***
Жизнь идёт своим быстрым, в чём-то стремительным чередом, не давая хотя бы на секундочку остановиться, насладиться происходящим моментом, посмотреть хоть со стороны, как эта самая жизнь смотрится. Счастливая потому что, а счастье, как известно, всегда хочется продлить, заморозить, как угодно, лишь бы оно не прекращалось. Антон думает об этом, сидя на уроке французского и откровенно пялясь на учителя. Имеет все права, так-то, его учитель, вообще-то. А ведь у них действительно всё получилось так быстро, без каких-то долгих хождений вокруг, да около, без возможности ещё не признанным чувствам раскрыться настолько, когда сдерживать их не будет возможности никакой. Антон влюблялся в Арсения с каждым днём, с каждым его взглядом, с каждым его касанием, с каждым тёплым словом, сказанном им, и сейчас, когда они вместе вот уже несколько месяцев, да ещё и живут бок о бок, его чувства не стали чем-то обыденным. Чем-то, в чём один раз признался, да и живёшь себе дальше с любимым человеком, воспринимая всё как само собой разумеющееся. У Антона всегда подгибаются ноги, когда Арсений его целует, всегда нервно облизывает губы, когда тот просто смотрит на него, улыбается, говорит, что любит. Антон, наверное, никогда не свыкнется с мыслью, что он действительно любит, любит так, что дыхание перехватывает, а его любят в ответ. Никогда не привыкнет к этой заботе, к сну в обнимку, к этим утренним поцелуям, к этим совместным просмотрам чего-либо по вечерам, к их шуткам и подколам друг друга, к спорам, кто сегодня забирает Кьяру. Никогда не привыкнет, что в его жизни есть очаровательная девочка, которая каждый раз радостно хлопает в ладоши, когда Антон садится с ней играть или рисовать. Никогда не сможет нормально реагировать на её внимательные глаза, когда он что-то ей рассказывает, или она, выходя из группы детского сада начинает воодушевлённо рассказывать о событиях своего дня. Всё это — теперь неотъемлемые составляющие его жизни. Арсений и Кьяра —два маяка, осветившие ему путь в этом, казалось бы, бесконечном и непокорном океане жизни, что была до них. Антон помнит, что говорил Арсу там, на балконе в только начавшийся новый год. И несколько месяцев спустя он в этом только убеждается. И чувствует себя сопливым подростком, перечитавшим всякие любовные романы, когда приходит к чёткой мысли, что в этом мире без любви никуда. Она спасает, вытягивает и порой возвращает к жизни, эту самую жизнь и создавая. Ну, сопливо, или нет, но Антон смотрит на Арсения, что-то объясняющего классу своим бархатным голосом и идеальным французским произношением, и понимает, что благодаря нему он сейчас сидит здесь, улыбается и чувствует себя самым счастливым на свете. И это главное. А за мысль о французских романах Антон серьёзно зацепляется. У Арсения в конце марта день рождения, и он, жутко довольный собой, всё-таки находит все три части «Графа Монте-Кристо» в красивом издании, да ещё и в оригинале, вручая их имениннику со словами: «У тебя нет ни одной бумажной книги, поэтому теперь у тебя есть наше любимое и ключевое произведение, ведь наши признания друг другу цитатами отсюда достойны отдельной книги, вот правда. Люблю тебя и обещаю никогда не писать доносы, из-за которых тебя потом посадят в тюрьму.» Арсений тогда рассмеялся и крепко-крепко обнял своего такого удивительного Антона, и в тот же вечер в их семье появилась новая традиция — читать книгу перед сном не только Кьяре, но и друг другу — тот самый роман на французском, такой важный для них обоих.***
Для Эмиля и Димы, чьи такие сильные чувства долгое время оставались лишь навязчивой головной болью, позже ставшей осязаемой сердечной, сейчас, спустя несколько месяцев, когда всё-таки взяли верх над сознанием, стали тем, во что они до сих пор не верят полностью. Смотрят друг на друга, и поражаются, насколько же удивительно их свела судьба, сначала не подпуская, а потом заставляя чувствовать столько всего и сразу от простого присутствия рядом. Эмиль всё чаще остаётся у Димы, и в момент, когда решает всё-таки рассказать всё маме, возможность подворачивается быстро и сама. Дима тогда довёз его до дома поздним вечером, напоследок крепко обнимая у подъезда, когда возле них остановилась вернувшаяся с работы мама Эмиля. Вышло немного неловко и спонтанно, но не неправильно: она поняла, что Масленников — человек, спасший её сына и