Дарëному коню в зубы не смотрят

      Двуспальная кровать была слишком большой для одной Ани. Простынь не успевала перенять тепло тела и только морозила, а одеяло слишком сильно прижимало к матрасу. Ещё и запах клея не выветрился, которым девушка так старательно мастерила стразы к будущим декорациям. Но всё это было мелочью по сравнению с гнетущей мыслью о том, что родной муж сейчас лежит в гостиной первого этажа и чёрные брови не прекращают хмуриться ни на секунду. Ведь сам виноват — решил, что она не его женщина, а груша для битья. Разумеется нога болела, ныла и каждую минуту давала о себе знать, но это не давало права ему так обижать ни в чём не повинную Аню. Бесился, злился — ужин ему не вкусный, комары кусают, до озера идти лень, полы грязные после собак и вообще жизнь дерьмо. Всё это предъявлялось исключительно жене в уши, исключительно как её вина и если первые пару дней она достойно терпела, то сегодня последней каплей стала претензия по поводу изменившегося вкуса воды в кране. Персональный чайничек закипел и девушка не постеснялась послать капризного, но такого взрослого мужа на три буквы. Сбежала в спальню хлопнув дверью, зная, что без её помощи по крутой лестнице подниматься не станет. По правде говоря, теперь кошки на душе скребли. Понимает ведь, что ему плохо, что по факту лишился самостоятельной функции передвижения, так ещё и болит и чешется всё под бинтами бесконечно. И без того ворчливый был, по утрам особенно, так теперь это умножилось и на все времена суток распространилось. Двоякая ситуация… И обидно, что так к ней придирается без повода, но и ругаться за это не хочется, и так ему не сладко… В конце концов, после провальной попытки успокоить взбудораженные эмоции и уснуть — встаёт с кровати. Нужно было срочно его увидеть и плевать, что утро вечера мудренее. Наверняка ведь тоже уснуть не получалось, бубнил себе под нос какие все плохие — обидели и не спросили. Одеяло с кровати и на плечи, завернувшись наподобие огромной моли. Могла себе позволить пошуметь — собаки спали в клумбах, а Лиза укатила с бабушкой в санаторий. К слову, Аня уже триста раз пожалела, что не поехала с ними. Планировала, даже оформила путёвку, но как Юрочка поломался, так стал приоритетом в этой ситуации… А могла бы сейчас принимать кислородные коктейли вместо того, чтобы шагать налаживать отношения, которые сама же и не думала портить. Повыше пуховую мантию, чтобы не собирать с пола пыль. Даже телевизор молчал, только гудел в ванной бойлер и сверчки за открытыми окнами пели. Всё-таки весна, без пары дней лето, а они как кошка с собакой… Причём Юра в этом случае точно ведёт себя как наглый пёс, хромой, к тому же. Но свой же. Ступает аккуратно по лестнице, чтоб ненароком за уголки не споткнуться, а то будут на пару страдать. Ещё и свет в гостиной приглушён — от печки, из кухни, да над диваном телевизор. Не густо для их большой площади, но Аня всё равно умудряется разглядеть здоровую ногу Юрия Юрьевича, что покоилась на подлокотнике, вторую, видимо, спустил на пол для её же спокойствия. Ох, и шебутная у них семья, ни года спокойно не проходит — что-нибудь да найдут на задницы, нацеленные исключительно на приключения. Аня проходит в кухню, отметив пару тарелок в раковине, которые, она помнила, точно тут не лежали. Поел значит, всё-таки, может и добрее стал. Стакан прохладной воды — вполне обычный вкус, разве что фильтром отдаёт, но так всегда после нового картриджа… Говорить об этом супругу было бы глупостью, поэтому просто молча шагает к дивану, чуть шурша пододеяльником. Ну да, что и следовало ожидать — смотрит в телефон с постной моськой, едва ли губы не надув. Печатает что-то, наверняка пацанам в чат жалуясь на судьбу, только вот кто его там слушает в такое время… Разве что полуночник Бабурин или один из молодых отцов, проснувшийся ребёнка покормить. На жену и глазом не моргает, словно и нет её тут. Она же, в свою очередь, диван обходит и прямо на пушистый ковёр опускается, в одеяло закутавшись. Жарко уже было, угольки в печке ещё не прогорели — всё-таки не так в Ленобласти ночами, как хотелось бы. — Так и будешь молчать? — Не громко, смотрит на Юру глаз не спуская. Лежит как на пляже — в трусах одних белых и таком же белом гипсе. Видимо решил вообще от всех раздражающих факторов избавиться. — Раз пришла, то ты и говори. — Бросает обижено, чуть не отворачиваясь и пальцем уже просто ленту листая, даже глазами ни за что не цепляясь. — Ну Юр, ну ты чего? — Самой тоскливо было, что такой он весь несчастный, одинокий… Захотелось приласкать, рядышком