***
Чувство вины... Драко знал о том, что это такое, гораздо больше остальных. Наверное, вообще все, что возможно. Ему часто приходилось совершать поступки, за которые потом было стыдно, но каждый раз он пытался оправдать себя тем, что все содеянное им важно для осуществления его плана, что идеальным для всех не будешь, да и не больно-то нужно, чтобы какие-то люди, на которых ему вообще наплевать, думали о нем хорошо. Так только врагов кучу наживешь... Вот только отчего это мерзкое чувство настигает его иногда так не вовремя, вынуждая мучиться им. Вот тогда Драко и понял, что страдания осознание вины доставляет ужасные, хуже самой невыносимой физической боли. Вдруг оказывается, что и на людей тебе вовсе не плевать, и почему-то становится позарез необходимо, чтобы думали они о тебе хорошо. И хочется просто все перечеркнуть, начать жизнь заново, с чистого листа, но вместе с этой мыслью приходило осознание того, что изменить ничего нельзя, и его дурные, убогие по духу поступки останутся с ним навечно. И будут клеймом гореть на его репутации, отталкивая от него людей, как неприглядная наружность какого-нибудь урода распугивает толпу, стоит несчастному лишь приблизиться к людям. А на сердце откроются новые раны, приближая его к не самому желанному концу. В такие моменты Драко обычно закрывал глаза и пытался убедить самого себя, что это просто сон, что все происходящее ‒ лишь иллюзия, просто какая-то безумная фантазия, только себя обмануть очень сложно. И чувство вины, как паразит, пожирало его изнутри. Драко испытывал странные ощущения, упиваясь этим чувством. Он точно воспарял над собственным телом и видел себя самого со стороны: мерзкого, отвратительного человечка, не заслуживавшего ничего, кроме ненависти. Истинная же его сущность в эти секунды оставалась чистой, непорочной, твердо уверенной в том, что на самом деле он не способен на мерзости, и она словно изумлялась поступкам, совершенным им, и не понимала, зачем он это сделал. Дурацкий был план. Можно было ведь просто поговорить с ней и честно выложить все, как на духу: так, мол, и так, у меня есть Гермиона, оставь меня в покое, странная девчонка. Но нет, вместо этого какая-то нелегкая вынудила его сделать так, чтобы оттолкнуть ее навсегда и наверняка. Таков был план. Странно, на тот момент такая идея показалась ему жестким, но, вместе с тем, забавным решением проблемы. Вот только забавляться расхотелось, как только все случилось, как случилось... И теперь вряд ли он забудет ее огромные глаза и застывшие в них ужас, обиду, шок и еще море противоречивых чувств, которые Драко был не в состоянии даже определить. Мысли обо всем этом промелькнули за одно мгновение, и это как раз стало точкой разрыва. Вернее, разлада с самим собой. А еще ‒ началом мучительных метаний между состоянием самоуверенности, когда он придумал этот план, и всепоглощающим тошнотворным чувством вины. Неожиданно Драко вспомнил, каким счастливым было его детство. В этом самом детстве каждая секунда казалась теперь такой чудесной, такой... безукоризненной во всем. Жаль только, что воистину бесценные вещи тогда он воспринимал, как обыденность. Например, то, как отец учил его летать на метле. Перед мысленным взором Драко пронеслось вдруг неожиданное воспоминание: он летит, скользя по воздуху вниз вдоль склона, неуверенный в том, сможет ли приземлиться безболезненно. Странно, что именно эта картинка вызвала в нем приступ восторга, вдохновения и настоящего неподдельного счастья. Никого вокруг, только ветер и он ‒ один на один. На удивление, Драко осознал, что, наверное, это были его последние по-настоящему счастливые дни ‒ беззаботные, беспечные, радостные... Последние дни воистину желанного детства. А потом отчего-то он до боли захотел поскорее вырасти и при этом во всем походить на отца. Жизнь поскакала, как по кочкам, совсем по другому сценарию, и этот сценарий с каждым днем приближения к взрослости нравился Драко все