Как говорят многие психологи — для того, чтобы справиться со сложной ситуацией, нужно ее
принять. Принятие не означает одобрение произошедшего, это признание объективных изменений в жизни. Для этого необходимо пройти пять следующих этапов.
Я думаю, что нет смысла объяснять каждый — спасибо Кюблер-Росс, она это сделала до меня — однако не упомянуть о том, что я медленно, в течение десяти проклятых дней, шагал по ступеням к тому самому «принятию», не могу.
После разговора с матерью я прошел сразу две: отрицание и гнев. Настолько сильный, что мой разум, затуманенный яростью, чуть не выкинул нечто из разряда «разорвать связь с родителями, оставаясь ни с чем». Одним богам известно, как я смог остановить себя уже в тот момент, когда написал огромное сообщение собственному отцу, используя множество нелицеприятных слов. Отбросив телефон в сторону, я постарался успокоить себя специальной дыхательной гимнастикой, но уже через пару секунд послал эту затею нахуй и просто разгромил все, что попалось мне под руку. Потому что просто заебало! По-человечески, искренне, до дрожи в руках за-е-ба-ло.
Перепуганный Сэм колотил в мою дверь уже ровно через одну минуту, и стоило мне открыть ее и представить его взору погром, как Макото неуверенно попытался завести свою шарманку аля поделись со мной своими переживаниями. Сделав небольшой шаг назад, я посильнее замахнулся и захлопнул дверь, не задумываясь о том, а не досталось ли моему товарищу по носу, который он только что пытался засунуть не в свое дело.
Несколько дней после разговора я торговался сам с собой. Усердно учился, внимательно слушая каждую лекцию. А все для того, чтобы построить бизнес с нуля без смс и регистрации, ведь я, с одной стороны, решил, что готов все потерять, а потом, словно феникс, восстать из пепла и утереть нос родителям. С другой стороны, я понял, насколько это было нереально, ну, а еще была Харрис, которая демонстративно отворачивалась, стоило нашим взглядам случайно пересечься. И тогда уже никакие рациональные уговоры не работали. Я мечтал только об одном — свалить подальше, желательно, на другую планету, чтобы больше не вариться в этом котле под названием «Санта Барбара».
К выходным я впал в депрессию. В самую, сука, настоящую депрессию. Я только успел смириться с постоянно подавленным настроением, как приобрел полный флакон: сильную усталость и заторможенность, потерю концентрации внимания, нарушение сна и ухудшение аппетита.
К понедельнику понял, что не могу нормально разговаривать — язык заплетался от недосыпа, поэтому предпочел просто не идти на пары. Звонки, сообщения и чьи-то посещения, оканчивавшиеся у моей закрытой двери, я просто игнорировал, лежа все это время в своей кровати. Почти весь день я проспал, если это вообще можно было назвать сном.
Во вторник пришлось ответить Эллиа. Он был недоволен моим прогулом работы, а я продолжал бездумно пялиться в потолок, выслушивая нескончаемые нотации. Когда громила наконец затих, я с полным безразличием заявил, что увольняюсь. Ближе к обеду организм дал о себе знать — началась сильная тошнота. Я провел почти все время в ванной возле унитаза, надеясь выблевать последних бабочек, которые медленно подыхали внутри меня. От этих мыслей меня отвлек настойчивый стук в дверь, который я старательно игнорировал, продолжая отдыхать на холодном полу. Когда все затихло, я был счастлив, насколько это было вообще возможно в моем положении, однако радость развеялась, когда входная дверь открылась, а в коридоре послышался встревоженный голос Макото.
Пока он бродил по комнате, я считал секунды. Ему потребовалось ровно сорок шесть, чтобы додуматься заглянуть в ванную и обнаружить меня в интересном положении. Выражение лица Сэма стало обеспокоенным еще за две секунды, и он буквально подлетел ко мне, поворачивая за подбородок к себе.
— Нет, я не сдох, — кое-как проговорил я, продолжая немигающим взглядом смотреть перед собой.
— Ты что, совсем идиот? — не выдержал он.
— Я реально думал, что ты…
— Что надо?
— Тебя нет второй день в университете, из комнаты ты не выходишь, на работе не появляешься, — начал перечислять Макото. — Сегодня тренировка.
— Похуй, — в очередной раз с безразличием ответил я.
— Может, самое время рассказать мне?
— Нет.
