***
—Ори. Илья с Антоном останавливаются напротив школы, на том же самом месте, где несколько недель назад они познакомились с Арсением. А теперь Антон нервно закуривает, всё ещё не в силах осознать, что пару минут назад они с ним поцеловались. Вау. Но Шастун орать не в силах. Да и опасно как-то громко и эмоционально рассказывать напротив школы о поцелуе с учителем. —Оказывается, целоваться так прикольно, особенно в шею, я думал, голова закружится. Антон затягивается, улыбаясь, а Макар качает головой, улыбаясь. —То есть ты теперь занят? —Для тебя свободен всегда! —Не-не-не, эти свои ненатуральные дела оставь для своего мужика, я предпочту оставаться рядом, но с другой стороны. Шастун переглядывается с другом, и через пару секунд оба заливаются смехом. Вот так легко и непринуждённо Антон вступил в такой новый и значимый этап своей жизни, и он ясно осознаёт, что без Макара бы он не справился. Арсений может быть потрясающе прекрасным, но он бы оставался только в каких-то мечтах, если бы не подталкивания Ильи и его советы. —Спасибо тебе, Макар, блин, я без тебя вот вообще никуда. —Ты же знаешь, что я рядом, во что бы ты не влип, длинный. — сжимает он плечо друга, тепло улыбаясь. Антон бесконечно сильно любит жизнь, в которой у него есть тёплая рука Ильи, дружески сжимающая его, и нежные поцелуи Арсения. Без этого он уже никуда и ни за что.***
Эмиль любит литературу. На протяжении всех школьных лет ему доставляло удовольствие читать произведения, анализировать их, находить близких по духу героев, перенимать их поведение, или, наоборот наглядно видеть, как вести себя не стоит. Он учился по книгам, стал каким-никаким, но всё-таки человеком и остаётся им до сих пор именно благодаря возможности в любой момент сбежать от давящей реальности в придуманную. Эмилю бы хотелось, чтобы и его жизнь попала под власть какого-то автора, который выведет главного героя даже из самой безвыходной ситуации к счастливому финалу. Но он — самый обычный 11-классник, который единственное, в чём разбирается и чему уделяет внимание — литература. Дмитрий Андреевич приветствует класс, выводя ровным почерком на доске тему урока Своеобразие русского реализма начала 20 века и оборачивается к классу. —Реализм, как направление в литературе, ставит цель точного и полного воспроизведения объективной действительности в её обычных чертах. Реализм стремится к психологическому изображению характеров героев, анализу обстоятельств, формирующих тип личности. Он ставит интерес к проблеме личности и общества и объективно отображает существенные стороны жизни в сочетании с высотой и истинностью авторского идеала. Следовательно, вопрос такой. Какие произведения мы относим к этому жанру? Эмиль знает. Да и всё, что рассказал сейчас учитель, он тоже знает. Вспоминает, как тот говорил, что ему стоит отвечать на уроках, если знает, что говорить, и, переступив через порок каких-то собственных страхов, поднимает руку. —Из ключевых, это, пожалуй, «Герой нашего времени», «Евгений Онегин», «Преступление и наказание», да и, в принципе почти любое произведение 19-20 века. К 20 веку больше относятся произведения Чехова, Толстого и Горького. Дмитрий одобрительно кивает головой, улыбаясь, и Эмиль улыбается тоже, немного гордясь собой. Ну, и ничего страшного, вроде, ответил на вопрос, да ещё и учитель доволен ответом. Не жизнь, а песня. —Вот, Эмиль совершенно верно упомянул 20 век. Именно в этом веке в реализме выделяют три направления, я, конечно, могу сейчас много требовать, но вдруг кто-то знает? И с надеждой смотрит на него. А тот знает. Нервно сглатывает, и просто не может промолчать, когда на него так смотрят. Эмилю не хочется разочаровывать учителя. Хочется видеть и слышать его одобрение. Просто необходимо. —Ну, там был критический реализм, продолжающий традиции 19 века и делающий акцент на социальной природе явлений. Натурализм, который предполагает очень подробное и детализирование изображение действительности. Потом, мифологический реализм, связанный с мифологическими сюжетами и социалистический реализм, который анализирует