меньше и меньше. Почему-то то, что, как представлялось, должно было дарить радость, начало вызывать раздражение, и даже полеты на метле стали ежедневным испытанием, проверкой на лидерство, первенство во всем. Драко злился, разорялся, бесился, понимая, что одержать верх над Поттером будет сложно, почти невозможно. Победу над сиротой со шрамом Драко сделал своей первостепенной задачей. Отныне все его силы уходили на то, чтобы всегда быть «на коне», производить впечатление на окружающих, ошеломлять, ослеплять и, главное ‒ не остаться «униженным», как он тогда считал, оплеванным ничтожными гриффиндорцами, жалким, точно какие-то там Уизли. Сейчас он сам уже не очень хорошо помнил, почему так представлял себе ситуацию, и зачем ему нужна была пресловутая победа и не просто победа, а именно над Поттером, и почему он испытывал столько ненависти и злобы. Все слишком изменилось, да еще и запуталось. Воспоминания о детстве навели Драко на мысль о том, что тогда, много лет назад, ему даже в голову не пришло бы, что все так выйдет, что все так мрачно сложится. Он лелеял в своем сердце и душе славные мечты о будущем – о том, в какого знаменитого волшебника превратится, как все вокруг будут восхищаться им, уважать и, возможно, даже благоговейно побаиваться за его силу и власть. Детские мечты, будущее в которых представлялось интересным, замечательным и совершенно безопасным, сегодня выглядели такими наивными, такими... глупыми. А ведь когда-то он был уверен в своей недосягаемой для других волшебников силе и мощи, а еще ‒ величии, на том простом основании, что он ‒ Малфой. Мерлин, его сегодняшней, уже взрослой ипостаси даже смешно делалось от собственных закидонов. Ребячество одно, в самом деле... Драко всегда был уверен в своем отце. Он убеждал себя, что только Люциус достоин быть для него примером во всем, и лишь на него нужно равняться, как на достойного и счастливого человека. Будучи еще подростком, Драко понемногу начал разочаровываться в жизни, в отце, а заодно и в себе, но тогда он даже представить себе не мог, в кого превратится сегодня: издерганного мрачного параноика, единственная чудом сохранившаяся мечта которого состояла в том, чтобы скрыться подальше от людей, не смотреть им в глаза и упиваться самобичеванием в комнате, где прошло его беззаботное и счастливое детство, полное радужных перспектив и ожиданий. А что дальше? Может, ему, как отцу, суждено спиться и покончить с собой из-за того, что в очередной раз он выкинет что-то столь же неподобающее, как, например, история с Верити. Такими темпами можно зайти очень далеко и стать еще хуже, чем отец. Неужели такая точка – это единственно возможный финал его жизни? Неужели идиотизм передается по наследству, и его детским мечтам не сбыться никогда?.. Драко чувствовал, как на сердце тяжело щемит от этих воспоминаний о прошлом. О беззаботной легкости, свежести, о радости полета и ликующем предвкушении неизведанного загадочного будущего... Увы, никогда больше ему не испытать того восторга, ощущения подлинного счастья, которое бывает лишь в детстве. Его охватила ужасная тоска, ностальгия, а вместе с нею ‒ осознание того, что тебя ненавидит весь мир. Нет, он, конечно, понимал, что мать его любит, что сестрички Кэрроу относятся к нему очень трепетно, почти как к брату, да и Гермиона, вон, тоже вроде испытывает к нему явно что-то очень нежное, но, с учетом состояния его последних дней, во все это почему-то совершенно не верилось. И любовь их казалась чем-то призрачным, ненастоящим, как будто она относилась не к нему ‒ живому реальному Драко, а к придуманному ими самими человеку. Напоследок измученное самобичеванием сознание вдруг принялось уверять хозяина в том, что и любящие его люди совсем скоро тоже узнают, какое он дерьмо, и не просто разочаруются в нем, а оттолкнут с презрением. Им попросту будет противно даже смотреть в его сторону. Понемногу все окружающие неожиданно превратились в