Нищий и принц.

      — Джайка? — растерянно гляжу я на свою младшую сестру. — Эмма? Откуда вы друг друга знаете?       — Ой, ну какой ты глупый, Динь-динь, — затараторила она со скоростью пулемёта. — Мы познакомились позавчера — разве непонятно? Она пришла к нам, всё о тебе рассказала, и теперь мы лучшие подруги! Нет, вообще-то у меня есть уже одна лучшая подруга, но никто же не запрещает иметь двух лучших подруг? Но, может, и запрещает, но я о таком не слышала. Так что…       — Стоп! — решительно прервал я этот словесный водопад. — Эмма, расскажи лучше ты. Как вы меня нашли?       — Ну понимаешь, Анри, я очень за тебя тогда переволновалась. После того случая с Людвигом… Ты внезапно куда-то пропал из школы, и было непонятно, куда ты делся. Сначала я подумала, ты просто пошёл к себе домой. И я, тоже сбежав из школы, решила пойти к тебе. Просто убедиться, что с тобой ничего не случилось. Я же знаю, что ты живёшь на Канатной улице.       И вот я пришла к тебе домой, а там никого. В смысле ни тебя, ни твоей мамы. Но неподалёку я встретила одну местную девчонку — Элис. И она рассказала, что ты не всегда жил в нашем районе. Ты переехал к нам из восточного предместья. И она дала мне адрес твоего прошлого дома. Ну я подумала: а вдруг ты пошёл туда? Ну мало ли. Ну я пошла и нашла его. Ох, Анри, ты что, правда когда-то жил в этом доме? Он потрясающий!       — Что да, то да, — с кислой миной подтвердил я. То, что Эмма за какой-то бездной попёрлась в мой прежний дом, меня, по правде говоря, совсем не обрадовало. Что́ она там вообще забыла?       — А теперь я! Теперь я! — с энтузиазмом вклинилась Джайка. — Ну я была дома, только что пришла и вот, слышу, стучат! Я открыла, а там Эмма! Представляешь. Всё спрашивает о тебе, где ты и что с тобой, прям извелась вся. Ну я сказала, что тоже не знаю, где ты, но я знаю, где работает твоя мама Эльза. На ткацкой фабрике. И я сказала, что, наверно, ты пошёл туда, и мы вместе пошли туда. А там, представляешь, — ни тебя, ни мамы Эльзы! И вот что теперь делать — непонятно!       А вот это уже было интересно. Получается, мамы на работе в тот злополучный день вообще не было. И куда она тогда делась?       И почти сразу меня накрыло новой волной самобичевания. Вот, получается, как: обо мне не на шутку беспокоились, девчата, можно сказать, весь город в моих поисках обе́гали, а я… Стало невероятно стыдно за своё поведение.       — И за всей это беготнёй уже стемнело, а Эмма далеко от своего дома, — непрерывно тараторя, тем временем продолжала моя сестрёнка. — И я предложила переночевать у меня. Мы вернулись домой, и она переночевала у меня в комнате. Правда, здорово? И мы в ту же ночь сразу стали лучшими подругами. Ну не здорово ли? А утром мы сразу пошли в полицию. И там нам рассказали о тебе. Ух, что́ они там рассказали! И как ты навалял этому громиле — он типа такой огромный, а ты ему такой: кия! кия! — при этом Джайка энергично выбрасывала вперёд кулаки, видимо чтоб наглядно показать, как именно я ему «кия». — А ещё ты оказался магом! Ну ты просто даёшь, Динь-динь! Вжух! И магия! И почему ты только никому не сказал? Ох, ну ты всегда был дурачком, но теперь мы здесь и мы тебя в обиду не дадим. Пусть только кто ещё попробует тронуть моего братика, как эта противная Магда. Я им… Кия! — видимо, не найдя подходящих слов, воинственно воскликнула она напоследок.       — Ладно, спасибо, конечно, тебе, сестрёнка, ну и тебе, Эмма. Но сделанного не воротишь. Сейчас-то вы здесь зачем?       Нет, вы не подумайте, конечно я был рад их видеть, но вообще предпочёл бы не встречаться с ними именно здесь и сейчас. Тем более в таких обстоятельствах. В конце концов, с Джайкой я уже много лет не виделся, она, скорее, как воспоминание детства, а Эмма — всего лишь моя одноклассница.       — Ну какой же ты глупый, Динь-динь. Хотя ты просто, наверно, не знаешь. Хорошо, я тебе расскажу, — тут она сделала выжидательную паузу. — Я вчера прошла ритуал посвящения богини!       — Только вчера? — удивился я.       Сестрёнка Джайка была, конечно, младше меня, но всего на год. По моим прикидкам, ритуал посвящения она должна была пройти уже больше года назад.       — Ну понимаешь, у меня есть хорошая подруга, ещё одна, — снова зачастила Джайка со скоростью пулемёта. — Но она немного младше меня. Но ты не подумай, что она прям совсем малявка, я с малявками не вожусь. Ну так вот, она младше меня, и мы с ней договорились пройти ритуал вместе. А так как она младше меня, то я сказала, что подожду немного. Но вчера, когда я узнала о тебе, я всё же прошла ритуал, и вот теперь мы здесь. Понимаешь, братик, как всё это здорово?       — Что́ здорово? — не понял я.       — У меня первая в жизни хотелка, братик Динь-динь! — сообщила она мне, чуть не визжа при этом от восторга.       — Ну поздравляю. Но а я-то тут при чём… Нет… Ты же не хочешь… Мы же брат и сестра!       — Во-первых — всего лишь сводные. От разных мам.[1] Во-вторых — ну ты же парий! Какая теперь разница?       — Это безумие, Джайка… — пытался я напоследок что-то возразить, но девочки явно были не настроены на болтовню: они с силой повалили меня на кровать. Эмма крепко держала мне ноги, видимо чтоб я не брыкался (а я пытался). Джайка тем временем ловко завела мне руки за голову и зафиксировала их в специальных держателях в её изголовье. (Вот ведь подлость, а я их наличие и не заметил.)       — Ну не бойся нас, глупыш, мы тут все свои и больно тебе не сделаем, — проворковала моя сводная, подкрепляя свои слова долгим поцелуем. Пото́м ещё одним. И ещё. С каждым новым разом они становились дольше и напористей.       — А девственницы разве должны себя так вести? — кое-как всё же умудрился я вставить фразу. — И зачем ты меня связала?       В ответ Джайка на мгновение замерла, обдумывая услышанное, при этом очень забавно сморщив свой носик.       — Не знаю. А как ведут себя девственницы? — озадаченно спросила та. Но тут же отмахнулась:       — Не важно. То, что я девственница, — проблема исключительно временная и прекрасно решаемая одним симпатичным Динь-динем. А насчёт почему связала… — тут сестрёнка явно крепко призадумалась:       — А зачем я его связала? — видимо, не найдя ответа, с недоумением обернулась она к Эмме. — Само как-то получилось.       — Бывает, не бери в голову, — успокоила её моя бывшая одноклассница. — У тебя первая в жизни хотелка, и ты ещё не можешь её контролировать. К тому же ты девственна, что не улучшает ситуацию. Но видела бы ты, как я на своего первого пария накинулась! Бедняга, наверно, ещё долго пото́м отходил, хи-хи.       После этого она действительно освободила мне руки, виновато при этом взглянув на меня.       — Кхе… Кхе… Джайка — а ты ничего не забыла? — подала голос Эмма.       — Ой, точно. Совсем забыла. У нас для тебя гостинцы!       Тут она стремглав бросилась к двери и взяла оставленную там кожаную сумку, на которую я поначалу даже не обратил внимание.       Раскрыв её, она вытащила оттуда какой-то непонятный свёрток и с хитрым, не предвещавшим ничего хорошего видом обернулась ко мне:       — Помнишь наши детские игры? Хочу, чтобы мой первый раз был особенным. Давай поиграем прямо как в детстве?       — Мы будем лазать по деревьям, играя в «Короля и королеву обезьян»? — спросил я с затаённой надеждой, впрочем уже догадываясь, что ответ будет — «нет».       — Мы будем играть в дочки-матери! Тебе же ведь нравилась эта игра? — с восторгом воскликнула Джайка, разворачивая свёрток.       Нет. Мне не нравилась эта игра. Никогда. По правде говоря, я считал эту игру худшей из всех на свете.       Дело в том, что время от времени моя́ гиперактивная сестрёнка всё же уставала от бесконечной беготни, но разум её всё равно жаждал действий. И в такие моменты она, не особо интересуясь моим мнением, тянула мою тушку играть в «дочки-матери». И где несчастному мне — всегда отводилась роль «дочки».       Причём эту «дочку» явно прокляли невероятно могущественные злые силы, ибо несчастная оказывалась вечно обречённой собираться на некий «очень-очень важный бал». Но так никогда на него и не попасть.       «Сборы» на бал неизменно включали в себя переодевание меня во всевозможные девичьи наряды, какие только Джайка могла по-тихому утащить в нашем доме.       Но самое странное было не в этом. В этих играх к ней неизменно присоединялась моя старшая сестра. Звали её Кэти, и именно эта, уже взрослая девица не только с явным удовольствием переодевала меня, но и наносила макияж!       Вот только что́ она находила в этом, для меня просто загадка. Ладно Джайка. Ей тогда было всего девять лет, но Кэти… Кэти уже было за двадцать!       Собственно, терпел я такие «издевательства» только из-за неё. Она была взрослой и женщиной, а все мои мамы единодушно твердили: что взрослых и женщин — надо слушаться. Ну я и слушался, старался, по крайней мере, но богиня Иласса — как же мне тогда становилось скучно!       Впрочем, справедливости ради, в итоге я всё же не оставался в накладе. После мне всегда обильно перепадало сладостей, а иногда Кэти даже расщедривалась на покупку мне новой игрушки!       — Худшее воспоминание детства, — в итоге заявил я самым скептичным тоном, на какой только был способен.       — Да, я знала, что тебе понравится, — кивнула Джайка, с энтузиазмом распаковывая свёрток. Да она вообще меня слушала? — Давай, надевай это!       — Это? Но это же женское платье!       — И что?       — Но я же мужчина!       — А в чём проблема для мужчины надеть женское? — с искренним непониманием спросила моя сестрёнка.       Вопрос, кстати, не лишённый логики. Я серьёзно задумался над ответом. В принципе, ничего такого осуждаемого обществом. Вот если наоборот…       Нет, по правде говоря, женщины в нашем мире на правах сильного и более многочисленного пола имели право носить всё, что им заблагорассудится. Хоть роскошное вечернее платье, хоть охотничий костюм с кожаными штанами. Но вездесущая мода всё же создавала свои, чисто мужские фасоны одежды, которые женщинам надевать всё же как бы не пристало.       Просто если ты женщина, то ты и сильная, и главная, а надевая мужскую одежду, вроде как расписываешься в своей слабости. Ведь мужчин-то мало, они слабее и их приходилось оберегать.       А вот если мужчина надевает женское, то тут надо смотреть по ситуации: парии надевают то, что прикажут, если это не наносит им физического ущерба. А свободные — вроде как в выборе своего гардероба относительно свободны. (Ох уж эта твоя тавтология, дружище Анри!) Относительно — потому что они почти никогда не бывают предоставлены сами себе и всю жизнь находятся под женским присмотром. Сначала своих мам и сестёр, а после и жён.       В итоге это приводит к тому, что иные мужчины облачаются в женские наряды в качестве своеобразного социального протеста: показать, какие они на са́мом деле сильные и независимые.       Что, в свою очередь, часто вызывает у женщин понятное недоумение: если мужчина хочет показать свою силу и независимость, то существует много других, более наглядных способов это продемонстрировать.       Но всё это ко мне было бы применимо, только будь я типичным юношей нашей империи. А я таковым как раз не являлся. То влияние, что оказал на меня Том и тот параллельный мир, что он мне приоткрыл, трудно переоценить. Я, можно сказать, в плоть и кровь впитал все знания и ценности того изумительного мира. А вот там мужчин в женской одежде часто не жаловали…       Но прямо отказаться я, конечно, не мог. Несмотря на то что сейчас передо мной не самые чужие мне люди, я не забывал и о том, что я теперь всего лишь парий в борделе, а они — его клиентки.       — Ну женское-то ладно, — пытаюсь я осторожно вразумить свою младшую сестру, — но это же платье какой-то куклы!       Кстати, что да, то да. Данное изделие вообще не походило на что-то для человеческого ношения: ярко-розовое, с многочисленными рюшами и кружевами, его словно только что сняли с полноростовой девчачьей игрушки.       — Ближе к телу, — явно устав спорить, заявила Джайка. — Надевай!       Ну что делать? Не бежать же жаловаться Корделии? Да и в этой ситуации она вряд ли меня поддержит. А портить отношения с хозяйкой заведения в мой первый «рабочий день» совсем не хотелось.       Ладно, ничего страшного — поддержим её глупую затею: быстро снимаю с себя мою «рабочую форму», попутно отметив, что уже совершенно не стесняюсь оголяться перед двумя девушками. (Вот что даже недолгое бытие парием творит!) Но чисто из упрямства продолжая недовольно ворчать:       — Нельзя просто секс, что ли? Понадобилось же тебе играть в дочки-матери какие-то. Эй, а это ещё зачем?       Последний вопрос адресовался к протянутому мне белоснежному лифчику и кружевным трусикам.       — Дочки выросли! — последовал твёрдый ответ.       В этот момент меня нежно обхватили сзади руками и чьи-то горячие губы начали настойчиво целовать в шею и правое ухо:       — Не бери в голову, — успокаивающе прошептала Эмма. — Ритуал в храме подразумевает удовлетворение первой хотелки сразу после получения благословения. Но она нарушила его, просто сбежав оттуда. Сказала, что это должен сделать ты и никто больше. То есть она уже почти сутки без удовлетворения. Понятно, что немного неадекватна.       Махнув рукой, облачаюсь в этот нелепый розовый наряд.       — И что теперь? — спрашиваю я, с опаской глядя на хищно приближающуюся ко мне сестрёнку.       — Чаепитие! С печеньками!       Без дальнейших разговоров она с невероятной силой повалила меня на пол, попутно задирая свою юбку, под которой предусмотрительно не оказалось трусиков. Впрочем, подозреваю, что в тот момент они как раз были на мне.       — Всё. Быстрее открывай уже ротик! — срывающимся голосом скомандовала Джайка.       Ох, она явно слишком долго терпела хотелку: своим зрением пария с ужасом наблюдал в ней просто неистовый оранжевый ураган.       Конечно, для таких дел в комнате находились специальные приспособления, но она уже явно была не в состоянии внимать разумным доводам. Потому осталось только подчиниться, открыть рот и со страхом ожидать неизбежного.       Но всё же невольно залюбовался её киской. Она у неё действительно оказалась красивой: нежно-розовые лепестки, еле заметно раскрытые наружу, открывали вид на небольшую бусинку клитора и еле приметную дырочку под ним. Другая, та, что явно должна быть больше, всё ещё сокрыта и явно до сих пор нетронута. И всё это великолепие обрамлялось мягким, ещё совсем девичьим пушком, на котором налипли крупные капли интимно пахнущего женского сока.       