***
Гермиона была права — для нее это стал самый счастливый праздник за всю ее жизнь. Они гуляли по пляжам Гаваны, по самому городу, они танцевали прямо на улице с незнакомыми людьми во время предновогодних фестивалей и концертов, и бесконечно говорили о самых незначительных вещах. Куба оказалась совершенно удивительным местом. Здесь жили очень бедные люди, которые умели улыбаться столь искренне и непосредственно, что Гермионе просто не верилось в такое сочетание. Город был невероятно красивым, несмотря на бедность, Гермиона чувствовала, что каждый уголок здесь дышит настоящей жизнью. Не пресной, идеальной, к которой быстро привыкаешь в благополучной стране, а такой простой, но тем не менее очень живой. И самое главное, местные жители со всеми горестями, выпадающими каждый день на их плечи, могли развлекаться, веселиться, как никто иной. Они много улыбались, танцевали, пели, были очень приветливыми и раскрепощенными. Гермиона и Керли неустанно фотографировали все самое интересное, фотографировались с местными жителями, фотографировали друг друга. Кроме того, они познакомились с местными волшебниками, в основном местные колдуны практиковали магию вуду с разнообразными ответвлениями. В Хогвартсе не особенно затрагивался этот вид магии, в основном они изучали его по истории. И теперь Гермиона жадно поглощала новую информацию. — Это очень странно, я не могу понять формулу, — бормотала она. Старый чернокожий жрец только посмеялся над ней откровенным заливистым хохотом. — У тебя будет возможность в Лондоне узнать об этой магии, — успокоил ее Керли. — У меня есть знакомая, которую обучали вуду в детстве. Если она не обманывала, правда… — Знакомая? — Гермиона приподняла брови, вновь коря себя за неуместный приступ ревности. — Ага, — ухмыльнулся Керли. — Это Верити. — Серьезно? — удивилась Гермиона. — Верити учили магии вуду? — Она так рассказывала, — пожал плечами Керли. Жрец одарил их подозрительными подарками и амулетами. И, когда Керли и Гермиона уже собрались уходить, сердечно попрощавшись с колдуном, тот остановил их на пороге. Пристально смотрел в их лица несколько минут, потом жестом попросил подойти ближе. Гермиона смутилась и покрепче сжала руку Керли, но подчинилась. Чернокожий колдун положил одну руку на лоб Керли, а вторую на лоб Гермионы и несколько минут не двигался. — Вы сами приняли такое решение? — тихо спросил он. Неясно было, каким образом, но Гермиона поняла, что он имеет в виду. — Нет, — покачала она головой. Старик встал со своего стула и вышел в соседнюю комнату. Оттуда он вернулся через пару минут с очень старой книгой и протянул ее своим гостям. — Это подарок, — улыбнулся он. — Чем мы можем отблагодарить вас за все ваши дары? — смутилась Гермиона. — Вы — не можете, — серьезно изрек колдун, уселся на свое место и замер, точно изваяние. Гермиона поняла, что теперь точно пришло время уходить. О чем говорилось в книге ни Гермионе, ни Керли выяснить не удалось. Язык оказался совершенно незнакомым, ни руны, ни латинский, на котором писалось большинство заклинаний в Хогвартсе, ни тем более английский. Со странными предметами необычной формы и амулетами — та же история, Гермиона и Керли не поняли их предназначения, потому сложили в свою сумку с сувенирами до лучших времен, когда они вернутся домой и смогут всесторонне изучить эти предметы. Так или иначе, они с Керли провели здесь удивительное время, они спорили, обсуждая историю Кубы, они накупили целую гору сувениров, вина, рома и сигар, чтобы забрать с собой домой кусочек острова. Гермионе хотелось бы весь его забрать с собой, вместе с удивительными ощущениями, которые она испытывала здесь. Вместе с улыбками добродушных местных жителей, вместе с запахом сигар, который окутывал их во время танцев, вместе с жаркими поцелуями Керли в этом дурманящем живом раю. Новогодние традиции у кубинцев тоже были довольно своеобразными — у них было целых три подобия Санта Клауса с разными именами. И эти старики считались буквально королями местной магии. Вероятно, когда-то так и было… Буквально за пару минут до наступления Нового года на улице