опуститься… Только вот ведь сейчас как кактус колючий — тронь нечаянно и только хуже сделаешь. — Отстань, я спать хочу. — Так пойдём в спальню? — Улыбается, сама приглашает, ну это то точно лёд растопить должно. — Нет, уже хорошо лёг. — Юра вредничает до последнего — слишком в его характере. Ждёт достойных извинений, чтоб поуговаривали. А Аня будто и не против уже играть по его правилам. — Юр, ну как я могу загладить свою вину? Самый свой сладкий тон включает, ослабляя хватку на одеяле и позволяя ему оголить острые плечики, на которых только бежевые бретельки висели. Муж же заинтересовывается мгновенно — взглядом в неё стреляя наконец и только выше подбородок задирая. Кажется, такая тактика была ему по вкусу, одни брови никак не хотели переставать собираться к переносице. — Продолжай? — Откладывает телефон на спинку дивана, всё внимание переключая на девушку. Одеяло уже лежало на полу, а она в один шаг оказалась у софы. Шёлковая ткань прикрывала только аккуратную грудь с вставшими, из-за прохладной сорочки, сосками. Оборки же чёрного цвета контрастировали с бежевым и открывали вид на такие же тонкие трусики. Вид заманчивый до боли в яйцах, но Юра шипит лишь от боли в ноге. Давно не видел на супруге этой штучки - то больница, то холодные ночи, а тут вдруг она решила принарядиться, но нога как назло… — Может это поможет? — Длинные волосы за спину отбрасывает, чтобы не лишали мужа обзора и опускается на диван. Проще было бы сесть сразу на Юру, но прелюдии никто не отменял и Аня тянется к его губам. Сначала аккуратно и медленно целует, принимая ответную ласку. Одной рукой придерживает её за талию, поглаживая до самых бёдер и обратно. Механизм запускается, а конфликт исчерпан — Аня может гордиться собой, что смягчила углы, растопила его холод… Но что-то не так. Складка между бровей никак не хочет уходить и Юра отстраняется с разочарованным вздохом. — Давай не сегодня? — Ладонью по её голой ножке, задерживаясь на коленке и чуть постучав пальцами, продолжает со страдальческой интонацией. — Нога всё ноет, не могу отвлечься… Даже не встаёт. Аня теряется на секунду, с растерянностью глядя то на мужа, то вниз, на полный покой в его белье. Не припомнит когда так было, что на полуголую и такую ласковую, достоинство не реагировало. Но не тушуется, тут же подальше отодвигаясь и почти к Юре на грудь укладываясь, главное было ногу его не трогать. — Просто ты слишком много думаешь о ней… Ну посмотри на меня, Юрочка, — за подбородок колючий и ближе, в предвкушении поцелуя, — я сделаю всё, что пожелаешь. — Блять, Аня… Не лучшее время, я сейчас ещё больше расстроюсь! — Её руку от своего лица и отворачивается к беззвучно работающему телевизору. Никак мысли от травмы отвести не получалось, хоть и в руках такая податливая девушка лежит, сама себя предлагает. — Да ну с кем не бывает, зай. Мягко, стараясь ещё сильнее не обидеть и целует в так удачно подставленную скулу. По тёмному пятнышку от скрипки, по выступающей венке и ниже… Руки сами по плечам ведут, подкачался Юрий Юрьевич прилично, аж касаться было трепетно такой силы. — Перестань, давай спать лучше… — С придыханием уже, почти ломаясь под её ласками, удерживая за талию, машинально поглаживая. Всё ещё верил в то, что ничего у них не выйдет. Разозлился на себя ещё больше — дожили, уже и жену удовлетворить не может… — Блять, хватит, кому говорю! Обрывает её поцелуи на татуировке черепа несдержанным криком и запястья перехватывает. — Прости… Я просто правда… Вздох. Ещё и накричал — ну что за напасть такая. Совсем эта нога из колеи выбила, а хотел ведь как лучше. Даже глаза закрывает, стыдно было смотреть на Аню сейчас, уже пора обдумывать пути к примирению, хотя на это вся ночь в гордом одиночестве… Но тут снова её губы на себе чувствует. Язычком мажет по верхней, немного усами уколовшись и настойчиво проникает навстречу его языку. Не собиралась вот так бросать дело на полпути, раз уж начала настроение в семье исправлять. Ладошкой по животу и под резинку белья — он всё ещё не настроен, но пара движений быстро приведёт в чувства. С липким звуком отстраняется и не без огня в глазах садится верхом на мужа. Аккуратно на бёдра, стягивая попутно его бельё ниже и открывая себе полный доступ для действий. — Тебя не переубедить, да? — Ну за что ему такая женщина упрямая досталась? Аж восхищение блестит во взгляде. Кожа нежная, отблески огня тенями по ней бегают и уже всё не кажется таким безнадёжным. Ладошку демонстративно облизывает и вновь по члену, двигает бёдрами, словно уже оседлала его и совсем рядом со своей