***
Эмиль, как они и договаривались, по окончании олимпиады заходит в кабинет к Дмитрию Андреевичу. Тот искренне рад его видеть, спрашивая о его ощущениях о работе, и, получив в ответ, что ученик во всём уверен и особых сложностей не возникло, довольно кивает, теперь думая, как решить собственные сложности, связанные с этим пацаном. —Слушай, тебе по-любому надо сегодня вернуться домой, разведать обстановку там… Поэтому, я могу тебя довезти, и, пожалуйста, — Дмитрий смотрит с такой нежностью и участием, что ноги немного подгибаются. — Если вдруг что, если станет совсем невыносимо, быстро складывай вещи и звони мне, хорошо? Эмиль кивает, с опаской предвкушая возвращение домой, но прекрасно понимает, что так нужно. Масленников ведь не обязан его держать у себя. Он подарил ему ощущение, что жить можно по-другому, не в вечном страхе и атмосфере сплошного угнетения, но счастье же не может длиться вечно, верно? Эмиль кивает, обещая, что будет держать в курсе и говоря, что он доберётся сам, выходит из кабинета. И этот хлопок двери больно отзывается в сердце Дмитрия. Он чувствует себя максимально отвратительно, собственноручно отправляя пацана туда, где ему плохо, но он успокаивает себя тем, что Татьяна должна была вынести хоть что-то из их разговора и отсутствие сына дома хоть чему-то их научило и заставило пересмотреть своё отношение. Не вынесла. Не пересмотрела.***
—Ну вот и где ты ночевал? Эмиль закрывает входную дверь, стоя к матери спиной, и, прикрыв глаза, глубоко вдыхает и выдыхает. Он просто скажет, что был у Даника, и пройдёт в комнату, закроется там и будет делать вид, что его не существует. Всё хорошо, ничего плохого не произойдёт. Эмиль нервно теребит рукав толстовки, которую ему дал Дмитрий, силясь себя успокоить. —У друга. Разворачивается, снимает ботинки и вешает куртку, стараясь ровно дышать. Но получается как-то плохо. Здесь воздух другой, угнетающий какой-то, делаешь вдох, и лёгкие наполняются чем-то тяжёлым, будто камнем встающим где-то поперёк горла, не давая сглотнуть. После тех двух дней, когда он дышал спокойствием и очистив лёгкие от всего чёрного, снова нырять в этот глубокий омут — холодно и больно. Женщина хмыкает, вспоминая слова Дмитрия о том, что у её сына появились друзья. Странно, неправдоподобно, но ладно. —Скажи, пожалуйста, почему твой классный руководитель вызывает меня в школу и устраивает мне допрос с угрозами, что устроит нам проверки? Эмиль сглатывает, таращась на мать. Так вот, что говорил ей Дмитрий… Учитель понял и решил всё изначально, действительно желая разобраться. Неужели в его жизни есть человек, которому не плевать на него?… Он, наверное, никогда не привыкнет к этому факту. —Волнуется за меня, наверное. Хоть кто-то. Татьяна поджимает губы, сильно сжимая зубы от досады. Потому что пацан прав. А она признавать свои ошибки не привыкла. —Зачем ты тогда вернулся? Эмиль аж воздухом от неожиданности давится. То есть надежды на нормальное общение нет вообще? —Потому что я здесь живу? — он спрашивает, потому что больше не уверен ни в чём. Какая-то безысходность. —Почти три дня жил не здесь и нормально. —Да, там я жил, понимаешь ли, а не тух, как в собственном доме. — быстро находится Эмиль, складывая руки на груди и с вызовом смотря на мать. —Тебя никто не держит. Не сильно-то и хотелось, собственно. Эмиль тяжело дышит, продолжает смотреть на женщину, во взгляде которой нет ничего родного. И он принимает осознанное решение, когда проходит быстрым шагом в свою комнату, громко хлопая дверью и доставая с верхней полки шкафа дорожную сумку. Эмиль складывает всё необходимое, не забывая учебники с тетрадями и тёплую одежду, и, садясь на кровать, не медля, открывает нужный чат, набирая сообщение. И получив моментальное: «через 15 минут буду», выдыхает спокойно окончательно. Каких-то эмоций, которые могли бы сейчас взять верх, заставляя им поддаться, просто