конфликты как классовую борьбу, а поступки героев, как пользу для человечества. Масленников слушает внимательно, кивая после каждой произнесённой учеником фразы, а когда он заканчивает, тепло улыбается. —Абсолютно верно, давайте теперь это всё запишем. Учитель дублирует всё сказанное на доске, а Эмиль, он уверен, краснеет, опуская взгляд в свою тетрадь. После урока Дмитрий просит его задержаться, и Эмиль, проводив взглядом выходящих из кабинета одноклассников, останавливается напротив учительского стола. —Я же говорил, что тебе просто стоит перебороть себя и начать говорить. Я ведь тебя не съел, наоборот, очень горжусь, что в моём классе появился такой знающий ученик и прекрасный собеседник. Я тоже слегка повёрнут на литературе, в твоём возрасте знал, наверное, всё из школьной программы. Конечно, я не настаиваю, но тебе стоит подумать над сдачей экзамена, уверен, тебя ждёт высокий балл. Вот учитель говорит, а Эмиль не знает, куда бы ему деться. Очень сильно неловко. Его опять хвалят, и опять этот же человек, и ему это всё ещё так непривычно. —Спасибо, я буду стараться. — еле слышно отвечает он, а потом понимает, что, в общем-то, стоит последовать совету Дмитрия. Потому что ему он верит.— И, насчёт экзамена, да, скорее всего я буду сдавать литературу. Масленников снова расплывается в улыбке, и тянется к противоположной стороне стола за какими-то бумажками, протягивая их ученику. —Вот демонстрационный вариант, посмотри дома, а потом скажи, что непонятно, и если что, разберём. Эмиль кивает, убирая листы в рюкзак, и, попрощавшись, выходит из кабинета в самых приятных чувствах. Гулять после школы вместе с Даником по району уже становится какой-то традицией, которую не хочется нарушать. Даника всегда много: он постоянно говорит, громко смеётся, а Эмилю только такой собеседник и нужен, чтобы чувствовать себя комфортно, а значит, собой. Сегодня с ними увязались Антон с Ильёй, и Шастун, светя своей улыбкой до ушей что-то увлечённо рассказывал, пока Эмиль совершенно справедливо не поинтересовался, чего это он такой довольный. Антон немного смутился, и ответил что-то невнятное про просто хорошее настроение, быстро переводя тему. Макар лишь удивлённо вскинул брови, но ничего не сказал. Просто Шастун не уверен, что они вчетвером настолько близки, чтобы все могли знать о его отношениях с Арсением. Когда дело было на уровне шуток — ещё ладно, но вот когда шутки кончились, он всё ещё не решился их просветить. Счастье же любит тишину, а у Антона нет никаких гарантий, что пацаны отреагируют положительно. Расстраиваться из-за чьей-то реакции он не хочет, да и с Арсом они как-то не обговаривали круг людей, которые могут знать обо всём происходящем. Пока он сужается на Андрее и Макаре, куда же без них. А что будет потом, пока загадывать не хочется. Шастуну бы сначала научиться быть в отношениях, прежде чем о них рассказывать. Но не стоит забывать, что он—порядочный ученик, а потому справится быстро.***
Дайте мне белые крылья, я утопаю в омуте Через тернии, провода — в небо, только б не мучиться —Ну вот и где ты был? Эмиль спешно скидывает обувь и верхнюю одежду, проходя в квартиру и натыкаясь на выпытывающий взгляд матери. Нет, ну вот какая ей разница? Никогда не интересовалась, а сейчас решила? —Гулял. — пожимает он плечами, намереваясь пройти дальше, но его останавливают, сжимая плечо. Эмиль дёргается от неприятных ощущений, но терпеливо стоит, не вырываясь. Хуже же будет. —То есть ты, полностью отдавая себе отчёт, в 11 классе позволяешь себе гулянки вместо подготовки к экзаменам? Ты осознаёшь, что тебе придётся полагаться исключительно на свои силы? Эмиль тяжело вздыхает, прикрывая глаза и стискивая зубы. Почему она никогда не интересуется его жизнью, но при этом что-то требует и высказывает? Почему нельзя принять какую-ту одну сторону, либо полное игнорирование сына, либо постоянное участие в его жизни? Так нет же, здесь мы не обращаем никакого внимания на собственного ребёнка, а потом решаемся вмешаться и внести свои правила. —Я определился с одним экзаменом по выбору, сегодня