подаривший ему счастье и настоящую жизнь. Чего не смогла сделать она. И на объявление Эмиля, что он бы хотел принять предложение Димы переехать она отреагировала со всей готовностью и пониманием. И всё в итоге получилось донельзя правильно. Именно так, как оно и должно было произойти в их истории. Эмиль, уже в сотый раз переступив через порог, но с чемоданом в руках, облегчённо улыбается, обводя взглядом квартиру, но смотря на неё совершенно по-новому. Он ведь уже жил здесь, но тогда он будто был другим человеком. Потерянным и не видевшим смысла ни в чём. Дима научил его искренне улыбаться, чувствовать себя живым и в безопасности, а потом случайно стал тем, благодаря которому Эмиль научился любить. Случайно, или нет, но над ними явно поиздевалась судьба, так запутав их дороги на пути к друг другу, но Эмиль ни о чём не жалеет. Никогда в жизни он не чувствовал столько противоречий, столько эмоций одновременно, никогда в жизни он не думал, что у него в принципе может возникнуть что-то похожее на любовь. И, сложно забыть, что при всём при этом он никогда не чувствовал столько боли. Но обнимая Диму сейчас и чувствуя, насколько он нужен и насколько всё происходящее — правильно, он с уверенностью может сказать, что все потери оказались восполнены, а той боли просто и нет, ведь на её месте в сердце давно тепло. Потому что его любят так, как он не мог и предположить, что так вообще можно, потому что он любит так, как не думал, что на такое в принципе способен. Ведь не был уверен, что на месте сердца — не какая-то пустота, а вполне себе то, чем можно любить. С Димой он открыл в себе всё то, что необходимо человеку, Дима крепко взял его за руку и вывел из того чего-то непонятного, где, чем и как он жил, во что-то непривычное, новое и то, что Эмиль теперь называет жизнью и с каждым днём забывает всё, что было до этого, думая лишь о будущем, которое теперь для него — не сплошной непроглядный туман, а вполне себе ясное. Он не знает, какое именно, да и не может знать, но он уверен — оно будет, и будет прекрасным. Ведь он хочет этого сам и верит в себя. Не отпускает тёплую руку человека, который поверить заставил, и обещал не оставлять. И Эмиль ему верит.***
Экзамены готовятся, тетради исписываются, голова переодически пухнет от взваливаемой нагрузки и материала, но всё равномерно усваивается и даже не оборачивается нервными срывами. Антону с Эмилем сложно нервничать, живя со своими любимыми учителями и каждый день слыша, как те внушают им, что всё они сдадут и всё у них прекрасно получается. Середина апреля оказывается более-менее тёплой, а может, это просто Антону так тепло от предстоящего совершеннолетия. Всю жизнь он думал-гадал, а каково это, когда исполняется такая значимая дата, официально значащая свободу, что будет с ним, какие мысли, мечты и ценности будут волновать, и сейчас, стоя возле зеркала в квартире своего классного руководителя, где он, вообще-то, живёт уже не первый месяц, и оценивая свой без трёх сантиметров двухметровый рост, Антон хмыкает. Потому что он мог представлять свою жизнь как угодно, но только не так. Но его устраивает абсолютно всё, и что-либо менять не хочет вовсе. Он решает свой день рождения отметить в кругу самых близких. Родителей, Арса, Кьяры и Макара. Не то, чтобы он плохо общался с Эмилем и Даником, напротив, они часто собираются вместе, правда всё их времяпровождение неизменно заканчивается обсуждением Антона и Эмиля их семейных жизней, а Илья с Даником делают вид, что они в теме и им вовсе не хочется быстренько покинуть это мероприятие. Просто Антону хочется провести этот день с действительно самыми близкими, а разграничивать людей по признаку «с этими можно хорошо поговорить, а этим доверить свою душу» он научился и сейчас делится своими мыслями о дне рождении с Арсом, который как-то задумчиво кивает, будто параллельно что-то решая. Но Антон как-то не мог и предположить, что за него на самом деле всё уже давно решили и организовали. Удивительно солнечным утром 19 апреля «понятно, почему, 18 лет назад мир осветило ещё одно солнце.» — думает Арсений, встаёт с кровати, щурясь от пробивающегося сквозь шторы солнечных лучей. Честное слово, первых за долгое время. Ну какие ещё доказательства нужны, что Антон светлый во всех смыслах, если в его день рождения солнце светит так ярко, а сам он привычно предпочитает игнорировать