Замок на Ниболт-хилл

Oingo Boingo — Dead Man's Party

Алую взвесь в воздухе будто вычерпали из сознания под «красными дьяволами». К слову, такие штуки могут влиять на память. Интересно, когда закидываешься депрессантами, проблемы с памятью — это побочка или наоборот главная цель? Вопрос хороший, но бессмысленный. У него же не забывчивость, как под «красными», или корсаковский синдром, как у алкоголиков. Ни алкоголь, ни таблетки слизать все воспоминания начисто не способны. И то правдоподобнее звучит вариант с ударом по голове. Роберт прижал локоть к боку — не теряйся, Билли. Лучше спутник, которого знаешь пять минут, чем вообще никакого. Даже если он не может пару слов сказать, не выпустив в тебя клыки. Пришлось подстраиваться под его шаг. Пацан невысокий — едва макушкой чиркнул ему плечи. Парню шестнадцать или семнадцать? Может, за пару лет нагонит еще дюйм. Билл шарил свободной рукой во мгле. Кисть затянуло туманом. — Роб, — шепнул он. — С т-твоей стороны что-то есть? Резанул по ушам. — Роб — это кусок имени. Как яблочный огрызок. А меня зовут Роберт. — О! Х-х-х, — просипел Билл и сжал его руку. — Обязательно сейчас поправлять? — Слышь, кровопийца. От пары букв не развалишься, а мне — приятно. Да и кто знает, что живет в этом мареве? Заразился пацанячьими страхами — будто с другой стороны тумана вынырнет монстр и оставит его без пальцев. Шар — их проводник — щелкнул по носу. Статическое электричество щекотно заискрилось на лице и в волосах. Роберт толкнул шар ладонью. Лента плелась под ногами. Так под кроссовки, туфли и босоножки с острыми каблуками забивается блестящий хлам на укуренных праздничных пьянках. Молчание тоже плелось. Так с укуренных праздничных пьянок волочишь себя домой вместе с обдолбышем, имя которого едва помнишь, а вам, как назло, по пути. Жаль, что Билли неразговорчивый. Голос мальчишки ему нравился — обманчиво тихий, но было в нем что-то особенное — глубина, в которую хотелось вслушиваться. Голос, говор. Их даже заикание не портило. Таким голосом впору на ухо шептать — сработает не хуже наэлектризованной поверхности воздушного шара. И откуда он это взял? Пустота на месте воспоминаний чесалась, как заживающая рана. А если содрать корку, хлынет кровь? Брызнет гноем из-под кожи? Интересно, а Роберта Грея дома кто-то ждет? — В каком мы городе? — Дерри, — сквозь зубы ответил Билл. Водительское удостоверение у него портлендское. Взгляд из окна — листья на деревьях, небо холодное, но не мерзлое — отлистнул середину осени на календаре. Плащ Билла обвел красным Хэллоуин. Чувствовал он себя отлично. Никаких синяков, царапин, ушибов. Поначалу голова болела и потряхивало, как от высокой температуры, но компания юной пиявки взбодрила и помогла согреться. Он будто астроном — те так же изучают по теням, орбитам и искажениям спутники, планеты и черные дыры. А у него что? Штанга позвякивает в ухе, татуировки на руках, черный костюм в полоску. Это говорит о чем-то? И что здесь делает Билл? С ним нужно осторожнее — золотое правило — если не знаешь, чем долбишься, пробуй понемногу. Впрочем, Билл сам мог его бояться. Если не лгал, стоило нажать на тормоза и хотя бы не цеплять парня шутками про Теда Банди. Лента натянулась. Шар дернулся из рук. Нить стегнула кожу. Роберт подался за ним, но упустил — хватанул пустоту. Не удержал равновесие и уперся ладонями в… Взвесь таяла. Уперся ладонями в барную стойку? — Билл, ты как? — он обернулся. Билл нахмурился — вернее нахмурился сильнее обычного. Роберт тоже поднял взгляд. Тоскливый бармен протирал пивной бокал под блеском бутылок виски и бурбона. Рядом висел алый воздушный шар. За барной стойкой женщина перекатывала стакан из руки в руку. Перед парой посетителей на столах жгли воздух свечи. Бункерный полумрак разбился о яркое пятно сцены. Там стояло фортепиано — Роберт задержал взгляд на потрескавшихся клавишах и затертых боках. Крышку украсили подгнившей тыквой с раздосадованным — улыбка-наоборот — ртом. Билл ткнул его локтем. Подергал за рукав. — Это — костюмы? — прошептал он. Роберт внимательнее пригляделся к людям. Бармен держал бокал посеревшей рукой — в разрывах кожи проглядывали кости и мышцы. Губ у него не было, и он