взял задания оттуда для самостоятельного решения, в чём проблема? Он очень старается говорить спокойно, выпуская всю агрессию в сжатые кулаки и оставляемые ногтями следы-полумесяцы на внутренней стороне руки. Ну, и пусть. Никто же не увидит. Кто ж его за руку возьмёт, чтобы почувствовать эти рубцы. —Проблема в том, что ты гуляешь, вместо того, чтобы их решать. —Я сам разберусь и выстрою своё времяпрепровождение. Я планировал прийти и всё сделать. Эмиль чувствует, как закипает всё сильнее, а руки начинают болезненно ныть от открывшихся порезов. Всё равно. Лишь бы дышать ровно и не шибануть кулаком по стене. Потому что хочется. Потому что надоело. —Ах, ты сам разберёшься? Тогда на нашу помощь рассчитывать не надо, хорошо? Ну, собственно, и всё. Именно эта фраза резко и болезненно отрывает ту жалкую плёнку, сдерживающую эмоции Эмиля. Он резко разворачивается, вырываясь из цепкой хватки и устремляет взгляд на мать, а во взгляде —столько боли, смешанной со злобой, что плакать хочется, обняв этого мальчика, прижав к себе и медленно поглаживать по спине, пока он не успокоится. Но самый родной человек такого желания не испытывает вовсе. —Да я никогда и не рассчитывал, собственно. Как-то поводов не было даже на слабую надежду хоть на какое-то участие, понимаешь ли. Привык разбираться со всем сам, без какой бы то ни было поддержки родителей. Справлюсь и сейчас, понятно? Эмиль почти срывается на крик, тяжело дыша и неотрывно смотря на абсолютно непроницаемую женщину. Он стоит ещё пару секунд, не сильно и рассчитывая на ответ, и быстро уходит, скрываясь за дверью своей комнаты. Он откидывает рюкзак в сторону, падая на пол и упираясь затылком о стену. Почему так больно? Он так живёт уже 17 лет, так почему осознание своей ненужности так сильно ударяет по лёгким именно сейчас, выбивая весь воздух? Ком из душащих слёз подкатывает к горлу, перекрывая весь оставшийся кислород, и Эмиль со злостью закусывает тыльную сторону ладони, силясь заглушить эти рвущиеся наружу громкие и отчаянные рыдания. Может, он не свыкнется никогда и его будет всё так же задевать тот факт, что он не нужен самым родным в жизни людям. Крупные слёзы стекают по щекам, и он со злостью вытирает их рукавом толстовки, злясь ещё больше, что эти слёзы в принципе есть. Эмиль должен быть сильным, как никак, самому свою жизнь выстраивать придётся. Но он просто не может. Откидывает голову назад, больно ударяясь затылком, и жмурится так сильно, словно надеется, открыв глаза, оказаться где-то не здесь, где-то, где его любят. Но этого не происходит. Никогда не происходило, он пытался. Эмиль сидит на холодном полу своей комнаты, морщась от пощипывания на ладони и чувствуя жжение в уголках глаз от собирающихся там слёз и из разу в раз повторяет самому себе, что никому он не нужен, пытаясь свыкнуться с этой мыслью окончательно, чтобы больше она не причиняла боли. Потому что с него хватит. Ему 17 лет, а всё, что в нём есть — сломленные нервы и сгусток негатива, разлитый по сердцу и ни чем не выводимый. А ещё осознание, что со всем этим он должен справляться один.***
Эмиль придирчиво оглядывает собственное отражение в зеркале. Красивый, нечего сказать. Безразмерная чёрная толстовка скрывает всё тело, и, что самое главное, рукава доходят почти до самых кончиков пальцев. Не, то чтобы он переживает, что кто-то увидит его чудесные ладони. Просто так спокойнее. Так он и сам забывает о существовании рубцов. Красные белки глаз и чёрные мешки под ними — кра-со-та. Сейчас Эмиль даже жалеет, что он — не Даник и не носит очки. Они бы помогли скрыть опухшие глаза. Опять же, Эмилю так самому проще. Кто на что обратит внимание, боже, кому он нужен. Кстати, о Данике. Он с утра написал, что не придёт из-за плохого самочувствия, и вот Эмиль не знает, хорошо это, или плохо. Смог бы он ему что-то рассказать? Вряд ли. Спросил бы его о чём-то друг, заметил бы подавленный вид и состояние? Наверное. Во всяком случае, гадать сейчас бессмысленно, сегодня в школе он всё равно будет придерживаться своей тактики молчания. Даже на уроках, ведь литературы