их просветили, что во время боя часов они должны съедать по одной виноградинке на каждый удар и загадывать желания. — Сразу двенадцать желаний? — хохотала Гермиона, принимая из рук местной жительницы горсть винограда. — Это же можно все загадать, чего хочешь. Спасибо, mi corazon*, — поблагодарила она за угощение. — Быстро учишься, — похвалил ее Керли. Он имел в виду, что Гермиона быстро выучила, местные добрые слова, которые принято говорить мужчинам и женщинам, иначе их могли бы принять за грубиянов. — Пф, — фыркнула Гермиона. — Я была лучшей ученицей Хогвартса за последние сто лет. Ни у кого таких баллов не было, как у меня. — А магию вуду не знаешь, — поддел ее Керли. — Еще не вечер, — вздернула нос Гермиона. — Ты лучше подумай о своих двенадцати желаниях, хвастунишка, — улыбнулся Керли. И правда, стрелки неумолимо приближались к двенадцати, и вот-вот должен был начаться бой часов. Мысли в голове Гермионы судорожно сменяли одну за другой — как же так быстро успеть сообразить все, о чем мечтаешь? Едва она успела об этом подумать, как наступила тишина, все ждали этого момента, счастливо переглядываясь со своим виноградом в руках. С первым ударом Гермиона успела съесть виноградинку, но от волнения не успела ничего загадать, а потом с каждой следующей виноградинкой и ударом часов голову посещали только два основных желания — чтобы Керли всегда был рядом. Это желание имело несколько вариаций, разливающихся от банального присутствия, заканчивая самыми откровенными… Второе основное желание было, чтобы они выжили и сумели побороть свое заклинание. В самом конце она успела вспомнить про своих родителей и друзей, и пожелала, чтобы те всегда были здоровы и счастливы. Едва закончился бой часов, у нее в руках, как по волшебству оказался стакан с ромом, Гермиона незамедлительно отхлебнула оттуда и бросилась в объятия своего избранника, счастливая, вдохновленная своими желаниями и тем, что успела вспомнить обо всем, что ее волновало. То, что вокруг гремели праздничные салюты и фейерверки только подпитывало ощущение романтики происходящего. Но эту идиллию неожиданно прервала еще одна традиция, о которой они успели узнать на этом острове. Со всех окон и дверей одновременно люди начали выливать грязную воду прямо на улицу, таким образом они избавлялись от всех горестей и напастей, которые были в их жизни в прошлом году. Гермиона вспомнила, что они с Керли ведь тоже с утра заготовили чан с грязной водой в своем номере, и бегом пустились в гостиницу, смеясь и поскальзываясь на мокрой земле. В конце концов, они ведь были волшебниками, и возможно, если они приложат всю силу своей магии в этот древний ритуал, кто знает, может, сработает? Прошедший год действительно был не самым лучшим для Гермионы — погибли ее друзья в схватке с сумасшедшим маньяком, столько всего навалилось… Да и это проклятие… Вдруг действительно, эта грязная, плохая вода унесет с собой все злое, что случилось с ними в прошедшем году, никогда больше Темному Лорду и ему подобным не возродиться, никогда больше не испытать им преждевременной гибели родных людей и может проклятье исчезнет? Следом началась вторая часть этого необычного ритуала, люди начали поливать друг друга чистой водой, чтобы новый год принес счастье и радость. Вот тут-то началось настоящее веселье! Они, словно дети, резвились в этой водяной вакханалии, тряслись от смеха, целовались, пили ром и Гермиона вновь начала терять голову и рассудок. Она и не заметила, как они вновь очутились в своем номере. Керли не хотел отпускать ее. Никакая в мире сила не могла бы заставить его остановиться даже на минуту: он дрожал от нетерпения и жадно покрывал поцелуями влажную кожу Гермионы. Все произошло слишком стремительно, и она едва успела заметить, как бретельки легкого платьица, насквозь промокшего, прилипшего к телу, медленно спустились по плечам, подчинившись его горячим рукам. Как долго она этого ждала этого мгновения! Целую вечность! Керли всегда вел себя с ней по-рыцарски сдержанно и не позволял себе ничего лишнего кроме поцелуев и невинных прикосновений. И тем более полно ощущалось