нет. Кажется, он привык, а может, настолько морально истощился, что и привыкать нечем и не к чему. Он спускается вниз, чувствуя такое облегчение, выходя из подъезда, вдыхая полной грудью вечерний осенний воздух. Свободой пахнет. Знакомая машина останавливается рядом, и Эмиль запрыгивает внутрь, улыбаясь Дмитрию Андреевичу, получая ответную улыбку. —Так что, мы теперь сожители? Учитель выезжает из двора, подглядывая на сидящего рядом ученика, и тот усмехается. —Ну, получается. Я всё ещё чувствую, что стал для вас какой-то обузой, очень вам нужно селить у себя какого-то левого пацана. Масленников бросает на него секундный взгляд, закатывая глаза. —Объясни, как ты можешь быть обузой, если я сам лично предложил тебе жить у меня? Да и вообще, ты не левый. Эмиль сглатывает, таращась на Дмитрия. —А какой? —Правый. — как ни в чём не бывало отвечает он, и оба, переглянувшись, одновременно смеются. На Эмиля давит слишком многое, факт, что ему практически прямым текстом сказали, что в собственном доме не рады, факт, что он, черт возьми, едет в машине со своим классным руководителем к нему домой, где он будет жить неопределённое время, но ему спокойно. Эмиль чувствует, что его жизнь кардинально меняется, и он не успевает её уловить, поймать, рассмотреть хотя бы пару секунд, поняв, что с ней вообще делать. Его затягивает в этот водоворот целиком, не давая и вздохнуть, но Эмиль не задыхается. Напротив, жизнь, похожая непосредственно на жизнь, а не существование, позволяет ему дышать, прочищая забитые лёгкие. Масленников ничего не спрашивает. Понимает, что дома не изменилось ничего, что его разговор с Татьяной кроме его личной уверенности в происходящем не дал ничего. Наверное, это не мало, просто так… странно. Странно осознавать, что этот пацан, сейчас так непринуждённо с ним болтающий, кроме него как-то вроде никому и не сдался. Наверное, в жизни каждого человека должен быть хоть один, кому тот будет небезразличен, даже, если этот один — классный руководитель. Дмитрий не думает об их статусах, думает лишь о том, что поступает правильно, даря Эмилю хотя бы какую-то нормальную и спокойную жизнь.***
А жизнь налаживается. Эмиль прекрасно себе живёт с Масленниковым, каждый вечер по его наставлениям готовится к экзаменам, прорешивая варианты, и учитель даже иногда помогает, объясняя что-то непонятное, если не занят проверкой сочинений. Эмиль переодически садится рядом, с интересом смотря на работы других учеников, и они вместе хихикают с их ошибок. Пацану и не верится как-то, что всё это происходит с ним. Он честно не надеялся на то, что может жить по-другому. А потом перевёлся в школу, где попал в класс к Дмитрию Андреевичу. А тому и несложно. Его и самого это собственное одиночество угнетало, возвращаться каждый вечер в пустую квартиру, где его не ждёт никто было невыносимо тяжело. Дмитрий — человек общительный, он всегда найдёт общий язык с людьми, а некоторых из своего окружения и подавно может назвать друзьями. И целый день проводить среди общения, а потом идти домой и там молча пялиться в стену, выматывает и опустошает. Теперь же после уроков Эмиль идёт к нему в кабинет, где ждёт, пока Масленников освободится от работы, чтобы вместе ехать домой. Эмиль настолько часто благодарит его за всё, что тот для него делает, что Дмитрий каждый раз просит его перестать, потому что проживание и содержание пацана у него сложностей не вызывает, скорее наоборот, он и сам рад чувствовать себя правильным и благородным человеком. Рад чувствовать себя нужным. Единственное, он каждый раз закатывает глаза, когда Эмиль таскает его одежду в школу, но это так, для вида, на самом деле ему до жути приятно видеть ученика в какой-нибудь своей толстовке. Правильно как-то это выглядит. Вроде, всё спокойно, размеренно, просто и легко. Если бы Эмиль не начинал ловить себя на мысли, что ему хочется быть ближе, хотя, казалось