Я из страшной русской сказки…

– Лида, ты сделала домашку? – Ваня перекинулся через парту и оленьими глазами посмотрел на одноклассницу. Лида кинула свою тетрадь на соседний стол, за которым сидел Юшкович. – Сфоткай быстро. – Ты лучшая, – Ваня разблокировал телефон, сфотографировал обе страницы. – Я тебе памятник поставлю. Рядом с Менделеевым. Или Пушкиным. Будете вместе смотреть, как кошки ходят по горящим крышам. – На горе нет крыш. И огня. – Я устрою специально для тебя. Лида закатила глаза и забрала тетрадь. Ваня напоследок предложил: ​​«Рядом с Цветаевой?» – но, не получив ответа, сел и начал списывать домашнее задание. – Может, она не придёт? – Придёт, я её на завтраке видела. – Перепила кофе, словила понос? – По себе судишь? – От кофе хочется срать, все это знают. – А можно не говорить про говно опять? – Ты скучная, Раджа. – Поддерживаю Диану. – Ты тоже скучная, значит. – Так и быть, я стерплю эту ношу. – Хуёшу. – Кто-то знает, у нас завтра есть самостоятельная по истории? – Да, по всему восемнадцатому веку. – Чего? Зачем самостоятельная? – По маггловскому? Или магическому тоже? – Вроде, только по магическому. Маггловский в конце прошлого года же писали. – Пиздец. Этот Гормон только неделю как Марьяшу замещает. Предупредить не мог? – Мы с Михайловской почти всё прошли. И Гормоновский предупреждал. – Его предупреждение только ты и помнишь. – Я тоже помню! – Это потому что ты на него течёшь! – Как на Гормоновского можно течь? Он же дед… – Не теку я на него! – Какие вы мерзкие… – Естественные процессы, Руссо. – Вы говорите об этом так, что оно звучит совсем не естественно. – Это просто ты ещё маленькая. – Мерлин, Терпов, ты отвратителен. – Твоё слово, пупсик, и я буду кем угодно. – Фу-у-у-у. – А серьёзно, Гормоновский дед. Первый дед на Горе. У нас же все учителя не старше сорока. А ему сколько? Лет шесят? – Семьдесят. – Ещё и с игуаной этой таскается, где Мороз его нашла. – Но рассказывает интересно. – Это да. Но игуана! – У Багуевой три руки, тебя это не смущает? – Смущает. Но и-гу-а-на! – Они с Мороз, вроде, работали вместе когда-то. – Откуда знаешь? – Мне папа про него рассказывал ещё года два назад. – А, у тебя ж отец в министерстве работает. – Ага. И когда-то с Гормоновоским работал. Мой папа проклятия в Москве изгоняет, Гормоновский у них консультантом был, вроде как что-то связанное с началом двадцатого века. – И чё рассказывал? – Ну там проклятие какое-то странное было, как будто с Морганой связанное, но Моргана же мертва, вот Гормоновский и помогал, но… – Не, чё он про работу с Мороз рассказывал? Гормон. Как они познакомились? – А. Да я не помню уже толком. Но в изгнании того проклятия Мороз тоже участвовала. Вроде как Гормоновский сам с ней связался и попросил посмотреть. – Она-то тут причём? – Мороз очень много про Моргану знает. Я слышала, что она в университете дипломную работу по ней писала. – Да, я тоже такое слышала. – Ну и чё, они тип вместе работали? – Да. Гормоновский и Мороз работали над теоретической частью, пытались понять, что это за проклятие и как его изгонять. А мой папа со своей группой потом всё доделали, изгнали проклятие. – Кру-уто. Не знаешь, чё это было? – Нет. Папа отказался мне рассказывать. Но я как-то подслушала их с мамой разговор, почти ничего не поняла, но вроде как проклятие на самом деле было связано напрямую с Морганой. И оно как-то странно себя повело после изгнания. – Чё это значит? – Обычно сразу после изгнания