Мощнейшая струя ударила в горло одновременно с настоящим оранжевым ураганом, что буквально выворачивал наизнанку мою душу. Я чувствовал, что захлёбываюсь. Я чувствовал, как меня сносит этим ментальным ветром.       Вдруг всё закончилось. Лишь тишина, покой и ласковый, постепенно затухающий оранжевый свет, дарующий негу и расслабленность.       — Вау, подруга! — захлопала в ладоши Эмма. — Ну ты отожгла! Посмотри, какой красивый получился! И ты, Анри, молодец. Просто молодец-молодец!       Никто из нас ей не отвечал. Джайка продолжала ещё с минуту сидеть над моим лицом, мелко дрожа при этом. Голову она, прикрыв при этом глаза, запрокинула к потолку, а из её ротика вырывались приглушённые стоны.       — Так вот… Каково испытать… Это… — кое-как очухавшись, прерывисто проговорила моя сводная.       — Привыкай, — покровительственно ответила блондинка. — Хотя к таким ощущениям не привыкнешь.       Наконец Джайка слезла с меня. Немного отряхнувшись, она с несколько виноватым видом помогла встать и мне. После решительно, но нежно уложила меня на кровать.       — Там второй листик появился? — задал я вопрос с уже очевидным ответом.       — Именно, — кивнув, с улыбкой подтвердила Эмма. — Чудесный второй оранжевый листик. И в честь этого — ты заслужил награду.       — Печеньки! — тут же воскликнула эта неугомонная оторва, вновь бросаясь к своей кожаной сумке. Недолго там порывшись, она достала небольшой холщовый мешок и вновь вернулась ко мне. Развязав тесёмки, она достала оттуда целую пригоршню сладостей.       — На, держи! — запихнула та мне в рот одну из шоколадных печенек. — Я же помню, что ты раньше их очень любил.       Ну тут она права. Шоколадные печеньки были моей слабостью. Но шоколад в нашем мире был до́рог, и после нашего с мамой переезда о них пришлось забыть.       — Вообще-то я имела в виду несколько иное, — хитро подмигнула ей моя одноклассница, — но не менее сладкое.       Приведя немного в порядок пол и снова уложив меня на кровать, блондинка с многообещающим видом переместилась вниз. Аккуратно приспустила всё ещё надетые на мне женские трусики.       — Так-так. Вижу, работа предстоит больша́я. Очень большая, — прокомментировала увиденное Эмма, осторожно лизнув головку стоя́щего по стойке «смирно» члена.       — Слушайте, — наконец прожевав печенье, пытаюсь я всё же вразумить их, — но, может, хоть снимете всё это розовое? Зачем вы вообще облачили меня в это?       — Ой, да замолчи уже, «Динь-динь», — отмахнулась Эмма, снимая с себя трусики и бесцеремонно запихивая их ко мне в рот. — Вот так лучше. Молчи и наслаждайся.       — Я просто хочу, чтобы всё на минуту стало как раньше, братик, — в свою очередь добавила Джайка, снова связывая мне руки кожаными браслетами на цепочке, что были прикреплены к изголовью.       Я было хотел возразить, что раньше она меня не связывала, но «небольшое» затруднение в виде засунутых в мой рот женских трусиков оставило моё мнение при мне.       А Эмма тем временем приступила к делу: сначала она приблизила свои губы к моей мошонке, нежно заглотив один из моих «шариков», начиная не спеша перекатывать его во рту, посасывая и облизывая. Это породило необычные ощущения: волна мурашек прошла по телу, распространяя электрическое возбуждение, заставляя непроизвольно дёргаться под её ласками.       — Хи-хи, Анри, — отрываясь от своего занятия, подняла голову Эмма. — Я же сказала, что и парием тебя не брошу.       — Подожди, Эмма, — вдруг вмешалась Джайка. — я бы, знаешь, чего хотела…       С хитрющим видом она наклонилась к са́мому уху блондинки и что-то горячо зашептала ей, время от времени бросая на меня многообещающие взгляды.       — Вот, значит, как ты хочешь. Хи-хи, забавно. Хотя это непросто, но можно попробовать, — тоже очень хитро посмотрев в мою сторону, тихонько ответила та.       Что́ они задумали?       Но что бы это ни было — продолжение стало ещё более шикарным. Я ощутил, как горячие губки Эммы, обхватив головку моего «клинка», начали интенсивно посасывать его, время от времени целуя и облизывая. Так продолжалось с минуту, после чего Эмма ненадолго прервалась и, обслюнив свой палец, завела руку прямо под меня. Она же не собирается… Ох!       Средний пальчик блондинки не спеша проник в то место, которое я раньше рассматривал как свою неприкосновенную твердыню. Но увы: крепость оказалось снежной и быстро растаяла под умелыми пальчиками моей одноклассницы.       А тем временем бойкий язычок Эммы вновь начал творить чудеса в её горячем и влажном ротике. Я лежал, находясь в преддверии рая, буквально сотрясаясь от ощущений, что дарила мне эта юная искусница.       Но долго так продолжаться не могло: вскоре я ощутил то самое тянущее чувство сладостного предвкушения, что предваряет собою мощный оргазм. Но вот в тот самый миг, когда уже стал готов вот-вот излиться мощнейшей струёй семени, Эмма в последний момент… отстранилась.       — Ммммхх! Мммхххм! — сквозь её заткнутые в рот трусики мычу я, возмущаясь против такого облома.       — Ну вот и всё. Он твой, — заявила она Джайке, совсем при этом не обращая внимание на мои протесты.       — О, спасибо, подруга! — кивком поблагодарила её та, занимая вместо неё позицию передо мной и задирая как можно выше юбку моего платья.       Не говоря больше ничего, моя сводная сестрёнка, крепко схватившись за основание члена и помедлив пару секунд, решительно направила его к себе внутрь.       Прорыв эластичной преграды. Кровь, идущая из её влагалища. Мощнейший оргазм, что накрывает меня с головой. Тугие струи семени изливаются в неё.       Джайка больше не девственна.       — Оххх! — вскрикивает она, и по её перекошенному лицу можно только позавидовать тем ощущениям, что только что накрыли её.       С полминуты она так и сидела на мне, пытаясь отдышаться, пока наконец сидящая рядом Эмма деликатно не кашлянула:       — Всё это здорово, подруга, но тут и другим хочется.       — Ой, прости, — спохватилась та, — совсем забылась.       — Так, Динь-динь, — плотоядно облизнулась на меня сестрёнка, — чаепитие продолжается! Как насчёт того, чтобы нанести ему макияж?       Отпустили меня в итоге только через полтора часа. За это время эти ненасытные оторвы решили, что будет очень забавно не только заниматься со мной сексом, но и наносить на мою физиономию, как они это называли — «боевую раскраску».       Ладно, если уж честно признать, получилось даже весело: мы шутили, смеялись, играли и ели многочисленные вкусняшки, что принесла с собой Джайка. И, конечно, занимались сексом с запретными удовольствиями. Куда же без этого?       Но всё однажды заканчивается, закончилось и то время, что девчонки оплатили со мной. Собравшись и как следует нацеловавшись со мной напоследок, те начали собираться.       — Мы тебя теперь часто-часто навещать будем, — пообещала сестрёнка, горячо шепча мне в ухо, не забывая при этом нежно покусывать его. — Ты только не раскисай здесь. Ну подумаешь, в публичный дом отправили. Делов-то?       — У тебя всегда есть мы! — жарко поддержала Эмма. — И твоя семья по-прежнему помнит о тебе. И любит.       Ну вот на это последнее её утверждение я многое мог бы сказать, но портить расставание не хотелось. Тем более что тот немалый мешок сладостей те от всей души оставили целиком мне, пообещав к тому же в следующий раз принести не меньше.       — Пока-пока, Динь-динь!       — Пока, сестрёнка!       — Не скучай, Анри!       — Постараюсь, Эмма.       С этими словами я проводил их до лестницы. Помахав на прощание, я развернулся, намереваясь вернуться в комнату… И буквально упёрся в высоченную фигуру Майи!       Нет, в принципе в этом факте не было бы ничего катастрофического, если бы не одно маленькое "но". А если подумать — очень даже большое "но": я всё ещё был в этом розовом, кукольно-девчачьем наряде! И накрашенный, как… как… как шлюха в борделе!       Секундная немая сцена, в которой та смотрела на меня, изумлённо хлопая своими синими глазищами. А пото́м как засмеялась! Смеялась громко, весело, но всё же по-доброму, без малейшей издёвки:       — А тебе идёт, Анри! Ну какая же ты миленькая получилась! Ха-ха… я… сейчас … умру… от смеха.       — Пожалуйста, Майя, только не говори никому, — буквально взмолился я.       — Хорошо, не буду, — та вмиг посерьёзнела. — Но почему?       — Как почему? — немного даже растерялся я от такого вопроса. — Это… Немужественно. Мужчины так не должны делать. Ну если они, конечно, мужчины.       С минуту она молча и внимательно разглядывала меня, пото́м наконец заговорила:       — Послушай, а кто вообще вправе решать, чего мужчины должны делать, а чего нет? И кто кроме тебя самого́ вправе решать вопрос о том, являешься ли ты этим мужчиной — или нет? Что́ вообще характеризует мужчину? Сила духа, честь, храбрость, верность слову и долгу — это не качество хорошего мужчины, это качества хорошего человека. Без привязки к гендерным различиям. Всеми этими качествами прекрасно может обладать и женщина. И мужчина, одетый в женское платье, это всего лишь мужчина в женском платье. Сам по себе этот факт не означает, что всех этих качеств у него не будет. Это также не проблема окружающего мира — это всего лишь его личные проблемы. А вот у когда вполне себе брутальных «правильных мужиков», могучих, вонючих и волосатых, начинает взыгрывать тестостерон и они решают выяснить, у кого член больше, — вот тогда-то у мира и начинаются настоящие проблемы. Вот тогда и начинают пылать города и деревни, тогда и вытаптываются посевы, тогда и уничтожаются произведения искусства. И в процессе выяснения этих «настоящих» мужиков, кто из них более «настоящий», они и совершают все мыслимые зверства: убивают стариков и детей, глумятся над пленными и слабыми, обращают в рабство мирных жителей. И всё под лицемерные лозунги о том, что правда на их стороне и они всего лишь хотят лучшего мира для всех. Причём так говорят с обеих сторон конфликта тех самых «настоящих мужиков». Попутно они заставляют всех остальных мужчин сражаться и убивать друг друга, мотивируя это тем, что те — другие мужчины с другой стороны — они какие-то другие, не настоящие. И следовательно, если ты настоящий мужчина, то ты просто обязан по их приказу становиться убийцей и убивать этих других «ненастоящих» мужчин, ну или доблестно умереть, их убить пытаясь. Иначе — ты сам ненастоящий.       Но и это полбеды. Существуют и женщины, что требуют себе именно «настоящих мужчин». Причём исключительно в их собственном понимании данного термина. И горько вздыхают о том, что, дескать, «настоящие мужики» все в мире выродились. Только тряпки остались.       Но при всём при этом они вовсе не считают себя обязанными быть настоящими женщинами. Или даже хуже того: просто на основании того, что у них между ног отверстие, считают, что они несут «тяжкую женскую долю» и, следовательно, все мужчины в мире просто по этому факту им по гроб жизни обязаны. А они им, разумеется, — не обязаны ничем.       Как пример, могу привести эту твою аристократку — Ариану. Вот ты переживаешь, что одет не как «настоящий мужчина», но вот скажи: а она настоящая женщина? Сильная и независимая — да? Но она бросила тебя именно в тот момент, когда тебе больше всего нужна была её помощь. Но у неё, похоже, какие-то более важные дела тогда были?       — Ты сейчас говоришь очень странные вещи, — осторожно ответил я ей. — Мир совсем не таков. Женщины в моей семье и девчонки в моей школе всегда были добры ко мне. Просто потому что я парень. Иногда даже незаслуженно добры.       — Просто потому что мужчин в мире мало и они ценность, — пожала плечами пария. — Мне кажется, это единственное, что́ наша богиня сделала правильно. И потому ещё, что в нашем государстве матриархат. Но так не везде. На севере, к примеру, обитают племена воинственных дикарей, у которых до сих пор сильны патриархальные традиции и которые всё ещё живут по понятиям «настоящих мужиков»       — А разве среди них нет амазонок? — удивился я.       — Ну почему нет — есть, конечно. Только там они зовутся валькириями. Но местные мужчины не дали им установить матриархальный строй. Хотя и вынуждены были отдать им часть власти. Но их традиции по-прежнему жестоки, а уклад жизни суров. Надеюсь, тебе никогда не доведётся встретиться с ними. (Охо-хо, друг мой Анри, ты сейчас почувствовал наши с тобой воспоминания?)       — Но ладно, заболталась я с тобой. Пошли в туалет, смоем с тебя всё это и оденем во что-нибудь человеческое. И не бери в голову. Поверь, это ещё не худшее, что могут потребовать от пария клиентки. Ну и поздравляю с новым листочком, конечно. Вижу, у тебя пополнение.       — Спасибо тебе, Майя, — искренне поблагодарил я её. — Хочешь шоколадную печеньку? У меня их целый мешок.       — Не откажусь. Давай, — она искренне улыбнулась мне в ответ. ***       Долгий и богатый на события рабочий день наконец подошёл к концу. За окнами вовсю садилось вечереющее солнце, и в наступившей полумгле маячили длинные, быстро чернеющие тени. После сытного ужина и небольшой прогулки на улице (Естественно, под присмотром Корделии, но надо сказать, что мероприятие это часто служило и цели небольшого свидания с «клубом поклонниц», а так как у меня его ещё не было, то и делать там было нечего. Но развеялся.) парии «Восходящего солнца» наконец оказались предоставлены сами себе.       Они вновь собрались в том же помещении-столовой, в котором сейчас отодвинули подальше к стене длинный общий стол. На освободившееся пространство выдвинули несколько видавших виды кресел и пару маленьких столиков, так что получилась эдакая кают-компания для их маленького экипажа.       Из открытого настежь окна веяло приятной свежей прохладой тёплого майского вечера. За окном доносились негромкие звуки са́мой обычной столичной улицы. А в помещении царила почти что безмятежная атмосфера.       Каждый из собравшихся здесь париев в данный момент коротал время в меру своих возможностей, потребностей и вкусов: Надит внимательно читал очень толстую книгу в чёрном кожаном переплёте, Гриша не отрываясь мучил какую-то замысловатую головоломку, Дюк — небольшим карманным ножиком выреза́л из дерева очередную фигурку животного (очередную — потому что множество похожих фигурок я уже видел вчера на камине госпожи Вельвет), Майя усиленно тренировалась, делая разные физические упражнения. Похоже, старалась не терять форму. Вилли просто слонялся без дела, а Лайека, сославшись на «чрезмерную болезненную усталость», ушла к себе.       Что же касается лично меня, то я, не забыв проявить уважение к своему отныне коллективу, щедро поделился теми сладостями, что сегодня принесли мне Джайка и Эмма (за что был взаимно одарен засахаренными лимонными дольками от Дюка и пакетиком орешков от Вилли), в данный момент просто развалился в одном из кресел, тупо разглядывая окрашенные в спокойные бежевые тона стены.       