бы, куда. Он слишком часто стал сдерживать навязчивые порывы обнять Дмитрия, крепко прижимая к себе, говорить, какой тот прекрасный и замечательный. И всё бы ничего, если бы он знал, как на всё это реагировать. Наверное, ему элементарно всю жизнь не хватало тактильности, простых касаний, чтобы кто-то взял его за руку, обнял. И когда он начал получать заботу и внимание, он стал нуждаться в чём-то большем, почувствовать это не только морально, но и физически. Хорошо ещё, что Масленников ничего не замечает, только всякий раз тепло улыбается, стоит Эмилю появиться в поле зрения. Но в один из вечеров Дмитрию приспичило посмотреть видео какого-то блогера, которому, видимо, заняться больше нечем, кроме как лазить по каким-то заброшенным зданиям. Страшно, вообще-то. Ещё и тревожная музыка на фоне, вот какое удовольствие это смотреть? Но Эмиль всё равно упорно сидел рядом, во-первых, ну, интересно, поймает ли он в итоге призраков, а во-вторых, грех упускать возможность совместного просмотра с Масленниковым, даже, если ему не особо интересно. И в момент, когда на заднем фоне этого видео появилась какая-то тень, которой невозможно найти логического объяснения, Эмиль инстинктивно придвинулся ближе, вжавшись в руку Дмитрия. Потому что реально страшно. Пугает не сам факт чего-то пугающего, а то, что это нельзя обосновать. Неизвестность всегда пугает сильнее даже самой страшной реальности. Масленников лишь улыбнулся уголком губ, не вырываясь, позволяя пацану сжимать его руку, а тот и не хочет отпускать. И дело уже не в той непонятной тени. Дело в такой необходимой Эмилю тактильности, дело в ощущении себя в безопасности ещё больше, когда он чувствует тепло чужой руки. Больше, конечно, Дмитрий такие видео в присутствии пацана не смотрел, но то, как он к нему прижался не забыл, сохранив и запомнив эти приятные ожоги от его цепких пальцев. Эмиль решил никому не рассказывать о происходящем в своей жизни. Он просто не думал, что этот факт действительно важен для друзей, пусть они и близко общаются. Но вот Антон так не думал. Они с Даником тогда сидели в школьном коридоре, никого не трогая, когда к ним подлетел Шастун с Макаровым, усаживаясь напротив. Илья, судя по всему, был посвящён в рассказ того чудесного утра, когда Антон стал свидетелем совместного приезда Масленникова и Эмиля, и теперь тоже был заинтересован в подробностях. —Ты мутишь с Дмитрием Андреевичем? Давай, выкладывай, уж мне-то можно. Антон включает свою внутреннюю сплетницу, выжидательно смотря на ничего не понимающего Эмиля, заговорщически улыбаясь. Даник вопросительно выгибает бровь, а Макар остаётся непроницаемым, ведь чему-то удивляться в этой компании смысла просто нет. —Почему тебе можно?… — как-то смущённо переспрашивает Эмиль, надеясь перевести тему от себя. Потому что он не считает, что обстоятельства его жизни — информация, необходимая для ушей друзей. —Потому что Арсений Сергеевич. — расплывается в довольной улыбке Шастун, на что Даник с Эмилем одновременно округляют глаза. —И ты ещё отрицал! —Мало ли, что я там отрицал, давно это было… —Да чуть больше месяца назад… — поправляет Даник очки, пытаясь переварить полученную информацию. И если с Антоном, в принципе, всё было понятно изначально, то что происходит у Эмиля? —Ты от вопроса-то не уходи. — напоминает Шастун, нахмурившись и снова устремляя выпытывающий взгляд на Эмиля. —Нет, я просто у него живу. И три удивлённых взгляда заставляют его рассказать всё, как есть. Благо, перемена большая. —Почему ты обо всём молчал? — тихо произносит Даник, сжимая его плечо. —Мог бы реально пожить у меня, не знаю, что бы я сделал, но я мог как-то помочь. Эмиль, ужас какой, мне жаль, что ты через всё это проходишь. Эмиль виновато улыбается, понимая, что он совершенно неправильно избрал свою тактику молчания к друзьям. Ему бы привыкнуть уже, что в последнее время в его жизни есть люди, которым