потенциальных врагов, чьи ненависть и пренебрежение казались еще более ужасающими, чем свои собственные к себе же. Единственным спасением в данной ситуации виделось забвение. Забиться бы в темный уголок навечно, скрыть свою ненавистную для всех окружающих оболочку подальше от посторонних глаз, не выходить никогда наружу, и будь что будет. Самое главное ‒ быть тише воды, ниже травы и никогда не оказываться в ситуации, вынуждающей смотреть в лицо людям. Драко еще раз вернулся к мыслям о содеянном и понял, что самое страшное во всем этом – незыблемость, осознание того, что ничего уже нельзя поменять. И осознание это душило, как удавка. Слишком уж тяжело оказалось смириться с фактом, что мир никогда не станет прежним, что восприятие окружающих изменилось навсегда. Подобное случалось с ним не в первый раз, но с каждым годом переживать все это и нести ответственность становилось все сложнее. Возможно, происходившее с ним сейчас стало результатом того, что схожие по мерзости поступки он совершал довольно давно. Воспоминания о том, как хреново может быть после этого, притупились. Последнее время ничего подобного не происходило, и он просто забился на какое-то время в свой уютный уголок в родительском доме, старался жить тихо, спокойно. Ни с кем не взаимодействуешь – никому не вредишь. Да и весь последний год перед этим даже Драко ничего плохого не совершал. И без него в Малфой-мэноре было кому творить бесчинства, а ему приходилось просто отсиживаться в углу и ждать, дрожа за себя и близких каждую секунду... И неизвестно, что лучше: ужасный конец или ужас без конца. Тогда больше всего хотелось, чтобы уж все закончилось хоть как-нибудь, и даже вполне реальная угроза смерти в то время не казалась чем-то уж очень страшным, а временами представлялась неким избавлением. Сейчас Драко понимал, что то время, когда у них в мэноре обосновался штаб Темного Лорда, было даже, в некотором роде, счастливее, если сравнивать с тем, что он чувствовал сейчас. Когда ты в дерьме по самые уши, но творишь это дерьмо не по своей воле, всё гораздо проще. А вот когда сознательно совершаешь поступок, от которого тебя самого потом тошнит, и виноват в этом только ты ‒ вот это гораздо хуже. Тогда вина забирает тебя целиком, одолевает, точно психоз. И ты пребываешь в этом состоянии, как в плену, нет, еще хуже ‒ чувствуешь себя, точно в гробу, похороненным заживо, накрытым тяжелой каменной плитой, и нет никакой возможности выбраться и повернуть время вспять. Нельзя совершить что-то другое, хорошее, например, и даже просто не делать ничего. Замереть... К сожалению, судьба, словно в насмешку над всеми его страхами и разочарованиями, не позволяла совсем скрыться от внешнего мира, общения с группой людей, с которыми он повязан заклинанием, и не было никакой разумной возможности, хотя бы из соображений безопасности, прекратить все это, разорвать жуткую связь, разметать в пух и прах планы тех, кто сотворил с ними такое. Отчаянная пощечина Верити стала кратковременным утешением, но Драко для полного душевного спокойствия этого было мало. Девчонка должна была наброситься на него с кулаками, схватить свою палочку и испытать на нем все имеющиеся в ее арсенале боевые заклинания. Он не стал бы сопротивляться. И сейчас он сам готов был навредить себе за то, что сделал с Верити. Гермиона под ним протестующе вскрикнула, и Драко только сейчас осознал, с какой силой вбивается в нее. Он точно наказывал ее за себя, за то, что он сделал, как поступил с Верити. ‒ Прости, ‒ прошептал он ей на ухо, ‒ просто я схожу с ума. ‒ Никогда бы не подумала, что ты такой... Гермиона улыбнулась, стараясь выровнять дыхание. Это хорошо, что улыбнулась, значит, ей нравится. Как бы еще заставить себя сбросить обороты, сбавить напор... Это уж точно, выше его сил!.. ‒ Повернись, ‒ вновь шепнул он ей, легонько прикусив мочку уха. До чего же у Грейнджер славная попка! Такие аккуратные, маленькие, круглые булочки! И