Скажи, что любишь меня

В один день Федя стоял в университете и пил зеленый чай (кофе Иван ему напрочь запретил пить) с Никитой и бурно обсуждал подготовку к свадьбе, с которой Серебряный активно Феде помогал. Они уже продумали план посадки гостей, цвета, в которых должен быть украшен ресторан, и даже как должны быть сложены салфетки. Никита вообще был счастлив чуть ли не больше Феди – он был крайне рад, что его друг тогда не сделал аборт, а новость о предложении Грозного так и вовсе привела его в неописуемый восторг. Как говорил сам Серебряный, он был рад за Федину судьбу, что Федя нашел себе хорошего, надежного мужчину, который всегда за ним приглядывает, что Федя теперь под защитой, и что его жизнь складывается как нельзя прекрасно. Их разговор прервался внезапной мелодией – то звонил телефон Никиты. Как оказалось, звонил ему декан, попросивший прийти Никиту в его кабинет и что-то обговорить – Никита был старостой, как-никак. Извинившись, Серебряный убежал, и Федя, окрыленный мыслями о предстоящей свадьбе, не сразу заметил, что стоит он больше не в одиночестве – к нему вальяжно подошел какой-то альфа, буравя Федю нехорошим, сальным взглядом. Заметив, что Федя обратил на него внимание, альфа заговорил: - Я думал, он никогда не уйдет. Твой дружок? – голос у парня был неприятным, грубым. Феде этот альфа сразу не понравился. - Ты, прости, кто такой? – спросил Федя, оглядывая незнакомца с ног до головы. - Андрей Курбский, а тебя как зовут, красавица? – губы Андрея расплылись в неприятной улыбке. - Федя, - нехотя ответил Басманов. Курбский протянул ему руку, и Федя неуверенно ее пожал. - Фе-дя, - как будто пробуя имя на вкус, повторил альфа. – Не хочешь как-нибудь сходить со мной на свидание, о, прекрасный Федя? - Прости, но я занят, так что гуляй, мальчик, - флегматично сказал Басманов, демонстрируя ладонь, на которой блестело кольцо. Честно, этот разговор начал его утомлять, и Федя уже готов был развернуться и уйти, но тут парень схватил его за плечи и грубо одернул волосы с шеи. - Хм, метки не вижу, значит, не так уж и занят, - усмехнулся новый знакомый. - Я помолвлен, придурок. И не трогай меня, пока я в хорошем настроении, разрешения, вроде, не давал на это, - раздраженно прошипел Федя, скидывая руки Курбского с себя. - Ой, красавица показала зубки. Мне нравятся малышки с характером, - Андрей ухмыльнулся, а затем протянул руку к Фединому лицу, грубо хватая его за подбородок. - Я тебя, тварь, предупреждал, - хищно улыбнувшись, сказал Федя, а после со всей силы заехал выведшему его из себя Курбскому прямо по солнечному ссплетению и, вдобавок, выплеснул на него свой горячий чай. Андрей простонал и согнулся пополам, хватаясь за живот. - Что, черт возьми, тут происходит? – послышался голос Никиты. – Федя, я оставил тебя на пять минут, а ты уже устроил драку? - Никит, знакомься, это Андрей Курбский, который не умеет держать руки при себе, хоть его и предупреждали. - Что? Он приставал к тебе? – шокировано спросил Никита, а затем обратился к Андрею. – Не смей больше и пальцем касаться моего друга, ты понял? То, что он сделал – цветочки, по сравнению с тем, что с тобой сделаю я, и, тем более, его альфа, если он узнает. Идиот, - Федя не узнал в этом грозном человеке своего извечно пацифистичного друга. Он восхищенно взирал на яростного Никиту. Тот же, схватив Федю на плечи, стал уводить его от стонущего Курбского. - Ты ответишь за это, сучка! Я всегда беру свое, ты меня понял?! Тварь, - послышался им вслед яростный голос Андрея. Когда друзья отошли на достаточное расстояние, Никита обеспокоенно стал взирать на своего друга, но тот выглядел на удивление безмятежно-спокойным. - Ты как? – осторожно спросил Серебряный. - Я в полном порядке. Ты думаешь, я испугаюсь какого-то жалкого альфу? Не в первый раз ко мне пристают и, думаю, не в последний. Он уже получил по заслугам, не бойся, Никит, он не стоит твоих переживаний, - отмахнулся Федя. – Чай, правда, жалко. - Да черт с ним, с чаем, главное, что с тобой все в порядке, а чай я тебе новый куплю, - миролюбиво сказал Никита. - Ура! Халявный чай! Люблю тебя, Никита