он небезразличен. —Просто мне казалось, что было бы довольно глупо и бессмысленно вам что-то рассказывать, кто я, собственно такой, чтобы вас загружать своими проблемами. Хорошо ещё, что он сам это признаёт и не боится говорить открыто. Может, теперь он окончательно перестанет закрываться. —Пусть мы и знакомы не так долго, но ты удивительно вписался в нашу школьную компанию, поэтому, не думай, что ты нам неинтересен. — говорит Антон за всех, тепло улыбаясь, и Макар с Даником согласно кивают. И Эмиль окончательно свыкается с мыслью, что его одинокая жизнь, в которой он никому не нужен, осталась в прошлом. Теперь его окружают люди, и он больше и не подумает молчать. —А то я всё думаю, где я видел эту толстовку, — Даник кивает в сторону друга. — Масленников в ней как-то приходил, когда мы на экскурсию с классом ездили. —Надо бы тоже у Арса одежду отобрать… — задумчиво произносит Антон, а Эмиль как-то смущённо улыбается, решая не отвечать. Звенит звонок на урок, и все четверо нехотя поднимаются, направляясь на свои уроки. У Антона с Ильёй сейчас французский, но эта мысль Шастуна как-то не радует. Ну ведёт урок его мужик и ведёт, чего бубнить-то. Просто Антон привык пропускать всё через себя, особенно, если это касалось его близких. И сейчас рассказ Эмиля что-то больно в нём задел. Ужасные отношения с семьёй — тема для него знакомая. Ведь прежде, чем сейчас называть родителей своими друзьями, он в начальных классах прошёл через их непонимания, требования от него высоких результатов, и пока Антон не начал их показывать, ни о каких тёплых отношениях и речи быть не могло. Он злился, не понимая, почему ему надо быть лучшим во всём, чтобы добиться какой-то благосклонности со стороны родителей, но потом понял, что они хотели, чтобы сын был их гордостью. Они поставили перед собой цель сделать Антона лучшей версией их самих, и, в принципе, её добились. И как бы Шастуну было неприятно, в родительском внимании и заботе он нуждался, а потому не жаловался, тем более, со временем стало и не на что. Его действительно любят, и не просто за его высокие результаты, а ему больше не доставляет сложностей отлично учиться, и всех всё устраивает. Но сейчас он услышал, что в жизни может быть по-другому. Что родителям их ребёнок оказывается не нужен. Антону так казалось, когда он выслушивал от своих, что он должен учиться хорошо, не получая при этом поддержки. Но в последствии же всё поменялось. Сейчас его любят, понимают, что без заботы с их стороны сын не сможет оправдывать их ожиданий, и пусть об этом они не говорят вслух, Антон видит и чувствует. У Эмиля же не так. Ему 17 лет, а он понятия не имеет, что такое внимание к себе, и теперь Шастун понимает, почему его новый знакомый поначалу был таким тихим, закрытым и не рассказывал о том, что творится у него дома. Он не знал, что значит, когда тебя понимают, и уже не надеялся, что когда-то узнает. Но он очень удачно познакомился и с ним, и с ребятами, и с ними он раскрывается, и Антон, вспоминая его в начале сентября и смотря на него сейчас, в октябре, видит большую разницу. Эмиль классный, действительно интересный и весёлый, и Шасту прямо-таки больно, что ему пришлось жить вот так. Больно от этой несправедливости. Потому что никто не должен страдать, особенно от действий других людей. И светлый Антон не понимает, как этот мир для кого-то становится тёмным. —Шастун, о чём задумался? Знакомый бархатный голос вытягивает его из собственных мыслей, заставляя вздрогнуть. Арсений Сергеевич стоит возле своего стола, скрестив руки на груди и внимательно смотрит. —Ну явно не о вас. Антон говорит отрешённо, но не съязвить, ухмыляясь, не может. Макар очень старается не засмеяться с этой разыгрываемой комедии, но получается плохо, и он вынужден прикрывать ладонью свою широкую улыбку. —После уроков останешься. Кто-то в конце класса усмехается, но Арсений, как ни в чём