Авантюристки

      До нынешнего вечера дни Вятского полка казались совершенно обыденными по меркам полков того времени, если не считать историю с отравлением кучера.       Солдаты с утра до ночи отрабатывали фигуры построения, приёмы самообороны, наступление на укрепления противника. Младшие чины занимались хозяйственной частью, уборкой территории. Офицеры следили за порядком и каждый божий день прививали нравственное воспитание своим подопечным, после которых «птенцы» готовы были лететь из гнезда на край света, лишь бы не ощущать на себе последствия учёбы.       Их жизнь текла по инерции, соединив в один день месяцы, годы, проведённые в степях Тульчина. Порой ими овладевала тоска по Родине — по холодному, но родному Петербургу, что казался намного красивее, чем пыльные дороги места службы, яркое солнце, маленькие ухоженные деревушки.       Душа больно разрывалась от горя. В такие минуты нередко возникало желание употребить «спасительный напиток», как они тайно называли деревенский самогон, но строгий голос командира — Павла Ивановича Пестеля — вмиг отбрасывал сие желание, заставляя взять себя в руки и жить дальше, с честью принимая свою нелёгкую участь.       Солдаты хоть и любили Павла за его дисциплинированность, профессионализм, но вынуждены были признать, что тот порой изрядно перегибает палку, слегка повторяя методы известного всем Шварца из Семёновского полка. Полковник не давал расслабиться ни на минуту, цитируя изо дня в день воинский устав, осыпая «особо отличившихся» гневными выражениями. Его подчинённые не привыкли к излишней «отеческой нежности», как черниговцы, а потому в Вятском полку сложился особый культ командира: хронический солдафон с угрюмым, холодным выражением лица, никогда не прощающий слабости, неподчинения. Никогда никому не улыбающийся.       Пестелю было всё равно, что о нём думают.       «Лишь бы не случился бунт» — говаривал он часто в кругу офицеров. — «Остальное мелочь».       Товарищи поражались смелости мужчины — сами они не решались на подобное, вспоминая последствия методов командира семёновцев.       Для всего полка Павел продолжал оставаться неким образцом того, что человеку не свойственно улыбаться, проявлять какие-либо чувства, кроме жестокости. И если кто-нибудь из подчинённых видел на улице счастливого прохожего, то тот представал перед ним неким странным существом из другого мира. Из мира улыбок, настоящего счастья.       Но в сегодняшний летний вечер произошло нечто такое, что заставило как минимум троих солдат усомниться в данной теории, в корне изменив мнение о господине полковнике.       Когда до ужина оставалось два часа, в дом командира в эмоциональных порывах, без разрешения вбежал Семёнов с товарищами, сбив на пути камердинера. Желание донести об очередном случае расточительстве в полку едва не сыграло с ними злую шутку. Переступив порог большой комнаты, что отделялась от сеней деревянной стеной, поручик врезался в огромную «глыбу», коей оказалась… спина самого Павла в белой рубашке. Однако… хозяин по странному стечению обстоятельств никак не отреагировал на неподобающую выходку сослуживцев, стоя в своей фирменной позе.       — Прошу прощения, Ваше Благородие, за вторжение, — громко произнёс мужчина, спешно поправляя мундир, — но капитан Майборода уже в который раз не выплатил жалование. Он объясняет свой поступок тем, что казна пуста. Что все деньги вы тратите на нужды крестьян и помощь черниговцам. Но мы знаем, что всё не так. Он сам разбрасывается нашими деньгами на личные нужды, а это уже чистое казнокрадство. Разве так можно? У своих же ворует, шельма. Ваше Благородие, вы меня слышите?       