Rowena's Study

      — Гермиона! — окликнул её низкий голос. Это было уже на следующий день, в тот момент она шла на Нумерологию, теперь Гермиона старалась приходить на уроки в последнюю секунду, чтобы избежать каких-либо разговоров с однокурсниками. Она обернулась и увидела спешащего к ней Дэвида Трэверса.       — Привет, Дэвид. С тобой всё в порядке? — спросила она с беспокойством в глазах, слизеринец замедлил шаг. Под его глазом красовался огромный синяк, а правую руку, покрасневшую и в ссадинах, Трэверс прижимал к груди. Гермиона тут же вытащила палочку и наслала на кисть заживляющее и охлаждающее заклинания.       — Ну, теперь да, — усмехнулся он. Трэверс чуть ослабил свой галстук, поблагодарив её за помощь. — Я просто хотел сказать, что Нотт и Малфой — бесполезные придурки. Они не стоят и капли твоего внимания, — он приподнял подбородок и засунул руки в карманы брюк.       — Э-э-э… ну, спасибо, Дэвид, — мимо них проходили студенты, спешащие на занятия. — Что с тобой случилось? Твой глаз выглядит ужасно. Я могу залечить и его.       — Нет, всё хорошо. Бывало и похуже, знаешь, зелья — опасная штука, — его голос понизился, а выражение лица посерьезнело. — Я чертовски ненавижу Зельеварение, — Гермиона рассмеялась и потянула его к стене, увлекая подальше от потока учеников, то и дело толкающих их плечами. — Мы немного не поладили с Берком.       — Немного не поладили?       — Ладно, серьёзно не поладили. Не беспокойся, я в полном порядке.       — Что ж, рада слышать. И почему же вы подрались?       — Знаешь, всё как обычно… отец — предатель крови, мать — грязнокровка, а я всего лишь полукровный тупица, незаслуживающий учиться на великом факультете Салазара, — Трэверс прислонился плечом к стене. Он ухмыльнулся Гермионе, его зелёные глаза поблёскивали, что делало его на вид ещё моложе, чем он был. — Ничего нового. Я поступил на Слизерин благодаря своим огромным амбициям и, когда стану министром, ещё припомню всем тем, кто издевался надо мной, — Гермиона усмехнулась и кивнула ему.       — Ты будешь великолепным министром. Ты умён, добр и до безобразия забавен. Не говоря уже о хитрости… а это ведь черты всех великих политиков, — он снова улыбнулся ей и покачал головой. — Если говорить начистоту, я думала, что война всё изменила. Что люди изменились, — она тихо вздохнула, сминая в пальцах рукав своей мантии.       — Думаю, это и правда на многих повлияло, — согласился с ней Дэвид. — На Слизерине количество студентов, принижающих тебя за чистоту крови, резко уменьшилось. К сожалению, всегда были и будут люди, мнение которых отличается от мнения большинства. Чтобы они начали думать иначе, наверно, должны пройти годы. И это одна из причин, почему я хочу стать министром! — он посмотрел на неё. — Ты знала, что министром магии ещё никогда не был полукровка? — она медленно кивнула. В Британии министрами становились лишь чистокровные. Трэверс был прав. Предубеждения существовали всегда. Они не исчезли после первой войны, так почему они должны исчезнуть сейчас? Единственный способ что-то изменить — взять верх. Доказать, что иметь статус крови «ниже», чем у других, — нормально. Гермиона уже пыталась. Такие волшебники, как Панси и Гойл, настолько привыкли к такому образу жизни, такому поведению, что изменить их практически невозможно, только показать, что это не в порядке вещей! Голос Дэвида вытащил её из размышлений: — Так, а чем ты собираешься заниматься в будущем?       — Ну, я ещё не уверена, — она махнула рукой, будто избавляясь от надоедливого насекомого. — Возможно, устроюсь в министерство. Я подумаю об этом после Ж.А.Б.А., — она облокотилась спиной на стену рядом с ним, радуясь, что нашёлся человек, с кем можно поговорить по душам. — Что ты имел в виду, говоря о Нотте и Малфое?       — Весь Слизерин говорит о них. Пару дней назад они вместе пришли в гостиную, подошли к Панси и позвали на пару слов, с тех пор эта троица неразлучна. Я думал, Панси пыталась задеть тебя побольнее, — он мученически выдохнул и скрестил руки на груди. — Мне хотелось верить, что они изменились… но, похоже, я ошибался. Раз они не понимали, что ты прекрасный друг, — он игриво ударил её по плечу, Гермиона с улыбкой стукнула его в ответ, — ну и дураки, — пару минут они простояли в молчании, прежде чем Гермиона тихо заговорила:       — Дэвид, нужно что-то сделать с тем фактом, что представители слизеринского факультета слишком многое себе позволяют в отношении таких, как ты, — она указала рукой на коридор, будто там стояли все слизеринцы разом. — Если мы будем бездействовать, кто-то может пострадать… сильно пострадать, — она посмотрела на него. — Как ещё нам избавиться от этой жестокости, по крайней мере, в стенах школы? — Гермиона протянула руку и слегка коснулась его синяка, Трэверс вздрогнул, но не отстранился.       — Да, я знаю, — он вздохнул. — Просто я не планировал нарываться на неприятности, пока не выпущусь из Хогвартса. Я буду иметь больше влияния в роли министерского служащего, чем обычного ученика.       — Единственный способ что-то изменить — сразу же вмешаться, если мы видим проявление несправедливости, — Гермиона пристально вгляделась в черты его лица, голос звучал мягко и успокаивающе. — Нам нужно показать младшекурсникам, что старые взгляды на чистоту крови больше не имеют места в современном мире! — он кивнул и потёр ладонью шею.       — Я поговорю с Макгонагалл после уроков, — Гермиона широко улыбнулась Трэверсу и указала на его синяк.       — Я должна снять очки со Слизерина.       — Да, должна, — он рассмеялся, придвигаясь ближе к ней. Со стороны они смотрелись, как пара давних друзей. Они поговорили ещё несколько минут, Гермиона махнула ему рукой на прощанье, и они разошлись по классам.

***

      Следующим вечером Гермиона вызвалась собрать корень Валерианы, необходимый для проекта по Зельям. Его продлили до конца года, так как студенты нуждались в некоторых растениях. Сменить партнёра возможности уже не было, поэтому после урока Гермиона протараторила слизеринцам, что соберёт сегодня корень сама, и выбежала из класса. Она получила пропуск на выход из замка после комендантского часа, поднялась в свою комнату, чтобы доделать кое-какую домашнюю работу, а поздно вечером выкралась из спальни, направляясь в теплицу.       Гостиная была пуста, Гермиона воспользовалась этим, приняла душ и уселась на диван. Взгляд её упал на гору подарков, оставшихся у её двери ещё с Рождества. Там было около шести коробок: четыре из них были упакованы в лавандового цвета бумагу и обвязаны золотыми лентами, а две другие — в тёмно-зелёную, с серебристыми лентами. Под подарками лежало одеяло, которое она пыталась вернуть Нотту. Не было необходимости читать имена на маленьких посланиях, прикреплённых к коробкам, чтобы узнать, от кого они. Открывать не хотелось.       Следующие пару часов Гермиона активно вчитывалась в аккуратные строчки учебников, пытаясь найти информацию, которая понадобится при сборе Валерианы. Положив в сумку перчатки из драконьей кожи (потому что корень мог обжечь) и новый серебряный секатор, она выглянула в окно и протяжно выдохнула. Корень валерианы можно было собирать только в первый день убывающего полумесяца ровно в полночь. Тогда вся магическая сила будет сосредоточена именно в корне, вероятность получить правильно сваренное зелье возрастает в разы.       Наконец, достаточно подготовившись, она спустилась к теплицам ровно в одиннадцать пятнадцать. Путь к грядкам прошёл успешно, без происшествий. Гермиона помахала Почти Безголовому Нику и проигнорировала сердитые шушуканья портретов из-за того, что их безмятежный сон был прерван. Выйдя из замка, она почувствовала морозное дыхание февральского воздуха, сугробы блестели в свете луны. Зная, что без света она не справится, Гермиона наколдовала маленький шарик Люмоса и пустила его плыть перед собой. Уже в теплице она выпустила заклинание по определению времени, терпеливо ожидая полуночи. Позже, закончив процесс сбора корня и убрав тот в сумку, она услышала стук двери, будто она закрылась за кем-то.       — Кто здесь? — спросила она, поднимая палочку и пытаясь разглядеть новоприбывшего. Стук сердца гремел в ушах, воспоминания со времён войны накрыли её с головой. Гермиона взяла верх над эмоциями и с варианта «сражайся или беги» перешла на «сражайся». В ответ на её вопрос полупрозрачный ворон вылетел из тьмы и взмахнул крыльями прямо у неё перед носом.       — Это всего лишь я, Грейнджер, — ворон исчез после низкого баритона его обладателя. Гермиона закрыла глаза, нахмурила брови, глубоко вздохнула и, вернувшись к работе, положила корень Валерианы в принесённый пакетик для надлежащего хранения. Сердце ускорило ритм от звуков его голоса, но тревога сменила страх.       — Чего тебе, Нотт? — она старалась звучать относительно вежливо. Гермиона повернулась спиной к двери и принялась очищать и убирать использованные инструменты. Профессор Спраут убьёт её, если она оставит беспорядок в теплицах.       Позади раздалось шипение, и это означало, что Нотт только что прошёл мимо Ядовитых щупалец и сейчас был в паре шагов от неё.       — Я хочу, чтобы ты посмотрела на меня, — прошептал он разбитым голосом. Она могла чувствовать лёгкие колыхания волос на затылке от его дыхания. — Ну давай, гриффиндорка. Прояви свою чёртову храбрость, наградившую тебя известностью, и посмотри на меня! — Гермиона положила секаторы в сумку и, вопреки здравому смыслу и предупреждению сознания, повернулась к нему.       Она смотрела в пол, боясь поддаться искушению. Теплицу окутал аромат мяты и пергамента. Особо не задумываясь, она глубоко вдохнула и прерывисто выдохнула. Он протянул к ней руку и, когда она не высказала возражения, приподнял её подбородок двумя пальцами, заставляя встретиться с ним взглядом. Глаза Нотта блестели лазурью и были покрыты пеленой какой-то эмоции.       — Это правда? — спросил Нотт. Не было необходимости уточнять. На самом деле, Гермиона была даже удивлена, что за все последние дни он ни разу не догнал её после занятий и не попытался поговорить с ней. Дополнительное давление создавал зрительный контакт.       — Какое тебе дело? Это не имеет значения… — выдавила она, слёзы жгли щёки. Она ненавидела тот факт, что он видел её слабость. Она ненавидела тот факт, что он имел над ней такую власть, что она никогда не сможет оправиться от своих чувств. Она так ненавидела тот факт, что он сейчас имел наглость стоять перед ней во мгле ночи и давал надежду на то, что ему, возможно, не всё равно. Она чертовски ненавидела его… но в то же время знала, что эта ненависть ничего не значила.       — А я думаю, имеет. Пожалуйста, просто ответь на вопрос, — он сделал ещё один крошечный шаг к ней. Теперь они чуть ли не соприкасались торсами, между телами едва ли была хоть пара сантиметров. Если она сейчас глубоко вздохнёт, прижмётся к нему грудью. Гермионе пришлось приподнять голову, чтобы иметь возможность смотреть ему в глаза. Ей бы отвести взгляд, но она была будто под гипнозом, к тому же ей казалось, что если она посмотрит в другую сторону, никогда больше не увидит этих глаз.       — Да… — прошептала она. Его взгляд был сосредоточен на её губах, Гермиона видела, как двинулся его кадык, когда Нотт сглотнул. Слизеринец прочистил горло и снова заговорил по-прежнему тихим голосом:       — Что «да»? — одна его ладонь всё ещё придерживала её подбородок, а другой он провёл по её талии. Гермиона наслаждалась теплом, разлившимся по телу от его прикосновений. В теплице было довольно жарко, поэтому перед началом сбора она сняла свою мантию, так что теперь его руку от её кожи отделял лишь тонкий хлопок ткани.       Она могла бы оттолкнуть его и уйти. Она могла бы покинуть теплицу в тот же самый момент, когда его запах проник в её ноздри. Она могла бы вернуться в замок и утонуть в тоске и жалости к самой себе. Она могла бы бросить в него заклятье. Она могла бы накричать на него. Она так многое могла сделать, но вместо этого лишь положила одну свою ладонь поверх его руки, обнимающей её за талию, а другой погладила его по щеке.       Гермиона отдалась ощущениям; щетина слегка покалывала кожу пальцев из-за того, что Нотт не брился пару дней. Он терпеливо ждал её ответа.       — Я люблю тебя, — Теодор судорожно вздохнул и переместил руку с её подбородка на затылок. Он медленно наклонился к ней, и Гермиона подумала, что ещё один поцелуй — всё, что ей сейчас нужно. Она позволит ему поцеловать её в последний раз, а потом сотрёт Нотта из памяти. Она сдаст Ж.