они ‒ только для него. Так какого же черта он никак не успокоится? Какого Мордреда думает только о том, как унизил Верити? Почему выбрал совершенно идиотский способ, чтобы избавиться от ее внимания и поведения, загонявшего его, Драко, в тупик. Странно даже предполагать, что продавщица из «Вредилок» вдруг воспылала к нему какими-то чувствами. У Драко было только два варианта объяснения поведения Верити: либо она пыталась соблазнить его для того, чтобы потом подставить, унизить, поиздеваться, либо эта девица ‒ просто больная извращенка... Не зря же ее так впечатлила экзекуция, что он ей устроил. Может, она специально на это и нарывалась? А еще, наверное, следовало воспользоваться ситуацией: нужно было хорошенько отжарить эту красотку! Сделать с ней то же, что сейчас он делал с Гермионой. Поставить ее так же перед собой на колени, развернуть тылом и... трахать, трахать со всей силы... И одновременно шлепать по попке. Звонко, с оттяжкой! Так, чтобы девчоночьи ягодицы покраснели, а у него самого мурашки побежали по спине от осознания того, что она полностью подчиняется ему. ‒ Драко, хватит! – тоненько пропищала Гермиона. Но он уже не мог остановиться. Тело ему не подчинялось, руки сами собой держали Гермиону за бедра, направляя его плоть в девичье лоно так, чтобы он беспрепятственно мог двигаться в ней с той силой, которой требовали его раздразненные инстинкты. И его горячие фантазии начали осуществляться сами собой. Ведь не должна же простаивать такая хорошенькая попка без разогрева, и хорошие шлепки ей, точно, не помешали бы, раз уж о нее со всей силы прикладывается сейчас его пах. Чертовка Верити и мысли о ней, столь некстати всплывшие в голове, так завели Драко, что в эту секунду он больше не хотел слышать голос собственного разума и не мог вспомнить о тех обещаниях, что дал самому себе: заботиться о Гермионе, никогда не причинять ей боли и сделать все, чтобы она была самой счастливой девушкой на свете. А Гермиона уже вопила в полный голос, не стесняясь. И, черт подери, это заводило его еще больше, хотя Драко отдавал себе отчет, что висит на волоске от того, чтобы найти новый повод для самобичевания и обострения чувства вины. С одной стороны, это просто такая эротическая игра, с другой стороны, Гермиона кричала так, словно ей и впрямь было больно, к тому же она просила его прекратить. Он ясно услышал, как она сказала «хватит». Хотя вот сейчас ему уже реально было наплевать на все её мольбы, потому что еще пара толчков и... Мир поплыл у него перед глазами, в голове не осталось ни единой мысли, а на сердце разлилось чувство безграничного счастья и гармонии с самим собой. ‒ Прости меня, прости, детка, ‒ шептал он уже через минуту, целуя ее лицо. – Я точно с цепи сорвался, прости... ‒ Ничего, ‒ мурлыкнула в ответ Гермиона, перебирая обеими руками его шелковистые волосы. – Я все понимаю, ты был в таком напряжении последнее время... Так что все в порядке... ‒ Я был непозволительно груб с тобой, милая, прости... Это наш первый раз, и все должно было быть идеально, а вместо этого я все испортил, причинил тебе боль... Он виновато хлюпнул носом. ‒ Нет, нет, Драко, правда! ‒ Гермиона прервала поток его извинений и поймала его влажные губы своими, оставив на них горячий поцелуй. «Она идеальная! ‒ пронеслось в голове Драко. ‒ Она ‒ самая лучшая... Моя девочка». Вот ведь, парадоксы судьбы! Только она, девушка, которую он столько лет оскорблял и над которой всячески издевался, оказалась способной подарить надежду на то, что его жизнь еще может стать хоть сколь-нибудь нормальной, то есть, обычной, человеческой, которую, как у обычных волшебников, не обойдет робкая надежда на призрачное и кажущееся сейчас таким нереалистичным и далеким, счастье. ‒ Я... ‒ он прервал сам себя, чтобы еще раз ее жарко поцеловать: ‒ Гермиона, я, кажется, люблю тебя... ‒ С ума сошел? – Гермиона отреагировала на это заявление неожиданно: она расхохоталась и уткнулась носиком