Ответа не было. Пестель продолжал стоять столь неподвижно, как несколько секунд назад. Поручик переглянулся с остальными, товарищи с недоумением пожали плечами. Это был первый раз, когда полковник не отвечает на вопросы. Обычно он тут же бросается нравоучительными фразами, и подчинённые тотчас начинают жалеть, что вообще обратились за помощью. Но сейчас они наблюдали нечто иное, чего никак не могли вообразить. Набравшись смелости и осторожно обойдя командира, Семёнов как можно тактичней взглянул на его лицо и… карие глаза расширились от удивления. Суровый начальник был бледен… как мука. Рот слегка приоткрыт. В глазах читался не то ужас, не то такое же удивление, как у подчинённого.       — Господин полковник, — тихо позвал его поручик, — Павел Иванович.       Глаза мужчины продолжали смотреть в одну точку, периодически моргая. Солдаты, не задавая никаких вопросов, проследили за его взглядом и тотчас обнаружили предмет нескрываемого интереса. Слева от печки приоткрыта небольшая дверь, которую никто из посетителей раньше не замечал, потому что на неё всегда вешали турецкий ковёр, присланный Пестелю из Стамбула товарищами, пряча за ней, судя по всему, нечто ценное. Дверь вела в небольшую светёлку без окон, даже с небольшого расстояния можно разглядеть как на стенах пляшут языки пламени от канделябра — единственного источника освещения. Молодой человек, одетый в чёрный сюртук и такого же цвета брюки, склонился над молодой особой, что тихо спала, убаюканная тишиной. Полоски света не будили её, она словно провалилась в сон, на время закрывшись от внешнего мира…       Юноша смотрел на девушку взволнованным и немного странным взглядом. Даже можно сказать… влюблённым. Любой другой, воспользовавшись беспомощным состоянием красавицы, непременно воплотил бы чёрные, порочные мысли. Любой, но только не он. Он не был тем, кто наслаждается лишь прекрасным телом женщины. Тем, кому от невинного существа нужна лишь одна ночь плотской любви. Нет, он был тем, кто любит не только тело, но и душу, ум, голос. Любит целиком и полностью. Мужские пальцы потянулись к пятнистому покрывалу и осторожно накрыли хрупкое создание, оставив голыми только хрупкие нежные руки. Девушка дышала ровно, спокойно. Она казалась расслабленной, не чувствуя душевной тревоги.       Молодой человек с немым выражением лица несколько минут смотрел на неё, а затем взял в руки канделябр и тихо вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Поставив канделябр на стол, он порылся у себя в карманах, и вскоре в его ладонях оказался железный замок, которым спустя несколько секунд скрепил дверь. Он совершал сие действия без всякого угрызения совести, успокаивая себя тем, что так будет лучше. В первую очередь для той, что сейчас томится в маленькой светёлке. Покончив с важным делом, юноша внезапно обернулся и… немного вздрогнул. За известной ему сценой наблюдала не одна пара глаз. При таком количестве свидетелей скрыть страшный секрет будет непросто.       Этого он боялся больше всего…       Что знает один — знает толпа.        Он осторожно поднёс правый указательный палец к губам, решительно смотря на незваных гостей.       — Тшш, прошу вас, господа, не нужно шуметь, — раздался тихий взволнованный голос, — барышня почивать изволит. В дороге её немного укачало, ей необходим отдых, — немного придя в себя от увиденного, Пестель беспомощно прикрыл глаза. В отличии от подчинённых ему известно имя красавицы, известно даже то каким способом юная особа оказалась в его доме, да ещё под самый вечер. В спящем состоянии…       — Возвращайтесь в казармы, — негромко произнёс он, обернувшись к солдатам через плечо, — всё решим завтра. Сейчас не до вас, — Семёнову ничего не оставалось сделать как тяжело вздохнуть и увезти товарищей за собой. Желания испытать судьбу вновь покрылось мраком. Взгляд, тон голоса командира сказали всё, что можно сказать в данную минуту. Едва они оказались за порогом, как Павел всё с таким же обескураженным видом повернулся к юнцу, скрестив на груди руки.       — Ваше Благородие, прошу вас, не надо, — как можно спокойно произнёс юноша. — Я знаю, о чём вы желаете говорить. Но сейчас не тот момент, день, когда я готов ответить на все ваши вопросы. Я прошу вас, пожалуйста…       — Извольте выйти во двор, Ипполит Иванович.       Полковник всегда был твёрд в своих решениях. Широкими шагами он миновал сени и распахнул входную дверь, повторяя свою просьбу жестами. Муравьёв-Апостол понял — серьёзного разговора не избежать. Убедившись, что дверь с пленницей надёжно заперта, он тихо вышел на улицу, где слышался аромат тульчинского лета. Павел повёл его в старый сарай, где хранились мётлы с лопатами и прочий деревенский инвентарь. Лучшего места для секретного разговора, благодаря толстым стенам и удачному расположению — рядом с конюшней, где помер Егор — придумать невозможно.        — Только ненадолго, — юноша с волнением поглядывал на удаляющийся дом полковника, — вдруг барышня проснётся и…       — Вы же её заперли, — перебил Пестель, бросая холодный взгляд на юнца. — К тому же там мой камердинер остался. Если что — позовёт, — по суровому голосу Ипполит чувствовал — старший товарищ зол. Он явно не рад проявленной инициативе юнкера. — Садитесь, — едва закрылись ворота сарая, молодой человек опустился на рулон сена, немного поморщившись — другой мебели здесь не было. Мужчина зажёг свечу и устроился напротив на таком же рулоне, положив левую руку на левое колено, правую свесив. — А теперь ответьте на вопрос — вам что было сказано две недели назад?       — Павел Иванович, я…       — Что было сказано?! — Муравьёв-Апостол, как ребёнок, зажмурил глаза дабы переждать агрессию мужчины. — Я напомню, если запамятовали. Вам было ясно сказано не совершать необдуманных поступком, не в коем случае не похищать княжну. А вы что сделали? Или хотите сказать, что красавица оказалась с вами в сговоре и добровольно ушла от жениха, в котором души не чает. Так? А для пущей надобности позволила себя усыпить непонятно какой дрянью.       Ипполит удручённо опустил голову. Конечно, он помнил слова Павла. Да только как можно сдержать себя, когда знаешь, что любимому человеку причиняют зло, а он этого даже… не понимает.       Две недели пылкий влюблённый сдерживал себя, ради развлечения сочиняя грязные послания для Смолова. Прогуливался под окнами Сашиной спальни, оставляя на её любимой скамейке букеты ромашек, которые девушка с удивлением брала, вдыхала дивный запах, с нескрываемой улыбкой прогуливалась с ними по аллее. Словно чувствовала, знала отправителя. Но затем, желая избежать гнева со стороны жениха, с сожалением выбрасывала. Лишь последний букет она сохранила… впервые обманув Ксаверия, что цветы, якобы, подбросили через окно.       Но сегодня он не выдержал. Сейчас или никогда. Нагнав на обитателей с хозяином усадьбы шуму, он незаметно проник в дом и дождался Александру у лестницы. А дальше… как в тумане. Он сам не понял, как оглушил служанку первым попавшимся под руку предметом, как приблизился к голубоглазому ангелу и приложил к её лицу платок с усыпляющим раствором, что одолжил ему Вольф. Едва девушка заснула, как он осторожно вынес её через задние двери, что были открыты, и понёсся с ней окольными путями к поджидавшей его карете. Дорога до лагеря Вятского полка прошла спокойно. Девушка крепко спала, тем самым облегчив переполненную волнениями душу влюблённого в неё мужчины…