Романович, - хихикнул Федя, хватая друга за плечи и ведя его по направлению к автоматам с кофе. Вечером за ужином Федя поведал Ивану о своей стычке с Курбским. Федя не ожидал, конечно, что Иван будет смеяться с того, как здорово Федя постоял за себя и утер нос Андрею, но то, что Грозный выдал, выбило почву у Феди из-под ног. - Мне это не нравится, - рыкнул он. – С этого дня тебя каждый день будет встречать Скуратов на машине и лично отвозить в университет и привозить обратно - так мне будет за тебя спокойней. Приставить охрану к тебе в университете я, конечно, не могу, но, думаю, твой друг Никита и сам с этим справится, ему я доверяю. - Серьезно? Ты думаешь, что этот придурок будет мне мстить, поджидать возле университета и требовать кровавой расправы? Вань, тебе не кажется, что это как-то слишком? Я и сам могу за себя постоять, что уже продемонстрировал сегодня! – возмутился Федя. Он никогда не любил считать себя слабым омежкой, за которым нужно ходить по пятам и подтирать нос платочком. - Я так решил, и точка. Не хочу, чтобы тебе хоть кто-либо причинил вред. Не забывай, ты сейчас должен думать не только о себе, но и о ребенке. А если бы этот Курбский что-то сделал с тобой? Я бы себе этого не простил. Федя, пойми меня, я переживаю за вас обоих и не хочу, чтобы с вами что-то случилось, - Иван, начинавший говорить строго, перешел на мягкий, нежный тон, любяще глядя на Федю. Тот же, в свою очередь, взвешивал все «за» и «против». В конце концов, он все же решил согласиться. - Ладно, твоя взяла. Но при одном условии: я все равно смогу проводить время с Никитой вне университета! Ходить с ним по магазинам, в кино, и все такое, а Скуратов пусть подождет в машине, глядишь, может ему надоест, и вся эта опека закончится, - торжественно заявил Федя. - Во-первых, не надоест, во-вторых, если и надоест, найму кого-нибудь другого. А с твоим условием согласен, веселись с другом, - Федя радостно крикнул «о да, детка!» и обнял Ивана, чмокнув того в щеку. Той ночью Федя, лежа на Ивановой груди и вырисовывая на ней одному ему известные рисунки, решил задать вопрос: - Вань, а как ты думаешь, кто будет, мальчик, или девочка? - Какая разница? Я буду рад любому полу. Знаю только одно – будет альфа, - умиротворенно сказал Иван, прижимая Федю ближе к себе. - С чего ты взял, что будет альфа? – удивленно спросил Федя, поднимая взгляд на жениха. - Пахнет альфой. Темным шоколадом и крепким кофе. Омеги так не пахнут. - Значит, будет мальчик, - вздохнул Федя. – А я девочку хотел. - Почему обязательно мальчик? Девочки тоже могут быть альфами, - заметил Иван. - Потому что девочки-альфы – это большая редкость. Шанс рождения девочки-альфы - десять процентов. Сомневаюсь, что мы под них попадем, - проворчал Федя. - Запах, тем не менее, больше девичий, чем мужской, но альфы, это точно, так что я уверен, родится девочка. К тому же, у нас с тобой все не как у людей, - Иван издал смешок, посылая приятную вибрацию по телу, которая отдалась лежавшему на нем Феде. Спорить он не стал. - А как мы ее или его назовем? – спросил Федя. - Василий, если мальчик, Василиса, если девочка. И так и так сокращенно – Вася, - Федя хихикнул. Вася. Ему нравится. С этими мыслями он вскоре и уснул. Когда до свадьбы оставалось полтора месяца, Ивана неожиданно сорвали в командировку в Лондон. Возникли какие-то проблемы с Лондонским филиалом, которые требовали непосредственного вмешательства самого Ивана. Дела были крайне важными и должны были затянуться примерно на неделю, если не больше. Федя стоял в спальне и с отрешенной грустью смотрел на то, как Иван собирает вещи в чемодан, чувствуя непонятно откуда взявшуюся тревогу. - Тебе обязательно ехать? Я не хочу, чтобы ты оставлял меня одного, - недовольно пробурчал Федя, наблюдая, как одна за другой дорогие рубашки и пиджаки исчезают во тьме чемодана. - Федь, я и сам не хочу оставлять тебя одного, но эти придурки что-то намудрили, а разгребать это дерьмо придется мне. Такова уж моя участь. - Я думал, для этого есть специальные люди, или типа того, - вздохнув, сказал Федя, присев на край кровати. - Обычно – да, но тут