***
Утром в понедельник я совсем упал духом. Уверен, сказалась бессонная ночь, которую я провел в гордом одиночестве, ведь, к моему счастью, Ева заявилась еще вечером в мою комнату и сказала, что им с Агатой нужно пообщаться. Так я оказался наедине с мыслями, которые мешали уснуть. Все это время я лежал с закрытыми глазами и до мелочей продумывал диалог с родителями. Прокрутил в голове каждый аргумент и контраргумент к нему. Долго решал, с кем именно лучше говорить: с непоколебимым отцом или с чуть более лояльной матерью. В конечном итоге, часам к пяти утра, я не выдержал и вышел на улицу. Морозная январская прохлада отрезвляла, однако к болезненным мыслям добавилось еще и переохлаждение. Недолго думая, я вернулся за ключами от кафе и пошел туда, надеясь, что Эллиа не слишком разозлится на меня из-за столь раннего проникновения. Заварив себе кофе покрепче, я уселся за один из столиков возле окна и задумчиво уставился на улицу, наблюдая за медленно падавшими снежинками, при этом чувствуя себя еще больше разбитым. Как же сопливо. В шесть утра от размышлений меня оторвал стук в дверь, и тогда я увидел вышеупомянутого Эллиа. Он, не скрывая своего удивления, смотрел на меня сквозь стекло и активно жестикулировал, видимо, выражая свое крайнее негодование от моей медлительности. Я впустил его и вернулся на место, дождавшись, когда он переоденется, заварит себе кофе и сядет напротив: — Дай угадаю, ты решил ограбить кофейню, но не смог отказать себе в возможности выпить чашечку эспрессо? На его слова я слабо усмехнулся и понимающе кивнул: — На самом деле мне нужно было выпить хороший кофе и подумать. — Обычно, в такое время, люди заваривают себе кофе дома, — ответил он и внимательно, я бы даже сказал, подозрительно осмотрел меня: — Что с тобой? — Ничего нового — разногласия с родителями и… — словно позабывшись, я продолжил: — Я просто не знаю, как мне поступить в случае, если… — если что? Если мать и отец не поймут меня? Если я скажу, что меня бесит, что они решают за меня? Если я скажу, что мне к черту не сдался их бизнес? — Знаешь, почему я не общаюсь со своими родителями? — вдруг спросил Ноябрь, заставляя меня оторваться от созерцания лопания пузырьков в чашке. — Потому что они не приняли мой выбор бросить учебу, а когда это случилось, они просто оборвали все связи со мной. — О-о, — протянул я, а потом все-таки спросил: — И как ты? Что ты чувствовал, когда это произошло? — Это неприятно, когда родители готовы отказаться от тебя из-за твоего выбора, но мне ужасно не хватает их. Я пытался помириться с ними, только вот они не хотят меня знать. Моя младшая сестра звонит мне и рассказывает все, что происходит в их жизни, — с грустью отметил он. — Семья важна, Алекс. — Но ведь я просто хочу иметь право выбора, — слова Эллиа неприятно отозвались в моей голове, отчего вновь стало паршиво, а то умиротворение, которое, казалось бы, я обрел, пока сидел здесь один, разбилось вдребезги. — Разве это плохо? — Нет, конечно, нет, — добавил он, глядя в окно на разбушевавшуюся метель. — Но стоит ли скандал того, чтобы потерять их? — Эллиа поспешил добавить, когда заметил мою нервозность, которую уже не получалось скрыть: — В конце концов, вы ведь можете поговорить и договориться. — Хотелось бы, чтобы это действительно было так, — проговорил я, вновь погружаясь в свои мысли. Теперь все стало еще более неоднозначно.***