***

      — Вы верно ждёте от меня раскаяния, Павел Иванович, — немного подумав, хрипло ответил Ипполит, подняв на товарища уверенные глаза. — Вынужден огорчить вас — каяться я не буду. Я не военный человек, а всего лишь студент училища. Здесь я на стажировке. И вы мне тогда никаких приказов не отдавали. Вы всего лишь попросили. А просьба и приказ — разные вещи.       От услышанных слов Пестель вышел из себя. Он не верил собственным ушам — младший товарищ проявляет откровенное хамство. И к кому? К командиру. Пусть даже и к временному.       — Вы с ума сошли?! — мужчина поднялся во весь свой рост, надвигаясь на юнца. Но у того не дёрнулся даже мускул. — Вы хоть понимаете, кто перед вами? Я вам не ваши братья, сударь. Ещё одна дерзость и я высеку вас на глазах у всех, чтобы другим неповадно было. И мне всё равно, что передо мной дворянин, а его брат нюхал со мной бородинский порох. Вы мой подчинённый на основании приказа вашего директора. Поэтому извольте соблюдать писанные для всех правила.       Павел подошёл к закрытым воротам сарая, опёршись на них ладонями. В глубине души он не любил проявлять грубость, но звание командира полка требовало действовать иначе.       — Да полно вам, господин Пестель, — как можно спокойно произнёс Ипполит, смотря старшему товарищу в спину. — Не бросайтесь громкими словами. Все знают, что за годы вашего пребывания в полку ни один солдат так и не был высечен. Хотя проступки их были намного ужаснее, чем мой. Вы всегда найдёте более разумный вариант решения проблемы и никогда, слышите, никогда не поднимите руку на подчинённого.       — Откуда вам знать, на что я способен, а на что нет? — не оборачиваясь, спросил мужчина. — Вы знаете меня не так давно, всего лишь третий год. Да и то по рассказам Сергея. А Серж, зная вашу ранимую душу, не рискнёт вам рассказывать про мои страшные дела.       — Не правда. Мой брат всегда честен со мной. Он может соврать женщине, но никак не мне. Поэтому я знаю о чём говорю.       — И всё же мне не очень радостно слышать о том, что вы похитили невинное создание, — Павел обернулся, вновь скрестив на груди руки. — Вы же понимаете, что подвергаете девочку опасности? Вы уверены, что никто не видел, как вы выносили её из дома этого чудовища? Уверены в том, что его люди не ворвутся в наше расположение и не спалят казармы полка вместе с деревней? Я ведь, Ипполит Иванович, не только за вас отвечаю, но и за вверенную мне территорию, в том числе и за местных жителей.       — Будьте спокойны, Ваше Благородие, — заявил Муравьёв-Апостол, принимая вертикальное положение, — всё будет хорошо. Я скрыл своё лицо и благодаря маске меня никто не узнал. Как говорит мой брат Сергей, с врагом надо играть по его правилам. К тому же, Павел Иванович, не забывайте, для этого чудовища, как вы выразились, я официально мёртв. Помните ту историю с отравлением? Я точно знаю — это его рук дело. По его приказу мне передали на постоялом дворе ту роковую котомку, а дальше… вы не хуже меня знаете о том, что случилось.       Пестель ненадолго опустил голову. Несчастный Егор с кричащим Ипполитом до сих пор снился ему во снах, отчего он просыпался в холодном поту…       — Вы безумный человек, юноша. Какими наказаниями вас не стращай, вы, как фрегат, идёте вперёд против штормов. Вам бессмысленно объяснять последствия, вы всё равно добьётесь желаемого. Что вами движет, сударь, что вы в столь юном возрасте пренебрегаете своей и чужой жизнью?       — Мною движет любовь, — тихо, но уверенно ответил Муравьёв-Апостол. — Великодушно прошу простить меня за дерзость, господин полковник, но, если бы… у вас была любимая женщина, вы сделали бы то же самое. Любовь — это то, что толкает нас на те самые безумные поступки. Любовь к женщинам, к Родине. Она наш главный смысл существования. И только ради неё мы готовы жертвовать всем, чтобы обрести любимых.       