Уплетая остатки перепавших мне сегодня вкусняшек, я размышлял. О том, куда могла деться мама, о том, что́ произошло со мной в последние дни, и о том, каким же я оказался неразумным идиотом.       Не знаю, сколько я так просидел, но очнулся оттого, что меня энергично тормошат за плечо:       — Ты там заснул, что ли? — чуть ли не в самое ухо проорал рыжий «дядя Вилли». — Пошли, а то всё пропустишь! Сейчас будет!       — Что́ пропущу? Что́ будет? — не понял я, ошалело озираясь вокруг.       — Сказка на ночь, — вальяжно ответил тот, переворачивая стул и усаживаясь на него «верхом».       — Не сказка, а притча! — громко возразил Надит, назидательно подняв вверх свой узловатый указательный палец. — Поучительная история, дабы даже такие заблудшие души, как вы, могли узреть свет и мудрость нашей богини!       — Да, да, жги уже давай, — лишь отмахнулся от него рыжий.       Оглянувшись, я заметил, что и другие парии пересаживаются поближе. Даже Дюк, несмотря на то что всем своим видом выражал полное безразличие, как-то незаметно оказался недалеко. Очевидно, рассказы подобных историй являлись здесь традиционным вечерним развлечением.       — Итак, слушайте, — на́чал Надит хорошо поставленным голосом. — Однажды, не так чтобы очень давно, в нашем славном государстве жили-были две женщины. Одна — богатая купчиха. Из хорошего, уважаемого рода. Жила она в большом богатом доме, в большом богатом городе. И очень хорошо она умела и торговать, и торговаться. И уговаривать, и договариваться. И свой товар нахвалить, и чужой охаять. Деньги текли к ней не иссыхающей рекой, и самые знатные дома́ города с почётом принимали её у себя в гостях. И целый день проводила она над доходными книгами, подсчитывая прибыль да считая своё золото.       А жила меж тем в то время и другая женщина. Жила она вместе со своими подругами в глухой чаще леса, в простой землянке, крытой камышом и дёрном. Жила бедно, и мало кто рисковал принимать её у себя дома. Так как была она — атаманшей разбойниц.       И вот сидела эта атаманша как-то раз ночью под старым столетним дубом, возле поля с недавно убранным жнивьём. Глядела на непокорные языки пламени костра, что разбушевавшийся ветер упорно склонял долу. И мысли, что посещали её буйную голову, были невеселы:       — Нас совсем обложили, Альтра, — говорила она своей правой руке. — По всем дорогам рыщут вооружённые отряды. На всех перекрёстках стоя́т сильные дозоры. Рейнджеры даже спорят друг с другом, кто первый из них добудет наши головы. Как долго мы продержимся? До того как нас доставят в цепях на городскую площадь?       — Ты изменилась, Фьюриолла, — отвечала та. — С каких пор ты беспокоишься о таком? Не всё ли равно, кого кормить мы будем после смерти? Рыб, червей или воронов? Для входа в жизнь одна тропа и для принца, и для нищего, а для выхода — множество. И если Илассе будет угодно, мирно умрём в своих постелях, не хуже прочих людей.       — Не многие из нас умирают мирно, но многие — с позором, — с сомнением покачала головой атаманша. — Но что нам делать прямо сейчас? Когда у нас на исходе и припасы, и деньги?       — Да знаешь, болтают тут по тавернам кое о чём. Что одна богатая купчиха третьего дня отправляет огромный караван товаров по восточному тракту. Вот бы нам его пощипать как следует!       — Но и охранять его наверняка будут как надо. Не так ли?       — Ну и что? — лишь пожала плечами Альтра. — С каких пор нас такое останавливало? Или мы уже не самые лихие разбойницы в округе? Или мы не прославились среди всех банд своей неудержимой отвагой? Попросим помощи у нашей богини и положимся на её милость. А если нам суждено умереть, то умрём в бою и свободными!       — Ты права́! — тут же вскинулась атаманша Фьюриолла. — Идём грабить караваны!       Правая рука атаманши говорила правду: та купчиха и в са́мом деле снаряжала большу́ю торговую экспедицию. В многочисленных телегах своего обоза везла она в дальние страны золотые и серебряные вещи от лучших имперских ювелиров, оружие с золотыми эфесами, украшенное рубинами и яшмой, мифриловые доспехи с искусно начертанной магической вязью, шкуры тигров, слоновую кость, малахитовые статуэтки и нефритовые ожерелья, сундуки с шафраном, мускатным орехом и тонкими пряностями, рога единорогов и отрезы золочёной ткани.       И вот настал тот день, когда огромный обоз должен был покинуть безопасность городских стен и отправиться в своё долгое путешествие.       В то утро и купчиха, и атаманша — обе воззвали за помощью к богине Илассе. Купчиха в сопровождении немалой свиты пришла в главный городской храм. Там она преподнесла ему щедрые пожертвования: деньги, дорогие украшения и лучшего своего пария в вечное услужение тому храму.       После чего громко и публично вознесла пламенную молитву нашей богине, прося её о благополучном достижении каравана до цели и об успешных и прибыльных торговых сделках.       Атаманша же просто пришла одна на рассвете к скромному дорожному святилищу и, небрежно положив на алтарь последний завалявшийся в кармане ржавый медяк, сказала:       — Уж сделай милость, богиня, помоги нам обнести эту толстосумку.       И вот на лесной дороге наконец показался он: сотни запряжённых лошадей тащили десятки тяжело гружённых повозок. Десятки наёмниц-амазонок чутко охраняли ценный груз. И даже несколько магесс в расшитых мантиях мелькали среди многочисленной обслуги.       Как не поскупилась она на пожертвования богине, так не пожалела купчиха и денег на охрану своего добра.       И увидев такое, убоялись в тот момент люди атаманши и готовы уже были отступить от добычи, что явно была им не по зубам. Но храбрая Фьюриолла, увидев их страх, только рассмеялась:       — Чего понурились, девочки? Я чувствую, что Иласса сегодня с нами! Так не будем же её разочаровывать. Вперёд!       И горстка разбойниц ринулась в безнадёжный бой, готовые лишь славно умереть.       Но… Достигнув обоза, они с изумлением обнаружили, что сражаться им не с кем. И погонщицы, и охранницы, и даже магессы спали беспробудным волшебным сном, словно кто-то провёл над ними сонным пологом. И в течение следующих суток никто на свете не мог их добудиться.       Вот так весь караван и все ценности в нём стали их добычей в тот день.       А имя храброй Фьюриоллы с тех пор гремело по всей империи: эхо её имени звучало и в народных песнях, и в романсах бродячих артистов. И в городских легендах, и в балладах менестрелей.       И ещё много удалых подвигов совершила она и её банда, но всегда они чтили заветы Илассы: никогда не были жестоки, никогда не обижали невинных, никогда не грабили бедных.       Вот вы спро́сите теперь меня: отчего же Иласса проигнорировала молитву купчихи в своём роскошном главном храме? Да к тому же подкреплённую хорошими подношениями? А дерзкую просьбу атаманши — выполнила?       И отвечу я вам: всё дело было в том, что наполняло их души: купчиха вела благопристойную жизнь, была набожна, законы чтила, этикетом владела. К её услугам были самые элитные парии и все удовольствия, что только могли дать деньги. Но пусто было в её сердце. Не осталось там место ничему иному, кроме жажды наживы. Весь свет её души затмило сияние золота.       