проклятия взрываются. Они не исчезают тихо, помните, нам Воронцов показывал видео. Там всё здание взорвалось. Но это проклятие ничего не разрушило. Оно просто растворилось в воздухе, как будто втекло во что-то. – Или в кого-то… – Они потом не проверяли тех, кто участвовал в операции? – А такое можно проверить? Типо влилось в меня проклятие или нет? – Можно. – Ого. – Проверяли. Ни в ком ничего не нашли. Проклятие исчезло. Решили, что оно просто необычное какое-то. Но папа сказал, что с Мороз работать больше не будет. – Ахахахаха. – Почему? – Не знаю. Сказал, что у него было чувство, будто она постоянно за ним следит. – Мороз всегда за всеми следит. Работа у неё такая. Она ж Хозяйка Медной горы. Профдеформация, ебать. – Чё ты на неё наговариваешь. – Мороз лучшая Хозяйка, что была у Горы за последние лет сто. Ни одного вторжения… – Одно уже есть. – Одно за двадцать лет! Сколько раз такое случалось с другими Хозяевами? – Примерно столько же. – Да ну тебя. – А если серьёзно, у меня от неё всегда мурашки по спине. – Это от запора. Лида перевернула страницу «Чисел» Пелевина. Она не помнила, о чём читала последние минут пять, но упрямо продолжала перебегать глазами по строчкам и пытаться уловить смысл предложений. Какой-то мужик, Стёпа, кажется, верил в магию числа 34 и трахал осла. … Смысл не улавливался. Лида не сдавалась. Лучше так, чем слушать разговоры одноклассников. Хотя она их и так слушала. Но пыталась – не слушать. Концентрироваться на книге, на абзацах, предложениях, словах, слогах, буквах. Стёпе, страхающем осла. Главное – не на разговорах об Анне Мороз. Анна. Мороз. Имя отзывалось волной мурашек по спине, ногам, рукам, дрожью в теле и царапанием в желудке. Лида не предполагала, что ей будет так. Как так она не знала. Что-то чувствовала, но никак не могла расшифровать – что же именно. Страх? Волнение? Предвкушение? Трепет? Влюблённость? Всё вместе? Непонятно, неизвестно, сокрыто где-то глубоко в подсознании, у неё не было инструментов, чтобы его оттуда выскрести. Одноклассники продолжали говорить про директрису. Вспомнили и нападение на гору. Почему вдруг ловушки Воронцова вышли из строя, да ещё и все одновременно? Никто не знал, а учителя молчали. Либо тоже не знали, либо – зачем-то скрывали правду. А если скрывали, значит, Медной горе угрожала опасность. Тёмный маг или ведьма пробрались внутрь и теперь прячутся где-то, выжидают подходящего момента, как и предполагал Вадим. Лида перевернула страницу. Откуда-то взялся портрет Путина, а осёл оказался не ослом, а мужиком, надевшим ослиные уши. Пальцы дрожали. Страница дрожала вместе с ними. – Кто-то проник в гору? – Бред же… – А вдруг нет? Первое сентября помнишь? – Помню. Учебная тревога. – Ага. И Мороз обосралась из-за учебной тревоги? – Из-за очень внезапной учебной тревоги. – А если проникли, они типо всё ещё здесь? – Или нам не сказали, что его убили. – Не сказали, потому что не убили. – Да нам бы и не сказали. Чё это будет: дети, мы вам не говорили про ведьму, чтобы вы не волновались, но она была, а теперь её нет, так что можете не волноваться. Хотя вы и не волновались, потому что не знали, но и не начинайте. – Бред. – Именно. Ослиные уши. Зачем он надел ослиные уши, пока его трахают? Кто-то проник на гору. И всё ещё сидел внутри. Никого ниоткуда не выгнали. Кто-то проник на гору. Ведьма по имени Маша. Тёмная и мёртвая. Уже лет двадцать как мёртвая. Она проникла на гору. Она заключила с Лидой Обет. Она рассказала