На первой паре мисс Сильвер-Харрис благодарила нашу группу за содействие, будто у нас был выбор, и продуктивную работу с ней. А так же называла имена счастливчиков, кому удалось попасть на стажировку в ее компанию: — Агата Харрис, — гордо произнесла она и посмотрела на племянницу, а затем перевела взгляд на меня и тепло улыбнулась: — и последний — Александр Нильсен. В то время как несколько студентов, включая Харрис, радовались предоставленной возможности, я продолжал сидеть с кислым выражением лица, что начало раздражать даже обычно беззаботную Сару. — Не могу поверить, что твое лицо выглядит сейчас как изюм — такое же сморщенное и неприятное, — бросила она, искренне надеясь, что сможет меня таким образом растормошить. — Ага, — лишь угрюмо протянул я, продолжая бездумно смотреть перед собой. — Алекс, это ненормально, — вдруг серьезно сказала Сара, однако не получив от меня никакой реакции, обреченно вздохнула и отвернулась. Как пролетела первая пара я так и не заметил — настолько был рассеян. И, например, вместо того, чтобы записывать лекцию, я все полтора часа разрисовывал листочек, пока на нем, в конце концов, не осталось пустого места. На прозвеневший звонок я тоже отреагировал не сразу — только когда Сара несильно толкнула меня в плечо, я очнулся и начал собираться, старательно игнорируя вопросительный взгляд Харрис. Немедля я собрался, быстро вышел из аудитории и решил, что не могу больше затягивать. Если не поговорю с родителями сейчас, то натянутые от волнения струны лопнут уже к вечеру. Как там говорят? Пластырь лучше срывать быстро? Достав телефон, я нашел номер матери и начал звонить, чтобы не передумать. Однако вместо ответа, она сбросила, а через несколько секунд прислала сообщение о том, что занята. Ни капли не удивившись, я только раздраженно хмыкнул и направился в кабинет на следующую пару. По пути мне встретился Макото, который сразу же остановил меня и тихо заговорил: — Только что Харрис учинила мне скандал. — Почему? — искренне удивился я, ведь уже давно считал, что все конфликты между Агатой и Сэмом были исчерпаны. — Ты мне скажи, — бросил он. — Харрис думает, что я знаю что-то такое, чего не знает она, что сейчас происходит с тобой. — О-о-о, — лишь протянул я и прикрыл глаза. Сэма впутывать в это я не собирался. — Полагаю, ты прекрасно знаешь, о чем она, — продолжил он. — И, полагаю, нам действительно есть о чем поговорить. — Нет, — тут же прервал его я. — Мне нужно решить одну проблему. А если не решу, то и говорить нечего. Макото выжидающе смотрел на меня, и когда настала тишина, он еще больше прищурился, вынуждая меня закатить глаза. — Или ты королева драмы, Нильсен, или… — Иди в задницу, — бросил я и оттолкнулся от стены. — Увидимся в общаге. К концу дня мне удалось выбить из головы дурные мысли. Жаль, что ненадолго. Уже на выходе из корпуса меня перехватила Харрис и, преградив дорогу, заговорила тем самым своим тоном, который я просто терпеть не мог: — Ты сейчас же объяснишься, Нильсен. — Я так не думаю, — ответил я, стараясь ее обойти, однако Агата крепко схватила меня за руку, останавливая: — Это что, розыгрыш какой-то? Решил посмеяться надо мной? — наверное, слегка недоумевавшее выражение моего лица слегка остудило ее пыл, и она продолжила чуть более спокойно: — Когда я уезжала, у нас наконец-то все было хорошо. Все время, что меня не было, мы созванивались, переписывались, ты говорил о том, как скучаешь. Но! — почти что воскликнула она: — Стоило мне вернуться, как ты охладел ко мне, стал таким отстраненным. Игнорируешь звонки и смс, избегаешь меня, а сейчас вообще делаешь вид, что ничего не произошло, — к концу своей пламенной речи Харрис устала — она выпустила мою руку из своей ладони, слегка опустила голову и сделала глубокий-глубокий вдох: — Я спрошу последний раз, Алекс, и ты ответишь мне. В противном случае я уйду, — так и не дождавшись от меня какой-то реакции, она заговорила: — Что происходит? Что у нас случилось? Я не считал, сколько молчал. Однако по напряженному лицу Агаты было очевидно, что достаточно долго. В конце концов я ответил: — Дело не в те… — Что?! — тут же вскрикнула она и начала буквально краснеть на глазах. — Ты что, хочешь меня бросить? Дело не в тебе, а дело во мне — так, кажется, начинаются подобные заявления? — Нет, и дело не во мне, — перебил