Фьюриолла же была бандиткой на дороге, не уважала законов и присваивала чужое. Но в сердце её жила любовь. К своим подругам-соратницам, к своим далёким родителям да к престарелому парию, которого девчонки честно делили в своей ватаге.       И запомните напоследок: любой из вас может быть избран Илассой для каких-нибудь её целей, но даже не знать об этом. Или же быть настолько слепым, что не замечать очевидного!       — Ну не знаю, — скептически ответила на последнею фразу Майя, — богиня меня всю жизнь игнорила. Так что последнее — точно не про меня.       — Майя, — ехидно осклабился Вилли, — ты грабила общественные храмы и бычьей кровью писала на их стенах похабные надписи. Ну, может, она просто обиделась на тебя? Женщина же всё-таки…       На это заявление она, ничего не ответив, просто демонстративно отвернулась.       — Норм банда была, — в свою очередь вынес Дюк свой вердикт. — Мы бы с такими сработались в деле. А уж всяких таких толстосумок в своё время, бывало, и на нок-реях вешали.       Тем временем за окном уже совсем стемнело и ночь окончательно вступила в свои права. Потихоньку обитатели «Восходящего солнца» начали расходиться по своим комнатам. А я же под впечатлением этой истории сидел, глубоко задумавшись.       Мне вспомнились загадочная телепортация из Тиренского леса и та фигура, явившаяся мне на дне оврага. Конечно, в мире магии это может значить что угодно, но всё же…       — Подожди, Вилли! — заметив выходящего последним рыжего пария, я остановил его.       — Чего тебе, мало́й? — уже у самых дверей обернулся тот.       — Слушай, — подошёл я к рыжему, — а ты не можешь мне рассказать, как… Ну, как все здесь очутились?       — Интересуешься, какими мы сюда судьбами?       Я молча кивнул.       — Я не то чтобы сильно интересовался, да и знаешь, как у нас тут заведено: кто хочет — тот отмалчивается. Но если так интересно, то вот что сам знаю. Ну с Майей всё понятно: она воровка. Вообще асоциальная личность. Да и можно понять: вся семья погибла. Надит Кедеша, похоже, попёрли из какого-то храма. Ха! Не удивлюсь, если за религиозный экстремизм. Про Ноксион Дюка не знаю. Но, судя по морским словечкам в его речи и тому, что он приговорён к пожизненным работам без права выкупа…       — У него пожизненное? — ошарашенно переспросил я.       — Легко отделался, — совершенно неожиданно Дюк возник прямо у Вилли за спиной. Тот, ощутимо вздрогнув, обернулся.       — Повезло, что мужчина, — как ни в чём не бывало продолжил он. — Ну ещё некоторые смягчающие обстоятельства открылись. Остальным-то из нас чугунный шар на рудниках выписали. А нашей капитанше так вообще пеньку на шею повязали.       Сказав это, Ноксион просто удалился.       — Мда… — Вилли с полминуты озадаченно смотрел ему вслед, но пото́м продолжил:       — Ну так вот… О чём это я? А! Про Гришу тоже непонятно. Ну я как-то спросил его, но он промолчал, только задрожал сильно. Но это может и ничего не значить, он вообще у нас нервный. Лайека сама сюда пришла. И не строй такую удивлённую рожу! Да, она доброволец. Сам не знаю почему. Но, думаю, ей просто было очень одиноко в жизни. Вот как-то так.       — А ты? Ты не сказал о себе, — заметил я. — Ты же, кстати, почти элита. Почему такого перспективного пария никто не выкупил и у тебя до сих пор нет хозяйки или хозяек?       — Да у меня уже была хозяйка, — Вилли явно не нравилась эта тема. — Она меня сюда и сдала. Ну и хватит с меня. Я сам попросил Корделию не продавать меня никому до розовых листочков. Она мировая тётка, пошла навстречу.       — Что? Она тебя сюда просто сдала? — я не мог поверить услышанному. — За что?       — Поганая история. Не в настроении пришла как-то и начала затирать, что, дескать, все мужчины свиньи и хряки. Так вот пускай один хряк и отсосёт другому.       — Она хотела, чтобы ты отсосал другому мужчине? — в полном шоке переспросил я.       — Не — хряку, — коротко бросил тот.       — А ты?       — А что — я? С разворота и в челюсть. У меня, знаешь, тоже достоинство есть.       — Дела́… — в полном обалдении от его истории протянул я. — Но кто-нибудь обязательно скажет, что ты в этой истории сам виноват.       — Ну конечно! — невесело рассмеялся Вилли. — На то мы и свиньи-мужчины — чтобы быть «сами виноватыми».       С этими словами он удалился, а я остался один. Взгляд мой упал на небольшой алтарь Илассы, находящийся в са́мом углу помещения. И пришла одна мысль… Бред, конечно, но что я теряю?       Подойдя к нему, осмотрел. Те, кто хотят сделать жертвоприношение богине, не обязаны жертвовать какие-либо ценности. Главное, что это должно что-то значить лично для тебя. И на небольшом бронзовом подносе маленького алтаря лежали четыре разных предмета: запечатанное письмо с явно женским почерком на нём; маленькая расписная табакерка, тоже закрытая; расшитая бисером ленточка с локоном светлых волос; и дешёвый серебряный кулон с чьим-то портретом.       Что́ от кого, оставалось только гадать, но почему-то я был твёрдо уверен, что ни от Майи, ни от Вилли здесь не было ничего.       Ничего не было и у меня. Даже ржавого медяка, как у той атаманши. Впрочем… У меня оставалась ещё последняя шоколадная печенька!       Вынимаю её и осматриваю. Хорошая, вкусная печенька. Очень вкусная. Ну в бездну: она слишком вкусная!       Разламываю её поровну и с гордым видом кладу половинку на алтарь:       — Если тебе от меня что-то нужно, богиня, то намекни хотя бы. Уж сделай милость! — говорю я, закидывая себе в рот вторую половинку.       Довольный своей дерзкой выходкой, вслед за всеми тоже отправляюсь к себе. ***       Но увы, моего бравого настроения хватило ненадолго. Едва я оказался один в комнате и, погасив свет, улёгся на кровать спать, меня накрыло: я опять расплакался. Нет, не подумайте, что это было повторение той истерики в полицейском участке. В этот раз я просто тихо ревел, отвернувшись к стенке.       Не осуждайте меня за это, пожалуйста, хоть мне и перепало сегодня женских ласк в неимоверных количествах, я всё равно чувствовал себя очень одинокими. Я просто не желал здесь быть. Я самым детским образом хотел домой к маме.       И в какой-то момент чьи-то сильные руки подхватили меня, подняли и понесли.       Подняв голову, я обнаружил Майю, что, подхватив меня, словно пушинку, сейчас деловито направлялась к выходу со мной на руках.       — Майя, что́ ты делаешь? — удивлённо спрашиваю её, шмыгая носом.       — Ну я же воровка, — просто ответила та. — Вот я тебя и ворую.       — Да я серьёзно, куда ты меня тащишь?       — К себе в комнату. Теперь ночевать будешь там.       — Но у меня своя есть!       — Больше нет.       Пройдя сквозь коридор, она, открыв самую крайнею дверь в нём, занесла меня к себе. В её комнате повсюду на стенах были развешаны рисованные простым карандашом картины. В основном это были пейзажи. Правда, на небольшом самодельном мольберте у кровати стоял чей-то неоконченный портрет. Похоже, даже мой.       Подойдя к своей постели, Майя аккуратно положила меня туда:       — Давай раздевайся уже, — потребовала она строго. — Взял моду в одежде спать.       — Чего тебе от меня нужно, Майя? — сразу вскинулся я. — Моё тело? — презрительно посмотрел я на неё. — Так вставай в очередь, и ты в ней будешь последней.       — Ну уж нет, — она присела рядом. — Одного твоего тела мне мало. Мне нужна и твоя душа тоже. И твоё сердце.       — И с чего вдруг мне давать тебе это? — уже куда менее уверенно спрашиваю её.       — Потому что я предлагаю взамен своё. Отвергнул аристократку, у которой есть всё, — так полюби рабыню, у которой нет ничего. Ничего, кроме любви к тебе.       — До тех пор, пока у тебя не окажутся более важные дела? — вспомнив недавний разговор, возвращаю ей прежние слова.       Майя нагнулась ко мне практически вплотную, проговорив негромко, но твёрдо:       — Если попадёшь в беду — я тебя не брошу. Обещаю. Нет. Клянусь. Убью, умру, костьми лягу, но не брошу. Поверь мне.       И я поверил. Вот просто так. Поверил женщине, что знал лишь один день в своей жизни. Поверил — потому что хотел поверить. Потому что нуждался в этом. Нуждался в ней, а она — во мне.       Я ничего не ответил. Видимо, всё сказал мой взгляд. Наклонившись, Майя поцеловала меня. Её горячие губы с силой впились в мои, буквально вминая голову в подушку. Немного опомнившись, я начал отвечать ей, стараясь засунуть язык к ней в рот, как тогда, у Корделии. Она ловко поймала его своим ротиком, начиная посасывать, после чего благодушно впустила к себе вовнутрь, позволяя хозяйничать там. Но недолго, уже через полминуты она вытолкнула меня из себя, сама в свою очередь требовательно проникая ко мне. В итоге мы слились в жарком непрекращающемся поцелуе. Мои губы словно наэлектризовали, настолько в тот момент увеличилась их чувствительность. А Майя и не думала прекращать его, даруя всё новые и новые волшебные ощущения.       О богиня Иласса, я и не думал, что простой поцелуй может выйти таким чувственным! Я почувствовал, как мой «клинок» стремительно встаёт, наливаясь кровью. Встаёт так стремительно, словно и не было сегодня у меня целого дня, полного сексуальных приключений.       Разорвав поцелуй, Майя несколько секунд покусывала мою нижнюю губу, время от времени спускаясь к подбородку и шее. После чего привстала, начав стаскивать с себя одежду.       — Давай быстрее! — поторопила меня та. — Ночь не будет длиться вечно!       Я с готовностью последовал её примеру, и вскоре мы оба голые сидели на кровати друг напротив друга.       Не теряя времени, она направила моё лицо точно между своих грудей. Они у неё были несколько меньше, чем у Корделии, но всё равно немаленькие и намного более упругие. Вдыхая женственный запах, я стал вылизывать ложбинку между ними, глядя при этом в больши́е синие глаза девушки, смотревшие на меня с любовью и заботой.       Постепенно я перешёл и к самим сиськам: поддерживая и ощущая в руке их приятную тяжесть, я поочерёдно начал целовать и посасывать твёрдые ярко-красные соски, иногда проводя языком вокруг ареолов. Одновременно я всегда держал руку на второй её груди, лаская и сжимая в своих ладонях.       А ру́ки Майи тоже не сидели без дела: одной она удерживала меня за затылок, нежно, но твёрдо прижимая к себе, вторую просунула между моих ног, дойдя до моего члена, и, немного погладив его, спустилась ещё ниже, схватив за яйца, начав неторопливо поглаживать их. Было не больно, пожалуй даже приятно, но из-за крайней чувствительности этого места тут же появилось острое ощущение того, что я теперь в полной власти этой девушки.       Дыхание её становилось прерывистым, появились первые вырвавшиеся из неё стоны, и, снова ухватив меня обеими руками за голову, Майя, приняв более удобную позу, направила моё лицо ещё ниже.       — Я теперь буду твоей хозяйкой. Я, и никто больше. Так что будь отныне послушным.       — Хорошо. Я постараюсь быть очень послушным, — ответил я, приближаясь к её заветному местечку.       Её киска была обильно покрыта тёмными кучерявыми волосами, уже мокрыми от обильно проступившей смазки. Тем не менее они ничуть не скрывали нежно-розовые лепестки, раскрытые наружу, и большой возбуждённый клитор, несколько выпиравший оттуда. И две дырочки под ним: одну маленькую, едва заметную, вторую побольше, что в данный момент в нетерпении пульсировала.       Но самое главное было не это, а мощный зелёный ураган, что бушевал внутри всего этого великолепия. Майя была в хотелке и, похоже, терпела весь день в ожидании своего часа.       Прильнув к ней, я лизнул её там, расправив язык как можно шире. Получив в награду громкий вскрик наслаждения женщины надо мной. Немедленно закрепляя успех, прильнул губами к бугорку клитора, активно обрабатывая языком эту крупную бусину.       Не останавливаясь на достигнутом, перемещаюсь и туда, где должен находиться её анус. Не препятствуя моим планам, девушка чуть приподняла ноги, открывая мне свою попку и широко раздвинув её половинки. Я решительно запустил язык в приоткрывшееся мне чистое розоватое колечко, начав активно двигать языком внутри. После сегодняшнего я уже не смущался вытворять подобное; напротив, я изо всех сих хотел сделать ей приятно.       Наигравшись там вдоволь, вновь возвращаюсь к основной своей цели, а именно, к обильно истекающему лону девушки.       Вновь прильнув к нему, я постарался на этот раз зарыться языком как можно глубже. И результат превзошёл все ожидания: уже через минуту она с силой обхватила мою голову руками и ногами, бёдра её напряглись, а дыхание стало тяжёлым. Видимо, Майя была к тому времени на грани и ей много не требовалось, потому как она тут же с громким криком бурно кончила, обильно заливая моё лицо своими любовными соками.       И конечно, уже хорошо знакомый мне зелёный ветер вырвался из её чрева прямиком в меня, прошивая насквозь.       Ярчайший зелёный свет на некоторое время затопил сознание, и мир мой превратился в сплошной зелёный океан блаженства.       — Какой он красивый и яркий, — голос девушки вернул меня в реальность. — Поздравляю: второй за сегодня. Ты определённо делаешь успехи.       — Второй зелёный листочек? — догадался я.       — Именно, — кивком подтвердила та. — А вообще, знаешь, это и для меня событие. Я ещё ни разу не ставила листиков парию. Пользоваться — пользовалась, а ставить листочки не довелось. Такая вот невезучая.       Схватив меня за плечи, она, перевернув, с силой уложила на постель, оказавшись сверху. Несколько секунд пария просто хищно смотрела на меня, явно готовясь растерзать, затем приступила к делу: облизав мои соски и шею с листочками, Майя просунула руку вниз, приложив мой член к чему-то очень горячему и влажному. Очень горячему. Я буквально ощущал тот жар, что сейчас исходил из неё.       В тот же миг мой направляемый рукой девушки «клинок» стал погружаться в её влажные и тесные глубины. И там было ещё жарче, чем снаружи, а ещё она как-то умудрялась сжимать и разжимать стенки своего влагалища, даруя мне дополнительную стимуляцию. Я же тоже, в свою очередь, старался не бездействовать: одной рукой гладил и сжимал её попу, второй ласкал грудь.       Но долго так продолжаться не могло, и вскоре я не выдержал: после пары десятков фрикций меня скрутили судороги, наверно, са́мого сильного оргазма в моей жизни, подкреплённого сильнейшим напором семяизвержения внутрь девушки.       Возможно, это стало дополнительной стимуляцией и для неё, так как та, сразу же полностью насадившись на мой «жезл», со всей силы прижала к себе, испустив протяжный стон прямо мне в ухо. Видимо, в тот момент оргазм накрыл и её.       