будильник, привыкший просыпаться исключительно от поцелуев Арсения. А тот улыбается, чуть склонив голову вбок, любуется этим спящем чудом, и отказывается верить, что ему действительно сегодня исполняется 18 лет. Совсем большой уже, получается. Арсений достаёт припрятанный ещё давно конверт, и снова забирается на кровать, свободной рукой проводя по волосам Антона, наклоняется, целует в самую родинку на носу, улыбается, когда Шаст всё-таки разлепляет глаза, и первое, что слышит: —С днём рождения, мой хороший. Он растягивает губы в улыбке, присаживаясь на кровати, и тянется ближе, оставляя короткий, немного сонный поцелуй на таких же улыбающихся губах. —Я очень долго думал, как вообще подарить тебе сам подарок, он не совсем материальный, но решил, что так будет понятнее и точнее всего. — говорит Арсений, протягивая конверт, а сам смотрит нетерпеливо, желая поскорее увидеть реакцию Антона. А тот распечатывает конверт, от предвкушения и интереса проснувшись окончательно, и сейчас, достав оттуда два билета, с широко распахнутыми глазами вчитывается в каждое слово. —Да ладно, серьёзно? Антон переводит удивлённый взгляд на донельзя довольного Арсения, склонившего голову вбок и наблюдающего за этими искренними эмоциями, и по мере осознания всего происходящего тоже расплывается в счастливой улыбке, снова и снова неверяще пробегаясь глазами по тексту. Вспоминает, как ещё давно у них в учебнике французского был текст про Санкт-Петербург, и в процессе его обсуждения на уроке, Антон честно ответил, что в этом городе не был, но ему бы очень хотелось. Арсений тогда очень удивился, ещё минут пять рассказывая, как он любит этот город. А ещё любит Антона, но во всеуслышание классу он этого не сказал, зато подтвердил сейчас, вручив Шасту в его день рождения два билета на поезд до Санкт-Петербурга. На их имена, и на сегодняшний вечер. Антон осторожно откладывает заветные билеты на тумбочку, и со всей нежностью и любовью, на которую только способен и которую от переполняющих его чувств может выразить только так, обнимает Арсения, прижимаясь так крепко, будто всё ещё боится, что все события этого учебного года — сон, и никакого Арса не существует, как и всей этой безграничной любви между ними. Но Арсений удобно усаживает его к себе на колени, не отстраняясь, голову кладёт ему на растрёпанную макушку и почему-то тихо начинает говорить, сопровождая каждое слово мягкими касаниями по его спине. —Я хотел на самолёте полететь, но атмосфера не та, так что сейчас с тобой сходим в школу, потом немного посидим со всеми, кого ты пригласил, и вечером сядем в поезд. Как раз удобно, что сегодня пятница, так что побудем в Питере полтора дня, остановимся у моего одноклассника, давнего друга, я договорился уже, и в воскресенье вечером вернёмся. Антон жмётся сильнее, элементарно не находя слов. Арсений запомнил, что Антон не был в Санкт-Петербурге, решил свозить его туда, всё тщательно продумав, просто для того, чтобы видеть Антона таким искренне счастливым. —Я так тебя люблю, если бы ты знал, как, ты бы расплакался. — шепчет Шаст, а самого распирает от переполняющих эмоций. —Некогда плакать, в школу опоздаем. — легонько отстраняется Арсений, щёлкая его по носу, так и не прекращая улыбаться. Ведь для него нет ничего ценнее факта, что его довольно сложный план с подарком удался настолько, что Антон светится ещё сидя в Москве в его объятиях. Он же обещал себе когда-то делать всё, чтобы этот свет никогда не угасал. А обещания он привык выполнять. Кьяра торжественно вручает Антону собственноручно нарисованную открытку, и тому плакать хочется от всего этого трогательного внимания к себе от любимых людей. Антона поздравляют в школе, крепко обнимая, и рядом стоящий Арсений тепло улыбается, будто бы тоже чувствуя все счастливые эмоции своего мальчика вместе с ним, а днём, когда все собираются у них дома, Шаст, выслушивая все поздравления всё-таки пускает слезу, которую, правда, Арсений тут же смахивает большим пальцем, не забыв привычно щёлкнуть по носу это сентиментальное чудо. Хотя чудо, на самом деле, здесь именно Арс. Ведь он продумал буквально всё: сообщил всем, что собирается подарить Антону, договорился, чтобы его мама во время их отъезда побыла с Кьярой и предупредил Макара, что планируемая Шастом тусовка допоздна немного сократится. И все, услышав этот план под кодовым