ее я, на что Харрис только зло рассмеялась. — Еще лучше! И кто же станет виновным в твоем идиотском поведении? — Мои родители! — не выдержал я, а Агата застыла с глупо приоткрывшимся ртом. — Почему ты вечно лезешь во все, что тебя не касается? — теперь уже злился я, наступая на Харрис. — Я собирался с тобой поговорить, но мне нужно было немного времени. Мне нужно поговорить с родителями, но ты… — О, хочешь обвинить меня? — тут же пошла в атаку она. — Конечно, давай, это же так в твоем стиле. — Не говори так, — прикрикнул я. — Я не обвинял тебя… — Конечно, как же, — перебивая меня, кричала Агата. — Ты виновата в том, что заняла мою комнату, ты виновата в том, что разрисовала мою стену, — передразнивая меня, кривлялась Харрис. — Очень по-взрослому, — бросил я. — И, раз на то пошло, ты действительно виновата в том, что стена в комнате изрисована, а еще ты виновата в том, что все думали, что я гей, который, к тому же, получил множество фотографий чужих членов из-за регистрации на сайте знакомств для извращенцев, — глаза Харрис с каждым моим словом расширялись все больше и больше: — Или, может, вспомнить, что ты сделала с моей одеждой? — Агата собиралась меня перебить, но я настойчиво продолжил: — А что насчет лишения меня денежных средств? Этот список можно продолжать бесконечно! — О, пресвятой Нильсен! — воскликнула она, широко разводя руками. — Такой святой, что в твою честь можно идти свечки ставить и молиться. — Я не говорю, что я святой, но то, что делал я, рядом не стоит с тем, что делала ты. — То есть ты все-таки нашел отличный повод, чтобы бросить меня, — гневно проговорила Харрис, делая неуверенный шаг назад. — Это был твой план. Влюбить меня в себя, а потом бросить, прикрываясь тем, что я сделала в прошлом, когда нас даже приятелями нельзя было назвать. — Агата… — Да пошел ты, Нильсен, к черту! — Харрис стремительно развернулась и рванула от меня подальше. — Блядство!***
Злость испарилась, стоило хорошенько проораться и мысленно разнести все к чертям собачьим. Теперь наступило неспокойное одиночество, а к вечеру стало еще и жутко тоскливо. Я много думал, много анализировал, что и где я сделал не так, и пришел к одному неутешительному выводу: все изначально было неправильно. Мой приезд в Англию, мое поступление в Кембридж, даже мое заселение в эту проклятую комнату. Все было грубой ошибкой, за которую я теперь расплачиваюсь. Самым важным открытием для меня стало и то, сколько же неизведанных чувств кроет в себе любовь. Нам всегда говорили, что это прекрасное чувство, которое приносит радость, хорошие воспоминания, а на самом деле… На самом деле я сижу в полном одиночестве и думаю о том, как я устал. На самом деле я ощущаю разочарование, горечь, печаль и чувство безысходности. И, в конце концов, я завидую тому беззаботному себе, не знавшему, что такое переживать из-за ссоры с девушкой и не знавшему, что такое стараться ради другого человека. Телефон издал звуковой сигнал, и я, посмотрев на экран, в очередной раз тяжело вздохнул — в любой другой день я бы решил, что у меня серьезные проблемы с дыханием. Тем не менее я взял в руки телефон и постарался настроиться на очередной мучительный разговор, на который уже не хватало ни сил, ни терпения. На самом деле после сегодняшнего дня словно и не было смысла за что-то бороться. — Сын, — стоило мне ответить, донеслось холодное даже не приветствие от матери. — Привет, мам, — сказал я, надеясь, что обреченность в моем голосе намекнет Оливии, что я нуждаюсь в помощи. — Ты подумал над тем, что я сказала? — спросила она, а затем я услышал шорох каких-то бумаг на заднем фоне. — Мне нужно поговорить с тобой, — проговорил я, запрокидывая голову на спинку дивана и прикрывая глаза. — Чтобы ты отложила все документы и внимательно послушала меня. Несколько секунд ничего не происходило, но потом я услышал