1.0 «Не знаю, достойна ли она нести звание «Новой маргариты».
Сегодня чуть ближе к ужину я поднялся на верхние этажи, прямо рядом с гримеркой кордебалета. Меня никогда не интересовали местные сплетни, если они, конечно, не касались моего образа «таинственного и ужасающего незнакомца с капюшоном, призрака оперы», кое выдумки порой были до одури смешными и нелепыми. Поэтому я не стал заострять внимание на молоденьких танцовщиц собравшийся в кучку, словно овцы на выгуле, о чем-то бездумно трепавшие. И меня бы не завлек их разговор, если бы я не услышал имя той, которая в мои давние годы была синонимом прекрасного и по истине великолепного. Маргарита. Как сейчас вспоминаю её, высокая девушка с громким проницательным голосом, орлиными глазами и невероятной харизмой пару лет назад была самой яркой дамой в нашем скромном театре. Тогда, будучи ребенком, не имевший столь… Исключительные черты, которые навеки посадили меня в этот подвал, я бегал на её выступления чуть ли не без остановки. Благо материальное положение позволяло. И только тогда, когда девушки танцовщицы стали вспоминать по истине звезду нашего купола, я прислушался: «Новая Маргарита» — щебетала одна из них — «именно так её назвал наш угрюмый граф, представляете!». «Быть того не может» — поддержала другая и охнула, будто кто-то вдруг распустил её корсет — «всего полгода назад она пела так, что уши вяли!». «Нет-нет, послушай меня, я была на кастинге, ты не представляешь, как она изменилась!». Я услышал много мнений начиная с маленькой дочки одной из танцовщицы, заканчивая старой костюмершей, которая разогнала страстную толпу. И среди этой болтовни я понял одно. Кое-кто исключительный будет выступать на главной сцене в ближайшее время. Думаю, мне стоит тоже там появиться.2.0 «Месяц на небе так не блестит, как она, о милая малютка».
Ох, мои мысли сплетены в кучу, словно веретенами дум заигралась домашняя кошка. Я не понимаю, каким образом мне сейчас описать мои преследующие чувства… Но с моей стороны было бы крайне прискорбно не поделиться тем, что я испытал тогда, под потолком главной сцены театра. О, Великая Семерка, как она пела… Её мягкий ангельский голос, наивная в действиях грация, словно острая шпага профессионала поразила меня. Сердце затрепыхалось в волнении и возбуждении, глаза, которые давненько не загорались, готовы были принять каждую секунду того, которую давала юная леди одним лишь своим существованием. Помню, как задрожали мои руки, когда её сопрано взяла самую высокую ноту из всех возможных. Я чувствовал, что она отдала всю себя душой, устремляясь ввысь над могилами веронских любовников и весь зал вместе с ней. Помню, как она расплакалась, когда зал разнесся восторженными криками и хлопками приветствовал рыдавшую девушку на коленях. В тот момент мне показалось, что наша душа внезапно пересеклась по наклонной и от этого по моей щеке скатилась слеза. Соленая, холодная, но почему-то счастливая. До сегодняшнего вечера я сомневался в том, что со временем я утратил не только привычный облик, но и сердце, но Боги. Если бы я утратил сердце, сегодня я бы не смог насладиться ей! Милой дамой, нетронутым дитя, которое безвозмездно отдало всю себя в этот вечер, ангелом, спустившимся с небес на нашу грешную землю. Возможно, я проявляю нескромность, проходя данными словами по бумаге, но лишь любовь способна сотворить подобное чудо. Излечить то, что давно сгнило, совершив ошеломляющее преображение. И теперь воспоминания о ее невероятном голосе, фигуре, обрамленное в викторианское платье, причиняют мне невероятную впервые за несколько лет боль. Не знаю почему, но, когда прозвенел звонок о окончании спектакля, а уставшее дитя утащили в гримерку, я спохватился как ошпаренный. Выбежал, спотыкаясь на ровных полах, как из ума сошедший направился по узким коридорам. И остановился у той лестницы, что открывала мне вид на озябшую девушку в гримерке и подвальным этажом. Словно маленький ребенок она свернулась в калачик на диванчике, закрыв глаза, пока гример пыталась привести в её чувства. Она всхлипывала, заикаясь просила подать воды, благодарила и снова плакала. Мое черное сердце вжалось в тиски от картины, и я направился, держась за холодную каменную стену вниз, пока танцовщицы гурьбой не направились сюда. Вернулся я в реальность только спустя несколько часов, до этого в моей голове прокручивался сегодняшний вечер и милый образ «Джульетты». Я будто наяву видел, как она проходила мимо зеркал, совсем не отражаясь, как и я. И я был этому только рад, ведь осколки, окружавшие меня, не имели чести и права сделать что-то столь немыслимое. Осколки… зеркало… отражения… Тени вокруг меня закружились, зазвенели в танце, пока на стенах отражались красные и зеленые пятна. Стало трудно дышать. Ее сопрано переливалось в ушах, словно безостановочный звон колоколов. Невинный образ встал перед глазами, создавая неимоверный контраст между ней и красным подвалом. Я слышал, как она звала меня. " — Маллеус, Маллеус» — щебетала мягко с улыбкой она, пока я, как новорожденный олененок, шел качаясь к её образу. Она звала меня к себе через зеркало в своей гримерной. Нежные наманикюренные руки подзывали меня с теплотой в которую хотелось окунуться беспамятства. Мне захотелось разбить пустоту меж нами, чтобы осколки крутились в агонии и перестали сводить с ума. С её глаз потекли маленькие слезки, когда пространство начало преобразоваться, показывая мой ужаснейший образ и её ангельскую красоту всем на свете. Я потянулся спрятать милую леди в своем черном плаще, прикрыть её глаза капюшоном, что бы мои рога не пугали её, а зеленые змеиные глаза не отталкивали. Пока зеркала давили, образы в них кричали, что мои мысли не правильны. Но есть ли в этих словах то, что коснется моей запятнанной души? Я уже не различаю разницы меж тем, что хорошо и что плохо. И вообще, суждено мне ли решать такие вопросы? Кто я такой чтобы судить о правильных и не правильных вещах? Правильно я поступил тогда? Сейчас? Хорошо ли это видеть свое отражение в окружавших меня зеркалах? А после разбивать их? Меня всё сводит с ума. В одиночестве я вернулся во тьму комнаты, где из света только маленькая зажжённая свечка в углу комнаты. Было холодно. Не было рядом никого, кто бы смог меня обнять, прижать к своей груди и ласково провести по волосам рукой, шепча успокаивающие слова. И я вновь вспомнил её образ. Этой улыбки было достаточно, чтобы отогнать тьму во круг меня. Она — мой ангел, она моё всё.