***
Тэхён долго не мог уснуть на новом месте, в груди не было покоя. Ему ничего толком не объяснили, сказали лишь, как и всегда — это ради твоей безопасности. И снова четыре незнакомые стены, молчание, это беспокойство в глазах окружающих, страх, и всё это касается неоспоримо его, но никто ничего не говорит. Как же он устал от всего этого. Его гоняют из дома в дом, ничего не изменилось. Чуть опасность наступает на пятки — побег, затаиться на время, чтобы потом снова высунуть нос до поры до времени, и с дрожью в сердце ждать, когда же придётся снова бежать, когда к голове будет приставлен пистолет и придётся отсчитывать последние секунды жизни. Его душа не может найти покоя, лис мечется, везде есть угроза и всегда будет, потому что он такой. Чонгук дарил забвение, все те секунды, минуты, часы, что он был рядом, было хорошо, спокойно, тревога уходила в объятиях этих сильных рук, но за их пределами всё оставалось прежним, и он не властен это исправить, сделанного не воротишь. — Тэхён? Можно войти? — Чимин тихонько приоткрывает дверь, и, заглядывая в проём, просит разрешения. Тэ бы сказал, даже не просит, настаивает на разговоре, чего омеге совсем не хочется, но Веркэту хочется доверять, он выглядит на редкость безопасным. — Я задремал, но сон все равно не идёт, — лис приподнимается на локтях, облокотившись о спинку кровати. — Знаю, нам тоже неспокойно, — все ещё находясь в проёме, омега бросает взгляд на первый этаж, где мельтешит Юнги, видимо, убираясь на кухне, судя по звукам бренчащей посуды. — Чонгук не звонил? — Тэ мотает головой. — Ясно, значит занят. — Что происходит? — смотрит обеспокоенным взглядом, отчего у Чимин сжимаются губы в тонкую полоску и становится до невыносимости жаль этого парня. Быть в неведении — худшее, что может быть в данной ситуации. Веркэт прикрывает дверь и присаживается на край кровати с ногами, поближе подбираясь к Тэхёну. Когда кому-то неспокойно, он чувствует потребность быть к ним как можно ближе, действовать в роли антистресса, жилетки для слёз, даже подушкой, чем нередко пренебрегает Юнги. — Как я понял из быстрого лепетания Чонгука, Мистер Сон, отец погибшего мальчика, столкнулся с тобой в лесу и… узнал тебя. Я ни раз сталкивался с родителями погибших, бывало, участвовал в допросах, и знаю, что они цепляются за любую ниточку, чтобы выяснить причину, наказать виновного. Они руководствуются только эмоциями, которые переполняют их. В основном, это страх и боль, и они не приведут ни к чему хорошему. Ему будет всё равно: ты ли это был на самом деле, почему, как ты связан с Чонгуком, сколько денег мы заплатим ему за молчание. Всё это для него неважно, ровно, как и для расследования, слухи о котором добрались до полиции штата. Были найдены дела по похожим убийствам, — Чимин замолкает, понимая, что последнее было лишним. Тэхен вздыхает прозрачно, больше ничего не чувствуя, он устал думать о том, что может быть ещё хуже. Просто приставьте к его виску пистолет, он сам спустит курок и освободит от всего этого себя, мать, город, Чонгука… Альфу сейчас хочется сильно прижать к груди, ему очень холодно, его не хватает, но он в который уже раз убеждается, что быть с ним рядом — опасно. Что будет, когда мистер Сон всё расскажет полиции? Что будет, когда вскроется их с альфой связь? Они не могут хранить у себя под кроватью улики вечно, он не в силах постоянно так жить, прячась. Всё, хватит, это больше не может продолжаться. Он думал, что что-то изменится, но как бы Тэхён не менялся, как бы не старался контролировать себя, как бы сильно не любил, общество его не примет. Убийства остаются за его спиной, и это никто не изменит, Чон не в силах с этим справится. Он не хочет, чтобы Чонгук связывал свою жизнь с убийцей, при этом всё потеряв. Вдали от семьи, стаи, в одиночестве, волк жить не сможет, а он — да. — Я поверил Чонгуку с первого раза, как он рассказал о тебе. Он сказал, что ты не можешь быть убийцей… — Он не может этого знать, Чимин, — Тэхён больше не плачет, в его глазах плещется лишь боль и злость, они наливаются красным. — Как он может говорить такие вещи, не будучи в этом уверенным, он там не был, он ничего не видел, как тогда… — Он каждый раз смотрит на тебя так, будто ты единственное в этом мире, что