выдох матери и заметил, что шум прекратился. — Я слушаю тебя. Стоило ей это сказать, как из головы повылетало все, что я собирался говорить. Все слова и аргументы вмиг испарились, оставляя за собой пустоту. Тем не менее мама молчала, терпеливо ожидая, чем совсем не помогала мне. Прокрутив в голове еще раз образ Агаты, я наконец сказал то, что уже давно рвалось из меня: — Я не могу вернуться, мам, потому что я влюбился, — и стоило это произнести, как я осознал, что все действительно серьезно. Сам факт того, что я признал это вслух, перевернул что-то глубоко внутри. — По-настоящему влюбился. И я не знаю, что мне делать. Напряженная тишина с каждой секундой становилась все более осязаемой. Теперь настал мой черед ожидать, и я, признаюсь честно, был окрылен. Искренне верил, что мое честное признание сможет что-то изменить, пока мать наконец не ответила: — Ты уверен? Два слова, а я от недоумения распахнул глаза и сел ровно, стараясь переосмыслить вопрос. — Прости? — наконец сдался я. Что вообще, нахрен, значит этот вопрос? Уверен в чем? Во влюбленности? В том, что не знаю, что делать? В том, что не поехал кукушкой? — Ты уверен в своих чувствах? — уточнила мама. — Насколько я помню, ты никогда не влюбляешься в девушек, меняя их, как перчатки. Ты ведь не хочешь погубить свое будущее ради очередной такой возлюбленной? — Вот именно, мама! — вскочил с места я, начиная нервным быстрым шагом расхаживать по комнате. — Я никогда не влюбляюсь, а тут влюбился. Более того, я признался в этом. Сейчас. Рассказал тебе, — от мысли, что мама не понимает меня и не принимает моих чувств и откровений, становилось не по себе. Ощущение, что ты и твои проблемы действительно никому не нужны, даже собственным родителям, неприятно отдавали в самое сердце, которое от нервозности стучало так, словно еще немного и пробьет грудную клетку. — Хорошо, но ты не ответил на мой второй вопрос, — спокойно продолжила она, а меня теперь уже накрывало волной безудержного гнева. — Хорошо? Это все, что ты можешь мне сказать? — А что я еще должна сказать? — поинтересовалась Оливия. — Ты уверен в своих чувствах, я поняла, но что ты будешь делать с ответственностью, которая вот-вот ляжет на твои плечи? — Я не хочу заниматься делами отца. Не сейчас. — Если ты откажешься, то потеряешь все, — безапелляционно заявила она. Я замер на месте, стараясь буквально прочувствовать слова матери, оседавшие пеплом где-то внутри меня. — Ты еще молод для создания семьи, Александр, и, поверь, твои чувства угаснут так же быстро, как и пришли. Это же ты. — Ты действительно только что обесценила мои чувства? — Нет, — ответила мать. — Только озвучила то, что боишься признать ты. — Я знал, что разговор с тобой не приведет ни к чему хорошему, но чтобы настолько, — зло проговорил я. — Лучше поговорю с отцом. — Алекс, — позвала меня Оливия, а я уже знал, что она скажет: — Поговорив с отцом, ты окончательно лишишь себя всего, даже того, на что сейчас претендуешь. Ты, конечно, можешь попытаться, но ведь сам догадываешься, на какой ноте закончится ваш разговор, — после недолгой паузы, когда мать осознала, что я не собирался ей отвечать, она добавила, ставя точку в этом непростом разговоре: — Я надеюсь, ты сделаешь правильный выбор. Уродство! Сбросив вызов, я отшвырнул телефон в сторону, мечтая, чтобы он отлетел куда подальше, разбиваясь на кучу мелких осколков. Словно это как-то могло избавить от неприятного разговора с матерью. И на что я вообще только рассчитывал? Что мама скажет, какой ее сын молодец, раз влюбился? Что она искренне рада за меня? Гадство! И о каком вообще выборе идет речь? Как из всего этого можно сделать правильный выбор? Правильно было бы, если бы мои родители хоть немного пытались понять меня и мои чувства, а не думали об этом проклятом бизнесе каждую свободную, если такая вообще была, секунду. Блядство!