в его плечо. ‒ Почему? – Драко тоже хохотнул в ответ, неуверенный в том, как должен расценивать такой ее ответ на свое признание. ‒ Ну, я не знаю, ‒ Гермиона перестала смеяться, но продолжила смущенно прижиматься лбом к его белой коже, покрытой крохотными капельками пота. – У нас все так быстро случилось... Еще совсем недавно я бы рассмеялась в лицо тому человеку, который заявил бы, что Драко Малфой способен признаться мне в любви... А сейчас мы лежим здесь, в твоем номере, после бурного, просто безумного секса, и ты говоришь, что любишь. Это же мы, Драко!.. Я, грязнокровка Грейнджер, и ты... ‒ Не говори так, ‒ перебил её Драко, сурово нахмурившись, а потом и вовсе поднялся и сел на кровати к ней спиной. – Ты же сама прекрасно знаешь, как мне сложно смириться со всей свой жизнью и своим прошлым. ‒ Прости, я знаю, ‒ Гермиона приподнялась и приникла к его спине, обхватив двумя руками за талию. – Не понимаю, зачем вспомнила про это. Может, просто ты смутил меня своим заявлением... Драко резко повернулся, опрокинул Гермиону на спину и навалился на нее всем телом. Та, в свою очередь шутливо заверещала, игриво сопротивляясь его напору. ‒ Значит, то, что мы сейчас вытворяли на этой кровати, тебя не смутило, а вот мое трогательное признание, значит, смутило. Вы каждый день удивляете меня, мисс Грейнджер. Они рассмеялись вместе, и Драко сам не заметил, как вновь начал целовать её. А она ‒ его. Сначала нежно и осторожно, потом всё более страстно, напористо. Гермиона часто задышала, а ее пальцы ласково пробежались по его спине. ‒ Что ты делаешь, опять, безумная, ‒ выдохнул Драко ей в шею, ощущая, как вновь его с головой накрывают естественные мужские желания. ‒ Да, ‒ выдохнула Гермиона в ответ, подставляя белую шею под его поцелуи. – Да... Рука Драко непроизвольно опустилась вниз и скользнула между ног Гермионы. Она еще явно не пришла в себя после предыдущего раза: её потряхивало, она была мокрой, и пальцы его легко проникали прямо в горячее скользкое ее лоно. ‒ Не останавливайся, ‒ взмолилась она, обхватив обеими руками Драко за шею. Драко инстинктивно ощущал, что сейчас нужно делать, как действовать пальцами, чтобы ей было хорошо. Гермиона помогала ему, двигая бедрами, дышала все чаще, прижималась к нему теснее, изо всех сил впиваясь ногтями в кожу на его спине. Драко не мог целовать ее в губы, он понимал, как важно ей сейчас так судорожно глотать ртом воздух, он продолжал ласкать ее двумя пальцами, и целовал ее плечи, шею, потом спустился к груди, обхватил губами сосок и в этот момент почувствовал, как Гермиона забилась в судороге. ‒ Детка, да... да... ‒ прорычал он, чувствуя, как она ‒ горячая, сладкая ‒ извивается от его ласк. Она простонала в полный голос, когда он случайно прикусил сосок, сосредоточив все внимание на своих пальцах внутри её тела. ‒ Драко, ‒ промурлыкала его имя Гермиона, точно разомлевшая на солнышке кошка. ‒ Ну, уж нет, ‒ возмутился Драко, быстро раздвинул коленом её бедра, удобно расположился между стройных ног и одним движением вошел в неё. Она почти не отреагировала, только томно прикрыла глаза, лениво извиваясь под ним. Драко в этот раз хватило буквально около десятка движений, чтобы кончить. Еще бы, после того, что Гермиона только что тут сотворила, вообще удивительно, что ему удалось продержаться даже столько! Драко должен был признаться себе, что впервые ощутил женский оргазм, хотя правильнее было бы сказать, он понял, что этот оргазм настоящий. Ведь ее лицо, искаженное сладострастной судорогой, крепко зажмуренные глаза, частые хрипы, вырывавшиеся из горла пополам с жалобным протяжным хныканьем, совсем не походили на то, что он видел раньше, вот только все вместе это выглядело гораздо более естественной реакцией на эйфорию, нежели чуть ли не отрепетированные классические стоны с томным придыханьем. Драко тут же одернул себя: ведь с другой стороны ему вовсе не стоит вновь ошибочно проявлять излишнюю