ни бывало продолжает урок, не замечая ни реакцию на свои слова, ни недовольное цоканье Шастуна. Антон послушно остаётся за партой, когда звенит звонок, упираясь подбородком о сложенные на столе руки. Пусто как-то, и дело не в моментально опустевшем кабинете. Попов садится напротив, склоняя голову набок и рассматривая какого-то не похожего на себя ученика. —Ну вот и что с тобой? Ни за что не поверю, что на моём уроке ты не думал обо мне и даже не пялился. Шастун устало выдыхает, поднимая взгляд, а там столько грусти, что хочется рядом оказаться, лишь бы хотя бы часть её забрать себе, потому что этот солнечный пацан не должен угасать. Собственно, Арс так и делает, садясь рядом и беря его руку в свою, крепко сжимая. —Тебе же рассказал Дмитрий Андреевич про Эмиля? — Кивок. — Вот и нам он сегодня всё рассказал. И мне… обидно так за него. Разве заслужил он всё это? Антон выпрямляется, поворачиваясь к Арсению, а тот руку не выпускает, смотрит в ответ, вновь и вновь поражаясь этому пацану, который плавится от касаний и проявляемой нежности, и так остро реагирует на чью-то боль. —Эмилю повезло, что он пришёл к Масленникову в класс, и тот взялся ему помочь. Сейчас он в полной безопасности, и, судя по его счастливому виду, когда он идёт по коридору, ему хорошо. У по-настоящему хороших людей жизнь не может быть вечным кошмаром, рано или поздно он заканчивается. После каждого заката наступает рассвет, помнишь? За него больше не надо переживать, правда. Предлагаю наблюдать за ними, вдруг они последуют нашему примеру. Арсений тепло улыбается аккуратно ведя большим пальцем по тыльной стороне ладони Антона, а тот подвигается ближе, утыкаясь мужчине куда-то в шею, и тот свободной рукой осторожно поглаживает его по спине, успокаивая. Нет, ну разве можно быть настолько светлым и ранимым? Удивительный пацан. —Я тоже об этом думал, кстати. Бебур тогда выгонит нас всех вчетвером. —Шастун отстраняется, улыбаясь, а глаза вновь наполняются привычным счастливым блеском. Надо было всего лишь оказаться рядом и внушить, что всё хорошо. —Не думаю, мы с Димой ценные сотрудники, а вы — показательные ученики, так что просто будем ходить назло ему парочками и раздражать. Антон смеётся, и действительно успокаивается. Да, Эмилю не сильно повезло с семьёй, но жизнь сложилась так, что он встретил Дмитрия, и, кто знает, чем эта встреча обернётся.***
Любовь, у меня есть раны, Которые только ты можешь исцелить Наверное, это любовь Я не могу притворяться Эмилю вот тоже очень интересно. Потому что он не понимает, что чувствует по отношению к классному руководителю. Тот спас его, и Эмиль испытывает благодарность, такую, какую словами не описать. Он начал привыкать к этой заботе и вниманию, к их совместным просмотрам сериалам, к их шуткам, к их ужинам, которые они готовят вместе, к разговорам, к тому, что каждое утро Дмитрий заходит к нему в комнату и осторожно треплет по волосам, и Эмиль просыпается с улыбкой, собираясь в школу. Кажется, он жил так всегда, хотя прошёл всего лишь месяц. Эмиль никогда не чувствовал чего-то хотя бы отдалённо напоминающее на то, что чувствует сейчас. Он никогда не любил, не тянулся к кому-то, разве что, будучи совсем маленьким ребёнком, рассчитывая на ответные чувства родителей. Но не получая их, он разучился чувствовать и сам, а потом и вовсе закрылся, не испытывая ничего по отношению к людям. А теперь он живёт с человеком, в присутствии которого все его спрятанные глубоко в сердце чувства раскрываются в полной мере, желая, наконец, быть показанными. Если что-то долго сдерживать и таить, оно потом всё равно прорвётся в гораздо большем объёме, чем было изначально. Только вот Эмиль не знает, что все эти чувства значат. Это… нежность? Благодарность? Влюблённость? От последней мысли немного перехватывает дыхание, но он, лёжа без сна, старается дышать ровно. Он не может отрицать, что не влюблён, просто