На этом разговор был окончен. Сначала Сэм обеспокоенно, но при этом молча разглядывал меня, затем решил поделиться своими умозаключениями, говоря о том, что я выгляжу плохо, при этом красочно расписывая мои синяки под глазами и бледное лицо. В конце концов, он превратился в назойливую муху, и я стал слышать только неприятное жужжание. Чтобы как-то отвлечься от навязчивого шума, я продолжал считать. Сначала до ста, потом до тысячи, однако Макото и мертвого на том свете достанет, поэтому я зло выдохнул и медленно поднялся. Для Сэма это была маленькая победа. Я же надеялся, что теперь он наконец свалит из моей комнаты. Как бы не так.
Через час приехал курьер. Это была еда из японского ресторана. Пока Макото раскладывал приборы, я продолжал молча сидеть на диване, игнорируя взгляды и намеки друга на выбор кухни. В конце концов, продержался он недолго:
— И что? Никакой шутки по поводу суши?
— Нет.
Закончив наконец с так называемой сервировкой, друг сел прямо напротив меня, достал палочки и взял суши, тщательно обмакивая в соевом соусе, а затем отправляя в рот. Пока он удовлетворенно мычал, я сдерживал рвотные позывы, потому что от одного запаха было дурно, не говоря уже про блаженное лицо Макото.
— Попробуй, — вдруг обратился он ко мне, протягивая запеченный ролл прямо к носу. — Давай, за маму…
Стоило ему это произнести, как я рассмеялся. Не от счастья, нет. Скорее, как окончательно спятивший пациент в психиатрической лечебнице. Сэм поменялся в лице так стремительно, что я почти этого не заметил.
— Как же, за маму, — зло бросил я. — И за папу, блять.
Макото отложил в сторону палочки и наконец сообразил — долго же в его голове складывался пазл. А затем посмотрел на меня так, словно я должен был броситься через небольшой столик к нему, сесть на колени и долго плакать, говоря о том, как несправедлива ко мне судьба. Тем не менее он не расспрашивал, а я и не пытался рассказать. Вместо этого он откинул тот самый ролл в пакет для мусора, наколол на палочку другой и протянул мне со словами: «Тогда за своего лучшего друга Сэтсуо Макото». Стоит отметить, что это сработало. Немного.
В среду я снова никуда не ходил. Не знаю, достаточно ли было оправдания, что я болел, но в любом случае я хотя бы не врал. Я действительно был болен — у меня поехала кукуха. После обеда ко мне вновь зашел Макото, оставляя контейнер с едой. Так еда и простояла до самого вечера, пока в комнату не подтянулась тяжелая артиллерия в лице Сары. Кто-кто, но она явно не собиралась со мной церемониться.
Это произошло тогда, когда я соизволил переместить свое тело на диван, решая, что сегодня больше можно не двигаться. Сэм нагло открыл дверь в мою комнату, запуская подругу, а потом быстро захлопнул, видимо, чтобы не выпустить дьявола наружу.
Увидев меня, Сара поморщилась, затем приподняла брови, выражая свое отвращение, а потом соизволила подойти ближе.
— Так дело не пойдет, — недовольно пробормотала она и начала спихивать меня с дивана.
Как итог, я почти час был в душе, потом брился, чистил зубы и запускал стирку. Сара же успела привести в порядок мою комнату и даже приготовить легкий ужин, видимо, понимая, что ничего тяжелого сейчас мой желудок не воспримет. Стоило мне выйти из ванной, как она довольно ухмыльнулась.
Мы сидели сначала в полной тишине. Я нехотя ел то, что приготовила подруга, а она пристально следила за мной, чем очень сильно напрягала. Когда с едой, точнее, ее частью, было покончено, я вновь лег на диван и прикрыл глаза. Сара отнесла тарелки и села рядом, укладывая мою голову себе на колени, а затем аккуратно массируя ее, перебирая волосы.
— Сколько у тебя времени? — тихо спросила она, не переставая делать массаж.
— Мало, — так же тихо ответил я. — Надо зайти в ректорат, чтобы подтвердить перевод в Кристианстадский университет.
— А как же Гетеборог? — удивилась Сара.
— Хочешь, чтобы после этого я учился в непосредственной близости к дому? — горько усмехнулся я. — Я так зол на них, что порой кажется, что даже ненавижу. Но это так неправильно — ненавидеть собственных родителей.