жутковато скалился своей стойке. У женщины провалилась щека, обнажив зубы. Нос потемнел и изогнулся, будто вот-вот провалится в сифилитичную дыру. Лица посетителей за столами оплыли — один в один свечной воск. — Наконец-то, — буркнул бармен. — Я уже думал, вы там умерли. По залу прошелестел суховатый смешок. Так в дрянном ужастике могли бы похихикивать могилы и склепы. Что это? Тайный хэллоуинский рейв? На такую дохлую вечеринку Роберт не пошел бы, даже если бы ему заплатили. — Мы… — он обвел их рукой. — Просим прощения за беспокойство. Но где здесь выход? Женщина закатила глаза. — Каждый раз одно и то же. Каждый раз. Голос у нее скрипел. Точно стул под клерком где-нибудь в муниципальном суде под конец рабочего дня. — Каждый раз? — переспросил Билл. — Вы о чем? — Хэллоуинские худшие. Они еще на что-то надеются. — Нет, Лаверн, — поправил бармен. — Худшие рождественские. — И эти. Эти ноют больше всех. — Что здесь происходит? — крикнул Билл. Роберт захлопал по столу. Кольца застучали стаккато — с акцентами над каждой нотой. Женщина, Лаверн, повернулась — очень спокойно и медленно. — Ты куда-то спешишь? — Чт-то это за место? — Мальчик мой, — заскрипела она. — А сам как думаешь? — Просто скажите! — Что тут непонятного? Вы умерли. Ты мне скажи, где вы теперь. Билл глянул на него. Роберт поднял бровь. Умерли, да? Мертвы, как Бела Лугоши? Он обернулся. И едва не кольнул носом стену. Позади них не осталось ни тумана, ни свободного пространства. На гангренозного цвета обоях болтались картины — тарелка гнилых фруктов, мясное блюдо с личинками, заплесневелый пирог. Билл поглядел на рисунки исподлобья. Если мальчик не расслабится, к двадцати годам заработает себе первый стежок морщин. Как раз рядом с хорошеньким шрамом на правой брови. — Все верно, — сказал бармен — губы у него не смыкались, и говорил он со змеиным — с-се ерно — присвистом. — Вы двое умерли на Хэллоуин, когда у вас впереди вся жизнь. Сколько тебе, сынок? Указал на Билла. Тот зашипел — не ваше дело. — Ладно. Что бы это ни было, — Роберт еще раз обвел бар рукой. — Театр или тематический клуб. Мы не ваша аудитория. Так что… — Погоди. Мальчишка живой. Лаверн грузно спрыгнула со стула — за ней с одежды взметнулась пыль. Она подошла к Биллу и наклонилась. Принюхалась? Тот отшатнулся. — Живой. — Еще один дурак, — фыркнул бармен. — А этот? Лаверн повернула голову к нему. Кожа на шее натянулась, словно вот-вот лопнет. И пахло от нее старым одеялом. Роберт попытался не смотреть на то, как двигается в дыре за щекой ее язык. И, конечно, пялился только туда. — Не знаю, — Лаверн прищурилась. — Не знаю. Не знаю. — Как это? — он усмехнулся. — Я чувствую себя живым. И отступил-выгнулся из-под ее мертвецкого взгляда. — Чувствует он, — Лаверн цокнула языком. Билл шагнул вперед — вампирский плащ ухнул за ним. — Я ищу кое-кого. Вы можете мне помочь? На него Лаверн посмотрела почти доброжелательно. Хлопнула по пустому стулу рядом с собой. — Рассказывай. — Начинается, — бармен закатил глаза. Садиться Билл не стал. Кашлянул, поправил завязки на шее. Роберт облокотился о барную стойку. Бармен плеснул перед ним бокал и жестом предложил налить. А чего отказываться? Какая польза от трезвой башки? — Мой брат умер три года назад, — начал Билл. — Вы могли… — А-а-а, мертвый брат, — протянул Роберт. Все — даже молчаливые посетители и бармен (и тем более — вот-черт-зря-он-это-ляпнул — Билл) — уставились на него. Ладно, возможно, он придурок. Как странно — иметь личность и не знать, на чем она выстроена. Роберт виновато улыбнулся, махнул рукой — не обращайте на меня внимания — и запер себе глотком рот на замок. Виски напоминал тлеющий костер из прелого дерева. Но кто обещал, что жизнь после смерти будет приятной? Все псы попадают в рай, да. У людей только с этим сложнее. — Вы могли его видеть, — тихо сказал Билл. — Моего брата зовут Дж-джордж. Он умер три года назад в октябре. Ему б-было восемь. У него русые волосы. И карие глаза. В глазах самого Билла мелькнула очень трогательная надежда. Роберт прикрыл губы стаканом и улыбнулся. Парень мило говорил о брате. Кусался при любой возможности, но словно клыками и когтями оберегал себя и свою печаль. Такие вещи