названием «Отвези Антона в Питер и заставь его задохнуться от счастья», лишь в очередной раз поразились, как этим двоим друг с другом повезло. Удивительно так, на самом деле. Учитель и ученик, которые сейчас друг без друга выглядят неправильно, лишь вместе образуя эту полную картину мира. Полную и правильную для них обоих. Кьяра совсем не обижается, что её не берут с собой в поездку, наоборот, чувствует себя вполне довольной прогульщицей детского сада сегодня, которой Антон разрешил задуть свечи на его торте, поставив их специально для неё во второй раз, и, уплетая сейчас этот самый торт за обе щеки, предвкушает, что ей папа с Антоном что-нибудь привезут из пока ещё неизвестного ей Питера. Но Арсений, на самом деле, сейчас быстро собирая вещи, уже планирует, как бы съездить в этот город уже втроём. Антон чуть ли не вприпрыжку заходит в поезд, гордо протягивая проводнице билет и паспорт, и честно думает, что больше ему удивляться сегодня не придётся, пока не понимает, что во всём купе они с Арсением будут вдвоём, как тот специально организовал. Антон — официально самый счастливый человек на свете, которого сегодня обняли и пожелали столько всего самые близкие ему люди, а сейчас его берёт за руку тот, кто делает для его счастья всё. И у Антона действительно нет слов, чтобы это самое счастье описать, а все переполняющие эмоции и чувства осознать.***
За окном простираются быстро сменяющие друг друга пейзажи. Бесконечные поля уходят далеко вдаль, а длинные реки лентами простираются между крутых берегов. Антон залипает на вид из окна, не замечая суетившегося возле него Арсения, воюющего с простынкой и узким матрасом. Они тронулись, наверное, пять минут назад, за которые Шастун, плюхнувшись на свою койку, так и не сдвинулся. А зачем, ему собственно, шевелиться, если они проезжают такую красоту? А Антон любит всё красивое. —Шаст, ты собираешься себе стелить? Арсений тоже красивый. И глаза у него ярче серого неба за окном. И смотря в эти глаза, успокаиваешься, чувствуя себя в безопасности. —Ага, потом. — отмахивается он, даже не переводя взгляд. Попов хмурится, встряхивая только что вдетое им одеяло в пододеяльник. Героический поступок, между прочим. Арсений наклоняется, щёлкая Антона по носу, и он, смешно поморщившись, всё-таки оборачивается. —Я всё равно пока с тобой сидеть буду. — пожимает Антон плечами, замечая его уже растеленную нижнюю полку. —Ленивая ты задница, Шаст. —Просто тактильная и падкая на объятия. Антон хитро улыбается, наблюдая, как Арсений, покачав головой, садится спиной к окну, упираясь о него затылком, вытягивая ноги, и Шастун, поняв, что это — негласный призыв к действию, забирается следом, на явно не предназначенную для двух людей ростом под два метра койку. Арс, понаблюдав пару секунд за этими жалкими попытками устроиться в его ногах, усмехается, решая, всё-таки, сжалиться, и сгибает одну ногу в колене. Антон зеркалит это положение, и усаживается, слегка касаясь носками его бедра. Удобно. Шастуну нравится. Арсений любезно освободил ему доступ к окну, и Антон, считая грехом не воспользоваться этой возможностью, снова залипает. Расслабляет. Успокаивает. Хотя ему, если честно, и без этой природы очень даже спокойно. Ближайшие несколько часов он будет ехать в купе со своим любимым учителем вдвоём, и сам этот факт подразумевает самые приятные чувства. Арс предупредил, что ему будет нужно что-то там доделать по работе, чтобы ни о чём не думать в выходные, но когда наглого Антона это волновало? Тем более, какая может быть работа в поездке? Он легонько тыкает ногой его по ступне, вызывая абсолютно непроницаемую реакцию. Разве что Арсений принимается печатать на ноутбуке чуть активнее. Антон привык не отступать, пока не добьётся своего. Он хмурится, слегка пиная его по ноге, и Арс, судорожно выдохнув, выглядывает из-за экрана, замечая сосредоточенную и делано обиженную физиономию Шаста. Арсений, закатив глаза, резко захлопывает крышку ноутбука, откладывая его на столик, а сам чуть наклоняет голову влево, пару секунд неотрывно смотря на Антона. Любуясь, скорее. —Ну вот и почему ты такое чудо? Арсений наклоняется вперёд, хватая Шастуна за руку и тянет его на себя, заключая в крепкие объятия и откидываясь назад. Антон, конечно, этого и хотел, но немного опешил от такого резкого порыва. Он удобно устраивает голову на груди Арсения, вжимаясь