имеет значение, — Тэхен задерживает дыхание, глаза горят пуще прежнего, переливаясь золотом. — И поверь, так смотрят на тех, кому верят, кем дорожат, кого любят, я знаю, — Веркэт улыбается своим словам, те греют сердце, он знает, о чём говорит, но, кажется, Тэхёна это только добивает, и совсем не греет душу от трепетных чувств. Тэхён злится на Чонгука, за то, что тот невыносимый дурак, за то, что не думал головой, а лишь сердцем, которое полюбило такое существо, как он. — А ты смотришь так же в ответ, — добавляет Чимин, и, если бы Тэхён стоял, его ноги обязательно подкосились бы. Лис поднимает взгляд, чувствуя себя пойманным с поличным, он смущен, алеет щеками, а в груди ноет от боли, ведь правда любит, действительно полюбил всей душой, но легче не становится. Разлука принесёт страшную боль обоим, и думается ему, что бежать нужно было раньше, ещё пока было не поздно. Он привык к скитаниям, привык к взглядам и осуждениям, вечно преследующему страху. От себя убежать нельзя, но можно от любимого, дабы сберечь его от куда более жутких последствий. — Поспи хотя бы немного, пожалуйста. Я старался более уютно обустроить тебе комнату, и убрал всю нашу одежду, чтобы не сильно пахло, — Тэхён благодарно кивает, подтягивая к себе толстовку Чонгука и несколько его футболок, что тот всучил с собой. — Спасибо, Чимин, я ценю это, правда. Веркэт, улыбаясь, кивает и оставляет Тэ одного, прикрыв за собой дверь. — Ну как он? — Юнги, как оказалось, тихонько ждал под дверью, взволнованно перебирая в руках полотенце. По взгляду своего омеги он понимает лишь то, что разговор никого из них не успокоил, и Чимин уже было рвётся обратно, чувствует, что есть недосказанность и не уютность там за дверью, но Юнги обнимает его за плечи, впечатывая в своё тело. — Не надо, оставь его, дай отдохнуть. — Мне неспокойно, Юнги. Он там один, — шмыгает носом в плечо. — Вот о чём он сейчас думает? А вдруг что в голову взбредет, и он… Чонгук же на нас рассчитывает! — омега пытается освободиться, но Юнги только дальше тащит его от двери. — Мини, ему нужно выспаться. Заболтать разговорами у нас не выйдет, он сторонится нас, не доверяет, я чувствую запах его страха, но мы не может ему всё рассказать, Чонгук должен сам поговорить с ним, понимаешь. Я тебя туда больше не пущу, — целует в румяную щеку. — Всё решать будем завтра. Чонгук сказал, что заедет утром, а отсюда — сразу в участок, скоро всё закончится. Чимин падает лбом на крепкое плечо и тянется руками к шее, сжимая ткань толстовки. Он чувствует, что ещё немного и будет разбит вдребезги, то ли подступающая течка на него так действует, то ли что другое, отчего он уже какие сутки не может совладать с собой, являясь оголенным нервом. — Мне нравится Тэхён, я хочу, чтобы у них с Чонгуком было всё хорошо, он ведь так долго был одинок, у него никого не было, они не смогут друг без друга, — Чимин совсем расклеился, и альфа, понимая его состояние, приподнимает за бёдра и усаживается вместе с ним на диван, обнимая поперёк талии. — Он на нём запечатлён. — Знаю, Мини, — прижимает сильнее, ведя носом по бархатной шее, щекочет за ушком, мурлыча, даря своё тепло и защиту, — Но мы сделали всё, что смогли, дело осталось за ним. Чимин угукает ему куда-то в волосы, принимая лёгкие поцелуи-бабочки, и потихоньку засыпает.***
Тэхён ожидаемо не засыпает. Его то душит от запаха альфы, то притягивает снова, ему дурно, сердце бьётся, как сумасшедшее, и Агуара непривычно скулит. Когда к ней хочется прислушаться сильнее всего — она молчит, смиренно забившись в уголок. Он свешивает ноги с кровати, медленно ступая на пол, тот холодный, сквозняк гуляет по паркету из приоткрытого окна, провода гудят, разбавляя щебетание птиц. Тэхён привык называть это комфортной тишиной, когда существа и люди находится на грани сна, а звуки природы начинают своё бодрствование. Прошло около месяца его прибывания в этом городе. По приезде сюда он так же, как и сейчас, подолгу смотрел в окно, был взволнован, напуган, лис не ожидал увидеть здесь ничего нового, желал, чтобы не произошло худшего. Сейчас он не понимает, можно ли назвать любовь, что настигла его здесь, худшим событием. Того трепета, что он ощущал каждый раз, когда взгляд с альфой пересекался, невозможно