— Не думаю, что ты их ненавидишь, — после этого мы молчали еще несколько минут. Я думал о том, что ждет меня впереди. Сара еще пару раз провела пальцами по моей голове и наконец добавила: — Я поеду с тобой.
— Не стоит. Ты только перевелась в Лондон.
— Я уже говорила, что была здесь только для того, чтобы забрать тебя.
— И тем не менее.
— Это мое решение, Алекс, — перебила меня Сара. Я хотел остановить ее, дать понять, что она не обязана везде слепо следовать за мной, и, наконец, нашел, как мне казалось, весомый аргумент:
— А как же Эдвард? — впервые произнес его имя я. Однако вместо ответа я получил легкий удар ладонью по лбу, а затем увидел напряженное лицо подруги. Значит, все сложно не только у меня.
И вот наступил четверг — тот самый десятый день борьбы, точнее полное прекращение этого бесполезного занятия и окончательное смирение. Я в очередной раз забросил идею появляться на лекциях, потому что банально не видел в этом смысла.
Выйдя из душа я почувствовал некоторое освобождение. Но это не то освобождение, когда ты счастлив и окрылен, а над тобой не висит груз проблем, а то, когда ты, глядя через зеркало себе в глаза, наконец признал, что ситуацию не изменить, и принял ее такой дерьмовой, какая она есть. Я достаточно долго сопротивлялся, даже почти стал похож на аборигена, однако собрал свое терпение, мужество и все прочее по осколкам и вновь соединил это в себе,
упрямо заставляя двигаться дальше.
Одевшись, я начал собираться в ректорат, чтобы окончательно покончить со всем этим дерьмом и жить дальше. Но, как утверждают психологи, перед тем, как начать все с начала, надо позакрывать долбаные гештальты. У меня был такой.
В ректорате все разрешилось быстро. Я подписал все необходимое, получил обходной лист и четко решил для себя заняться этим завтра. Нельзя же переоценивать свое ментальное здоровье в первый день после выхода из состояния самобичевания. Убрав все документы, я вышел во внутренний дворик, занесенный снегом, и глубоко вдохнул. Несмотря на основательное самоубеждение и беззаботное выражение лица, внутри по-прежнему было пусто — неспокойное сердце все никак не могло успокоиться и тарабанило со всей дури, заставляя меня слышать только этот неровный стук.
— Нильсен, — вдруг донеслось сбоку, выводя меня из оцепенения. Вообще-то я не планировал ни с кем видеться, поэтому и пошел за бумагами во время пар, но когда это вообще Скай останавливало? — Поговорим?
— Нет, — кратко ответил я и даже усмехнулся. Слишком много желающих поболтать со мной за эти дни.
Я уже сделал пару шагов в сторону общежития, как Ева произнесла:
— Я все знаю.
— Очень в этом сомневаюсь, — небрежно бросил я, стараясь как можно скорей завершить бесполезный диалог, однако Скай так не считала и, конечно же, не упустила своей возможности поспорить:
— А я считаю, что твоя заносчивая задница могла бы не так громко рассказывать про открывающиеся перспективы в Швеции, — я обернулся, глядя в ее самодовольное лицо. — Так красиво чирикал, что даже мне захотелось перевестись.
— Боюсь, что ты не пройдешь таможню.
— Ну и ладно, — хмыкнула она. — Не хотелось бы всю жизнь ездить на Volvo и слушать Abba.
— Это самый примитивный стереотип, который ты смогла сгенерировать своим мозгом. Поздравляю, — ответил я, не скрывая какого-то удовлетворения от привычной перебранки.
— Есть еще про Карлсона, — добавила Скай. — И все-таки.
— Брось, Скай, мы не друзья, — я уже полностью обернулся в ее сторону. — Ты сама так говорила.
— Да, а потом открыла тебе душу, — заметила девчонка и подошла ближе. — К тому же, я хочу напоследок насладиться твоим обществом. Кофе?
Я обреченно вздыхал все это время: пока я нехотя тащился в кофейню, благо не в ту, где когда-то работал, потом пока ожидал свой заказ и, наконец, когда Ева потребовала от меня объяснений. Не вдаваясь в подробности, я изложил суть — про перспективы стать нищим и никому ненужным, если откажусь от собственной семьи. Скай, на мое удивление, не стала меня утешать или давать дельных советов. Только выслушала, а потом заключила это все одним единственным словом: «Дерьмо».