сегодня нет. Эмиль хмыкает, хватает рюкзак и быстро выходит из комнаты, хватая куртку и впрыгивая в ботинки, намереваясь завязать их в лифте. Ему бы скорее выйти из квартиры, не нарвавшись на родителей. Он спокойно себе отсиживает три урока, ни о чём не думая и машинально записывая теорию в тетрадь, абсолютно не вникая, но, может, как-нибудь потом он в этом разберётся. Разобраться в учебном материале гораздо проще, чем в самом себе. Молчать — классно. Не надо набрасывать на себя радостную маску, не надо менять свою интонацию на весёлую. Ты просто молчишь, отрешённо смотря куда-то вперёд, и никому дела нет, что с тобой. Ты же молчишь. Со стороны выглядит, как самое обычное состояние, и непонятно, что внутри у этого спокойного человека плещутся чёрные волны. И этот шторм не прекращается. Но даже к самой ледяной воде со временем можно привыкнуть и плыть, верно? Вот Эмиль и привык. Плещется себе, и уже даже не жалуется. Он стоит, прислонившись спиной к стене в ожидании начала урока, когда на его плечо ложится чья-то ладонь. Эмиль инстинктивно вздрагивает, вспоминая, как это же плечо вчера больно сжимала мать, но, обернувшись, облегчённо выдыхает, замечая Дмитрия Андреевича. Касание учителя так отличается. Он не хочет вырваться, хочет, чтобы эти тёплые руки заключили его в объятия, закрывая от всего мира. Эта ладонь внушает такое спокойствие, что Эмилю даже грустно, что учитель её убирает, улыбаясь ученику уголками губ, но, заглянув ему в глаза, обеспокоено спрашивает: —У тебя всё хорошо? Эмиль теряется, нервно сглатывая. Да, всё чудесно, он просто не спал всю ночь, глуша рыдания в подушке, а сейчас стоит тут, тупо смотря перед собой, не желая разговаривать вообще никогда. Но Масленников смотрит, смотрит с таким участием, что с ним молчать не хочется. Но и полностью доверяться —тоже. —Да, всё в порядке, спасибо. — самым убедительным тоном, на какой он толко способен, тихо отвечает ученик. Дмитрий недоверчиво ведёт бровью, но предпочитает не заострять внимание, а озвучить, собственно, то, зачем он пришёл. —Там тебя директор хочет видеть, но не переживай, он просто что-то предложить тебе хочет, пойдём, провожу тебя. Эмиль кивает, направляясь вслед за классным руководителем. С вами — хоть на край света, хочется ему сказать, но молчит. Они молчат до самого кабинета, и Дмитрий так же молча открывает перед учеником дверь, ободряюще улыбаясь. —Здравствуйте. — тихо произносит Эмиль. — О, Иманов, приветствую. В общем, тема такая: на следующей неделе будет проходить олимпиада по литературе, все прошлые разы за школу отдувался Шастун, но сейчас у нас появился ещё один талант в этой области. — Андрей заговорщически улыбается, но ученик хмурится лишь сильнее. — Я бы хотел, чтобы ты принял участие. Тебя освободят от уроков и домашнего задания в день проведения, ну и награда в виде оценки тоже будет присутствовать. Эмиль непонимающе хлопает глазами, уставившись на Бебуришвили. —Но… Я ни разу ни в чем не участвовал, боюсь, что я ничего не напишу. —Во-первых, никому не важен твой результат, здесь главное участие и галочка, сам понимаешь. А во-вторых, ничего не знаю, Дмитрий… Как там его по батюшке? —Андреевич. — автоматически говорит Эмиль, в мыслях обдумывая предложение директора. —Да, он самый. Он мне рассказал о твоих блестящих ответах и знаниях, поэтому, уверен, ты напишешь хорошо, а если станешь призёром или победителем, тебе это пойдёт только в плюс. Эмиль, сам того не замечая, расплывается в улыбке. То есть, его учитель рассказывал о его успехах, да ещё и директору? Само это осознание греет сильнее, чем тёплая ладонь Дмитрия Андреевича. Всё самое тёплое связано именно с этим мужчиной, и Эмиль начинает нуждаться в этом тепле всё больше. —Ладно, я согласен. — просто отвечает он, и Андрей расплывается в улыбке, сообщая, что всю подробную информацию ему даст классный руководитель. Бебуришвили — директор хороший. И школе плюсов прибавляет, отправляя своих учеников на районные олимпиады, и самим ученикам полезно попробовать свои силы. Дмитрий, к удивлению Эмиля, ждёт его за дверью, и, заметив ученика, тут же интересуется, согласился ли он. —Ни разу ни в чем не участвовал, но рано или поздно стоило попробовать, наверное. —Не переживай, я буду сопровождающим, а значит, рядом, поэтому бояться тебе нечего. Эмиль расплывается в улыбке, кажется, не волнуясь. С классным руководителем действительно не страшно.***