влажностью. Разумеется нет, ведь она уже всё решила. Опять вниз, к Юриным губам, мажет, его нетерпеливые поцелуи принимая… Ну наконец-то! Нежную ночнушку с неё стягивает и выдыхает рвано, словно полностью обнажённой её никогда не видел. Когда только трусики стянуть успела, чертовка. Такая вкусная в этом свете, слишком развратно ласкает его, уже твёрдый, член, чтобы поскорее принять в себя. Горячие ладони идеально умещают в себя аккуратную грудь и Музыченко уже сам готов просить её насадиться. — А ты говоришь, не хочу… Не буду… — Передразнивает его, налитую кровью головку к своему влажному входу приставляя и такая при этом улыбка победная на губах, словно Олимпиаду выиграла, а не мужа на секс уговорила. — Тебе попробуй… Ох, откажи… — Простанывает последнее слово, когда её тело изнутри чувствует. Жаркая, липкая, обнимает влагалищем орган слишком тесно, крутит бёдрами почти профессионально и абсолютно все посторонние факторы забываются. Зря бубнил и отнекивался, такое блаженство пропустил бы… Аня же филигранна — по сантиметру в себя, тягуче, но уверенно. Соскучилась по этому ощущению, захотелось так его и довести, ни разу из себя не выпустив. Всё-таки подход к супругу имела и ещё какой, недолго его горе по импотенции и поломанной ноге длилось, а если вернётся — от ворот поворот Анечка мигом организует. Первые стоны касаются слуха и Юра ведёт ладонями от талии до линии бёдер — придерживает, помогая интенсивнее прыгать. Картинка была ещё та — в памяти отпечатать хочется во всех красках, с её запахом, с ощущением её кожи и доставать потом из закромов, пересматривать. Аня же отпускает себя, наслаждается — руками по груди и шее, на его предплечья потом, ощущая как мышцы перекатываются, как музыкальные пальцы сжимают до отметин… Слишком хотелось его сверху почувствовать, чтобы нависал как скала, длинными волосами щекотал ключицы и просто делал, что хотел, выкручивая верёвки. Он ведь любит вести, даже поучать — когда она действует как прикажет, а тут… Всё это дурманит голову и девушка опускается обратно к его губам, любимое имя в уста впечатывая. — Я скоро… — Долгая разлука, вечное напряжение и слишком сильное возбуждение заставляют сжимать зубы до скрежета, лишь бы продержаться, пустить её в оргазм первой. Хочет уже отстранить, тянет за ягодицы, чтобы соскользнула и позволила испачкать себя, но Аня только ниже опускается, его руки перехватывая. — Да ну что же ты… — Затылком о подлокотник ударяется, но сладость финала это не портит. Давно не кончал так глубоко в ней. Обычно спускал между складок или на них, в силу осторожности и знания о таблетках, а сейчас всё слишком далеко зашло. Последний стон Аня отпускает по дому и кончает следом, мелко подрагивая и невольно опускаясь на его грудь. Поцарапала немного руку, но на муже всё быстро заживает, нога тому в подтверждение. К слову, тупая боль возвращается почти сразу, стоит судороге оргазма пройти по мышцам и Юра уже не так рад их порыву. — Ещё болит? — Сочувствующе, выпуская из себя член, а за ним тонкие ниточки белой субстанции. Всё-таки испачкались. — Было хуже, но да. Анечка только вздыхает, выкручиваясь из его кольца рук и сползает ниже. — Ты же в душ не пойдёшь? — Коварная улыбка и губки ложатся на влажную головку члена, что стоял пуще прежнего, несмотря на какую-то потерянность хозяина. — Решила убить меня сегодня? — Юра руки за голову закидывает, бицепсы напрягая. Не желает даже помогать ей в этом коварном деле — пуская сама работает, раз вызвалась. — Тогда я убью тебя нежно… Подтёк за подтёком собирает терпкую сперму на язычок. От самых яичек до головки и обратно, по переменке вбирая легонько за щёку и обсасывая как леденец. Музыченко по второму кругу заводится, но молчит, губу закусив в попытке не начать подмахивать тазом. Всё-таки ювелирно жена находит все его точки и пароли, вплоть до того, что имя своё забывается, как и поломанная нога, как и куча обид до этого. Очередная порция спермы сбрызгивается Ане в ротик, когда берёт до середины и тут же выпускает, демонстративно сглатывая всё и вылизав за собой головку. Сама от себя удивлялась, но блаженное выражение лица Юры и его тяжёлое дыхание, ухающее в тишине дома доказывали, что всё она сделала как нельзя правильно. — У кошечки боли, у собачки боли… — Опускается к нему на грудь, одну ножку тоже свешевая, чтобы не давить слишком сильно и лёгкие поцелуи по небритости пускает. — Слышишь ты, кошечка, мы спать сегодня собираемся? — Улыбка до ушей, в руках любимая женщина и чёткая уверенность, что рядом с ней — хоть весь поломайся, но горы свернуть готов.