пальцами в его майку, и всякое желание стелить полку и себе пропадает окончательно. Потому что лежать на Арсе — удобнее, мягче и уютнее всего на свете. —Ладно, доделаю всё в воскресенье, когда домой приедем. У тебя же ещё пару часов продолжается день рождения, пойдём на поиски еды для праздничного стола? —Мы же недавно ели. — недоумённо приподнимает голову Антон. —Ты что, реально так быстро повзрослел и отказываешься есть при каждом удобном и неудобном случае? — смеётся Арсений, зарываясь пальцами в его кудрявые волосы. —Не, я только делаю вид, но ты слишком хорошо меня знаешь, зараза. — Шаст смеётся вместе с ним, вставая с узкой полки и утягивает Арсения за собой. Арсений ни разу не сомневается в своём решении ехать именно на поезде, ведь эту романтику поедания лапши быстрого приготовления, пока за окном темнеет и поезд уносит их двоих далеко вперёд, к новым впечатлениям и эмоциям, которые, впрочем, чувствуются уже сейчас, не заменить ничем. Антон с помощью Арса всё-таки стелет полку и себе, понимая, что они при всём желании не смогут спать на одной, ложится к себе, поворачиваясь лицом к Арсению и ещё долго не может уснуть от переполняющих его чувств в этот по-настоящему счастливый день. А ведь всё только, по сути, начинается. Шаст вдыхает полной грудью совершенно иной в его восприятии питерский воздух, сойдя с поезда, и начинает восторженно охать и ахать, пока смеющийся Арсений не говорит: «Это же всего лишь перрон, Антон, прибереги свои вопли до прогулки!» Но Антон не сдерживается уже в такси, прилипая к окну, не отрываясь смотря на город, в котором так долго мечтал побывать. Арс лишь качает головой, улыбаясь и понимая восторг Антона, ведь сам примерно так же реагировал на окружающее в свой первый приезд в Санкт-Петербург. Друг Арсения оказывается очень милым Серёжей, ростом ниже их обоих, с забавной причёской и мало понимающим происходящее. Арсений неделю назад ему позвонил, сообщив, что он собирается привезти своего ученика, по совместительству парня в Питер, спрашивая, могут ли они остановиться у него. Матвиенко за годы дружбы с Арсом привык ничему не удивляться и лишних вопросов не задавать, а потому с готовностью согласился, сейчас приветливо улыбаясь и знакомясь с Антоном. Арсений, как человек честный, предлагает немного отдохнуть, но Шаст предложение не разделяет, желая быстрее идти гулять, и Арс просто не может поступить иначе, чем не сказать Серёже, что придут они вечером и он обязательно расскажет, что, собственно, в его жизни происходит и как вообще получилось так, что он своего ученика в Питер привёз, и тот понимающе хлопает его по плечу, желая хорошего времяпрепровождения. А для Антона любое время, проведённое в этом городе — хорошее. Он начинает оглядываться по сторонам ещё во дворе дома, а когда они доходят до центра, так и вовсе залипает на достопримечательности, которые так часто видел лишь на фотографиях, а сейчас может даже прикоснуться, лишь протянув руку, и чувствовать эту особую атмосферу, представляя, как сотни лет назад здесь было совершенно по-другому, ходили совершенно другие люди, с другими ценностями и целями в головах, вряд ли зная, насколько всё изменится в другой эпохе. Антон не знает, когда, всё-таки, было лучше, знает только, что именно в эту секунду он любит свою жизнь целиком и полностью, и если бы была возможность, он бы вряд ли променял её на эпоху дворцов и переворотов, хотя, если бы он был каким-нибудь простым юношей, который в один прекрасный сентябрьский день встретит графа Попова, закуривая с ним трубку или сигару, он бы с удовольствием прожил и такую жизнь. А Арсению Питер очень идёт. Стоя в одном из многочисленных захватывающих дух дворцов среди всего этого богатого убранства он, в этом своём чёрном пальто, с такими же смоляными волосами и аристократичными чертами лица выглядит, как граф, пригласивший на приём в свой дом. И Антон не удерживается, незаметно фотографируя графа Попова на фоне обрамлённых золотом картин и мебели. Антон же любит всё красивое. Антон любит Арсения и Питер. А красоту грех не запечатлеть где-то, кроме собственной памяти, пусть он и уверен, что никогда не забудет этот первый день своего совершеннолетия. —Тебя, кстати, твоя мама отпустила только взяв с меня обещание тебя фотографировать, поэтому давай, вставай, будет тебе фотка с Дворцовой площади. Антон оборачивается, опуская