—Пойдём на следующей перемене в столовую? Макар устало откидывается на стул, поворачиваясь в сторону друга. А друг что? А друг смотрит вперёд, потому что за своим столом сидит Арсений Сергеевич, проверяющий тетради. Следующий урок — французский, и Антон умудрился привести несколько аргументов, почему им с Ильёй стоит провести остаток перемены в кабинете, хотя единственный правдивый аргумент —Арсений Сергеевич в классе. Макаров закатывает глаза, всё прекрасно осознавая, но ему особо и неважно, где коротать время перед уроком. —Да, давай, а то я голодный, жуть. Попов поднимает голову, хмурится, буравя ответным взглядом Антона. —Хочешь сказать, ты не завтракал? —Не-а. — пожимает плечами ученик. — Никогда не завтракаю перед школой в такую рань. Арсений закатывает глаза, вставая из-за стола и направляясь к выходу. —Ты куда? — бросает Шастун вслед, но ответом служит хлопок двери. —Ну вот и что это? — Антон наконец-то переводит взгляд на друга. —Странный у тебя мужик, конечно. С закидонами. Но ты не лучше, так что вы друг друга стоите. Теперь очередь Антона закатывать глаза, недовольно цокая. Но словосочетание «твой мужик» ему, определённо, нравится. До конца перемены остаётся минут пять, и одноклассники постепенно заходят в кабинет, лениво бросая вещи и растекаясь по партам. В класс решительной походкой заходит Арсений Сергеевич, быстро оказываясь возле стола Антона, кидая ему на стол пакетик с пиццей. Шастун непонимающе ведёт бровью, но сдержать улыбки не может. —Приятного аппетита. Чего-то приличнее в столовой я не нашёл, ешь хотя бы это. — Арсений смотрит на ученика, чуть склонив голову и усмехается. —Ну вот и что ты напрягся? Считай, что я вернул тебе долг. Да и мне не сильно нужен твой голодный обморок, ещё и на моём уроке. Под заинтересованными взглядами учеников, ради такого действа, оторвавшими головы от парты, Попов спокойно садится за свой стол, возвращаясь к проверки тетрадей. —Повезло тебе, Тох. — хмыкает Макар, а Антон, надкусывая тесто, не может не согласиться. Не, ну это же надо. Специально спустился, купил своему парню покушать, вернулся, при почти всём классе отдал. Золото, а не мужик. —Так, товарищи, послезавтра у нас состоится родительское собрание, я вашим родителям, конечно, сообщу отдельно, но предупреждаю ещё и вас, чтобы вы морально подготовились. — хмыкает Арсений, сразу после звонка начиная урок с объявления. — Хотя, никого ругать я не планирую, просто обсудим организационные моменты. Шастун, подперев голову рукой, внимательно слушает учителя весь урок, хотя, кого он обманывает, ничего он и не слышит. Рассматривает Арсения, даже, вернее, откровенно пялится, переодически ловя усмехающиеся ответные взгляды. Макар переодически трясёт друга за плечо, чтобы он, хотя бы, записал что-то в тетрадь, и Антон каждый раз вздрагивает, действительно слегка выпадая из реальности. Просто если есть возможность неотрывно смотреть на своего мужика, распинающегося прямо напротив него, грех ею не воспользоваться, собственно. После звонка он ждёт, пока все выйдут из класса, и, кивнув Макару, провожает его взглядом, и стоит двери захлопнуться, подлетает к учителю, заключая того в объятия. —Чего ты? — улыбается Попов, кладя голову ему на плечо и прикрывая глаза. —Ничего, соскучился просто. Мы же вчера толком после школы и не общались. Арсений отстраняется, сжимая плечи Антона и как-то виновато произносит: —Прости, с этими собраниями и прочим у меня времени даже на себя не остаётся. И сил на сегодняшние наши допы тоже, так что давай пропустим, на следующей неделе наверстаем. Ты, кстати, пойдёшь на олимпиаду по французскому в конце недели? Там просто меня сопровождающим поставили, можем после неё вместе побыть. Шастун довольно улыбается, кивая и, немного