Дарëному коню в зубы не смотрят

      Вязкий туман опьянения сгущался вокруг Юры как осада крепости и он осознавал, что ещё одна стопка и сдаст позиции. Жутко не хотелось проигрывать, но слишком много вокруг причин не пить. Реальность словно шептала над ухом посланником ада «ну ещё одну, ничего не будет, сделай это», и он делал. Подчинял свою слабую волю этому голосу проблем. Только вот помнил, что не так и бессилен — может противостоять, дать отпор… Но не хочет. Добровольно отдаёт себя во власть грехов, обрывая все связи хотя бы на один день, посылая далеко обидчиков и доброжелателей. Устал делать вид, что справляется без разрядки. Жена звонила ровно два раза — когда время перевалило за три часа ночи и сейчас. Не назойливо, знала, что оборванные трубки его только разозлят, но Юра уже не мог себя контролировать. Никто с ним не пошёл сегодня, ёбанные трезвенники, и это ещё больше капало на мозг. Пьёт в одиночестве как истинный алкоголик, даже напиток подходящий — белая и сорокаградусная уже переставала обжигать гортань, опрокидывал как воду. 07:10 От: Анечка Солнышко Любимая Тебя ждать к завтраку? 07:24 Вы: Я приду тогда, когда приду. Больше смс он не получал. Костяшки пальцев белели вокруг хрупкого горлышка стопки и Юра готов был возместить заведению любой ущерб, но запустить её в стену. Вчера разругался со всеми, с кем только можно — друзья, фанаты, жена. Просто настроение послать всех и каждого, а они не оценили, глупые. Может и хорошо, что никто не вызвался поехать с ним — только бы больше отношения испоганились, Музыченко совершенно сейчас не смог бы своё альтер эго приручить, больно много всего негативного вокруг. Он собирал это, впитывал как губка и теперь срочно нужен был выплеск — избавление. Боялся этой густой черноты, нависшей над сознанием, но не имел антидота, только желание пойти следом, повиноваться… Наверное это не нормально, но кто сейчас полностью здоров? Бармен уже косился, да что уже, он делал это больше двух часов, но не решался давать советы, знал прекрасно, куда их могут запихать. Не тронь лихо, пока оно тихо, вот и сейчас. Только что-то словно изнутри трогало, прям тянуло и выворачивало… Пора было ехать, ещё минута в этом баре и полетят пепельницы. Хорошо, что не урны, с тем же пеплом. 8:16 Вы: Скоро буду. Жрать положи. В ответ тишина и Юра рявкает таксисту, чтоб пошевеливался. Ломало всё так же сильно, видимо те две бутылки водки надолго осядут внутри. Блевать не тянуло, как и спать. Тянуло на какую-то чернуху, не первой свежести волосы бесконечно лезли в глаза, ещё и утренняя прохлада пускала мерзкие мурашки по телу. Это бесило неимоверно, как будто Паша третий раз берёт не ту ноту, будто машина не заводится, будто Аня не слушается… Ещё и солнечный диск прямо напротив лобового стекла и будь Юрина воля — проткнул бы его как шарик, чтоб улетел в космос со свистом и не резал без того красные глаза. Ещё ветер в ушах свистит как в спорткаре и Юра уже проклинает эту природу и это утро. И так никогда раннее время суток не жаловал, а теперь вообще бы растоптал, устроив полярную ночь. У дома оказывается довольно быстро, не зря торопил мужика за рулём, едва не начав ему угрожать пневматом, что подарил Поперечный. К слову, пистолет этот сейчас пропадал в неизвестном направлении, но почему-то вспомнился в воспалённом мозгу как хороший способ выпустить тьму наружу. Сам себя уже боялся, руки тряслись как у наркомана, что бывает с ним исключительно редко в силу музыкального образования. Приходилось вечно одёргивать рукава ветровки и волосы за уши заправлять, маты то и дело с губ срывались, когда ключи с первого раза не нашлись. Всё было против него, казалось. Один день слился с другим — начал выпивать в районе десяти вечера и с места почти не сходил, от того и нахлобучило на воздухе пуще прежнего, даже побоялся, что отключится где-то в лифте, но нет. Тело напряжено, венки на висках бились от давления и в носу запах табака застрял так, что ничего другого