способны покорять сердца. А у него, похоже, никакой обороны — ни крепостной стены, ни рвов. Не хватило ума выстроить или это от беспамятства? На «чистый лист» расфантазировался о первом встречном? Как будто ответ имеет значение. Как будто ответ имел бы значение, даже если выбросить десять с лишним лет между ним и Дракулкой. Билл, наверное, мечтает о том, как трахнет свою подружку на выпускном (а если раньше, еще лучше — получит дополнительные очки на невидимой доске почета — той, что на самом деле важна для старшеклассников). Но от него хотя бы не веет респектабельным пригородом или христианской брошюрой — местами, где все зло в мире от готов, лесбиянок и спидозных гомиков. Да и если ты умер, поздно думать о красивых мальчиках. Чудно сложенных под умелые руки — чтобы осторожно гладить тонкую кожу, оберегать худощавые плечи. И ни за что не причинить вреда. Хрупкий, милый и заботливый. Как обидно — встретиться после смерти. Лаверн помотала головой. — Извини, сынок. Не помню его. Когда умираешь, память ни к черту. — Я слышал, если прийти в этот замок на Хэллоуин, можно попасть в мир призраков, — продолжил Билл. — И я п-подумал, что могу найти здесь своего брата. — Само собой. Он в очереди. — В очереди? — А ты как думал? Людей становится больше. В жизни приходится стоять в очередях и после смерти тоже. — Но куда очередь в-ведет? — Пока сам не попадешь, не узнаешь. — Ладно, — Билл зажмурился и помотал головой. — Мне все равно. Где она? Лаверн указала на дверь справа от барной стойки. Роберт готов был поклясться, что минуту назад там тоже была пустая гангренозная стена с гнилыми картинками. Пламя из-под ног Билла не сверкнуло, но медлить он не стал. Взялся за ручку, дернул на себя. Как вдруг один из посетителей схватил его за плащ. Дверь раскрылась перед ним сама. И Билл замер. Не вставая, Роберт наклонил голову. Уставился в коридор. Прямой, со множеством дверей и поворотов, но совершенно пустой. Вел, вел, вел — так далеко, что стены, пол и потолок слились, слиплись вдалеке. Роберт сел ровно, пока от бесконечности не закружилась голова. Бармен достал из-под стойки жестянку. Та лязгнула по столешнице, и из нее вылетели металлические жетоны. Как военные, только с номерами вместо имен. — Да погоди ты, — Лаверн отодвинула жестянку и обратилась к Биллу. — Если выйдешь в этот коридор, больше не вернешься. Это только для мертвых. Билл глянул на нее, глянул на дверь — почти с обидой. Похоже, мальчик стал осознавать, что выставил себя доверчивым мальцом на потеху этим хэллоуинским чучелам. Но ведь потерю воспоминаний хэллоуинской шуткой не объяснишь, так? Это же не «пни меня», которое в средней школе цепляешь на рюкзак дохляку-заучке. — Вернись, — Лаверн подозвала Билла жестом. — Джон, давай сюда тарелку с леденцами. — Я не за леденцами сюда пришел! — возмутился Билл. — Я не дурак. Коридор — это иллюзия. Пр-росто посмейтесь надо мной. И я пойду. — Ты хочешь увидеть Джорджа или нет? — Придется поспешить, — заметил бармен. — У тебя время до рассвета. — Слушайте, — Роберт поднял руку. — А если все берут номера и ждут чего они там ждут, что здесь делаете вы? Лаверн покопалась в карманах истлевшего платья и достала жетон. Он прочел номер. — Двадцать два миллиона двести тысяч двадцать семь? — Не повезло, — ответила она. — Вот и встречаем таких, как вы. Пианист еще был, но с тех пор, как пришел его номер, стало совсем плохо. — Что за тупая система? — Ты когда-нибудь пытался получить пособие по безработице? Да откуда ему знать? Вряд ли. Не похож он на того, кому необходимо пособие. — Это еще хуже, — сообщила Лаверн. — Я умерла, пока ждала ответ. Роберт выдохнул и сделал глоток прелого виски. Бармен, Джон, бросил в его сторону понимающий взгляд — и так каждый день, приятель, каждый долбаный. — Хватит жаловаться, Лаверн, — сказал он. — Вот твои леденцы. На дне стеклянной тарелки перекатывалась пара конфет — мелочевка из тех, что получаешь на подушках в отеле. Билл сжал кулаки. — Ну? — Лаверн подтолкнула его. — Кошелек или жизнь? — Что это такое? — крикнул он. — Твой билет к Джорджу и обратно домой. Роберт отставил стакан. Домой? В некотором смысле воспоминания — это тоже дом. Может, если подыграть