Павел внимательно слушал слова юнца. В памяти всплыл образ возлюбленной, что сейчас делила ложе… с другим. Мужчина горько усмехнулся. В своё время он также, как и храбрый мальчишка, пытался добиться расположения любимой. Совершал ради неё не мысленные поступки, но в конце концов понял, что единственный способ — это дать любимому человеку свободу. Если желаешь ему счастья, то лучше отпусти. Другого не дано…       — Я нисколько не сержусь на вас, Ипполит Иванович, — спокойно ответил Пестель, ненадолго прикрывая глаза правой рукой, — отчасти даже понимаю вас. Но и вы должны понять, что…       Внезапно на улице раздался крик. Ипполит резко дёрнулся. Знакомый голос… заставил сердце резко выбивать тревожные ритмы.       «Неужели она проснулась?» — с тревогой подумал он. — «Неужели пытается сбежать?» Павел смотрел на него по-прежнему серьёзно. Юнец нервничал, на лице выступили солёные капли пота. Серые глаза перебегали от ворот сарая к полковнику, словно умаляли дать обладателю свободу, но Пестель медлил. Если юнец побежит за девушкой, он тем самым выдаст себя перед товарищами, а те и рады будут за лишние деньги продать его коварному коллекционеру. Ведь он давно им поперёк горла стоит за благосклонность со стороны командира.       Не выдержав напряжения и забыв о статусе собеседника, Муравьёв-Апостол бросился на ворота и едва их не вышиб. В ответ на его выходку мужчина нисколько не рассердился. Он сумел вовремя отойти, поэтому весь гнев достался деревянным дверям, а не ему.       Юноша мчался во весь дух к своему временному пристанищу, мысленно прося небеса, чтобы испуганная девушка не наделала глупостей. Миновав несколько домов, он заметил во дворе дома полковника толпу зелёных мундиров и что-то белое, что мелькало между ними. Словно пытаясь пробить кольцо. Крики доносились оттуда. Жуткие крики. Словно сама душа… молила о пощаде.       — О Господи, нет! — молодому человеку… хватило нескольких секунд, чтобы понять… истинные намерения солдат. Интуиция его… не подвела.       — Ну, красавица, не бойся. Иди к нам, милая. Мы тебя не обидим.       Усатый рядовой, растянув ядовитую улыбку, ходил по кругу, чуть согнувшись, выставив вперёд руки. Он чувствовал себя охотником, которому в поле зрения попал диковинный зверь, что станет уникальным охотничьим трофеем. Обезумевшая от ужаса, Александра металась от одного края круга к противоположному, надеясь сбежать от очередного сластолюбца. Но молодые люди отказывались дать ей свободу. Они только плотнее сжимали кольцо, лишая её шанса на спасение. Дикий хохот больно действовал на нервы, с каждой секундой крик превращался в плач. Внезапно один из мужчин подставил подножку и… несчастная девушка упала на горячий песок, прямо перед… «охотником».       — Спасибо, дружище, — крикнул сластолюбец, — непременно сочтёмся.       Следующие секунды превратились для неё… в персональный ад. Отбросив в сторону оружие, кивер с мундиром, безумец навалился всем могучим телом и больно впился зубами в нежную шею. Напрасно она кричала, царапала чуть загорелое лицо, вырывала дряблые волосы. Её действия грубо проигнорировали. Девичьи крики оглушали злодея, из-за чего он нещадно бил её по лицу. Два его товарища, передав винтовки соседям, жестоко схватили несчастную за руки. Один из них сунул в рот платок, за что получил благодарность от её мучителя.       — Хороша бабёнка, — прошептал он, продолжая покрывать юное лицо ядовитыми поцелуями. — Свеженькая, молоденькая, невинная.       — Ты нам-то оставь, Ефимыч, — обиженно прокричал один из сослуживцев. — Не всё только тебе.       — Непременно, братцы, а теперь… держите крепче.       Левая рука под всеобщее ликование стала поднимать подол платья, ощущая бархатную, юную кожу. Прозрачные слёзы потоком текли из глаз, застилая ухмыляющуюся физиономию сластолюбца. Он ядовито смеялся, неприятный смех резал слух, прикосновения вызывали приступ тошноты. Несчастная девушка стонала раненым зверьком, но злодея её стоны только заводили. Для этого человека не существовали ни жалость, ни чувства уважения к даме. Он мял её с особой страстью, причинял боль, и от этого получал истинное… удовольствие…       Но радость оказалась недолгой.       Едва мерзавец положил грязные ладони на нежную грудь жертвы, как… тотчас свалился прямо на неё. Александра задёргалась в конвульсиях, а затем плотно закрыла глаза. Грянул выстрел, следом второй. Солдаты в ужасе попятились, Ефимыч лежал на теле девушки, а на белое платье сочилась… бурая кровь негодяя.       — Назад, назад! Иначе всех перестреляю!       Зрители ужасного зрелища резко расступились, чуть пригнув головы. Держа в одной руке пистолет, из которого он только что застрелил несостоявшегося насильника, Ипполит бросал на всех взгляд полного ужаса, угрожая в любой момент вновь нажать на курок. Рядовые, что крепко держали Оболенскую, тут же бросились в казармы, остальные решили последовать их примеру. Почувствовав свободу, Саша осторожно открыла сначала один глаз, затем второй. Злодея отпихнули в сторону, он лежал на песке, что медленно смешивался с его грязным красным веществом. Душа почувствовала небольшое облегчение. Она медленно перевела взгляд на своего спасителя и немного вздрогнула, в очередной раз чуть не вскрикнув. Чёрная одежда выдала его. Александра узнала незнакомца, что вызвал в усадьбе Ксаверия переполох и, вероятно, её и похитил. Не произнося ни слова, Муравьёв-Апостол опустился перед ней на одно колено, протянув растопыренную правую ладонь. Она ненадолго задумалась — стоит ли? Но затем всё же решилась. Красавица осторожно оперлась на его руку и поднялась с земли. Взгляд голубых глаз вновь упал на тело мерзавца и девушка резко отвернулась, вцепившись… в плечи юноши.       — Вам больше незачем его бояться, — прошептал юнкер, заботливо поглаживая спутанные, но такие родные для него волосы, — он больше вас не тронет. Отныне никто не посмеет прикоснуться к вам, — руки осторожно оторвали хрупкий стан от земли. Саша не кричала, не сопротивлялась. Состояние не позволяло осознать, что она находится в руках очередного похитителя. Она лишь медленно склонила голову на плечо молодого человека, позволяя отнести себя в дом. Они молчали до самой двери комнаты. На улице толпился народ, Пестель рвался найти подельников Ефимыча, но ничего этого двое юнцов не слышали.       Войдя в комнату, Ипполит осторожно уложил княжну на кровать, а сам пристроился рядом. Красавица слегка дрожала, слёзы уже не застилали голубые глаза, но следы страха по-прежнему портили их красоту.       — Я вас узнала, — чуть слышно прошептала Оболенская, смотря прямо на него. — Зачем вы это сделали?       — Спас вам жизнь? — чуть с усмешкой осведомился Ипполит.       — Нет, похитили меня. Я ведь вам, кажется, говорила, что верна своему жениху. Что люблю его. А вы… нарушили своё обещание. Зачем?       Муравьёв-Апостол удручённо опустил голову. Душа не желала слышать сей вопрос, но память по-прежнему напоминала о «болезни» Саши. Попытаться вновь убедить невинную девочку в том, что её жестоко обманывают, значит вновь вызвать у неё слёзы, ненужные крики. Минуты текли одна за другой. Он не знал, что именно сказать. Правду говорить опасно, а врать не хочется. Александра продолжала пытливо смотреть на него, надеясь, что ответ не заставит себя ждать.       — Наверное, потому, — осторожно начал Ипполит, слегка повернув на красавицу голову, — что я, в отличии от многих, желаю вам добра. Я хочу, чтобы вы были рядом со мной. Пусть мои слова прозвучат как дерзость, наглость, но они правдивы. Я готов в сотый раз повторить вам, что… не могу без вас. Честно, я пытался избавиться от вашего навязчивого образа, заглушить голос сердца, но вынужден был признаться самому себе, что бессилен. Я сдался в объятья любви и теперь уже не жалею об этом. Возможно, сейчас вы презираете меня, видите перед собой сумасшедшего, но на самом деле всё не так. Я не отпущу вас. Даже если вы будете пытаться причинить мне боль, сбегать из плена, я всё равно не дам вам свободы. Вы моя — теперь уже навсегда…       Красавица слушала со всем вниманием. На минуту ей показалось странным, что у неё нет желания вновь попытаться вырваться. Забиться в истерике. Недавнее происшествие не играло в этом никакую роль. Здесь нечто другое. Вспомнив первую встречу с Ксаверием, что произошла в похожей обстановке и с похожим диалогом, Александра отметила про себя, что от нынешнего собеседника в отличии от жениха веет… настоящей искренностью. Страх ненадолго отпустил её, зубы перестали выбивать дробь. Приподнявших на локтях, девушка села на краю кровати и осторожно пододвинулась к юнцу. Губы последнего дрогнули в… улыбке.       — Мы ведь с вами не первый раз встречаемся. Тогда у беседки вы назвали меня Александрой, а я отдала вам склянку с зельем.       — Совершенно верно, Са… то есть… Берта, — ему вновь пришлось принять правила чужой игры, чему он был никак не рад. — Вам, вероятно, выдали новую порцию питья.       — Выдали, только… я перестала пить его, — услышав заветную фразу, Ипполит резко развернулся, чем немного испугал собеседницу. — Не смотрите на меня таким удивлённым взглядом, — как можно тише ответила Саша. — Да, после нашей с вами беседы, я в кои-то веки решилась обмануть Ксаверия, и, признаться, сама не знаю причину, что толкнула меня на ложь. Но после добровольного отказа мне даже стало легче. Мигрени больше не тревожат, немного отступила раздражительность. Неужели всё дело было в нём? В напитке, что должен был вернуть мне память?       — Наверно, — ничуть не гнушаясь возникшего счастья, Муравьёв-Апостол осторожно прошёлся по нежной щеке, убирая за ухо локон. Оболенская вновь вздрогнула, но повела себя… спокойно. — Простите, что напоминаю вам о недавнем происшествии, но всё же, как вам удалось выбраться из светёлки?       Александра виновато опустила глаза. Словно боялась, что похититель ужесточит меры заключения, вплоть до того, что будет держать её связанной.       — Ко мне вошёл камердинер, а я оттолкнула его и выбежала на улицу. Дальше вы всё сами знаете…       Она часто заморгала, дабы прогнать неприятные сцены с солдатами. Ипполит неотрывно смотрел на бледное полу испуганное лицо, отмечая про себя, что в печали девушка ещё более прекрасна, чем в обычном состоянии. На столе горела свеча, из-за чего светёлка приобрела оранжевые оттенки — оттенки тепла. Между ними и правда царило тепло. Горячая рука юноши осторожно легла на плечи пленницы, увлекая красавицу к своему обладателю. Она тихо легла к нему на грудь, блаженно прикрыв глаза. Почему она подчиняется ему? Ведь он не Ксаверий, он чужой для неё. Юноша ласково гладит русую головку, пропуская тонкие пряди сквозь пальцы. Его действия производят настоящий магнетизм, заставляя княжну блаженно прикрыть глаза. Почему её тянет к нему?       Странные вопросы наполняют её мысли, но ни на один из них она не в силах дать ответ.       