не ощущалось. Срочно догнать, если не возьмёт ещё одну — ноги дрожать начнут в придачу. — Папочка дома! — Хрипло и как-то угрожающе выходит, но даже внимания не обращает, ботинки носками стягивая. — Что, даже не встретит никто?! Анька, блять! Чёрные лапы обиды и гнева опять подползали к мозгу, обвивая и укутывая, вызывая гнев на ситуацию… Он приехал, всю ночь не появлялся, предупредил и что, даже не поздоровается с ним теперь?! — Привет, я не слышала как ты вошёл, вода шумела… — Аня выходит из ванной уже при параде — одетая, с волосами струящимися, даже какое-то подобие улыбки на блестящих губах играет. — Зай? Рубильник выключается в момент, стоит её увидеть. Аж физически чувствует, как щёлкает внутри, передёргивает и вся кровь вниз утекает. Видимо этот алкогольный морок нашёл громоотвод, решил заземлиться в жене и это и вынуждает девушку приглядеться. Что-то сверкает в глазах карих и обычно добрых. — Ты где была? — Стоят как вкопанные в разных концах светлого коридора, будто дуэль какая и нужное количество шагов уже сделано… Только вот Аня понятия не имела какие правила и не подозревала в какую опасную игру втянута. — Лизу в школу отвозила, ты чего? Время уж девять, совсем не… — Замолчи и подойди сюда! — Перебивает грубо, стягивая ветровку, а за ней и пропахшую баром толстовку. Не было сил выслушивать её лекцию о правильном поведении взрослых мальчиков. — Я не понимаю, Юр… Хочешь кофе налью? Завтрак ещё не остыл наверное. Шагает осторожно к кухне, но так или иначе придётся пройти мимо такого странного мужа. Видела его в подобном состоянии всего пару раз в жизни — за дракой времён университета и после не особо удачной порции косяка. Тогда чудом его успокоила, не без помощи Паши, конечно, он держал его каким-то чудом, а она достучаться пыталась. А сейчас же… Не было никого рядом, кто в случае чего мог бы перенять удар, помочь, и хоть и знала, что муж не поднимет на неё руку, всё равно животный страх бился в сердце. Он ведь сильнее в раза два, если не больше, выше, тяжелее… Прихлопнет как муху, если вздумается, и уже лёгкая паника к горлу подкатывала. Выблевать бы её вместе с органами, чтобы не тряслись как в горячке. Но виду не подаёт. — Не надо мне кофе… — Шепчет, выслеживая как лев жертву, глаз с неё не спуская и когда, наконец, равняется с ним, хватает за плечи, к себе притягивая. — Тебя хочу. Сейчас же. Чуть не рычит ей в губы, прокусывая нижнюю сразу до капли крови и Аня взвизгивает от резкой боли, отшатываясь назад. Пульс скачет мигом под двести, руки выставляет перед собой, но никаких путей отступления. Сзади кровать, а перед глазами его, налитые кровью и животным желанием. Она не хотела так… Позволила бы, отдалась, будь он хоть немного в адеквате и своём уме, но это ведь сейчас не её Юрочка, не её любимый муж, что пылинки сдувает… Она не хочет подчиняться его мрачной стороне, не желает тешить эго покорностью. Хоть и есть перед ними супружеский долг и обязанности, но не в таком состоянии и не под приказом… Они ведь отлично справлялись без принуждения, отдавая друг другу себя до остатка, ублажая, так зачем всё это? — Боишься? — Кривая усмешка и ступает ближе, заставляет пятиться к постели. — Я не кусаюсь, ты же знаешь… Просто дай мне, что я хочу. — Юра, ты не в себе, перестань… Ты правда меня пугаешь. — А теперь словно уговаривает, предлагает даже мир и кажется, что можно договориться. — Соглашайся или заткнись! — Снова этот повышенный тон, выжидает, даёт ей секунду на решение — смиловался. Она же молчит. Гордо подбородок вверх и ногти больно в ладошки впиваются, но с виду само спокойствие… Ох, и не на долго это. Его руки в миг разворачивают лицом к кровати и толкают с силой, так что летит коленями в пол, а грудью на матрас. И дыхание сбивается от боли в рёбрах и ногах, как бы не кончиться прямо так от испуга. Это ведь не нормально или? Всегда их семья шутила по поводу, что домашнее насилие есть и ничего такого, живут, а сейчас не смешно. Может Юра и