наклонившись, чмокает Арса в щёку. —Меня и самого эти твои коллеги загрузили домашкой, было бы классно хоть развеяться. —Уж извините, таких же подвигов, как с Ириной Владимировной я совершить не смогу, так что уж потерпи до пятницы. — треплет он ученика по волосам, слегка их взъерошивая, и ловит себя на мысли, что он действительно, как кот. Ещё и с этой довольной улыбкой. —Ладно, пойду я, а то Илья уже скоро меня ревновать к тебе начнёт. — смеётся он, нехотя складывая свои вещи в рюкзак. —Давай, вечерком напишу тебе. Антон посылает воздушный поцелуй, и, поймав весёлый взгляд Арсения, всё-таки выходит из класса.***
Эмиль о выданном ему варианте экзамена не забывает, изучает на одной из перемен, приходя к выводу, что он не знает, как писать сочинения по чётким и необходимым стандартам. Как раскрыть тему и что именно писать — знает, а вот как сделать так, чтобы его несвязный поток мыслей преобразовался в экзаменационно правильное сочинение — нет. Он осторожно стучится в дверь кабинета Дмитрия Андреевича, заглядывая внутрь, интересуясь, может ли он войти. Учитель тепло улыбается, разрешая, и Эмиль заходит внутрь. —Я по поводу варианта по литературе, тестовая часть вот вообще не вызывает сложностей, а вот с сочинениями могут возникнуть проблемы. Масленников устало потирает глаза, поворачиваясь к ученику и устало вздыхает. —Эмиль, я сейчас не особо фиксирую реальность, поэтому, как смотришь на то, чтобы завтра после уроков встретиться и всё спокойно обсудить? —Конечно, извините, что отвлёк, вам бы отдохнуть, а то выглядите максимально уставшим. — как-то виновато улыбается Эмиль, теребя длинные рукава толстовки. —Да ничего, что-то загрузили нас работой, надеюсь, к концу недели со всем окончательно разберусь. И да, постараюсь сегодня поспать дольше, чем 0 часов, чего и тебе советую. — Дмитрий усмехается, а Эмилю прямо-таки неловко. Отвлёк занятого учителя, ещё и завтра у него время отнимет, ужас. Ещё и снова заметил подавленный вид ученика. Ему бы на себя внимание обратить, не доводить себя до такого явного недосыпа, но он волнуется за Эмиля. Тот сильнее сжимает ткань, чувствуя себя просто отвратительно, если честно. Но Масленников тепло улыбается, склоняя голову вбок, и Эмиль выдавливает из себя ответную улыбку, просто потому, что это — проще, чем что-то ещё отвечать. Эмиль привык делать вид, что у него всё чудесно, а вот подбирать слова может, разве что, на бумаге. Он кивает учителю, выходя из кабинета, а Дмитрий ещё пару секунд смотрит на закрывшуюся дверь, гадая, что же именно его смущает в поведении пацана и в нём самом. Что-то в нём, определённо, кажется мужчине не таким уж и простым, но как это узнать и подойти поближе—не знает.***
Эмиль, услышав новость о родительском собрании послезавтра, усмехается, зная, что его родители не придут. Ни разу не ходили, постоянно отмазываясь и даже не удосуживаясь объяснять причины своего отсутствия. Он привык все возникающие вопросы решать самостоятельно. Да и вообще он как-то слишком рано повзрослел, ведь полагаться всю жизнь приходилось исключительно на себя. Он молча выходит из школы, понимая, что домой ему, как и обычно, не хочется. Хочется общения. Удивительно, учитывая его утреннее решение не говорить сегодня вообще. Как-то после пары минут нахождения с Дмитрием Андреевичем ему даже дышать легче становится, и он чувствует себя человеком, таким, который способен улыбаться и просто жить, не обращая внимание на негатив, окружающий его. Эмиль старается проживать на полную те моменты, когда ему удаётся абстрагироваться, потому что знает, что это ощущение продлится недолго. Знаем, проходили. Он пишет Данику, спрашивая разрешения зайти к нему, и, получив в ответ такое радостное: «да, конечно, а то я тут тухну в одиночестве», направляется прямиком к другу. Другу, да. Они действительно хорошо и близко общаются, и, наверное, Эмиль когда-нибудь сможет ему рассказать об обратной стороне жизни, потому что Данику он доверяет. Так необычно: сесть за одну парту, и так быстро завязать общение. Эмилю это всё непривычно, но с каждым днём он