ситуация совсем уж серьезная и требует моего личного присутствия. Не грусти, с организацией свадьбы тебе помогут мои люди, мы будем каждый день созваниваться, ты погуляешь со своим другом, отвлечешься. Не переживай, - Иван отставил чемодан в сторону и притянул Федю к себе, обвивая его тонкое тело в кольце своих крепких рук. Федя, вздохнув, обнял Ивана в ответ, поцеловав того в подбородок и потерся своей гладкой щекой о его колючую. - Возвращайся скорее, - выдохнув, сказал он. – Боже, чувствую себя женой, провожающей мужа на фронт, - фыркнул Федя. - Не беспокойся, я вернусь очень скоро, конечно, уставшим и с желанием уничтожать все на своем пути, но скоро, обещаю, - Ваня нежно провел тыльной стороной руки по Фединой щеке, после утянув в мягкий поцелуй, гладя того по животу второй рукой, а, разорвав поцелуй, посмотрел на часы на руке. – Все, мне пора, а то опоздаю на самолет. Позвоню, как прилечу, не скучай, - Федя проводил Ивана до лифта, еще раз поцеловал напоследок, а затем вернулся в квартиру и несчастно плюхнулся на диван. Он уже чувствовал себя крайне одиноким, поэтому решил вызвонить Серебряного и позвать на киновечер. Вскоре приехал Никита с пакетиками попкорна, соком, фруктами и виноградом – в общем, всем тем, что не навредит, с его слов, беременному. Федя лишь показал ему язык, заявив, что хотел чипсов, колы и пиццы, но все же покорно отправился на кухню делать попкорн, пока Никита мыл, нарезал и сервировал фрукты. Смотреть они решили, по Фединой инициативе, фильмы студии Asylum, чтобы уж точно хорошенько посмеяться и прогнать Федину грусть. На втором фильме Федя и сам не заметил, как неприятная тягость на душе ушла, и он, лежа на плече Никиты, кидался в телевизор попкорном, особенно громко смеясь с поистине убогого зрелища, творящегося там. На третьем фильме Федю начало клонить в сон, и Никита уже засобирался домой, но Федю вновь кольнуло одиночество, оттого он предложил другу остаться у него с ночевкой, чтобы с утра их вместе отвезли в университет. Никита согласился, попросив только подождать, пока он съездит за вещами первой необходимости и сменной одеждой. Федя согласно кивнул, а сам, когда друг его покинул, стал убирать весь тот беспорядок, что навел. Близился четвертый час с момента отлета Ивана, а это значит, что вскоре он должен был позвонить, но он все не звонил. Федю начала поглощать необъяснимая тревога, он уже надумал себе всего и даже залез в интернет, проверяя, не случалось ли каких авиакатастроф, когда телефон его зазвонил, заставив Басманова подпрыгнуть на месте. Звонил, конечно, Иван, и Федя облегченно выдохнул. - Приветик, - сказал Федя, стараясь придать голосу невозмутимый оттенок, улыбаясь, в надежде, что Иван его тревогу не заметит. Не хотелось ему, чтобы Ваня считал его невротиком, который начинает лезть на стену, стоит только его альфе его покинуть, что, между прочим, было правдой. - Рад, что ты в хорошем расположении духа, а то я уж думал, что ты там весь извелся, - хмыкнул Иван в трубке, попадая прямо в точку. - Ты что, думаешь, стоит тебе за порог переступить, так я тут истерику закачу? – всплеснув руками, оскорбился Федя. - Да, в общем-то? – Иван усмехнулся. – Прости, я должен был позвонить раньше, но телефон разрядился. Надеюсь, ты там не искал, не упал ли где самолет? - Делать мне больше нечего, - совершенно неубедительно пробурчал Федя. - Ха, значит, я попал в самую точку. Извини, дорогой, в следующий раз заряжу телефон перед вылетом. - Между прочим, в самолетах есть розетки, - проворчал Федя, которого окончательно разоблачили. - Я спал. Не переживай ты так, Федюш. Надеюсь, ты там не скучаешь? - Да так, собрал кучу любовников, устроил оргию, ничего такого, все вполне цивильно, - игриво ответил Федя. - Да? Может, мне тоже любовников тут поискать? Как думаешь, на меня клюнут здешние омеги? – вторил ему Иван. Федя на это только хихикнул. – А если серьезно, то мне пора, прости, что так немного поговорили, завтра рано вставать, а я так и не выспался в самолете. - Эх, спасибо, что хоть позвонил. Устрой им завтра разнос и скорее возвращайся. Люблю тебя, - это вырвалось