просто выкинуть из головы. Это не было похоже на радость перед Рождеством, тепла от маминого поцелуя, так сердце не билось даже в моменты ужаса перед глазами, в те моменты оно просто замирало. Взгляд золотисто-карих глаз затмил весь тот ужас, что был до и пока он в них смотрел, он был самым счастливым. Где-то в животе всё ещё порхают бабочки, он позволят себе мечтать оказаться в тех крепких руках снова, коснуться губами его шеи и груди, позволить завалить себя огромному зверю, чтобы потом оказаться под его тёплым боком, укрытым пушистым хвостом, чтобы запах шалфея шлейфом пробрался в лёгкие… Порывы холодного ветра обжигают щеки, по которым безудержно текут слёзы. За горизонтом возвышаются горы, а за ними тысячи зелёных километров леса и ни души вокруг. Тэхён сжимает пальцами перила, прислушиваясь к звукам в доме. Кроме капающей из крана воды, слышно лишь тихое сопение и тарахтение в спальне. Два рядом сопящих кота, наверняка уткнувшиеся друг другу в щеку. Ему это кажется невероятно милым, пусть они и дальше так сладко спят. Решая быть как можно тише, он обращается в лиса, спускаясь вместе с туманом с балкона, и смотря огненными глазами на дом, прощается одними губами и срывается в лес. В его доме не горит свет. Здесь так тихо, кажется, дом пустует уже какое-то время. Он не виделся с матерью всё то время, что жил в семье Чонгука, они даже не созванивались. Тэхён пробовал ей звонить, несколько раз пытался, но та не брала трубку. В их последний разговор Мэри была разочарованна его решением, и он видел, как она не хотела его отпускать, всеми силами пыталась удержать. Ей не было больно, скорее, она была зла, но Тэхён думал, что это простая обида, он не сделал ничего плохого, лишь хотел… Хотел попробовать жить по-другому, и он не пожалел о своём решение, лишь о том, что окончательно убедился в своих взаимных чувствах к волку. Лис, как прежде, влезает через окно в свою комнату. Все вещи остались нетронутыми: одежда, учебники, лишь его фотографии разбросаны по столу. Те висели раньше на стене, как маленькое напоминание, в какие города им вход закрыт. Он не придаёт этому значение и выходит за пределы комнаты. Как Тэ и думал, в доме никого нет, кухня выглядит так, будто здесь давно никто не готовил, холодильник пуст, от оставшихся продуктов внутри исходит неприятный запах, и он спешит закрыть дверцу. — Куда же ты ушла? На подоконнике привычно стоит пепельница, он знает, что мама иногда курит сигареты, но притворяется, что не замечает этого, однако сейчас уделяет внимание тому, что окурки довольно свежие и носят еловый запах, его запах. Находиться сейчас здесь одному непривычно и немного жутко, дом перестаёт напоминать укромный уголок, в котором он прятался от внешнего мира, здесь не веет теплом, это место кажется ему чужим, и он в смятении оглядывается, не понимая, что не так. В спальню матери он заходить не решается, та всегда была под замком, и это её личное дело. Сидеть здесь и ждать Мэри Тэхён не видит смысла, если быть до конца откровенным, то он не хотел, чтобы она знала, что происходит, чтобы оставалась в неведении и думала, что у него все хорошо. От этого тяжкого груза в виде себя он желает её избавить, ещё тогда хотел, но Чон его остановил. Да, бегать всю жизнь невозможно, это была не жизнь, но он только и делал, что выживал, это его привычное состояние, с котором он готов смириться, если его близкие будут в порядке, а он… как-нибудь справится. Приняв контрастный душ, он надевает чистые вещи, в рюкзак берёт всё самое необходимое, включая отложенные деньги, а телефон, выключив, оставляет на столе, он ему больше не нужен. На запястье надевает старые часы, которое не носил вот уже год, те показывают не только время, но и дату, положение луны и солнца, а большего ему для ориентирования и не нужно. Выйдя на балкон, Тэхён облокачивается о перила с полу-улыбкой на губах, взгляд встречает медленно расцветающий рассвет, такой необычно тёплый в это время года. Прикрыв глаза, он обращается, и впервые это получится так естественно и легко, правильно. Ноги ведут его вдоль побережья, скрывая дикую сущность в белоснежный туманной пелене, будто его и не было, будто всё, что здесь когда-то происходило, простая иллюзия, сказка, что рассказывают детям, миф, увиденное прохожими нечто с горящими глазами.***