А.Б.А., переедет в Америку и будет жить на Аляске, где круглый год зима. Видеть его она будет только в своих снах, где в последнее время он появляется уже регулярно.       Его губы были такими нежными, Нотт прижал её ближе к себе. Гермиона запустила пальцы в его волосы, пытаясь запомнить ощущение мягких прядей, она слегка царапнула кожу его головы, от чего Нотт тихо застонал. Теодор сжал её талию, буквально вдавливая Гермиону в своё тело. Она приоткрыла рот, жадно касаясь его языка. Последний раз. Гриффиндорка провела рукой вдоль его плеча и углубила поцелуй. Нотт одним резким движением приподнял её и усадил на стол, теперь их лица были на одном уровне.       Последний раз. Она раздвинула бёдра, позволяя ему встать ближе. Теодор легонько оттянул кончики её волос, ловя губами её стоны. Последний раз. Руками она поглаживала его торс, а Нотт провёл пальцами по её животу, покрытому мурашками. Поцелуй становился жарче, в какой-то момент в сознание Гермионы закралась мысль, что было бы прекрасно простить Нотту все обиды и остаться с ним в теплицах навсегда. Но это было невозможно. Поэтому она медленно отстранилась. Это был последний раз. Она попыталась утихомирить бешено бьющееся сердце и сбившееся дыхание. Гермиона посмотрела ему в глаза и увидела застывшие в них слёзы, такие же остались неровными дорожками на её щеках. Он знал, о чём она сейчас думает.       Нотт ничего не говорил, он молчал, пока она поправляла одежду и приглаживала спутанные волосы. Он наблюдал за Гермионой, положившей корень Валерианы в сумку, закинувшей её на плечо и поднявшей с пола упавшую палочку. Теодор нарушил тишину только тогда, когда Гермиона была уже около двери.       — Как ты могла поверить Панси?       — А ты уже подружился с ней, да?!       — Я пытался узнать, что она, блять, сказала тебе, Грейнджер. Ответь на вопрос!       — Я не поверила ей, — рука на дверной ручке дрогнула. Она вспомнила Крама, пожелавшего остаться с ней лишь друзьями, хотя у Гермионы начали появляться к нему чувства; Рона, променявшего её на Лаванду; и Гарри на шестом курсе. — Просто мне не понятно, почему ты вообще хотел меня, — она вздохнула. — Ты… — она повернулась к Нотту, — ты мог встречаться с любой девушкой в Хогвартсе, но выбрал лохматую заучку с огромными зубами? — Гермиона провела кончиком языка по слегка выпирающим передним зубам, за последние несколько лет они стали почти нормального размера, но всё равно бросались в глаза, когда она улыбалась. — Это нелогично. Я хочу верить тебе. Хочу каждой частью своей души. Но сомнения в твоих намерениях… никуда не делись, — она снова повернулась к двери, уже собираясь выйти на улицу.       — Подожди! Я… я думаю, я знаю, как можно убедить тебя довериться мне, — заикаясь, пробормотал он. Ещё никогда, не считая ночи их первого поцелуя, в его голосе не звучало столько неприкрытых эмоций. Тогда он утверждал, что заметил её. Гермиона медленно встретилась с ним взглядами.       Теодор лихорадочно оглядел комнату, забежал в подсобку и выскочил оттуда уже с колбой. Цвет глаз сменился с незабудкового на лазурный, слёзы снова покатились по его щекам. Нотт закрыл глаза, сосредоточив всю свою внутреннюю магию в этих каплях соли. Он поднёс колбу к глазу и собрал в неё воспоминания, сокрытые в слезах. Он закупорил флакон и несколько мгновений смотрел на него, прежде чем протянуть ей.       — Ты уверен? — спросила она; воспоминания очень важны для окклюментов. Для него позволить ей просмотреть его воспоминания означало дать доступ к своему сознанию, которое он так усердно защищал.       — Я… другого выхода я не вижу. Я должен… Ты должна увидеть это, — умолял он, вытирая с лица слёзы и снова воздвигая окклюменционные стены. — У Макгонагалл в кабинете есть омут памяти… посмотри… пожалуйста, — он взял свою мантию, подошёл к ней и протянул руку, но потом, будто вспомнив что-то, отдёрнул ладонь. Он криво улыбнулся ей, отчего на левой щеке Нотта появилась ямочка, но улыбка эта не коснулась его глаз. Он вышел из теплицы, оставив её наедине с разрывающим грудную клетку сердцем и своими воспоминаниями, которые не позволял увидеть никому, кроме неё.