы, рвущиеся из самых потаенных уголков ее души. Она сделала глубокий вдох и постаралась отогнать накатившие острой волной безнадежности воспоминания. Она ведь хотела как лучше, в принципе даже не осознавала, чем может помочь, но рвалась к нему. В конце концов, даже просто по-человечески его было жаль, даже если бы она не испытывала всех этих чувств к Драко. Ведь не каждому человеку выпадает в жизни увидеть своего отца в луже крови с перерезанным собственными руками горлом… Она пришла к нему, хотела поддержать? Или утешить? Или чтобы он утешил ее? Верити не знала точно. — Ты готова на все? — спросил он тогда холодно и отчужденно. Конечно, она думала, что на все. Это казалось так просто, что такое это «все» она не совсем понимала, но неужели что-то может быть хуже того, что она чувствовала сейчас? Он приказал прийти на следующий день, в какую-то неизвестную ей ранее квартирку в Косом переулке. Что он задумал? Ей тогда было все равно… — Если готова на все, можешь приходить без трусиков, — шепнул он на последок и улыбнулся. Гадко? Наверное, гадко улыбнулся. Если бы она могла дать хоть какую-то оценку его словам и последовавшей за тем мерзопакостной улыбочке, она бы поняла, что не стоит приходить, тем более с таким уточнением. Но невероятно сильно заколотившееся сердечко в тот момент заглушило любые мысли, и Верити сама превратилась в стук собственного сердца, ей отказывали любые органы чувств. Она ничего не слышала, не могла воспринимать, она не хотела есть, и не чувствовала усталости. Она сама была большим сердцем, трепещущим в предвкушении счастья. Мозг неожиданно включился только тогда, когда она поняла, что в квартире они не одни, что кроме нее и Драко в сторонке о чем-то шептались два парня. Кто они? Зачем здесь? Почему Драко позвал ее на эту встречу? Нехорошее предчувствие заполнило все ее существо, руки задрожали, а слезы уже навернулись на глаза тогда, когда он даже не успел ничего сказать. Верити поняла все сама. Поняла, как сильно она вляпалась, и что эту опухоль в обличие Драко Малфоя, заполнившую все ее существование надо отрезать. Надо избавляться от него, иначе он ее убьет. — Ты готова исполнять любые мои прихоти? — спросил он и, не дождавшись ответа, указал рукой на двоих парней в углу комнаты. — Обслужи их хорошенько, я хочу посмотреть. И в тот миг гниющая рана открылась… — Какое же ты дерьмо, — прошептала Верити не в силах поверить, что все это происходит с ней, что это не страшный сон, что это предмет ее мечтаний поступает так сейчас с ней. Звонкая пощёчина разбила тишину призрачной темной комнаты, как отражение ее гордости и всего того, что осталось от прежней Верити, той, которая не успела еще потерять себя, растворившись в человеке, который ее презирал. — В таком случае — убирайся, — прошипел Драко. — Ты мне не нужна, у меня есть Гермиона. И заканчивай руки распускать, сучка. Еще раз ударишь меня, и я отвечу. И это будет уже не такая понравившаяся тебе трепка, поверь. Ха! Да лучше бы он ее побил, руками, ногами, лучше бы пытал ее собственной волшебной палочкой самыми изощренными заклинаниями, чем быть отвергнутой вот так. Насколько изощренный садистский разум нужно иметь, чтобы вот так издеваться над ней? И это тот человек, который ей нужен больше всех остальных? Больше самой себя? Верити бежала по Косому переулку, кутаясь в свою теплую мантию, размазывая грязные слезы по щекам, и не замечала ничего вокруг. Отвратительный холодок бежал по ногам и бедрам, на которых отсутствовало нижнее белье, ежесекундно напоминая о ее унижении, о том, в какую глубокую яму с отходами ее опустил человек, к которому Верити по непонятным причинам испытывала непреодолимое притяжение. Косой переулок сменился другой улочкой, темной мрачной, где стояли заброшенные дома волшебников. Выдохнувшись, Верити забралась в какой-то темный уголок, спряталась там от всего внешнего мира и начала спокойно разрабатывать план самоубийства. Она знала, что бесследно для нее эта история не пройдет, и она никогда не простит за это ни себя, ни его. Так зачем же продолжать это бессмысленное и унизительное существование? Когда она совсем замерзла, Верити пошла домой. В конце концов, у нее есть друзья и родственники, есть неоконченные дела, и прежде чем покончить со своей мучительной пародией на жизнь, она должна была сделать все, чтобы оставить о себе добрую память у людей, которые ей дороги. Сейчас же, когда смерть пробралась в самый светлый и счастливый дом из всех, в которых она бывала в своей жизни — дом братьев Уизли — и практически прибрала к своим рукам сестричек Кэрроу, Верити практически обонянием ощутила отвратительный запах тлена и холодный ужас, исходящий от роковой длани. Смерть больше не представлялась спасением. Смерть отвратительна в любом своем проявлении. Смерть — это не прекрасная дева с бирюзовыми волосами, возлегающая в красном гробу, украшенном белыми цветами. Это некрасиво и не может быть красиво. Это не может стать спасением. Сердце Верити притихло на мгновение и вновь заколотилось вдвое быстрее. Драко Малфой не имеет права ее убивать. Да, он гавнюк еще тот, но неужели это стоит того, чтобы умереть? Да пошел он к черту! Верити решила, что скорее сгноит с лица земли его, человека, который нужен ей как пища, как воздух, как вода, как сон и тепло, чем позволит зловонному дыханию Смерти поселиться в ее теле, душе и сердце. Страшно было смотреть на Флору и Гестию, таких молодых, пусть и очень странных, печальных девочек, которых ей так и не удалось раскусить. Страшно было видеть их багровые лица и обезумевшие от приближения смерти глаза, слышать их раздирающий горло кашель и понимать, что они что-то очень сильно хотят сказать, но не имеют такой возможности. Страшно было смотреть на Фреда, который раньше никогда не плакал. По крайней мере, Верити ничего подобного никогда не видела. Это не ее путь, точно. Да, она никогда не сможет стать счастливой, но она не имеет права настолько сильно предавать себя, а точнее то, что от нее осталось, и подводить дорогих ей людей.