Внезапно взгляд молодого человека упал на правый карман платья девушки. Что-то острое, тяжёлое слегка оттягивало его вниз, напоминая небольшой камешек. Он осторожно прикоснулся к объекту интереса, желая удостовериться, что там нет оружия, которым Саша в порыве очередных эмоций может причинить ему или себе вред. Внезапно хрупкая ладонь красавицы накрыла его руку, пресекая попытку проникновения.       — Пожалуйста, не надо, — раздался молитвенный голос. — Господин велел носить его с собой и никому не показывать. Если я нарушу его приказ, он сделает мне… больно, — на последнем слове из глаз вновь брызнули слёзы. Александра приняла сидячее положение, прикрывая карман покрывалом. Юноша осторожно прошёлся по невинным щекам подушечками больших пальцев, вытирая слезинки. Горячие губы коснулись чела девушки, оставляя на нём след от поцелуя.       — Если человек любит, то он никогда не будет пугать любимого, любимую угрозами расправы, — философски заметил он. — Его слова, поступок с зельем говорят за него. Знаю, вы мне вновь не поверите, но всё-таки, Берта Вячеславовна, вам придётся узнать тайну, которую от вас скрывают. Возможно не сейчас, но потом, когда вам станет намного легче.       — Вы не менее таинственная личность, чем мой жених. Но почему-то мне кажется, что вы другой, — не понимая зачем, Саша осторожно сунула руку в карман и извлекла из него… бриллиант. Ипполит слегка раскрыл рот, но тут же прикрыл его пальцами. Он догадался — тот самый камень из-за которого и началась череда роковых событий. — Ксаверий Николаевич почему-то решил, что в тайнике его опасно хранить и отдал его мне, — тихо ответила красавица. — Говорит, что бриллиант достался ему по наследству. Его несколько раз пытались украсть, и он решил перепрятать его. Дескать, у меня его никто искать не будет. Немного странная логика. Вам не кажется? Кстати, я так и не знаю, как вас зовут. Вы не представились тогда.       — Ипполит Иванович Муравьёв-Апостол, — немного придя в себя, ответил юноша. — Смею вас заверить, Берта Вячеславовна, мы с вами и до этого встречались. До Тульчина.       — Разве? — с удивлением осведомилась она.       — Да. Уверяю вас, вы вспомните наши встречи и, надеюсь, не пожалеете об этом. Может, мои слова покажутся вам самоуверенными, но я похитил вас, чтобы… выручить из беды. Я не буду вновь пытаться убеждать вас в ненадёжности вашего жениха, но вы должны… довериться мне и не пытаться… сбежать.       — Но если я не пытаю к вам никаких чувств, кроме благодарностей за спасение моей жизни от того мерзавца? Если я не та… Александра, которую вы любите? Вы всё равно станете держать меня… здесь? В этой тюрьме?       — Светёлка не тюрьма, — уверенно ответил Ипполит, зажимая в ладонях нежную руку девушки. — Она станет для вас защитой. Она надёжно спрячет вас от ваших врагов, а затем, как я и обещал вам, мы непременно вернёмся в Петербург, — он вновь приблизился к ней, прижимая к себе, шепча в самое ухо: — Я не причиню тебе вреда. Верь мне, пожалуйста. Я всегда смогу защитить тебя, Сашенька. Ты ведь не Берта. Ты княжна Александра Петровна Оболенская. И ты непременно всё вспомнишь, хорошая моя, — в ответ ему были всхлипы, но молодой человек был счастлив оттого, что возлюбленная не пытается оттолкнуть его.       Словно память начинает немного оживать…       Внезапно скрипнула дверь. Муравьёв-Апостол недовольно прикрыл глаза.       — Пожалуйста, оставьте нас. Эту ночь я желаю провести с барышней.       — Боюсь, твоё желание не сбудется, братец… — при звуке знакомого голоса у Ипполита внутри всё… похолодело. Обернувшись назад, он рефлекторно закрыл собой Александру, не спуская взгляд с вошедшего. Девушка осторожно выглянула из-за его плеча и едва не вскрикнула. На них с холодностью, слегка прищурившись, смотрела пара серых глаз… Сергея…