позабавится, но точно не Аня, что от боли этой тупой уже едва не плакала, а он ведь ещё ничего не сделал. — Не хочешь по-хорошему, значит, ладно… — Подходит сзади и за волосы, вынуждая на кровать полностью забраться, и к нему лицом. Так будет проще снимать с неё одежду, а гнева столько перед глазами, что и кожу готов. Откуда только это взялось… Пора кодироваться? Передёрнуло от этой мысли и в сопротивление ей, рвёт на жене тонкую блузку из красивой изумрудной ткани. Прямо от декольте до пояса, добираясь до красивой груди в бюстгальтере. — Нет… Что ты делаешь?! — Ужас в глазах застывает когда он голыми руками вещь портит. Вгрызается пальцами в одеяло, ноги крепко сомкнутыми удерживая, а он вниз губами, по ложбинке меж грудей, руки за её спину заводя и крючки срывая. Этот лифчик уже можно выкинуть, но сейчас совсем не до имущества, как бы себя уберечь. Тянет всё это с неё так, что ткань под давлением в кожу врезается до жжения, одна безысходность. — Молчи… — С остервенением за пуговицу на её светлых джинсах. Не помнил себя таким, но мысли совсем не хотели витать вокруг совести и стыда, только вокруг её тела, такого желанного и горячего. И пусть придётся взять насильно, пусть она не хочет — он заставит стонать, заставит умолять, запятнает, но добьётся. — Нет, Юра… — Качает головой, прикрывая грудь и пытается от рук его жестоких отползти, только силы тратит на сопротивление, понимает же, что не достучится. — Пожалуйста, не трогай меня так! Застёжка легко поддаётся в отличие от Ани и мужчина спешит стянуть с неё последнее. Вместе с нижним бельём, царапая нежную кожу бёдер, наставив затяжек на кружеве. Он предупреждал, просил всё сделать полюбовно, пусть теперь только попробует сказать, что не предлагал обойтись малой кровью. Её обнажённое тело совсем срывает башню, хочется выпить её до остатка, использовать на все возможные проценты. Слишком красивая. Не бывает такой красоты, он обязан приклониться перед ней, а не издеваться. — Ноги шире, сука! — Рычит, разнимая её колени друг от друга, одной рукой каменный член доставая и капли смазки с головки по длине разгоняет, не хочет её рвать, надеялся, что мокрая уже, только бы поддалась. — Юрочка, не надо, — захлёбывается в мольбе, солёные слёзы уже губы орошили, придавая всему этому действию вкус боли. Почти кричит, когда он между её ног ложится, руки в кровать за запястья впечатывая. С силой, кожа горит синим пламенем, и только отрицание с уст сходит, не может поверить, что он творит с ней против воли. — Не ори, дорогая, не привыкать же тебе мой член принимать, м? — Губами на её шею, пёстрыми засосами раскрашивая и наконец в неё. В тесную, в пылающую, в промокшую, до самых её искорок перед глазами, до стона звонкого. — Остановись, прошу! — Всхлип и он вжимает в матрас ритмично, одной её руки над головой удерживая, а второй под коленкой, чтобы не смыкала бёдра, позволяла пользоваться собой. Это был верх блаженства, то, к чему неслась смоляная сторона души всё это время. Владеть ею было подобно владению неземной силой, это возносило и Юра совершенно не контролировал себя в этом наслаждении. Кусал её шею и губы, затыкал поцелуями рот, выпивая стоны и просьбы прекратить, а упругое тело так поддавалось… Несмотря на все её протесты — выгибалось, текло для него, чтобы члену проще было в глубину скользить, выбивать скулёж из горла. — Хватит… — Сорвано, слёзы глаза застилали и уже виски болели от рыданий. Боль в теле соперничала с удовольствием между ног. Как бы он не выкручивал руки и как бы грубо не лапал грудь, внутри затрагивались какие-то волшебные точки, вынуждающие порой стонать слаще чем прежде. — Анечка… — рукой по линии бедра, ни на йоту не замедлившись тазом и к её мягким губам, — терпи, солнце. Бешеное раздвоение личности пробудило в нём колющее чувство — захотелось взять её в другой позе, чтобы сама просила, но не остановить пытку, а продолжить кайф. Физически же уже не мог затормозить, естественной смазки не хватало и пришлось