Чонгук проводит ладонью по лицу, смахивая усталость, и трёт глаза, всматриваясь в дорогу. Чуть солнце озаряет порог, он поднимается с постели и первым делом тянется к телефону, но, к его удивлению, до Тэхёна не дозванивается. Тревожность отбивает в груди нечёткий ритм, но он успокаивает себя тем, что тот, вероятно, ещё спит. Однако неприятное чувство не покидает его и на полпути к дому Веркэтов. Вдавливая педаль газа, Чонгук добирается за считанные минуты. В запахе чувствует соль и горечь, он уже тянется к звонку, но дверь открывает Чимин с кристальными глазами, держа телефон у уха и что-то неразборчиво шепча. Чонгук реагирует моментально, придерживая омегу за плечи, чтобы не свалился прямо на пороге, захлебываясь слезами. — Чимин, что происходит? Юнги появляется сзади из ниоткуда, перехватывая свою омегу, и держит его дрожащие руки, в одной из которых телефон оповещает: «Абонент недоступен…» — Тэхён… Тэхён сбежал, — Чимин заходится рыданиями пуще прежнего, обмякая в чужих руках, после совсем падая на пол. — Я ч-ч-увствовал, ч-что что-то не так, н-ночью мне не показалось… Чонгу-ук! Альфа медленно выпрямляется и оборачивается в сторону леса. Всматривается в лесную глушь, прислушивается, навострив уши, и выдыхает тяжко, сжимая трясущиеся кулаки. Чонгук, не медля больше, обращается и выбегает на улицу, снося мордой калитку. Волк в смятении, злости — омега сбежал, ничего не сказав — и до скрежета зубов переживает за жизнь пары. Куда того лапы понесли? Он оббегает известные ему тропы, по которым мог пойти омега, но, кроме влаги и кедра, ничего не чувствует, ни одного намёка на его присутствие. Как и близ дома, что пустует вот уже который день. Он заглядывает в окна, рыча до пены изо рта. Все эти дни он проезжал мимо дома Тэхёна, наблюдал и принюхивался, особенно после того, как найденные улики указывали на его мать, но та не появляется дома вот уже которые сутки, и Чон понятие не имеет, где та находится. Убежала, скрылась и бросила сына? Или готовит что-то похуже? Неясные мотивы этой гнусной женщины доводят Чонгука до нескончаемого потока ярости, он наверняка бы набросился на неё, если бы та появилась в окне, но лишь из уважения к Тэхёну не стал бы причинять ей вреда, хотя бы до того момента, пока они не поговорят. Однако у Чона нет никакого желания подпускать свою омегу к этой женщине, оставлять их наедине он не позволит однозначно, и следующий их разговор будет проходить только через железную решётку и никак иначе. Он обходит своё поселение, понимая, что Тэхён здесь однозначно не появлялся, и, тряся мордой, убегает к морю. Берег кажется бесконечным, лапами передвигаться всё труднее, те вязнут в мокром песке, его второе дыхание уже на исходе, и он сбавляет ход, поднимая морду кверху, принюхивается. В носу только запах соли и растительности, мха и водорослей, и черт бы побрал этого Тэхёна, что пахнет этим лесом сильнее, чем им. На нём нет его метки, и последнии часы он провёл в доме Веркэтов, чьи сладкие запахи перебивает всё тот же лес. От него будто ничего не осталось, он забрал с собой всё, будто это была лишь иллюзия. Он не оставил после себя ничего, даже сообщения, письма, слова. Сказал бы хоть кому-нибудь. Он чёртов эгоист, и Чонгук злится, ему было неспокойно с самого первого дня его появления. Агуара — маг, существо, что запросто могло воспользоваться своей силой и заставить Чонгука принять его ради своих целей. Он так часто был околдован его туманом. Но зачем всё это было тогда, зачем? Чонгук так часто смотрел в эти глаза… Сколько раз он смотрел в них, сколько раз тонул и позволял себя контролировать, позволял собой владеть, не понимая, что это всего лишь магия, дышал им, возможно, всё это было и есть ложь, это не его чувства, обман, а потом… А потом он перекидывается, хватается руками за голову. Из глаз потоком идут слезы. — О чём же я думаю… Он корит себя за то, что вообще так мог подумать о своём омеге. Альфа вспоминает всё. Как действительно прятался от этих чувств, боялся, а волк принял омегу, он не рыпался, не рычал, дышал размеренно и лишь ушки поджимал, будто от наслаждения в его присутствии. Душа приняла его, волк бы чужаку глотку перегрыз, и никакая бы магия не затуманила взгляд. Тэхён в нём глубоко, как же он чертовски глубоко. По стайной связи все уже знают о случившемся, Гук слышит их переговоры у себя в голове, и среди них чётче всех раздаётся голос отца, который просит всех успокоиться, а его вернуться домой, как можно скорее.***