счастье от осознания того, что, наконец-то, они оказались в одной постели, что его с головой захлестывает страсть, а она, Гермиона Грейнджер, может без всяких обиняков стянуть с него футболку и ненавистные джинсы, и это будет правильно... Она же не маленькая дурочка, неспособная догадаться о переживаниях мужчины, почувствовать его желание; другое дело, что сам Керли упорно не давал себе права дерзко распустить себя. Он всегда был нежен, обходителен, даже в лице не менялся, в то время как у самой Гермионы сердце начинало лихорадочно колотиться от одной только мысли о настоящей близости с ним. И вот Керли позволил истинным желаниям и чувствам прорвать выстроенную им самим плотину почти железобетонной невозмутимости. Он целовал и целовал ее тело... Нежно, жадно... А она потерялась, захлебнулась в водовороте охвативших ее чувств. Лишь где-то далеко, на задворках сознания, куцым обрывочком протрусила паническая мыслишка: а не сон ли это снова? Ощущения, испытываемые ею, казались неземными, нереальными... Гермиона, замирая, чувствовала, как растворяется в его нежности. Тело становится легким, почти невесомым: еще мгновение, и она воспарит над миром, вознесется, умчится в иную явь, где властвуют другие законы, где все будет не так, как было до этого мига... Она уже не разбирала, где заканчивается она сама, и начинается ОН. Разве это имело какое-то значение?.. Она чувствовала, что сливается с этим человеком в единое целое, и с этой секунды её мир уже никогда не будет прежним. Ей уже не быть самой по себе... В сплетении их тел, смешении их флюидов родилось нечто новое, некий андрогин, состоящий из них двоих ‒ её и его. Керли стал её частью, впитал в себя крупицы её эйдоса, её сути, и осознание этого приводило Гермиону в буйный восторг. Ей не терпелось срочно рассказать ему обо всех своих переживаниях; хотелось удостовериться, что он чувствует все то же самое, что и она. Ей, как воздух, необходимо было подтверждение, что Керли любит ее так же, как и она его, и что сейчас он тоже столь же остро ощущает их единение... Нет, не может быть, чтобы его сердце и разум не заполнились великой силой, дающей власть над миром, временем и пространством. Эта сила совершенно уникальна, потому что слита из двух энергий, двух душ, двух начал... И достичь её способен не каждый. Она ниспосылается лишь избранным, тем, кто способен отдать другому самое дорогое, чтобы в ответ получить от него тот же дар. Удивительно, но Гермиона как-то упустила тот момент, когда Керли вошел в нее. Просто почувствовала, что их слияние завершилось, и блаженство, сравнимое с парением в невесомости, стало еще более острым, гармоничным... Почти идеальным. Гермиона не могла поверить в происходящее до конца, не могла представить, что такое возможно. Керли был безукоризнен. Он был совершенен внутри нее. Она не ощущала ни малейшей боли, которая, в той или иной степени, почти всегда присутствовала в такие моменты. Наоборот, никогда еще она не испытывала такого упоения, как сейчас, когда чувствовала, что он целиком заполняет ее, без остатка. Когда Керли двигался, он задевал там, внутри неё, какие-то тончайшие неведомые ей ранее струны, словно играл на ней волшебную чарующую мелодию ‒ певучую и бравурную одновременно. В мозг Гермионы впилась вдруг совершенно абсурдная и, вместе с тем, восторженная мысль: может быть, их с Керли души зародились одновременно из одного энергетического сгустка, и их тела были предназначены высшими силами для того, чтобы достичь в этот самый момент того состояния, в котором находились сейчас. Слишком уж естественным, гармоничным было для нее то состояние, в котором они с Керли сейчас пребывали. И его поцелуи, сильные горячие руки, пылающая от страсти кожа, льнущая к ее телу, дарили ощущение, что она и Керли в самом деле становятся единым целым. В какой-то момент Гермионе показалось, что она не выдержит, что ее разорвет на кусочки, на мириады сверкающих частиц сила того блаженства, что ей дарил ее идеальный любовник ‒ Керли Дюк. Момент истины для нее наступил так неожиданно, что рассудок Гермионы даже не успел среагировать: нервы, мышцы, сердце полностью вышли из-под контроля, и девичье тело судорожно забилось в экстазе под мужским. Наслаждение терзало каждую клеточку тела Гермионы немыслимо долго, и с последней горячей волной, отхлынувшей медленно и лениво, мисс Грейнджер с упоением простонала заветное имя возлюбленного, мысленно вознося признательность и благословение всем высшим силам за бесценный дар — ощущать такое безграничное вселенское счастье в единении с Ним, с тем, кого полюбила. В том, что она полюбила, Гермиона не сомневалась ни капли. Керли с трудом приподнялся над ней на дрожащих руках и, с трудом унимая дыхание, начал бережно целовать её плечи, подбородок, глаза... Она лишь блаженно улыбалась и думала о том, что если вдруг завтра Керли изменится, бросит ее, посмеется над ней, станет деспотом или просто исчезнет из ее жизни, она никогда не перестанет его любить. Ведь любовь ‒ слишком ничтожная благодарность за все, что он сумел дать ей, за все, чему научил и за те мгновения счастья, которые подарил. Когда губы Керли в очередной раз нежно прикоснулись к её трепещущим векам, Гермиона поняла, что такого она не испытает больше ни с кем и никогда.***
Ей не спалось. Она украдкой наблюдала за Керли, пока он не уснул, а потом уже откровенно смотрела на него, на то, как мирно он спит, как слегка морщит нос во сне, посапывает расслабленно и едва заметно улыбается в те моменты, когда под закрытыми веками глазные яблоки начинают вдруг мягко перекатываться, а ресницы ‒ дрожать. Как такое могло случиться, что всего за несколько дней этот человек перевернул с ног на голову всю ту реальность, в которой она слепо существовала столько лет? Хотя откуда она могла знать, пока не встретила его, не доверилась ему, что жизнь может быть столь гармоничной, идеальной во всех ее проявлениях? Что существует скрытый от чужих, нежелательных для тебя глаз мир, в котором нет места страхам, злобе, вранью, жестокости, стереотипам и всему остальному, что она считала жалким и порочным... В нем, в этом мире, самые смелые мечты не идут ни в какое сравнение с реальным, трепетно осязаемым счастьем, которое можно потрогать, запах которого можно вдохнуть полной грудью. Гермиона поднялась с кровати, накинула на плечи гостиничный халатик и вышла на балкон встретить рассвет. Сегодня вечером они должны возвращаться обратно. Что ждет их в Лондоне? И можно ли убежать вот так просто от проклятья, что лежит на них, на остров Свободы? Ведь Свобода — это должно сработать. Гермиона улыбнулась вдруг нахлынувшим воспоминаниям. Могла ли она предположить тогда, на Святочном балу, на четвертом курсе, что один из музыкантов, под музыку которого они так весело отплясывали с Виктором, сделает ее такой счастливой? И обязательно ли должны были случиться те первые серьезные отношения с Роном, а потом и с Драко, чтобы понять, что ей нужно на самом деле? Глаза слипались, но Гермиона не могла позволить себе уснуть. Это означало, что сегодняшний день и последовавшая за ним самая волшебная ночь в ее жизни, закончатся. А терять их не хотелось, просто невыносимо, до боли в груди, до замирания сердца, скомканного внутри от страха беспомощным комочком. ‒ Ты чего не спишь? — услышала она позади себя такой любимый и родной теперь голос. Гермиона сама не поняла, в какой момент по ее щекам потекли жгучие слезы; она порывисто развернулась и бросилась к нему, ставшему для неё единственным спасением. ‒ Я не могу, ‒ бормотала она, всхлипывая, и жадно вдыхала его запах, чтобы запомнить навсегда, оставить его, как частицу Керли, в себе навечно. — Я не могу позволить этой ночи закончиться. Не могу поверить, что мир так жесток, что время течет, и скоро наступит утро. ‒ Я всегда буду с тобой, слышишь, малышка, ‒ утешал ее Керли. — Не думай, что эта ночь когда-нибудь закончится, она будет длиться вечно, для нас, понимаешь? ‒ Не отпускай меня, ‒ хныкала Гермиона. — Никогда не отпускай меня. ‒ Я просто не смогу, ‒ Керли обхватил ладонями ее заплаканное лицо и заставил посмотреть на себя. — Я не смогу отпустить тебя, никогда, понимаешь? ‒ Правда? ‒ Правда. _____________ *сердце мое