голову от созерцания высокой Александровской колонны, и, смеясь, встаёт на её фоне. —Шаст, ну что это за типичные фото туристов, встань как-нибудь не как истукан. — смеётся Арсений. — Хотя, нет, останься так. Антон сначала непонимающе хмурится, но всё-таки стоит ровно, улыбаясь, и чуть ли не складывающийся пополам от смеха Арсений подходит ближе, показывая получившуюся фотографию, на которой и непонятно, что тоньше — Антон или колонна. —Видимо, моя любовь ко всему длинному идёт ещё из детства, когда я в первый раз залип на этот памятник. — отсмеявшись, сообщает Арсений. —Дурачина. — закатывает глаза Антон, а сам улыбается куда-то в ворот своего пальто. Арс, между прочим, тоже высокий, но не такая палка, как Шаст, конечно. И они оба очень любят эти контрасты друг друга. —А сколько раз ты был в Питере? — спрашивает Антон, стоя вплотную на мосту над каналом Грибоедова. —Ой, я сейчас даже и не сосчитаю. С самого детства сюда с родителями часто ездили, и каждый раз я здесь как-то отдыхаю душой, что ли. Я думал переехать сюда, но решил, что этот город должен оставаться для меня таким, в который я могу вот так приезжать на время, наполняясь этой атмосферой, чтобы потом увозить её к себе обратно в Москву. А если я буду здесь жить постоянно, у меня больше не будет места, куда я могу сбежать. Да и тем более, я очень люблю Москву, она совсем другая, но от этого не менее прекрасна. Арсений накрывает руку Антона своей, заглядывая прямо в глаза. —И я бы очень хотел, чтобы Санкт-Петербург стал и для тебя таким же местом силы. Нам обоим на самом деле нужно отдохнуть и настроиться на окончание учебного года. Собственно, одна из причин, почему я привёз тебя сюда. Помимо желания видеть твои живые эмоции от нахождения в этом чудесном городе впервые. И мне так тепло от осознания, что ты, судя по всему, полюбил его также, как и я. А у Антона и не было выбора, кроме как не влюбиться в этот город, приехав в него с человеком, которого он любит уже давно. —Как там говорят, в Москву по работе, а в Питер по любви? — хитро улыбается он, переворачивая ладонь и переплетая свои пальцы с длинными арсеньевскими. —Amour toujours, Антош. — просто отвечает Арс, крепче сжимая его руку, и смотрит с такой нежностью, искрящейся в особенно ярких голубых глазах на фоне серого питерского неба, что Антон понимает: у них и в Москве по любви. Всегда и везде. Потому что навсегда. Домой к Серёже они возвращаются ближе к вечеру, пройдя, наверное, все самые значимые и красивые места города, хотя для Антона, на самом деле, любое здание и улица вызывает неподдельный восторг, и Арсений не упускает случая сфотографировать довольного Шаста, смотрящего чуть ли не раскрыв рот по сторонам. Потому что эти эмоции — самые искренние, свойственные честному и светящемуся Антону. Серёжа, как истинный петербуржец, встречает их дома с принесённой откуда-то шавермой на всех троих, и такое продолжение банкета Антону очень даже нравится. Матвиенко даже наливает всем по бокалу шампанского, на что Арсений укоризненно качает головой, но быстро понимает, что остаётся со своими нравоучениями в проигрыше, когда Серёжа громко цокает. —Арс, почему это Антону налить немного? Ему 18 исполнилось, а тебе напомнить наш одиннадцатый класс? Шаст переводит вопросительный взгляд с одного на другого, пока Арсений закатывает глаза, а Серёжа усмехается, понимая, что Антон знает далеко не все истории из жизни его друга. Но у него есть удивительная возможность узнать прямо сейчас, потому что Матвиенко поговорить и повспоминать любит. Благо, есть что. —Скажем так, то, что ты в 11 классе стал встречаться со своим классным руководителем — вообще нормальное дело, по сравнению с тем, что этот твой классный руководитель делал в школе в твои годы. — заговорщически начинает он, пока Арс делает вид, что его тут вообще нет, а окно — самое интересное, что может быть на данный момент. —Он встречался с директором? —Он с ним выпивал. Антон поджимает губы, стараясь не рассмеяться, но Арсений делает это за него, закрывая лицо ладонями. —Ну, было дело, что с того? —Того, что потом я тебя шатающегося из школы незаметно уводил и у себя от родителей прятал! — Матвиенко скрещивает руки на груди, делано обиженно отворачиваясь, хотя самому смеяться хочется. Весело им в школе было, конечно. — Так что пей, Антон, и не слушай его, это он с тех