самоуверенность ‒ качество, которое он в себе ненавидел, как и многое другое; ведь сексуальных партнерш у него было не настолько много, чтобы он с уверенностью мог судить о таких вещах. В любом случае повода не доверять Гермионе не было, ее реакция казалась более чем естественной, а ее наслаждение магическими импульсами передавалось ему самому. ‒ Почему мы враждовали, когда могли любить друг друга так каждый день? – еле шевеля губами, пробормотала Гермиона. ‒ Мы же были детьми... ‒ улыбнулся Драко. – И не могли заниматься ничем таким. Он задумался на несколько мгновений и продолжил: ‒ Меня не вдохновляет собственное прошлое, ‒ он стиснул Гермиону в объятиях и сильнее прижал к себе. – Я хочу, чтобы у меня осталось только настоящее, с тобой. Я не позволю тебе умереть и уж, тем более, никогда не убью тебя, слышишь? ‒ Я знаю, что ты не хочешь… ‒ Я не сделаю этого, правда! Я смогу перебороть заклятие, моя воля сильнее любой магии, я сам ‒ это магия в чистом виде. ‒ Драко... Гермиона отпрянула от него, чтобы взглянуть ему в лицо, после чего обвела пальцами скулы, осторожно дотронулась до подбородка, словно не верила, что все эти черты ‒ настоящие, что с ней сейчас действительно Драко Малфой, и что это именно он говорит ей все эти слова. ‒ У нас все будет хорошо, ‒ прошептала Гермиона. – Ты, главное, не удумай никаких глупостей, как сестры Кэрроу, хорошо? ‒ Я хочу быть всегда с тобой, моя девочка, я люблю тебя, правда... ‒ Я верю тебе, ‒ шепнула в ответ Гермиона.***
Гермиона терзалась нарастающим чувством неудовлетворенности собственной жизнью. Она просто чувствовала, не понимала, а только чувствовала, что делает что-то не так, неправильно. Драко было очень жаль. Однако для нее существовали некоторые сложности во взаимодействии с ним. Когда они были близки физически, каждый раз ей казалось в такие моменты, что она его чувствует, понимает, что они единое целое. Но стоило ему отойти на три шага в сторону, и Гермиона уже не была уверена, знает ли она этого человека вообще и так ли они близки на самом деле, как ей кажется? Он отвлекся. Когда они занимались любовью, она почувствовала, что Драко больше не с ней, он думал о чем-то другом, а сам в этот момент трахал ее как машина - динамично, технично и… бездушно. Одновременно с тем в нем проявлялась какая-то злость, агрессия, присущая тому самому Малфою, которого Гермиона знала в Хогвартсе и она, в самом деле, испугалась. А что если все эти «отношения» были просто еще одной уловкой, дешевым, но коварным разводом для того, чтобы вновь ее унизить, поиздеваться, рассказать всем, что трахал Грейнджер, как сучку, а она просила еще и еще? Посмеяться над ней, выставить в неподобающем свете… Потом ей стало страшно совсем за другое – что же это за отношения со своим вроде как «парнем», когда ты не можешь ему доверять, тем более в постели, когда вы занимаетесь сексом, когда ты помнишь старые обиды и все время ждешь подвоха? Что бы там ни было с Роном, уж здесь она была спокойна – она могла доверять ему и точно знать, хоть под самыми страшными пытками, Рон не предаст ее, не посмеется… Потом она корила себя за мысли о Драко. Все это было пустыми сомнениями. Драко действительно оказался человеком неплохим, она поняла это давно, хотя подобные отголоски недоверия все же не могут не появляться, это в целом вполне естественно. Но сейчас он ничего ей не сделает и действительно нуждается в ней. Но обиднее всего было даже не все это, а сомнения в целесообразности происходящего. Да, с Драко ей было намного лучше, чем с Роном в постели, он действительно смог пробудить в ней огонь и страсть, кроме того позаботился о том, чтобы она тоже кончила, очень быстро подстроился и сделал все так, как Гермиона делает себе сама, когда хочется. Рон о таких мелочах, как ее оргазм, не заботился. Гермиона подозревала, что он вообще судил по себе, и был уверен, что она приходит к финалу каждый раз, когда они занимаются сексом, так же как