После ещё трёх таких же горячих заходов я уснул в объятьях обнимающей меня Майи.       И вот в этих объятиях приснился мне один сон… Вот насколько сон вообще может быть реальным? Не знаю, но этот был пугающе реальным. В нём я находился на выжженной равнине со стелющемися к земле клубами дыма. Окружающий воздух весь пронизан тяжёлым смогом гари и копоти. В багровом грозовом небе мелькают многочисленные разряды молний и прерывистые огненные сполохи.       Я склоняюсь над чьим-то телом и, судя по энергии, бьющей из моих рук, пытаюсь сотворить некую магию.       Но я ли? Ру́ки те были явно не мои. Тонкие, хотя и сильные, но всё же… женские?       — Мэри мертва, — произносят прямо надо мной. — Смирись, ты уже ничего не сделаешь.       Обернувшись, вижу облачённую в изящные доспехи сереброволосую эльфийку, со скорбью сейчас смотрящую на нас.       — Да, — с грустью признаю́ очевидное. — Нириэль, она первая из нас, но последняя ли?       Встаю, всматриваясь вдаль. Туда, где отчётливо видны чернеющие построения густых колонн вражеских войск.       — Ты думаешь о нём? — осторожно спрашивает эльфийка. — Знаешь, если ты не сможешь… Я могу сама.       — Нет. Всё в порядке. Я убью его. И именно я должна это сделать. Как только представится случай. Ну если он представится.       Минуту стою́, полуприкрыв глаза и потирая лоб.       — Что-то случилось? — заметив моё состояние, обеспокоенно спрашивает Нириэль.       — Как будто в голове что-то. Или кто-то, — неуверенно отвечаю ей. — Не уверена. Слишком тонко. Даже для меня.       — Может, ОН? — с ударением на "он", предполагает сереброволосая.       — Не думаю, — в моём голосе нет уверенности. — У него нет магии.       К нам подскакивает всадник на взмыленной гнедой кобыле. Его мантия, ещё недавно роскошная, сейчас грязна и обожжена.       — Уводи гвардию, — голос твёрд, но смертельную усталость не скрыть. — Сражение проиграно. Всё кончено.       — Нет, Мэтр, — я смотрю на небольшое искусственное солнце, что освещало нам поле битвы, превращая ночь в сумерки. — Мы проиграли сражение в девять вечера, выиграем в час ночи.       — Ариана, если ты собираешься что-то сделать, делай это сейчас. Наши ряды колеблются.       Я лишь киваю в ответ, лихо вскакивая на стоя́щего неподалёку белоснежного жеребца. За моей спиной эльфийка делает то же самое.       Рысью подскакиваю к своим рядам. Они все здесь, передо мной. Элита империи. На белоснежных конях, в блестящих мифриловых доспехах, с красными плюмажами на крылатых шлемах. Здесь стояла гвардия. Её люди. Её девочки.       Вынимаю свой меч из алых, украшенных золочёной резьбой ножен. Кричу им изо всех сил своих лёгких. Кричу только два слова:       — Гвардия в огонь!       Дальше — бешеный галоп безумной скачки и спятившая круговерть яростной схватки, где образы и силуэты мелькали сошедшим с ума калейдоскопом: сталкивающиеся всадники, звон клинков, ржание коней, выкрики боли, стоны умирающих и победные кличи кровавого угара. Огромный рыжебородый дикарь, весь покрытый татуировками, обвешанный амулетами и фетишами, с предсмертными воплями верещит на её мече, пронзённый насквозь. Звери, словно пришедшие из кошмарных сновидений, пытаются разорвать им глотки, но гибнут от мечей и заклятий. Огромный монстр, словно сотканный из само́й тьмы, приближается к ней сзади. Из его пасти вырывается разноцветный колдовской огонь… Боль! Как же больно!       Резко просыпаюсь. Я по-прежнему в тёплых объятиях Майи, лежу, мелко дрожа на её (или, правильней уже сказать, нашей?) кровати.       Осторожно, стараясь не потревожить девушку, высвобождаясь из её сладкого плена, встаю на́ ноги. Тихонько на цыпочках подходя к настежь открытому окну, выглядываю из него, жадно хватая свежий ночной воздух.       Бордель наш стоял в тупике меж двух совсем крошечных улочек в са́мой старой части города, где дома́ стояли друг к другу совсем впритык. Вот и от моего окна до окна соседнего до́ма слева оказалось максимум пять метров. Оттуда, из-под полуприкрытых ставень, что располагались под са́мой стрехой покатой крыши, пробивался приглушённый свет ночника. Видимо, не только мне сегодня не спалось.       В небе светила полная луна, слегка сейчас подёрнутая высокими перистыми облаками, несколько приглушавшим её свет. Высоко в небе угрюмо гаркали ночные во́роны.       — Так вот где ты живёшь? — слышится молодой женский голос из того окна рядом.       — Ага, — подтверждает другой, тоже женский, но какой-то… мечтательный? — Недорого обходится. Ух и загуляли мы с тобой сегодняяя! — протяжно закончил мечтательный голос.       — Это уж точно. Спать давно бы пора.       — Ой, да как в такую ночь можно спать?! — воскликнул мечтательный голос. — Ты посмотри только, как хорошо вокруг!       С этими словами ставни открылись, явив миру круглощёкую, курносую девицу в ярком наряде, что сейчас чуть не выпрыгивала из окна от переполнявших её эмоций. Я не стал прятаться, хоть и стоял совсем недалеко. В моей комнате был погашен свет, и девица меня явно не замечала.       — Ой, а ты же прямо рядом с борделем живёшь, — заметила вторая из них, рассудительней, чем первая. Её силуэт я только смутно видел со своего места. — Это же ужас, а не соседство.       — Ну да, соседство беспокойное, но зато такие виды порой открываются! — мечтательно подперев кулачком щёчку, девушка облокотилась о подоконник.       Я, перестав обращать внимание на их трёп, вновь осмотрелся вокруг. Где-то невдалеке, покачивая фонарём, процокал по брусчатке припозднившийся экипаж. Ночные цикады стрекотали свои песни в растущих рядом клумбах и цветниках. Да таинственный лунный свет отражался на металлических флюгерах остроконечных шпилей. Всё спокойно в имперской столице.       — Знаешь, а у них сегодня новенький появился, — продолжала меж тем мечтательная девушка. — Видела его днём. Он вышел тогда один-одинёшенек. Наверно, просто прогуляться хотел. Но там Корделия такая злюка, сразу нагоняй ему сделала. Эх, а я уже хотела умыкнуть бедолажку по-тихому. И ищи нас потом свищи.       — Да ты никак в пария влюбилась?       — Ну и что? — даже обиделась от такого вопроса она. — Ты бы хоть видела его. Такой юный, красивый, совсем мальчик ещё. Волосы золотые, фигура точёная, а глаза́… Ах, что за глаза! Синие-синие!       Всё вокруг было спокойно. Но всё же… Где-то там, на востоке, гораздо дальше, чем в состоянии доскакать за двое суток самый резвый скакун…       — Вот бы он однажды элитой стал. Непременно с синими листочками. Вот так и вижу: я вся такая дворянка, прям королева, а он — мой самый любимый раб. С синими листочками. Они же так пойдут к его синим глазам.       Там сейчас гремела битва.       — Обязательно ему в попу засажу!       — Чего?!       Зажёгся свет.       Мы оба смотрим друг на друга с выпученными глазами.       — Ну чего ты скачешь-то среди ночи, заяц неспящий? — подошедшая сзади Майя мягко обнимает меня сзади, насмешливо-дерзко глядя на «соседок».       — Там, — я указываю рукой куда-то вдаль. — Там сражение.       — Ну какое ещё сражение, полуночник? Давай ко мне под бочок. Давай, давай, спать пора.       Подгоняемый её лёгкими шлепками по попе, всё же возвращаюсь в постель. Поцеловав её ещё раз в губы (и, не удержавшись, пару раз грудь), вновь засыпаю сладко, уткнувшись ей в шею.       На этот раз без сновидений.