Rowena's Study

      Оставшуюся часть каникул Гермиона провела, отчаянно избегая встреч со своим соседом по башне. Дошло до того, что Гермиона не выходила из комнаты даже ради приёма пищи. Несколько раз в её голове возникала мысль пойти к Малфою и Нотту и извиниться. Попробовать объясниться. Каждый раз, подходя к двери, она лишь опускала голову на холодное дерево и стояла так пару минут, закрыв глаза. Она не успевала и за ручку схватиться, как её тут же одолевали не самые приятные воспоминания. Светловолосый парень, ухмыляясь, смотрел ей в глаза и, сморщив нос, выплёвывал то безобразное слово. Грязнокровка. Может, он и правда изменился? Действительно ли он хотел оставить в прошлом шестнадцать лет предрассудков? Да и к тому же доказать это она ничем не могла. Идея того, что он использует её… что они оба используют её, казалась довольно логичной. Четыре месяца не могли перекрыть в памяти шесть лет унижений и обзывательств.       А что касается Нотта… он никогда и слова плохого в её сторону не сказал… но и хорошего Гермиона от него не слышала. Кажется, он и правда хорошо разыграл свои карты. Держал их близко к груди, не позволяя ни одному шальному взгляду увидеть символы в углу, а после скинул козырь, выиграв эту войну. Кто знает, за какую сторону он на самом деле играет? Она уже, наверное, раз миллион ошибалась в его намерениях. Гермионе хотелось верить, что слизеринцы изменились, что Панси Паркинсон нагло соврала. Но грызущий душу вопрос каждый раз возникал в сознании, когда гриффиндорка в очередной раз желала найти своих слизеринцев… а вдруг Панси права? Готова ли была она рискнуть своим сердцем и узнать у Нотта правду? Узнать у них? Гермиона не была уверена. Пришла в себя она только тогда, когда поняла, что не принимала душ уже несколько дней. Дождавшись пол второго ночи, она схватила ванные принадлежности и попыталась незаметно проскочить в общую гостиную.       Там на диване, согнувшись в три погибели, спал Нотт, он будто ждал, когда она соизволит выйти из комнаты. Сердце застучало чуть быстрее, когда Гермиона заметила на его лице усталость, сохранившуюся даже во сне. В тот момент она облегчённо выдохнула, понимая, что той ночью между ними не было ничего, кроме пары поцелуев. Как же больно ей было бы, если бы она позволила ему что-то большее. Гермиона отогнала эти мысли и на цыпочках прокралась в ванную комнату, наложив несколько заглушающих и запирающих чар.       Быстро ополоснувшись, она оделась и так же тихо покинула ванную. В танцующих по поверхностям бликах отчётливо выделялись яркие цвета её гриффиндорского одеяла, которым сейчас укрывался Нотт. Гермиона почувствовала гложущую вину за то, что когда-то отдала это одеяло ему. Забирать его она, конечно, не собиралась, потому что, похоже, это помогало ему заснуть, да и она не была такой уж бессердечной. С другой стороны, хотелось просто вычеркнуть из памяти последние четыре месяца и ту притворную дружбу с Ноттом. Гермиона прошла в свою комнату, взяла в руки его слизеринское одеяло, последний раз глубоко вдохнула его запах и бережно отложила на самый дальний стол, предварительно аккуратно свернув.       Затем она сбегала на кухню за пачкой чипсов, похрустела ими в своей комнате и легла обратно в постель. Явно ощущалась пустота, виной этому стало отсутствие аромата, позволяющего ей мгновенно засыпать.

***

      Когда ученики вернулись с рождественских каникул, Гермиона не делала ни шагу от Гарри или Джинни, сопровождающих её теперь на занятия и приёмы пищи. Они не спрашивали её о произошедшем на каникулах, но было трудно не заметить изменившееся поведение Гермионы: она опускала голову во время уроков, закрываясь волосами и стараясь ни на кого не смотреть, на Зельях вставала в самый конец класса, чтобы побыть в одиночестве. Джинни много раз предлагала возобновить игровые вечера, но Гермиона была решительно против, по крайней мере, сейчас. Она обещала пересмотреть своё решение в конце февраля.       Пронзительные взгляды Малфоя и Нотта на Нумерологии и Древних Рунах она упорно продолжала игнорировать. После занятий Гермиона пулей вылетала из класса и мчалась по коридорам, так что Нотт догнать её не мог, хотя пару раз ей приходилось прятаться в пустых классах. Вечера в общей гостиной были просто ужасными. Каждый вечер — буквально каждый — Нотт подходил к двери её спальни и спрашивал, не хочет ли она провести время с ними в кабинете Кандиды. Она всегда оставляла его приглашение без ответа, а он всегда заканчивал их односторонний диалог удручённым «Мы по тебе скучаем», что всегда оставляло огромную дыру в её сердце.       Только в феврале Гермионе пришлось признать, почему она так расстроена всей этой ситуацией с парнями. Слизеринцы не в первый раз пользовались ею, но именно этот случай повлиял на неё больше всего. За прошедший месяц она пережила столько нервных срывов, сколько не переживала за всю жизнь. Именно в ту солнечную пятницу, на уроке Чар рухнуло всё, что она так старательно строила и восстанавливала в течение последних нескольких недель.       — Итак, студенты. Я знаю, что изучать заклинание Патронуса мы закончили пару месяцев назад, но мы все провели замечательные рождественские каникулы, набрались чудесных воспоминаний. Я хочу, чтобы вы ещё немного потренировались перед Ж.А.Б.А. Выстройтесь в линию, — у многих студентов уже получалось; пусть и только бестелесная форма.       Нотт с первой попытки вызвал своего Патронуса, со всех сторон послышались удивлённые охи и ахи других слизеринцев. Даже Флитвик вставил слово:       — Ворон, какая красота! Знаете, у самой Кандиды Когтевран Патронусом был ворон. Я всегда знал, что ты должен был попасть на мой факультет, с твоей-то сообразительностью… — Гермиона закатила глаза на эту лесть. В конце концов, их невысокий профессор прервался и перевёл взгляд на неё, улыбаясь, обнажив полный зубов рот, виднеющийся из-за бороды, и побуждая её начать.       Гермиона порылась в своих воспоминаниях, выбирая самое счастливое. Но вот только таковым оказалось совсем не то воспоминание, на которое она рассчитывала. Утро после того поцелуя, предрассветные часы, Нотт, успешно вызвавший Патронус. Весь мир спит, но только не они. Краем глаза она видит тот детский восторг, отразившийся на его обычно невозмутимом лице. Его дыхание на её волосах, тихое «спасибо», сказанное им. Он ведь тогда думал, что она спала. Тёплое чувство, растущее в груди, скопившиеся в уголках глаз капли слёз. Слёз гордости. Яд насмешек и грязных слов Панси не смог добраться до этого воспоминания. Он мог лгать ей, чтобы затащить в постель, но это не имело значения. Она была счастлива, что стала свидетельницей его первого успеха в вызове Патронуса. Ничто не могло испортить того ощущения, когда наблюдаешь за человеком, у которого наконец-то получилось то, чего он так долго добивался.       Мысленно улыбаясь, она произнесла заклинание и была так рада, когда Патронус принял форму, что не заметила ничего странного, пока не услышала вздохи слева от себя. Гермиона огляделась, пытаясь отыскать взглядом свою выдру, но её нигде не было. Только полупрозрачный ворон, кружащий вокруг Теодора Нотта. Он был меньше, чем Патронус Нотта, но гриффиндорка прекрасно знала, что это значит. То же самое было и у профессора Снейпа: его Патронус был таким же, как и у Лили Поттер, а у той Патронус был тесно связан с Патронусом Джеймса Поттера. Рука с палочкой безвольно повисла вдоль тела, и ворон, теперь сидевший на плече у Нотта, растворился в воздухе. Щёки Теодора порозовели, а глаза быстро-быстро бегали по её лицу, считывая каждую эмоцию.       — Простите, профессор, — пробормотала Гермиона, чуть ли не сорвавшись с места и побежав в сторону парт. Она запихнула в сумку чернила и перо (самовосполняющееся она не использовала, так как все сбережения ушли на покупку подарков). Она не поднимала глаз на перешёптывающихся студентов. Не остановилась, когда Гарри прокричал её имя и когда Джинни схватила её за локоть. Она не оглядывалась, потому что не хотела видеть выражения их лиц… его лица.       — Грейнджер? — послышался голос Нотта. Она проигнорировала его, направляясь к двери. — Блять, Грейнджер, остановись! — Она не может любить его! Не после всего, что он сделал. Но ты любишь. Встрял тоненький голосок в её голове, размышления прерывал звук собственных шагов, эхом отражающийся от стен. Даже если этот голос прав, Нотт её не любит. Поэтому она с чистой совестью может затолкать тупые чувства куда подальше. Это пройдёт… со временем. А если нет, всегда есть план «Б». В её случае это жить с сотнями кошек и умереть старой девой. Если он пользовался ею, то она не могла ему доверять, а если она не могла ему доверять, не могла быть с ним.       Она слышала его торопливые шаги, у Гермионы был лишь один выход — воспользоваться теми знаниями, которыми поделились с ней близнецы Уизли на пятом курсе. Завернув за угол, она огляделась и бросилась к одному из гобеленов, там был секретный проход.       — Блять! — она услышала его вскрик, полный ярости. Стена за ней успела вовремя закрыться, не выдав Гермиону.       — Тео, приятель, — это был Гарри. — Что произошло между вами двумя? — его тон был натянутым. Гермиона была уверена, что он сдерживает собственный гнев. Но её губы всё же растянулись в улыбке, давненько он не выступал в роли «старшего брата».       — Я не знаю… я… она… во время каникул что-то случилось, и это связно с Панси. Грейнджер вернулась в гостиную вся в слезах, с раной на лбу. Я предложил помочь, но она перестала подпускать меня к себе, — в голосе Нотта слышалась вся палитра переживаемых им эмоций. Либо он прекрасный актёр, либо просто перестал сдерживать наболевшее… Гермионе казалось, что первое подходит больше.       — На самом деле, я не это имел в виду. Я говорил про Патронусы, — похоже, Гарри прижал Нотта к стене, их голоса зазвучали громче. А может, они просто отошли в сторону от толпы учеников, выходящих из кабинетов.       — А, да, я уже знал, что люблю её. Просто из-за грёбаных Патронусов это теперь знают все наши однокурсники, — выдохнул Тео. Про себя Гермиона ещё раз подумала, что ему бы в театре выступать, прекрасный актёр получился бы. Она представляла, как он сейчас проводит ладонями по лицу, как делал всегда, будучи в отчаянии. Гриффиндорка старалась сдержать слёзы, грозившие скатиться по её щекам из-за жгучего желания обнять Нотта. Но она вовремя напомнила себе, что это всё было лишь ложью. Наглой ложью.       — Что? Нет, идиот. Патронус Гермионы — выд… был выдрой. Это не ты подстроился под неё… это она подстроилась под тебя, — Гарри будто разъяснял элементарные вещи годовалому ребёнку.       — Она… она никогда не говорила мне про свой Патронус. Откуда мне знать? — Нотт звучал ещё более разочарованным, если это вообще было возможно. — Нет… это неправильно… она не может. С чего бы ей тогда избегать встреч со мной? — Гермиона предположила, что Гарри пожал плечами, потому что Нотт продолжил: — Мы должны узнать, что натворила Панси. Я так больше не могу, — его голос сорвался, Гермиона чуть не бросилась к ним, но тут же спохватилась, вспомнив, кто он и что делал. Она прикусила губы, сжав руки в кулаки. Они, должно быть, ушли, потому что никаких разговоров и признаков их нахождения за стеной не наблюдалось. Пару минут она неподвижно простояла, прислонившись к стене и восстанавливая дыхание, после чего двинулась по тёмного проходу, ведущему прямо в коридор у Большого зала. Она уже собиралась возвращаться в свою башню, но тут из-за угла показалась Джинни.       — Гермиона! Я везде тебя ищу, — рыжеволосая фурия набросилась на подругу, на губах играла лёгкая ухмылка. — Сегодня на обед пастуший пирог… твой любимый! — она схватила Гермиону за запястье и потащила в сторону дверей.       — Джинни, постой, Джинни. Я хотела позаниматься у себя в башне, — Гермиона вырвалась из цепкой хватки и поспешила в противоположную сторону. Джинни снова подхватила её за локоть и повела за собой, на этот раз ухватившись крепче.       — Гермиона, мы не виделись около месяца, — Джинни со всей свойственной ей серьёзностью заглянула в карие глаза подруги. — Ты должна поесть. Если бы мама увидела тебя, у неё случился бы припадок. Ты же такая худая, — Джинни ткнула Гермиону в бок. — Можешь позаниматься позже, — Гермиона снова попыталась выдернуть руку, но годы игры в квиддич в роли Охотницы сыграли своё. Джинни чуть ли не пинками затащила гриффиндорку в Большой зал. Гермиона буквально на секунду бросила взгляд на стол Слизерина и увидела самодовольно улыбающуюся и прижимающуюся к плечу Драко Панси. Тот в этот момент смеялся над словами Нотта, рука блондина приобнимала девушку за талию, а Нотт улыбался и рассказывал какую-то историю.       Всё это лишь подтвердило опасения Гермионы. На мгновение она впала в ступор, в груди что-то неприятно сжалось. Пару секунд она просто стояла на месте, не имея возможности сдвинуться ни на миллиметр, Джинни потянула её за руку в нужном направлении. Гермиона глубоко вздохнула и приподняла подбородок так высоко, как только могла. Она же Гермиона Грейнджер, слизеринские змеи не могут вызывать в ней какие-либо эмоции. Она прошла к столу Гриффиндора и присела между Джинни и Гарри, положив голову ему на плечо, надеясь, что возражений не последует. Она всегда считала его старшим братом, и вот теперь он лишь крепко сжал её руку в знак поддержки, и этого ей было достаточно. Гарри чуть отстранился, оставляя поцелуй на её макушке, и вернулся к разговору с другими гриффиндорцами. Гермиона едва притронулась к еде, стараясь поддержать беседу кивками головы. По тревожным взглядам Невилла она могла судить, что улыбка ни разу не затронула её глаз.       — Гермиона, — позвала её Джинни, — хочешь поговорить об этом?       — Нет, — она вздохнула. — Не думаю, что это что-то изменит, — Джинни кивнула, отрезала ещё один кусок пирога и протянула его Гермионе.       — Мама всегда говорила, что не существует проблемы, которую нельзя было бы решить с помощью хорошей еды, — Джинни улыбнулась.       — Я скучаю по миссис Уизли, напомни мне больше никогда не пропускать Рождество в Норе.       — Договорились! — после этого разговор пошёл легче. Покинув Большой зал, Гермиона с Гарри направились на Гербологию. Слава Мерлину, не совместную со слизеринцами! Она не была уверена, что сможет вынести компанию Нотта, ведь Гарри, пусть и непреднамеренно, но открыл ей глаза на её чувства к Нотту. Не то чтобы она возражала, но значения это всё равно не имело. Потому что он её не любит.