всё. Или не совсем всё. Но Лида точно знала, что Маша такое. Мертвец. Труп. Давно остывшее тело, заключившее сделку с Марьей Моревной и позволившее той вселиться в себя. Маша была собой, но в то же время – не была. Моревна сидела у неё в голове, нашёптывала свою волю, дёргала за ниточки и направляла. Моревна знала, как правильно. Знала, как лучше. Маша хотела отомстить. И поэтому слушалась. Маша рассказала ей много, но не всё. Она никогда не говорила, что же находится в той коричневой папке. Лида спрашивала, много раз, но в ответ всегда получала однообразное: «Заберёшь – посмотришь». Лида забрала. Лида посмотрела. Лида жалела. Далко задерживалась. Одноклассники продолжали гадать, что же происходило на Медной горе. Лида уже не пыталась читать. Страницы треклятой папки замелькали перед глазами, строчка за строчкой. ...962 год… …падёж скота, коровы со вскрытыми глотками… …1274 год… …– Да чё вы пургу мелете, пила она её, кровь-то. Коровь пила, я своими глазами видела… …1562… …Моргана ле Фей… …1835… …– Ребёночек-то мой сгинул. Я на ночь его уложила, девка, которая с ним сидит обычно, не явилась, ну я и поставила кроватку рядом, спать легла. А на утро смотрю – нет Васютки. Только капелька крови на подушке осталась, крошечная, как ноготочек его… …1910… …прошлой ночью на окраине города был обнаружен труп Всеволода Воронцова… Даты, имена, города, деревни, фамилии, страны – всё смешалось у Лиды в голове и превратилось в застывшую кашу, которую ни выкинуть, ни перемешать. Только оставить на месте и надеяться, что сама собой как-нибудь исчезнет. Она читала всю ночь. Открыла папку как только перенеслась в спальню – Ира этой ночью ночевала у подруги с Ярила, – а закрыла в половину девятого. На завтрак не успела. Да и не влезло бы в неё сейчас ничего. Теорию магии прогуляла. Просто не могла встать с кровати и пойти на урок. Не после такого. Она должна была всем рассказать. Анна Мороз была не Анной Мороз. Она была монстром, древней ведьмой, сущностью, которая когда-то сжигала деревни и уничтожала города. Анна Мороз была опасна. Знали ли об этом в министерстве? Нет, скорее всего, нет. Иначе они не позволили бы ей стать Хозяйкой Медной горы. Анна Мороз каким-то образом смогла обмануть всех, всё российское магическое сообщество, все вышепоставленные лица. Но зачем? Для чего такой как она становиться директрисой в обычной школе? Явно не затем, чтобы наставлять подрастающее поколение на путь истинный и учить его основам морали. Тогда – зачем? Про это в машиной папке не было ни слова. Открылась дверь, в кабинет вошла Далко Александра Васильевна. Лида закрыла книгу. Разговоры затихли. – Прошу прощения за опоздание. Напомните, на чём мы с вами остановились на прошлом уроке? – Чёрное солнце, вы рассказали его значение. – Точно. На сегодня вы читали про его применение, верно? – несколько кивков. – Тогда кто расскажет, когда же наиболее эффективен оберег Чёрного солнца? Лида подняла руку. Она обязательно всем расскажет про Мороз. Но пока надо было позаботиться о самой себе и не сойти с ума. Хотя бы пару недель пожить в нормальном ритме, ходить на уроки, делать домашку и не спать с директрисами. Было бы неплохо. Маша ходила по коридорам школьных этажей, по лестницам, рассматривала корешки книг в библиотеке, заглядывала в Бездонницу – жаль туда нельзя было кого-то случайно спихнуть, защитное заклинание, будь оно неладно – и ждала. Она и не думала, что девчонка сразу же побежит рассказывать