— Значит, ты хочешь поговорить с Агатой? — уточнила она, а потом покачала головой. — Ты разобьешь ей сердце.
— Это мой выбор, — лишь ответил я, несмотря на то, что на языке крутился совсем другой ответ, полностью противоположный этому.
Все дело в том, что я не хотел слышать эти банальные, совсем не мотивирующие фразы о том, что «выбор есть всегда, и ты выбираешь неправильно». Еще тогда, после разговора с Сарой я прокручивал ее слова десятки, а то и сотни раз:
Выбор есть, Алекс, и он прост: либо ты теряешь все, но остаешься здесь с Агатой, либо ты теряешь ее, но имеешь возможность построить свою жизнь.
И они, как бы это гадко не звучало, были действительно правильными. У меня был выбор, и я его сделал. Я мог бесконечно винить родителей в сложившейся ситуации, но я
сам решил уехать. Порой выбор, предоставленный нам, может быть не таким, каким мы хотели бы, но он, в первую очередь, есть.
— Тебя будет не хватать, — вдруг сказала Ева, прерывая мои размышления. — Из нашей безумной компании мог бы получиться идеальный квартет.
— Мне тоже будет не хватать этого всего, — сказал я и почувствовал, как от собственных слов вновь стало тошно. — Ладно, мне еще нужно собраться, — резко поднялся с места я, чувствуя сильную необходимость в свежем воздухе. Скай определенно заметила это и не стала удерживать, скрывая за кривой и явно натянутой ухмылкой какие-то до этого момента неизвестные мне с ее стороны эмоции.
Уже на улице я смог полноценно вздохнуть. Неприятный ком в глотке потихоньку растворялся, и становилось легче. Хотя я прекрасно знал, что самое сложное у меня еще впереди.
***
В пятницу я проснулся позже положенного. Нехотя встал с кровати, сделал кофе и принялся доставать чемоданы, чтобы упаковать не слишком большое количество пожитков. Обжиться я толком здесь так и не успел, да и может это к лучшему. Закинув в сумку то, что мне точно не понадобится в ближайшее время, я принялся проверять все полки. И лишь один ящик я умышленно обходил стороной — тот, в котором по-прежнему лежал крафтовый пакет с нижним бельем для Харрис, который я закинул еще тогда, когда мы поругались во время ее переезда в другую комнату.
Тем не менее сегодня я откинул все негативные мысли и воспоминания о частых ссорах. Потому что был
готов к непростому разговору. Даже если Агата будет сопротивляться, если будет кидаться на меня, словно змея, я все равно должен сказать все, что чувствовал.
Я не стал как-то готовиться к этому событию. Всего лишь черканул одно смс о том, что буду ждать ее у себя. И я на полном серьезе собирался подключать Скай или Макото, если Агата откажется, но она согласилась. Вот так просто.
За полчаса до ее прихода у меня начиналась тахикардия. Я нервничал, и вся моя нервозность была написана на моем лице. Сначала я несколько раз проверил, чистая ли у меня комната, затем заварил свежий кофе, потом расхаживал туда-сюда, потирая друг о друга влажные ледяные ладони.
Kristian Kostov — Beautiful Mess (slow + reverb)
Когда раздался стук, я замер на одном месте. Внутри началась тяжелая борьба: не открывать дверь или открыть, выпалить все за одну секунду и сразу же закрыть. Собравшись с духом, я направился ко входу и провернул этот чертов замок, не давая себе времени для сомнений.
Внешний вид Агаты тоже изменился. Нет, она была по-прежнему прекрасна, но даже сквозь макияж пробивались темные круги под глазами, не говоря уже о том, что сами глаза были красные.
Я молча отступил назад, давая Харрис пройти внутрь. Она быстро сняла верхнюю одежду, разулась и прошла в комнату, к дивану. Хотя я не мог не заметить, что она с какой-то ностальгией пробежалась взглядом по каждому уголку когда-то ее комнаты.
— Здесь пустовато, — заметила она и наконец села.
От одной ее фразы стало напряженно. Не ей, мне. Потому что на самом деле пустовато здесь стало еще тогда, когда она съехала.
— Да, — прочистил горло я, комментируя ее слова: — Поэтому ты здесь. Нам надо поговорить.
Я увидел, как взгляд Харрис нервно метнулся ко мне, а сложенные ранее на коленях руки сжались в кулак.
— Хочешь, чтобы я спланировала дизайн-проект? — спросила она, стараясь скрыть волнение.