само собой, Федя раньше никогда напрямую не признавался Ивану в любви, оттого неудивительно, что тот затих на том конце провода. - Я тоже люблю тебя, Федя, - сказал он наконец, и голос его звучал сладко, как мед. – Завтра снова позвоню. Пока. - Буду ждать, пока-пока, - ответил покрасневший от своего внезапного признания Федя. Он еще долго держал на вытянутой руке телефон, будто тот мог взорваться в любой момент, а затем схватил подушку и начал в нее кричать, виня во всем дурацкие омежьи гормоны, усилившиеся от беременности и заставляющие его быть таким сентиментальным. Федя рос в консервативной семье, где не терпели (особенно отец) разного рода нежности, так как считали, что настоящие мужчины не должны распускать сопли. Из-за своего сурового характера отец в принципе надеялся, что у него родятся альфы и крайне расстроился омеге-Феде, но, вместо того, чтобы впасть в уныние, он начал растить младшего сына в особой строгости, где за простое «я люблю тебя, папа», ребенку могла и оплеуха прилететь, да не слабая. После одной такой Басманов-младший навсегда зарекся никогда и никому больше в любви не признаваться. Так Федя и вырос с установкой, что высказывать свои чувства – это демонстрация слабости, как учил его отец. Да и Феде всегда казалось, что действий достаточно - не обязательно говорить о своих чувствах. Словом, он только что нарушил свой же завет, что не только его инстинктивно напугало, будто в дверях сейчас появится отец с ремнем в руках, но и ужасно смутило. Вскоре вернулся Никита, и Федя, поведав другу историю своего первого признания в любви, стал бросать в по-доброму смеющегося над Фединым смущением Никиту подушками, от которых тот даже не уворачивался. Обиженный Федя кинул Никите спальные принадлежности и гордо ушел умываться в ванную, а затем скрылся в спальне. Он долго еще не мог заснуть, обдумывая, что Иван почувствовал, когда услышал признание в любви. Был ли ему приятно, или он был слишком шокирован, чтобы что-то почувствовать? Думает ли Ваня сейчас о нем? И если думает, то что? С этими мыслями Федя погрузился в беспокойный сон, впервые с переезда к Ивану в пустой постели. Прошла неделя, и Федя стал чувствовать себя очень странно, если странно, конечно, было подходящим словом: он был очень уставшим, запахи альф били в нос и кружили голову, от них его тошнило и было физически плохо. А еще он стал чувствовать себя незащищенным, будто он всегда был в опасности, словно эта самая опасность поджидала его на каждом шагу; он ловил панические атаки, сердце его практически выпрыгивало из груди, а дыхание становилось учащенным настолько, что голова кружилась от перенасыщения кислородом. Как назло, Федю назначили главным по организации праздника в честь юбилея университета, что означало еще больше встреч с альфами, так еще и малознакомыми, а бонусом - отсутствие возможности отпроситься из университета, а вдобавок – он поздно возвращался домой. Очень хотелось спрятаться дома, улечься в кровать, сжаться в позу эмбриона и ловить слабый запах Ивана, исходящий от постельного белья. Федя даже надел слишком большой для него свитер Вани, чтобы на постоянной основе чувствовать его запах. Ему становилось лучше от него, как и от их с Иваном редких разговоров по телефону. Рассказывать занятому Ване о своем состоянии Федя не хотел - нечего ему почем зря беспокоить Грозного, поэтому он всегда старался говорить нарочито весело и непринужденно, благо, актером он и вправду был хорошим. Иван сказал, что задержится еще на неделю, но обещал вернуться так скоро, как только сможет. Федя искренне послал Ванину работу в задницу, на что получил его согласный смешок. В один день, когда Федины нервы были буквально на пределе, он стоят и ждал Никиту у кофейного автомата, пытаясь унять дрожь во всем теле, когда его вдруг накрыла такая паника, которую он доселе не испытывал – он согнулся пополам, простонав, начал задыхаться и обхватил свой живот в защитном жесте. - Боже, Федя! – послышался голос Никиты. Это он, это запах Никиты так на него подействовал, догадался Федя. Никита, кажется, тоже это понял, потому что, как заметил Федя