идти ва-банк. Ладонью по мягкой груди, по острым соскам и выпирающим рёбрам, она даже навстречу подаётся, мокрые глаза зажмуривая. Тушь щипала, волосы липли к коже, а запах перегара и пота смешался с парфюмом в какой-то гремучей смеси под названием секс. Аня запуталась в своих ощущениях, разряды тока били словно изнутри и когда Юра вновь к её губам прилипает — отвечает. Целует самозабвенно и отчаянно, словно это было последним шансом на спасение и искупление… — Ох, Аня… — Стонет, когда её руки за спину обнимают и затылок, когда ноги покорнее раздвигаются. Только в шею остаётся уткнуться и под горячие вздохи увеличить амплитуду. — Да, Юрочка, ещё! — Прикусывает пальчик, чтобы ещё что-то чрезмерно грязное и пошлое не выдать, чтобы не тешить эго, но всё тщетно, он добился. Слишком сильно она любила мужа, его харизму и тело — невозможно было оставаться равнодушной и уже боль от его рук и пола отходит на второй план. Вытрахал из неё согласие, сыграл на ней как на скрипке, прогибая свою линию. И теперь оставалось только доиграть партию, выжав все соки из инструмента. И Музыченко это охотно делает — отстраняется, её ножки перехватывая и в одно движение себе на плечи, заставляя жену всю свою растяжку в лучшем виде демонстрировать. Гладит вдоль лодыжек. Губами по боковой части коленки, усами кожу раззадоривая, ласкает теперь как может, всего себя отдаёт взамен на грубость. — Ты… Так глубоко… — Морщится, каждый сантиметр его в себе чувствуя, как выходит медленно и с чувством обратно, по всем нужным точкам проезжаясь, головкой что-то невероятное в ней затрагивая, дрожь по всему телу посылающее… И посему кончает. Сочно и долго, с судорогой во всем теле, с закатанными глазами и комом в горле вместо стона. Ему только её сдерживать остаётся — весь мандраж на себя перенимая, опуская её ноги и в последний раз погружаясь. — Анька… — Дыхание как по кочкам, губами по её щекам мокрым, лёгкую улыбку сцеловывая и тем же отвечая. Кровать буквально плавилась под ними, семь потов сошло в этой бешеной гонке и Юра просто выходит осторожно, семенем простынь пачкая, тут же без сил опускаясь рядом. — Какой же ты мудак, Юрочка! Смотрят друг на друга долго, а он рукой находит её и пальцы переплетает, по костяшкам поглаживая. Счёт времени потеряли, дыхание всё ровнее и словно под гипнозом растворяются друг в друге. Юра когда собирается с мыслью, аж мурашки по позвонкам бегут. — Прости меня. Мне, наверное, лечиться пора… — Тяжёлый вздох и глаза в потолок, не мог уже на её потёкший макияж смотреть. — Я когда вчера поехал после студии туда, думал, с ума сойду. Ни одна живая душа со мной не пошла, со всеми разругался. Тебя обидел. Пашу послал. Даже Лизу со школы забирать не поехал… Знаешь, наверное, никогда так пусто и страшно не было. Но когда пришло оно… — Пауза дольше положенного, передёргивает, что даже Аня ближе пододвигается, ладонь ему на грудь уложив, каждый удар сердца прочувствовав. — Липкое это отравление, мне так было страшно, Аня! Я не хочу больше так… Не хочу тебе больно делать, ты ведь моя девочка, моя муза… Аня перебивает монолог поцелуем, мягким и тёплым, со вкусом соли и металла. Кажется, муж совсем заблудился в этой жести, что вокруг царила и пора было осветить ему дорогу путеводной звёздочкой. — Почему ты не пришёл ко мне? Ты же знаешь, Юр, я всегда поддержу, помогу… Зачем пошёл туда один? — Снова чуть не плакала, в носу щипало, но держалась стойко, принимая его руку на талии, его горячее дыхание и вздохи каждую минуту. — Хотел, наверное, попробовать сам обойтись, а получилось как всегда… Прости, пожалуйста, если сможешь! Поворачивается резко, в объятия её грабастая и в пышные волосы утыкается, до упора вдыхая, чтобы запах её в бронхах зацвёл цветами. И навсегда там остался. — Пообещай только, что не сдашься больше алкоголю этому. А то я так бояться тебя стану… — Нет! Я бы никогда тебе плохого не сделал! Вернее, не сделаю… Просто теперь точно понял, что без тебя сожрёт оно меня.