— Если только ты сама этого хочешь. Возможно, эта комната скоро вновь станет твоей.
— Что?
— Я переезжаю.
— Пере… — ее голос так заметно дрогнул, что даже я тяжело сглотнул. — Переезжаешь? Решил снять квартиру на заработанные в кофейне миллионы? — старалась отшутиться Харрис, видя, что я так ничего и не ответил. А я лишь думал о том, что сейчас
тот самый кульминационный момент, который поставит в нашей недолгой истории жирную точку.
— Агата, — осторожно позвал ее я. Харрис упрямо поджала губы и потупила взгляд. Аккуратные ногти со всей силы впились в ладошки.
Она была абсолютно к этому не готова, но держалась как могла. — Я переезжаю обратно. В Швецию.
Несколько секунд мы сидели в полной тишине. Я наблюдал за ее стесненным дыханием и за быстро бледнеющим лицом. В конце концов Агата не выдержала — повесила голову и плотно закрыла ладонями лицо. На каждый ее рваный вздох я с трудом заставлял дышать и себя, порываясь подняться и подойти к ней. Но я не мог, иначе бы я сломал нас двоих.
Спустя бесконечное количество времени, она подняла на меня глаза. Я не мог перечислить всего, что увидел в них: это боль, в первую очередь, искреннее непонимание, обида, безысходность. Но она выдержала это — проглотила огромный ком, проморгалась и заговорила абсолютно сокрушенным голосом:
— Это сделает тебя счастливым?
Нет. Нетнетнет!
— Да.
— Хорошо, — Агата улыбнулась, и я заметил, как сильно задрожали ее губы. — Это главное, — добавила она, словно вколачивая еще один гвоздь в крышку собственного гроба. — Но мы…
— Нет, — не давая ей договорить, перебил я. — Мы невозможны, — я видел, что она готова была спорить даже сейчас, как хотела заверить меня в том, что я неправ: — Это не про нас, Агата — отношения на расстоянии. Думаешь, сможем обходиться только звонками и сообщениями? И как долго это продлится? Несколько месяцев? Пока кто-то из нас все равно не решит покончить с этим, сделав это по телефону, — с каждым моим словом искра в ее глазах угасала. — Я не хочу для нас таких отношений. И если исчезнуть полностью из твоей жизни значит сделать тебя счастливой, я поступлю именно так. Мы должны отпустить друг друга и забыть.
Последние слова стали ударом для нас двоих. Я видел, как Агата уже нервно кусала губы, стараясь изо всех сил держаться, а у меня просто не было сил продолжать эти мучения, потому что терять девушку, которую полюбил, оказалось сложнее, чем я думал.
— Я хотел попросить у тебя за все прощение, — спустя мучительную минуту несмело начал я, чувствуя, что уже стало тяжело даже говорить.
— Хорошо, — вновь повторила она, словно на самом деле не слышала моих слов, словно застряла еще на полпути к осознанию, что это наша последняя встреча. За нее говорил ее взгляд, такой осознанный и в то же время такой пустой. — И ты, — когда она заговорила, я готов был вырвать себе сердце, чтобы не чувствовать проклятой боли. Харрис поднялась со своего места, крепко прижимая ладонь к груди, и из последних сил вытянула из себя эти слова: — Прости меня за все.
Я так и не смог ничего ей ответить, только кивнул, обреченно опуская голову и обхватывая ее руками. Слышать, как она впопыхах собиралась и уходила было невыносимо. Лишь когда дверь захлопнулась, я вздрогнул и осознал, что теперь действительно остался один. На негнущихся ногах я дошел до двери, собираясь ее закрыть на замок, но так и не смог сделал этого, потому что услышал тихий скулеж из коридора. Агата, согнувшись пополам, зажимала рот ладонью и крепко жмурилась. Я, словно мазохист, смотрел, чувствуя, что впервые за всю мою жизнь не мог больше сдерживать эмоции. Когда Агата осела у моей двери, крепко обхватывая руками колени, и почти что завыла, я оторвался от проклятого глазка и уперся лбом в дверь, закрывая глаза и чувствуя, что их больше не застилало слезами, потому что они только что вырвались на свободу и теперь были всего лишь мокрым следом на маленьком коврике.
— Прощай, моя милая лилла каттен, — тихо прошептал я, искренне желая, чтобы сквозь закрытую дверь она услышала самые важные слова: —
Я люблю тебя.