всем правду: подростки слишком чувствительны и драматичны. Маша позволит ей отдохнуть несколько дней, девчонка это заслужила. А потом – заставит всё всем рассказать. Тянуть было нельзя. Сделка с Моревной заканчивалась в конце марта, Маша должна была к этому времени раскрыть Мороз и понаблюдать за её провалом. Падать Мороз будет громко и долго, Маша не могла пропустить такое увлекательное зрелище. Она даже представить не могла, что сделают с ней министерские шавки, как только до них дойдёт вся правда. Кто-то точно умрёт. Маша предполагала, что со стороны министерских бойцов будет около десяти тысяч погибших. Мороз просто так не сдастся. По крайней мере – не сразу. А потом Маша нанесёт последний удар – слетает в Норвегию, – и всё будет кончено. Мороз будет повержена. Маша ляжет в могилу и наконец-то уснёт. Единственное, что ей не нравилось, – странное чувство в голове последнюю неделю. Моревна предупреждала, что у их союза могут быть побочные эффекты. – Потеря памяти, помутнение рассудка. Ты смертная, твоё тело не создано для такой связи. – Мне всё равно, я согласна. Последнюю неделю у неё иногда случались провалы в памяти, но они были очень короткими, на десять минут, не больше. Маша не волновалась. Да и даже если что-то случится, Моревна приведёт всё в порядок. – Ты будешь внутри меня? Внутри моей головы? – Я стану твоим сознанием. Твоим зрением и твоими мыслями. Я буду направлять, указывать, в какую сторону нужно делать шаг. – А если что-то пойдёт не так? Если Мороз меня поймает? – Я позабочусь о том, чтобы ты закончила свою миссию. Я вызволю тебя или убью Анну Мороз на месте. – Хорошо. И последний вопрос. Ты сказала, я могу сойти с ума. Что самое худшее в таком случае может случиться? – Ты начнёшь убивать. – Всех вокруг? – Да. – Ты сможешь это исправить? – Мне потребуется время. – Но сможешь? – Смогу. – И я вернусь в своё обычное состояние? – Верно. – Я согласна. Маша чувствовала, что оно происходило. Она не могла объяснить, что именно, – что именно происходило, но чувствовала – в её сознании что-то менялось. Перестраивалось. Переворачивалось. Боль от предательства, спрятавшаяся под жаждой мести, в последнюю неделю набирала силу, раскручивалась и собиралась поглотить всё вокруг. В мире было слишком много лжи. Маша умерла, потому что хотела докопаться до правды. Она умерла за правду. А люди вокруг продолжать лгать, они лгали друзьям, учителям, родственникам, родителям, тем, кого любили. Они врали. Маша ненавидела ложь. В голове что-то щёлкнуло. Свет погас. Осталась только чёрная всеохватывающая и всеобъемлющая ненависть. Денис вышел из душа, вытирая волосы полотенцем. Тонкая полоска тёмных волос уходила под висящие на бёдрах брюки. В спальне было шумно: за столами в центре комнаты человек десять играли в карты на деньги. Азартные игры в школе были запрещены, но это никого особо не волновало. Кто-то подбрасывал к потолку неизвестно откуда взявшийся в спальне футбольный мяч. Кто-то бегал за улетевшим снитчем. Денис подошёл к зеркалу, взмахнул пальцами – волосы высушились. – И куда это ты намылился? – спросил Ваня. Он лежал на своей кровати и читал что-то очень похожее на порножурнал. – Ты дрочишь у всех на виду? – Денис поднял брови. – А ты? – Только в душе. – Прям каждый раз? – Ты хочешь знать, дрочил ли я десять минут назад? Ваня широко улыбнулся: – А ты дрочил? Денис не ответил, только выхватил у него из рук журнал. – Это серьёзно голые ведьмы? – Да ну прикольно