он сам. Так что Драко в данном случае оказался на высоте. Кроме того, он относится к ней со всей заботой и пониманием, очень трепетно и нежно. Гермиона ощущала, что он с ней очень откровенен и понимала, что при желании с ним, достаточно гибким человеком и неглупым, можно достичь настоящей человеческой близости, о которой она мечтала с тех самых пор, как начала увлекаться мальчиками. Это конечно при условии, что Драко будет относиться к ней как сейчас и ничего не поменяется. Только, черт возьми, все было опять не то. Гермиона поймала себя на мысли, что в действительности попросту навязывает самой себе преимущества взаимоотношений с Драко Малфоем. И, скорее всего, начала это все и продолжает только ради него, а не ради себя. Не так она представляла свое счастье. Она не была уверена точно в том, как именно оно должно реализовываться, но мысль о том, что не так, не отпускала ее. Что-то было странное в этом всем. Она не могла дать точного объяснения и разложить логически по полочкам, как привыкла, все, что чувствует. И, кажется, все дело было в снах. С одной стороны - сны с Драко, где он ее насильник и убийца. С ума сводило и переворачивало мир разума то, что она хотела его в этих снах гораздо больше, чем в жизни, хотя понимала воздействие снов на их отношения в реальности. Но существовали ведь и другие сны, где был не Драко… Чарующие туманные сны, полные эйфории, безграничного счастья и настоящей гармонии… Все дело в снах. И Гермиона чувствовала, что порой теряет связь с реальностью и не может разобраться в том, чего хочет сама, что диктует ей заклятие, наложенное на нее, и к чему побуждают ее сны не связанные с этим заклятием. К тому же мир вокруг них рушился, Флора и Гестия чуть было не покончили с собой, Верити ходила как привидение, братья Уизли из последних сил старались вести себя обнадеживающее, но даже их старания не спасали от пропасти, в которую они все катились. Сны перемешались с реальностью, гнетущая атмосфера их кошмаров все-таки сумела вырваться из ночного плена и переселилась в реальную жизнь, где теперь хозяйничала над своими рабами, находящимися в плену чар. Стараясь сохранить остатки разума, после случившегося с сестрами Кэрроу, Гермионе все же удалось убедить остальных отправиться в Хогвартс и просить помощи у человека, которому она безгранично доверяла и считала, что именно эта колдунья вполне способна им помочь. И теперь профессор Макгонагалл смотрела на всех восьмерых печальными глазами, в которых стояли слезы отчаянья. - Какой кошмар, - тихо бормотала она, - кто бы мог подумать… Я уверена была, что это осталось лишь историей запретной магии. Доступ к подобным семейным темным заклинаниям есть только у единиц, которые состоят на особом контроле. Неясно, каким образом они смогли все это выяснить… Вы бедные, бедные ребятки, мне так жаль, что с вами это все происходит… - Что же нам делать, профессор? – осторожно спросила Гермиона. Минерва Макгонагалл не ответила, вместо этого она нахмурилась своим собственным мыслям. А через несколько мгновений подняла на ребят лицо, полное вдохновения от сделанного открытия. - Теперь все стало понятно! – воскликнула она. – Что это было за чудесное спасение Фреда Уизли его женой - Луной! Это заклятие! Оно не позволит вам умереть! Вы будете оживлять друг друга, в случае гибели, пока не завершится ритуал! Все переглянулись между собой, а Гермиона подскочила со своего места на стуле. - Теперь понятно, почему и Драко оживил Флору! - Что, еще и Драко? – нахмурилась профессор Макгонагалл. – Когда? - Это долгая история, - хрипло отмахнулась Флора и опустила глаза. - В любом случае, девочки, - выражение лица профессора Макгонагалл стало суровым, таким, как когда она отчитывает своих первокурсников за хулиганство в школе, - ваша попытка принести себя в жертву была напрасной. Ничего у вас бы не вышло, Луна или Драко, потомки, связанные с этим заклятием самой кровью, обязательно вас оживили бы.