всё больше старается свыкнуться с мыслью, что у него реально есть друг, впервые за всю жизнь. Ого. Даник умудрился простудиться, и теперь, шмыгая носом, разливает чай по кружкам. Эмиль, как человек приличный, в гости с пустыми руками не пришёл, купив по дороге чипсы. Здоровое питание, с витаминами, необходимыми для выздоровления, вы просто ничего не понимаете. —Меня Бебуришвили на олимпиаду запихнул, Масленников ему рассказал о моих успехах в литературе, так что теперь с ним пойдём. Даник разворачивается, ставя на стол чашки и раскрывая пачки чипсов и усаживается напротив. —Ого, он про тебя Бебуру рассказал. Не, это, конечно, очень круто, я правда рад за тебя, в том смысле, что на такие мероприятия кого попало не отправляют, особенно лично директор. Просто Масленников никогда не отличался такой открытостью в общении с кем-либо. — Эмиль хмурится, не понимая, к чему клонит друг. — Я про то, что он отмечает твои успехи, вон, сочинения твои просил, уговорил на сдачу экзамена. Он никогда так не проникался ни к кому из нашего класса. Так что, ты особенный. — улыбается Даник. —Я же новенький, может, он просто хочет найти ко мне подход. —Ну не знаю, в прошлом году к нам пришёл Серёга, и Масленников, конечно, помогал ему освоиться, но столько внимания не уделял. Ты не подумай, это не упрёк тебе, просто это как-то… мило, что ли. Не похоже на нашего классного руководителя. Эмиль прячет смятение за кружкой чая, отпивая большой глоток, не обращая внимание на то, что он горячий. То есть, вот так, да. Дело не в том, что он —новенький. Дмитрий Андреевич действительно проникся к нему, и это…заставляет чему-то тёплому, явно не чаю разливаться где-то внутри. Собственно, непонятно, каких целей добивается классный руководитель, но Эмиль этой заботой с его стороны проникся. Даже очень. Даник переводит тему, рассказывая о просмотренном им за сегодня сериале, который Эмиль смотрел тоже, и следующий час обсуждают только его. Эмиль смотрит на часы, отмечая уже поздний час, и нехотя собирается домой. Даник, проводив его до двери, вдруг крепко обнимает, благодаря за скрашенное одиночество. А Эмиль даже как-то теряется, уже и не помня, каково это —обниматься. А у друга руки большие, тёплые такие, и он немного глаза прикрывает, растворяясь в этом ощущении нужности кому-то. И не просто кому-то. Другу. Ого. Он обещает зайти и завтра, ведь ему и самому такое времяпрепровождение помогает. Эмиль идёт домой, ровно дыша и не думая об ожидающей его там обстановке. Завтра он снова идёт к Данику, а на следующей неделе на олимпиаду с Дмитрием Андреевичем, чьё внимание, оказывается, ему не просто кажется. Эмилю есть, чего ждать, а значит, и ради чего существовать, и очень ему нужно обращать внимание на что-то другое и менее радужное.***
—Что именно тебе непонятно? Дмитрий садится за парту рядом с Эмилем, устремляя на него внимательный взгляд. Мда, находиться с учителем наедине, да ещё и так близко —непривычно и до жути неловко. Делать нечего, он, сглотнув, пододвигает вариант ближе к себе. —Как правильно писать сочинения? В плане, как скомпоновать свои мысли в связный текст и вписаться в критерии? Масленников хмыкает, откидываясь на спинку стула. —То есть тестовая часть тебе понятна, проблемы именно с оформлением сочинений? —Типа того. —Вообще, это дело опыта. Если ты научишься писать по определённому шаблону и будешь практиковаться, то набьёшь руку. Но, могу сказать, судя по тому, что я читал, тебе стоит просто следить за тем, чтобы мысль имела чёткое начало и конец, а то тебя порой заносит немного в другую сторону. — тепло усмехается учитель. — Давай я тебе дам тему из экзамена, ты напишешь, а я посмотрю, чтобы хоть понимать, как именно преобразовывать твои тексты. Эмиль согласно кивает, снова чувствуя то самое тепло от похвалы. Всё ещё получаемой только от одного человека, но всё ещё такой необходимой и смущающей. Дмитрий подходит к своему столу, доставая какую-то распечатку и протягивает сидящему за первой партой ученику. —Тут несколько тем больших сочинений, выбирай любую и спокойно себе пиши, я тут всё