же! – Вот эта на Легостаеву похожа, – Денис осёкся. Чтобы не заржать, закусил губу. Ваня молчал. … – Ты смотришь порнуху, потому что тут девка похожа на Легостаеву? – наконец выдавил из себя Денис. – Нет! – Пиздец. Пойди уже потрахайся. Денис закрыл журнал и кинул на кровать. Ваня тут же его подхватил, засунул под подушку, встал и пошёл за Денисом. – Я не могу! Денис на ходу спросил: – У тебя члена нет? Ваня нахмурился: – Есть. – Он встаёт? – Н-ну…да. – Значит, можешь. – Я не могу просто подойти к Легостаевой и сказать: «Пошли ебаться». Она же меня пошлёт! Денис согласился: – Пошлёт. Но ты с ней хотя бы заговори. – Я говорил. – И-и-и? – Что и-и-и? Денис достал с полки чёрную рубашку, надел, не застёгивая верхние две пуговицы, начал закатывать рукава. – И ни разу за весь разговор не удалось вставить комплимент? – Я сказал, что у неё красивые глаза. – Вполне. А она чё? – Не помню. Тему перевела, наверно. – Тогда ещё раз скажи. Но не про глаза, а что-то более очевидное. Про губы, например. – Красивые губы? – Тоже можно. – А потом? Поцеловать? – Ну не так сразу. С девушками нужно аккуратнее. Уведи разговор в более…личную тему. Вставляй комплименты, как бы случайно. И она сама прыгнет к тебе в кровать, даже делать ничего не надо будет. Ваня нахмурился: – Это я и сам знал. – Но почему-то не применял на практике. Денис сел, начал шнуровать ботинки. Пока он это делал, Ваня сидел и молчал. Придумывал комплименты, видимо. Кто-то из сидящих за столом завыл. Проиграл, наверно. Остальные широко улыбались. Денис огляделся, но Бегемота нигде видно не было. – Где этот придурок? – Кот? – Да. Опять под юбки заглядывает. – Завидуешь? – Ага. Мечтаю заглянуть под юбки семиклассницам. – Мерзость. Денис положил в кошачью миску еды, долил немного воды. Бросил последний взгляд на себя в зеркало – неплохо – пожелал Ване удачи в дрочении – за что получил подушкой в спину – и вышел из спальни. Он обещал зайти за Мариной в 23:20. В запасе было ещё двадцать минут. Ночами по школьным ярусам ходили дежурные. В основном учителя, иногда – работники Медного бульвара, которые хотели немного подзаработать. Работа была простая: ходишь себе по пустым тёмным коридорам и выслеживаешь шатающихся после отбоя студентов. Избегать дежурных было проще простого: спрячешься в первый попавшийся пустой кабинет, подождёшь, пока опасность минует, и идёшь себе дальше. Денис не так часто выходил из спальни по ночам, но, когда выходил, эта схема работала безотказно. Вот и в этот раз: как только услышал приближающиеся шаги, тут же завернул в ближайший кабинет. Это была учебная комната. Днём в таких ученики собирались группками и дружно сражались с горами домашних заданий. Сейчас же здесь было пусто. Стулья и столы ровно расставлены, на полу не валяются бумажки и банки из-под энергетиков. Только за одним столом горит лампа. – All my troubles on a burning pile, All lit up and I start to smile… Денис засунул руки в карманы и медленно прошёл вдоль стены, чтобы сидящая над книгой Вермут его не заметила. Кристина чисто случайно просидела над домашкой по алхимии до самой ночи. Она никак не могла разобраться в связях между элементами и как на эти связи можно повлиять магией, формулы путались и перемешивались в голове, а реакции не запоминались. Она даже не заметила, как открылась дверь – в наушниках громко играли Mother Mother, Кристина негромко им подпевала, – не увидела тёмной фигуры, крадущейся вдоль стены, но она точно