краем глаза, тот стал медленно отходить назад, осторожно вскинув перед собой руки, словно перед напуганным диким зверьком. – Это не должно было начаться так скоро! - Я знаю, но у меня все, видимо, через задницу, - отдышавшись, сказал Федя, выпрямляясь, но все еще дрожа всем телом. - Тебе следует сказать Ивану, тебе нужна метка, Федя, - Никита все еще держался на расстоянии и говорил мягко, почти ласково. - Я не могу сорвать его с работы из Лондона из-за каких-то омежьих гормонов, которые начали проявлять себя слишком рано, - Феде почти удалось унять дрожь, но подходить ближе к другу он не решался. - Федя… - Нет, Никит, я серьезно, все нормально, к тому же, он скоро вернется, поставит эту чертову метку, и все снова станет хорошо. - Ничерта не нормально, ты еле на ногах стоишь! Не можешь же ты избегать альф до приезда Ивана. - Смогу, насколько это возможно. Никит, Ваня и так постоянно из-за меня срывался с работы прежде, не могу же я его из самого Лондона вырвать. Все наладится, просто попью успокоительные, или типа того. Не я первый, не я последний. - Позволь мне хотя бы отвезти тебя к врачу, чтобы тебе эти самые успокоительные, или подавляющие, или что там дают в таких случаях, выписали. Или, если тебе совсем плохо рядом со мной, то хотя бы вызвать такси до больницы. - Нет, все хорошо, давай съездим. Только не так близко иди, - Федя издал слабый смешок. В больнице ему и правда выписали подавляющие, которые позволяли приглушать панику при появлении чужих альф, но предупредили, что они также действуют как кроворазжижающие. Когда Федя их выпил, ему действительно немного полегчало, даже дрожь прошла. Не прошла лишь глубокая тоска по Ивану. Феде безумно не хватало его, а звонков было мало для того, чтобы унять боль в его сердце. Ваня тоже говорил, что ужасно скучает и даже обрадовал Федю новостями, что скоро приедет, правда, не знает еще, в какой именно день, но точно на этой неделе. Федя и обрадовался бы, только вот съедающие изнутри тоска и одиночество не дали ему в полной мере насладиться радостной новостью, но все же он нацепил на лицо маску счастья и попытался придать голосу радостные нотки. Федя не знал, купился Ваня, или нет, но распрощались они на хорошей ноте, пожелав друг другу сладких снов. Все, казалось бы, шло хорошо, Федя больше не был в одном шаге от нервного срыва, когда в пятницу он задержался особенно сильно в связи с подготовкой к предстоящему юбилею. Федя написал Скуратову, что закончит со всем только часам к семи вечера, и тот может его не ждать, на что получил, стандартный ответ – он приедет и подождет. Федя лишь закатил глаза, да продолжил разбираться со сценарием. Все, кто так же работал над подготовкой к празднику, уже разошлись, а Федя, неожиданно для себя, освободился не в семь, а в шесть, поэтому вышел из университета в приподнятом настроении, ожидая, как всегда, встретить на входе университета черный джип Скуратова, но его не было, поэтому Федя принялся терпеливо ждать, когда внезапно почувствовал подступающую позади себя опасность. Страх и паника разливались по его телу с такой силой, какую он доселе не ощущал. Альфа? Странно, он же пьет подавляющие, он не должен чувствовать себя таким напуганным, но, тем не менее, липкий страх расползался по всему его телу, окутывая с ног до головы. Федя на негнущихся ногах повернулся ко входу, чтобы узнать, что вызвало в нем такой прилив паники и, кажется, забыл как дышать. По направлению к нему шел Курбский с еще тремя незнакомыми альфами. Выражения их лиц не предвещали ничего хорошего, они были похотливыми, а взгляды их глаз были сальными. Они буквально источали желание. Федя хотел бежать, но страх сковал его тело, и ноги его будто приросли к земле. Федя почувствовал, как по спине его скатываются крупные капли холодного пота, а тело бьет крупной дрожью, сердце его билось с такой скоростью, будто вот-вот готово было пробить грудную клетку. Вся эта сила и доминирование, исходящее от четырех альф заставила его глухо простонать и схватиться за живот в защитном жесте. Федя не знал, что делать, как ему быть, он лишь молился, чтобы его спасли.