пор боится, что кто-то может напиться так же сильно, хотя это просто невозможно, да, Арсений Сергеевич? И остаток вечера любящий сплетни и истории из жизни Антон с удовольствием слушает о школьной жизни Арса с Серёжей, под конец соглашаясь, что всё происходящее с ним — вполне обыденное, по сравнению с этими скандалами, интригами и расследованиями этих давно уже не одиннадцатиклассников. Антон уходит спать раньше, всё-таки, пройденные километры и испытанные эмоции дают о себе знать, и даже не обижается, когда Арсений говорит, что присоединится к нему чуть позже. Он осторожно целует его в кончик носа, желая спокойной ночи, сам под пристальным взглядом друга садится обратно за стол, наливая себе оставшееся шампанское. Серёжа наливает себе тоже, думая, как бы так потактичнее спросить, как Арс до такой жизни докатился, но вспоминает, что они, вообще-то, знают друг друга чуть ли не всю жизнь, и тактичность неуместна вот вообще. —Расскажешь, как вы вообще встречаться начали? — он делает глоток, выжидательно уставившись на друга, а тот задумчиво крутит бокал в руке, пока не отпивает немного, и не понимает, что, собственно, он же обещал рассказать, да и Серёжа должен знать. Придётся, правда, рассказать всё, но Арсений, вроде как, отпустил и снова почувствовать боль не должен. —Он мне сразу понравился, Серёж. Не знаю, мы ещё и познакомились так нелепо, я возле школы попросил какого-то молодого человека зажигалку, а потом выяснилось, что это был староста класса, в который я пришёл, и зовут его так просто и красиво — Антон Шастун. Мы сразу стали общаться неформально, не как учитель с учеником. И я быстро понял, что очень сильно влюблён, но ведь это глупо. Андрей тогда сказал, что глупый здесь только я, и нужно действовать. А я… знаешь, а я устал медлить и быть одиноким. с Антоном же было так спокойно и наполнено, что я просто решил, что попробовать стоит. Оказалось, не я один ломался и ходил в раздумьях. Быстро всё как-то вышло, но, оглядываясь назад я понимаю, что тем даже лучше. Если бы я оставался один и дальше, да ещё и в раздумьях о целесообразности этих чувств и необходимости их озвучивать, я бы просто не выдержал того, что было потом. Арсений делает большой глоток, пока Матвиенко внимательно слушает, не отводя взгляда. —Потому что в ноябре умерла Алёна. Нелепо как-то, странно, но больно. Очень больно, Серёж. А Антон… он был рядом. Всё это время. С самого известия, что она больна и до самых похорон. Я не знаю, через сколько времени в принципе смог бы прийти в себя, если бы не чувствовал, что в этом мире не одинок. И я не знаю, что бы было с Кьярой, ведь Антон мало того, что был со мной, он был и с ней, отвлекая её от возможных догадок происходящего, хотя ему самому было больно за нас всех, но всё то время, что он был с нами, он этого не показывал, внушая ощущение жизни, внушая, что её есть, ради чего и кого продолжать. Серёжа осторожно протягивает руку, сжимая плечо Арса, но тот лишь улыбается, грустно как-то, но улыбается. —Сейчас всё хорошо, правда. Знаешь, мне порой кажется, что этот ноябрь был каким-то разделением на две совершенно разные жизни. Что Алёна ушла, отдав нам троим свои жизненные силы и её насыщенность. Глупо так считать, наверное, но с тех пор я действительно живу по-настоящему, так, как не жил ни дня до того злополучного ноября. Даже с Алёной. То было ярко, да, но не так правильно, как с Антоном. Ведь я никогда и никого не любил так, как его. Арсений поджимает губы, понимая, что развёл тут сопли, чего никогда не делал в разговорах с Серёжей, но тот не говорит ни слова против, прекрасно понимая друга и поражаясь, насколько же у того удивительно сложилась жизнь. —Это не глупо, Арс. Всё ведь в жизни происходит для чего-то и зачем-то, и не от нас оно зависит. И, находя свои толкования этим событиям, ты поступаешь правильно в первую очередь для себя, ведь тебе самому так оказывается проще продолжать жить. И ещё, Антон у тебя правда чудесный, вы друг друга стоите и заслуживаете, как и того, чтобы быть счастливыми. Арсений никогда не слышал таких речей от друга, а тот в свою очередь, никогда их и не произносил. Сейчас, после долгой разлуки, повзрослев и пройдя через многое, он сидит на кухне с человеком, которого знает с детства, и понимает, что, вообще-то, не он один. Серёжа помнит, какими они были много лет назад, помнит, что