потому, что совсем не знает этого чувства. Эмиль читал столько книг, в которых герои влюбляются, признаются, в конце оказываясь вместе и счастливы. Но ещё ни разу он не читал сюжета, где пацан влюбляется в своего учителя, с которым вообще живёт. Он слышит шаги в коридоре, переворачивается набок и закрывает глаза, делая вид, что спит. Эмиль не готов к расспросам учителя, почему он бодрствует в час ночи, поэтому проще притвориться. Дмитрий осторожно заходит в комнату, обходя кровать и садясь напротив, на корточки. Эмиль спокойно лежит, чувствуя присутствие учителя рядом, и не совсем понимая, зачем он здесь. А Масленников и сам не знает. Он мало спит по ночам, думая о последних двух месяцах своей жизни. Почему вообще всё обернулось вот так? Эмиль как-то зацепил его ещё первого сентября, такой тихий, закрытый и жутко робкий, и Дмитрий, на обязанностях классного руководителя решил узнать его ближе, только вот он не понимал, что интерес этот далеко не преподавательский, а человеческий. С каждым днём он начал видеть в пацане что-то, что не давало ему покоя, а Масленников привык во всём разбираться. Вот разобрался, поселил Эмиля у себя, не осознавая, что этот порыв — не простая человеческая помощь. Это — что-то гораздо выше и сильнее, это не просто желание спасти и помочь, как он привык поступать по отношению к людям, которые в этом нуждались. Здесь было что-то личное, какое-то чувство, которое заставляет его ночью идти в комнату Эмиля, садиться возле его кровати и осторожно водить по его лицу, убирая со лба чёлку и почему-то улыбаться. Какое-то желание не просто его спасти, закрыв от всего мира, а подарить ему свой, крепко держа за руку и не выпуская. И он не понимает, почему испытывает это к 17-летнему пацану. Это неправильно, это не так, как его учили. Не по-педагогически, не по-человечески. Но ничего с собой поделать он не может. И признавать, что влюблён—тоже. Потому что свыкнуться с мыслью, что этим чувством он переступает через все свои принципы, которые жили в нём всю его жизнь, не представляется возможным. Он видит, как пацан к нему тянется, как каждое случайное касание заставляет его смущаться, видит, как он смотрит на него, как часто говорит, как же он ценит присутствие мужчины в его жизни. И понимает, что Эмиль, кажется, испытывает тоже не просто благодарность. А это пугает ещё больше. Эмиль лежит неподвижно, стараясь ровно дышать, когда чувствует касание по своей скуле, как палец ведёт выше, осторожно откидывая волосы, как вся ладонь ложится ему куда-то на макушку, легонько растрёпывая волосы. Что вообще происходит? И что делать? Открыть глаза, а потом что? Спросить? А сможет ли Дмитрий ответить? А не скажется ли это на их взаимоотношениях, прекрасных своей неопределённостью и молчанием о том, что они чувствуют на самом деле? Ведь известно, какая тактика самая лучшая. Масленников тяжело вздыхает, убирая руку и выходит из комнаты, прикрывая дверь. Эмиль переворачивается на спину, распахивая глаза и хватая ртом воздух. Эти касания обжигают. Эти касания заставляют его сердце заходиться в бешеном ритме. Замечательно, этой ночью Эмиль понял окончательно, что он влюблён, и теперь вряд ли уснёт. Чувствует ли Дмитрий к нему то же самое, раз приходит к нему по ночам, просто касаясь? Что-то Эмилю подсказывает, что это — не единичный случай. Но значит ли это что-то? Есть ли во всём проживании Эмиля у Масленникова что-то большее, чем простая помощь? Эмиль вспоминает, как хотел, чтобы его жизнь попала под власть писателя, который всё равно выводит главного героя к счастливому финалу. Теперь же он хочет просто прочесть эту книгу про свою жизнь, ведь там всё чётко прописано. Не надо гадать, прокручивая в голове тысячу и одну мысль, силясь понять и разобраться во всём самому, просто берёшь и читаешь. Как жаль, что такой книги не существует, и со своей жизнью приходится разбираться самим.