почувствовала, как на плечо опустилась чья-то ладонь. Подпрыгнула на стуле и наугад пальнула заклинание. Наушники со стуком упали на стол. Кристина обернулась. У неё за спиной стоял Юрмович и беззвучно ржал. – Какого хуя? Тебе делать больше нехер? – Ты так красиво пела, – между смешками выдавил из себя Денис. – Как я мог помешать. – Что ты вообще тут делаешь? – Пришёл по зову сердца. Кристина нахмурилась: – Чё? – Ничё. От дежурного прячусь. Так что не ори, а то нас поймают. Кристина закатила глаза и вздохнула. От испуга у неё мелко дрожали руки. Денис, кажется, это заметил. – Не хотел тебя напугать. – Ты бля смеёшься? – Ладно, хотел. Но я раскаиваюсь. – Ты? Раскаиваешься? – Да. Мне свойственны человеческие эмоции. Кристина хотела ответить что-то вроде: «Ого», – или: «Тебе?» – или: «Ну да, верю», – но промолчала. Закрыла книгу и начала собирать вещи. – Почему в кабинете сидишь? – поинтересовался Денис. – Я думал, ты по вечерам по лесу гуляешь. Прямо в пасти вурдалакам. Кристина промолчала. – Серьёзно, чё это было? Я не хочу однажды с утра услышать, что тебя сожрали. – Не услышишь. – Это очень обнадёживает. Кристина постучала бумагами о стол, выравнивая края. – Не делай вид, что волнуешься. Не поверю. Денис цокнул языком: – Тц, зря. Мне же свойственны человеческие эмоции. Кристина запихнула бумаги в сумку и скептически промычала, типо согласилась. Закинула сумку на плечо и сделала несколько шагов к двери, когда Денис схватил её за предплечье, останавливая и разворачивая к себе. – Крис, серьёзно. Какого хера происходит? Кристина прищурилась: – Я не помню, чтобы мы с тобой были друзьями. Мы общались только из-за Вадима. Но Вадима больше нет, я с ним не встречаюсь и встречаться не буду. Так что не надо притворяться, что тебе есть какое-то дело. Денис посмотрел в воздух у неё над ухом и покачал головой: – Ты идиотка, – посмотрел ей прямо в глаза. – Ты попросила помочь с ритуалом, название не сказала, но уровень у него – обосраться. Я помог и вопросов лишних не задавал. Потом ты лунатишь по лесу и почти прыгаешь в пасть вурдалаку. Но да, мне совершенно похуй, что уже сегодня ты можешь сдохнуть, ты права. Кристина прищурилась и посмотрела на него то ли с ненавистью, то ли с презрением, то ли ещё с чем-то, Денис не смог до конца понять. – И почему тебе не похуй? На этот вопрос ответа у него не было. Точнее, был, но произнести его вслух Денис не мог. Поэтому он просто разжал руку и сказал: – Ты уходила куда-то. Кристина специально поправила рукав кофты, развернулась и подошла к двери. – Опять шутки твои? Денис нахмурился: – Что? – Дверь открой. – Она открыта. – Хватит фигнёй страдать, – Кристина упёрла руки в бока. – Открой дверь. – Я ничего с ней не делал. Денис подошёл к двери. Кристина сложила руки на груди и отошла, давая ему пройти. Денис дёрнул дверь на себя. Ничего. Та и не дёрнулась, словно была частью стены. – Какого… – Что у тебя с руками? Денис обернулся. Кристина смотрела на его предплечья широко раскрытыми глазами. – Всё… Денис не договорил: опустил взгляд. На его предплечьях краснели по два глубоких длинных пореза. Кап. На белоснежный мраморный пол упала первая красная капля. – Ты совсем больной? – Кристина усмехнулась, но усмешка исчезла, как только она увидела лицо Дениса. Он на самом деле ничего не делал. Он также, как и она, ничего не понимал. – Крис, – Денис сглотнул и продолжил, – ты… Кристина опустила глаза. Её собственная рубашка начинала пропитываться кровью.