им, он уйдет с этой вечеринки мертвецов раньше, чем к нему прилипнет та дурацкая песня? И Биллу не помешает компания. Когда в финале розыгрыша посмеются над ними обоими, парню будет не так обидно. — Я возьму. Он протянул руку к леденцам. Лаверн выдернула тарелку из-под носа — очень резво для мертвой женщины. — Мы даже не знаем, жив ты или нет. — Если мертв, к живым вернуться не сможешь, — добавил бармен. — И останешься скитаться, — голос Лаверн охолодел, поник, будто ветер, который поздней осенью режется о вымерзшее кукурузное поле. — Навеки вечные, пока песчаные пауки не найдут тебя и не примутся терзать твою душу, размягчать твое тело кость за костью до конца времен. И даже тогда ты не обретешь покой. Роберт взвесил альтернативы. Песчаные пауки? Очереди? — Я готов рискнуть, — с улыбкой решил он. — Все-все. Лаверн отставила тарелку и отвернулась. Да что она обращается с ним, как с прибившимся щенком? Они даже не спросили, кто он и как попал сюда. Они даже не знают его. Знали бы, что потерял память, принялись бы расспрашивать? Как будто из ответа он превратился бы в вопрос. Хотя, может, Билл прав. Не стоит трепаться об этом. Возможно, он все-таки не сволочь. Просто у него язык без костей. — Пусть Роберт тоже идет! — вмешался Билл. — П-пожалуйста. — Точно дурак, — буркнул бармен. Лаверн шикнула на него. — Он твой друг? — поинтересовалась она. — Да мы… Нет, но… — Билл понизил голос: — Просто можно, чтобы он тоже пошел? — Ладно. Если он твой приятель, идите вдвоем. Она положила руку Биллу на плечо и улыбнулась. Через мертвецкую серость вдруг проступили черты лица — приятные и… Немного знакомые? Характер у нее, конечно, дурной и сварливый, но сердце пока не истлело. Этим двоим Билл тоже понравился. Что-то в нем чувствовалось сильное — больше, чем он сам. Роберт подмигнул ему — в знак благодарности. Тот ответил полуулыбкой. Они оба начали сомневаться, что это розыгрыш? Сомнения просились под кожу, как первый штрих чернил в татуировке. Тяжело размышлять о жизни и смерти, когда не знаешь прошлого, которое сделало тебя тобой. Как и сожалеть о потерянной жизни, которую не помнишь. И что это за смерть? Конвейерная конторка, где ты — очередной номер без лица и имени. Звучит достаточно глупо, чтобы быть правдой? Что ж, если так, он бы позаботился о том, чтобы его номер запомнили. — У меня был сын твоего возраста, — Лаверн поправила плащ на плече Билла. — Любил, как ты, носить костюмы на Хэллоуин. Только ему нравились оборотни. — В следующем году наряжусь оборотнем, — пообещал Билл. И подошел к стойке, чтобы схватить конфету. Роберт тоже спрятал в кармане свой хэллоуинский улов. Собирался схохмить — и куда им теперь засунуть эти леденцы, но передумал. Не мог уйти, не проверив одну теорию. Что-то привлекло его в черно-белом перестуке фортепиано. Все наблюдали за ним в мертвом молчании, пока он шел к сцене. Роберт наклонился и сдул пыль-паутину с клавиш. Опустил на них руки. Те словно сами знали, что делать. Скользнули парой нестройных нот, разыгрались — освободили мелодию, которая щекотала кончики пальцев. Быстрая перебежка звуков. Человек идет по коридору — Билли-вампир в своем плаще. И за окном ветер гнет ветви. Несет рваные облака мимо луны. И… Стихает в расстроенном инструменте. — Pathétique, — пробормотал он. — Ты играешь на пианино, — удивился Билл. Одна из посетительниц за столом вытерла щеку. — Очень красиво, — прохрипела она. — Оставайся. — Спасибо за высокую оценку, мэм, — Роберт спрыгнул со сцены и, повернувшись на каблуках, оказался рядом с Биллом. — Но нет. Не сегодня. Уже по привычке предложил Биллу руку. Тот вложил свою ладонь в его. Пальцы у Билла холодные, нервные — то мнут одежду, то сжимают плащ. И Роберт спрятал их в своей руке, делясь теплом. Вот и сцапал единственного человека, которого знал. — Удачи, — Лаверн вновь указала на дверь справа от стойки. — Вам обоим. Бармен поднял бокал, прощаясь. — Идите уже, — добавил он. — В праздничные дни много людей. Нас ждет жаркая ночь. И вас двоих тоже. Звучит вдохновляюще. Вместе с Биллом они подошли к выходу. Роберт взглядом спросил — готов, Билли? — получил кивок — готов, а ты? — и повернул ручку. Коридор за дверью изменился.