— Что, даже ничего не скажешь? Его семья собирается на заднем дворе, остальные же находятся где-то неподалёку, беспокоятся, но не влезают. — Не могу сказать, что не рад его уходу, он был опасен для города, и я не знаю, что должно случиться, чтобы это изменить. — Я на нём запечатлён, — рыча, отвечает Чонгук. — Но это не значит, что я этому рад. Я молчал и буду молчать, потому что ты мой сын, и я бы никогда не поднял руку на Тэхёна, слова бы ему не сказал, потому что это против наших законов, но это не значит, что я изменю к нему своё отношение. Его семья… — Не лезь в это, отец! — волчата, сидящие рядом, поджимают лапы, спрятав в них свои носы, и лишь смотрят своими угольными глазками. Чонгук, замечая, что переборщил, присаживается рядом с одним из них, укладывая ладонь меж ушек, нежно поглаживая. — Ты ведь знаешь, как я поступлю. Теперь он вся моя жизнь. — Ему не будет здесь житья, если весь город узнает… — Значит и меня здесь не будет, — заканчивает фразу Чонгук и, поднимаясь, поворачивается к дому. — Чонгук, милый, чем мы можем тебе помочь? — мать альфы не перечит словам мужа, зная, что тот отчасти прав, но сына терять не хочет, как и его омегу. — Ничем, мама. Я предоставлю улики на настоящего преступника и оправдаю Тэхёна. Я всё сделаю ради этого, и от вас мне лишь нужна поддержка. По стайной связи Чонгук слышит тихие перешептывания, они все волнуются за него, как за будущего вожака стаи, их защитника, но его связь с омегой сильно всё перевешивает, для них быть на ком-то запечатлённым звучит громче любых слов. Альфа невольно поворачивает голову к своему дедушке, уже собираясь уходить, чувствуя его взгляд на своём затылке. — Докажи Тэхёну, что он может быть свободным. Тебе не составит труда его найти, он сам пойдёт тебе навстречу, потому что вас тянет друг к другу магнитом, и чем дальше вы друг от друга, тем больнее сопротивляться. И сделай так, как считаешь нужным. Гук, улыбаясь, кивает дедушке, и, больше не проронив ни слова, уезжает в отдел. Пора покончить с враньем, убийствами, болью. На пороге в кабинет Юнги передаёт ему папку и хлопает по плечу, кивая в сторону идущего начальника. — Агент Чон, у вас есть что-нибудь для меня? — Есть, — альфа протягивает папку. — Все собранные улики и экспертизы по четырём убийствам, доказательства невиновности Агуары Ким Тэхёна и выявление настоящего преступника, кто был главным зачинщиком всего, а омега лишь оружием в его руках. — Мотив? — спрашивает Уён, пробегая глазами по тексту. — Приведите её на допрос, а остальное я возьму на себя. Уён смотрит вопросительно. — Ким Тэхён пропал, — отвечает за Чонгука Юнги. — Агент Чон с самого утра занимается его поисками. — Так это правда, вы как-то связаны? — интересуется мужчина, хмыкая. Ему и дела нет до чьих-то интрижек, но Чонгук никогда не смешивал работу и личную жизнь, не было и разговоров об этом, а сейчас выясняется, что альфа замедлял ход расследования в своих личных интересах, ещё и напрямую зная подозреваемого. — Ты же понимаешь, о чём нам нужно поговорить. На кону его место в этом отделе, понижение в должности меньшее, что может быть, но он не думает, что сможет уже сюда вернуться, так что это его не сильно беспокоит. Уже не беспокоит. — Разрешите откланяться и продолжить поиски. Уён вздыхает, захлопнув папку. — Разрешаю. Чонгук выходит из здания, свободно выдыхая. Кажется, что он только что скинул тяжёлый груз, что тянулся за ним долгое время и мешал даже дышать. Дождь начинает накрапывать, и он с удовольствием подставляет каплям лицо, освежая и горячую голову. Постояв так немного, альфа взъерошивает влажные волосы и засматривается на выглядывающие за лесом горы. Те, холодны и одиноки, прячут свои заснеженные верхушки в туманной пелене, как и один омега, который всю жизнь прячется, мечтая, чтобы его не нашли, но Чонгук не тот, от кого можно спрятаться. — Я верну тебе свободу, а взамен ты больше никогда не убежишь от меня, — шепчет Чонгук ветру.