равно буду минимум до вечера. — оценивает Масленников стопку непроверенных тетрадей. Хорошо ещё, что все организационные вопросы он успел решить за перемены и свободные уроки, освободив себе вечер для проверки заданий. Эмиль пару минут смотрит в лист, хмурясь, выбирая тему и прикидывая аргументы, которые сможет привести по каждой из них, в итоге останавливаясь на рассуждениях по произведениям Лермонтова. Он увлечённо пишет, полностью отключаясь от реальности, не обращая внимание на окружающую его обстановку и не замечая, как Дмитрий переодически бросает взгляды на ученика. Старательный такой, действительно заинтересованный в литературе и получении хорошего результата. Но что же с ним не так?… Масленников снова опускает голову, открывая тетрадь очередного пятиклассника, пробегаясь глазами по написанному сочинению и не может сдержать тяжёлый вздох. Он всё прекрасно понимает, осознаёт, что литература интересна не всем, но по его мнению, можно хоть немного поднапрячься, выполняя поставленное задание, хотя бы для того, чтобы не выглядеть глупо. Ведь он сильно много не требует, особенно от пятого класса. Дмитрий снова смотрит на Эмиля, которому его предмет интересен и важен, и не может не улыбнуться. И не поделиться тоже. —Эмиль, можно я тебя отвлеку? От неожиданности ученик вздрагивает, поднимая голову, но быстро кивает, поняв, где он и с кем. —Может, это я чего-то не понимаю, но вот смотри: я задал тему роли книг в жизни человека. Пацан пишет мне полторы страницы о том, как важны книги, как они учат и всё прочее, а в конце сообщает, что сам он читать не любит и не видит смысла в этом занятии. Нет, ну это как? Зачем ты тогда распинался о их пользе, если для тебя самого они оказались бесполезны? Эмиль усмехается, ценя тот факт, что учитель захотел с ним поделиться и обсудить, а он только рад поговорить с хорошим собеседником. —Потрясающе… И ведь с точки зрения анализа, сочинение правильное, ответ на поставленый вопрос есть, личное отношение тоже. Но ведь получился, в итоге, бред. —В том-то и дело! И это раздражает больше всего. Это, кстати, к вопросу о критериях. Можно сколько угодно в них вписываться, но логики тоже не стоит забывать придерживаться. И я рад, что ты меня понимаешь. — улыбается Масленников, пару секунд смотря на ученика, прежде, чем вернуться к проверке тетрадей. Эмиль тоже опускает голову, улыбаясь, наверное, до ушей. Ему так нравится говорить и встречать понимание и разделение его мнения с собеседником. Через час он ставит точку в последнем предложении, ещё раз пробегаясь глазами по написанному, убеждаясь в чёткости своих мыслей и убедительности аргументов. Вроде, всё нормально. По крайней мере, он старался, а Дмитрий Андреевич, если что, подправит. Эмиль кладёт перед учителем своё сочинение, и тот, улыбнувшись, откладывает остальные тетради, принимаясь за чтение более достойного текста. —Не против, если я при тебе проверю? — вдруг осведомляется он, поднимая взгляд. Ученик удивлённо вскидывает брови, мотая головой, и Масленников, снова улыбнувшись, опускает голову. Классный руководитель снова заботится о его комфорте, а Эмиль снова сжимает края рукавов, не зная, куда бы себя деть. Он такой… понимающий. Эмиль всё никак не привыкнет, что такое возможно. —Ну вот и что ты переживал? — через пару минут Дмитрий возвращает ученику его сочинение и складывает руки в замок перед собой. — Да, недочёты есть, я тебе там всё отметил, но чтобы их избегать в будущем, нужен опыт, давай я буду тебе давать темы для сочинений, а ты, по мере написания, будешь приносить мне на проверку? Чему-то учить тебя бессмысленно, ты и так всё знаешь, но руку набивать надо. И тестовую часть переодически решать— тоже, пусть она тебе легко и даётся, договорились? Эмиль смущённо кивает, ощущая, как его распирает от благодарности этому человеку. Вот просто за всё. Но вслух говорит лишь простое: «спасибо вам», а учитель просто улыбается. Но для обоих ничего простого, конечно же, нет. Всё очень сложно, Эмилю — привыкнуть к вниманию в свою сторону, а Дмитрию —понять этого удивительного пацана.