***
— Здравствуйте, Марфа, а где Владимир? — Барин в своей спальне. — Хорошо, сообщите ему о моем прибытии, — Евгений зашел в зал и нервно сел на диван, и только увидев спускающуюся служанку, сорвался, поднялся в спальню Владимира и увидел его мирно спящего под пуховым одеялом. Если честно, он опешил. Умилившись открывшимся видом, повеса сел рядом с юношей и потряс его плечо. — Душа моя, просыпайся, — Поэт заворочался в кровати, что-то пробубнив, — я вижу, что мы оба наплевали на наше свидание, да? Вставай и поедем гулять. Юноша выглянул из-под одеяла и потянул Онегина за руку. — Полежи со мной, пожалуйста, — Евгений закатил глаза, но все же послушно лег, скользнув рукой по грудной клетке Ленского, что вызвало у того волну мурашек. — Я велел готовить завтрак, но он еще не готов, так что можем подождать, не правда ли? — Хорошо, подождем, — мужчина улыбнулся и поцеловал Владимира в затылок. Новая волна блаженства накрыла молодое тело. Поэт крепче прижался к любимому повесе. — Евгений, ты холодный, — повернувшись прошептал Владимир, на что Евгений лишь усмехнулся. — Естественно. Я же спешил к Вам, спящий красавец, — с иронией сказал мужчина и коснулся своими губами кончика носа поэта. — Ладно, пошли завтракать. И заметь, что мы должны были пойти на прогулку еще час назад. — Мне нужно переодеться, ты пока иди, а я скоро спущусь. Онегин кивнул и спустился в столовую. Завтрак был вполне обычный, но очень вкусный. Овсяная каша, крепкий черный чай и фирменный пирог служанки Марфы. Евгений сел за стол и начал прием пищи. Когда он почти доел основное блюдо, к нему сзади со смехом подбежал его поэт и обнял. — Приятного аппетита, — прощебетал юноша. — Я вижу, что умывание пошло тебе на пользу. — Ага, — Владимир сел и быстренько начал уплетать свой завтрак. «Какой же он ребенок.» — подумал про себя Евгений, внимательно наблюдая за Ленским. — Ну что, пойдем? — спросил Онегин после того, как увидел, что поэт доел. — Пойдем!***
Прогуливаясь по лесу, они болтали о глобальном и о пустяках одновременно. — Ах, смотри какая красота! — Владимир вцепился в руку Евгения и потащил того на поляну, усыпанную разными яркими цветочками. Поэт нырнул в цветы и через несколько минут подбежал к Онегину с большим букетом в руках. Он сел на траву, разложил цветы и начал их сплетать между собой. — Что ты делаешь, mon cher? — Я плету венок, думаю, что тебе он пойдет. Не хочешь со мной? — Хочу, — улыбнулся Евгений и сел рядом с мальчиком. Владимир стал показывать, как надо правильно сплетать стебельки, потому что Онегин с отсутствием опыта никак не мог правильно разложить цветочки, не говоря уже о плетении. Через минут сорок, они наконец-то смогли завершить работу. Ленский ловко схватил свой венок и водрузил его на золотые волосы Евгения, восхищаясь его красотой. Он радостно засмеялся и обнял его. Онегин же положил свое творение ему на голову. — Ты очень красивый, — Владимир смущенно улыбнулся, но тут же почувствовал на своих губах чужие, блаженно прикрывая глаза. Евгений не мог налюбоваться поэтом, появилось желание, желание быть всегда рядом с ним. Уже не контролируя себя, он снимает со слегка ошеломленного Владимира фрак, пробираясь рукой под рубашку. С губ Владимира срывается негромкий стон, заставивший Онегина сойти с ума еще больше. Он, отстранившись от поэта, сдернул с него рубашку и склонился над прекрасным теплым телом. От него исходил запах юношества, который Евгений потерял еще в самом расцвете лет. А все это хандра, одолевшая его, забрала этот прекрасный запах молодости и беззаботности. Но Ленский его не потерял и, как казалось повесе, не потеряет никогда. Владимир обнял целующего его мужчину и прижал его голову к своей груди. Повеса слышал учащенное дыхание с полухрипами и неразмеренное сердцебиение. Он проводит языком по оголенному соску и вызывает этим восхищенный стон. Онегин расстегивает пуговицы на брюках юноши, нежно целуя его живот. — Подожди, — Ленский кладет свои ладони на щеки Евгения, притягивает его к себе и легко целует его. После, он тянется до пуговиц рубашки и дрожащими руками начинает их расстегивать. Он останавливается, увидев прекрасный торс и почти невесомо касается его похолодевшими подушечками пальцев, отчего кожа под ними приятно сокращается. Юноша поднимает взгляд на своего возлюбленного и замечает, как тот желанно и возбужденно улыбается. Владимир садится, поправив свой венок, и прислоняется к груди Онегина, робко покрывая ее поцелуями и стягивая с него одежду. Губы проходятся по самым чувствительным точкам, вызывая у Онегина стоны, которые он явно не собирается сдерживать. Не в силах терпеть, Евгений наваливается на хрупкого юношу, заставляя опять лечь. Он все же снимает светлые брюки со всем нижним бельем и обомлевает от прекрасного вида, открывшимся перед ним. Владимир судорожно вдыхает воздух от весьма приятных прикосновений в паху. — А-ах… Евгений, — вскрикивает он, когда чувствует прикосновения к его члену. Он не может сдержать томные и тяжелые стоны, пока Онегин проходится языком и губами по нему. Поэт оперся двумя руками на землю, закинув голову. Он чувствовал, что сейчас достигнет пика, но тут же Евгений отстранился. Владимир поднял голову, чтобы посмотреть, из-за чего его любимый остановился, и резко вздохнул от прохладных пальцев, коснувшихся до его бедра. Он томно застонал и подался ближе к Евгению. — Ах, боже мой! Евгений лишь улыбнулся. Владимир вздрогнул от резкого и пока неприятного чувства и невольно сжался, но получил успокоение в нежных, будто бы извиняющихся поцелуях, что все покрывали и покрывали красные ланиты, мягкие ресницы, горячие губы. Когда Евгений почувствовал, что поэт расслабился, то начал медленно и осторожно двигаться, не входя полностью, чтобы не причинить лишних неудобств юноше. Частая одышка, хрипы, стоны, шлепки — все это сводило с ума, заставляя теряться в лесу возбуждения. Евгений потихоньку увеличивал темп и длину, входя все глубже и чувствуя крепкую хватку мальчишки. И целовал глубже, и касался Ленского везде, а все для того, чтобы он отдался полностью Онегину. Владимир стал ерзать под напором настойчивых рук, которые надрачивали в такт бедрам, и уже через мгновение он кончил. Евгений сделал еще пару толчков, которые показались Ленскому болезненными, и вышел, обильно излившись. Он лег рядом с поэтом на траву и, в шутку спустив ему на глаза венок и, увидев нежную усталую улыбку, поцеловал юношу в лоб. — Ах, как же я люблю тебя, Владимир!