творили, о чём думали и мечтали, и поражается, насколько же сильно жизнь всё перевернула, переставила и с чем заставила справиться. Но они остались друг у друга, и это Матвиенко ценит. Ценит, что у него всё ещё есть такой сильный, на самом деле, Арсений, с которым в девять лет они прыгали по гаражам, а тот всё переживал, что упадёт. Не упал ведь, не сорвался ни тогда, ни на уже пройденном пути двадцать лет спустя, и, он уверен, на предстоящем тоже. Потому что у него есть Антон, который упасть не даст. Они расходятся по кроватям ещё нескоро, допивая всю ту же бутылку шампанского, заканчивающуюся на фоне их разговоров. Считают, сколько не виделись, насчитывая пару лет минимум, за которые у Серёжи тоже происходит слишком многое, но с чем он справился, сейчас ни о чём не жалея. Всё-таки, всё происходящее в жизни становится опытом, помогающим в этой самой жизни и дальше. Положительный он, или отрицательный, неважно. Он всё равно ценен и просто так не приходит. Утром они как-то случайно решают идти гулять втроём, и это оказывается слишком правильным решением для всех. Серёжа фотографирует эту парочку у каждого красивого места, Арсений счастлив, что может провести время и с другом, и с Антоном, а тому интересно слушать какие-то байки и легенды от жителя Питера, о которых он бы в жизни не узнал, а он ведь всякие такие истории любит, не забываем. По такой же случайно образовавшейся традиции они покупают шаверму, обедая ею на ходу, ведь неугомонному Антону не хочется упускать ни секунды времени, оставшиеся в этом городе. И когда Серёжа провожает их прямо до вагона, взяв с них обещание приехать ещё, теперь уже с Кьярой, Шасту не грустно уезжать. Ему здесь было слишком хорошо, он увидел всё, что хотел, прочувствовал столько, сколько не мог и предположить, что прочувствует, когда с тоской смотрел на фотографии Санкт-Петербурга, мечтая здесь оказаться. А сейчас он машет Серёже из окна скоростного поезда, машет этому городу, чувствуя, как тот забрал частичку его души. Прямо, как у Арсения. Но Питер две эти не одинокие, такие похожие частички залечит, стоит им снова приехать. В Питер же по любви. Антон роется в рюкзаке, перебирая все купленные сувениры, на что Арсений всякий раз качал головой, сначала желая поинтересоваться, зачем Шасту, например, кружка с видами Питера, у них дома и так много самых разных кружек всех форм и размеров, но потом не решался, видя горящие глаза этого довольного туриста, по уши влюблённого в этот город. А ещё в Арсения, который этот город ему и показал. Подарил, если бы точнее. —Честно, у меня нет слов, чтобы тебя поблагодарить. — тихо начинает он, поворачиваясь к Арсению. — Я и так был самым счастливым человеком последние несколько месяцев, а сейчас так вообще не существует такого понятия, способного описать моё состояние. Я в такой любви, Арс, впрочем, всегда был рядом с тобой, но последние два дня будто сильнее, и я уверен, так будет продолжаться всегда. Amour toujours ведь. —А если бы ты знал, как мне ценно делать тебя счастливым, ты бы расплакался. — так же тихо отвечает Арсений, довольно улыбаясь. —Моя фраза. —Твоё—моё. Когда-нибудь кто-нибудь из них напишет книгу со своими собственными отсылками, цитатами и подколами друг друга, ведь они действительно достойны быть запечатлёнными. Антон устало откидывается на мягкую спинку сидения, и незаметно для себя проваливается в сон. Всё-таки утомился он и физически, и морально за эти два дня, и Арсений умилённо улыбается, понимая это. А ещё понимает, что скоро грядёт конец учебного года, экзамены, поступление, и ему хочется верить, что все те сильные и яркие эмоции, что Антон чувствует сейчас не дадут ему чувствовать иные в конце года. Потому что будет действительно сложно и нервно. Но Арсений не должен дать ему погаснуть, зажигая сейчас этой поездкой. Арс достаёт ноутбук, решая хотя бы сейчас доделать свои школьные отчёты, когда ему на плечо ложится голова Шаста. Арсений расплывается в улыбке, старается писать левой рукой менее активно, чтобы не потревожить сон Антона, и очень ему всё равно на периодические взгляды на них остальных пассажиров. Ему, вообще-то, нужно закончить работу, а во всём остальном они пусть не завидуют. Такая любовь встречается в жизни лишь однажды, и не каждый может её распознать и удержать. Хотя это посильно каждому, стоит лишь верить и искренне этого желать.