Из князи в грязи

Огромная степь колыхалась под ласковыми порывами ветра. Солнце ярко и дружелюбно светило. День выдался славным. Синева неба и золото полей смыкались на горизонте прекрасным пейзажем. — Отец, и что же, мне всё это достанется? — спросил мальчик с чёрными глазками и короткой косичкой. — Да, Армей, это наша земля. Земли которые захватил твой дед! — улыбнулся мужчина, пришпорив коня. Поскакали быстрее, мальчик крепче схватился за отцовский пояс, на котором висел кривой меч — знак мужчины. На горизонте показалось стойбище, вокруг него паслись лошади. В центре стоял шатёр, украшенный штандартом с соколом — символом рода Шаюм. — Мы вернулись! — выкрикнул мужчина и, спрыгнув с коня, стянул мальчика за собой. Из одной палатки тут же выскочили несколько женщин. Армей при привычной процедуре встречи мужчин улыбался. Женщины дали испить свежего молока. — Пятая, зайдёшь ко мне, — кинул мужчина, направляясь к следившему за стадом юноше. Женщина с золотыми кудрями, отчего-то обрадовавшись, выпрямилась и с превосходством посмотрела на соседку. «Хороша, хоть и рабыня», — подумал Армей, продолжая улыбаться прекрасному дню. — Аркан! Отведёшь лошадей на луг, что на закате, там самая сочная трава, — заметил мужчина, стукаясь локтем с юным пастухом, тот, сузив глаза до двух трещин, кивнул. Над стойбищем поднялся звон. Это значило что настало время еды. Тут же все мужчины собрались у шатра и вытянули левую руку вверх, образовав коридор. Отец с Армеем прошли через него в шатёр, за ними проследовали остальные. Рассевшись на кошме, мужчины поклонились головами в сторону хозяина, те что сидели ближе имели по две косы и больше, что выдавало в них воинов, остальные, что у входа, довольствовались куцыми одиночками. Князь похлопал в ладоши, тут же к удовольствию сидевших в шатёр впорхнули десять женщин с подносами, на которых была еда. «Опять конина!» — скривился Армей, но потом решил, что надо терпеть, чтобы стать сильным, нужно есть мясо. Тогда отец возьмёт его с собой в поход. — Князь Шаюм Аргер! — пролепетала женщина, вставшая с подносом напротив отца. «Третья — мама», — подумал Армей улыбаясь, смотря на отца. Тот, презрительно посмотрев на женщину, приказал: — Да благословит еду Фал! Убирайтесь! Женщины в балахонах исчезли, и так же быстро, как и появились. — Ну что, воины рода Шаюм! Отведаем плодов степей! — громко провозгласил Аргер, подняв чашу из черепа, перед каждым воином стояла такая и только перед Армеем была деревянная чашка. Выпив свежего молока, мужчины принялись за еду, громко чавкая, чтобы показать удовольствие. Потом Аргер подозвал к себе самого крупного из воинов в стойбище и стал громко обсуждать с ним взрослые вещи. — Пора собирать наш тумен, пора в поход, запасы муки и ткани подходят к концу, — говорил отец. Воин, его звали Фаюр, отвечал: — Вчера ездил к соседям, они хоть сейчас готовы. Каган вот-вот даст клич. Пойдём либо на Руну, либо на Васнию. Армей с интересом слушал этот разговор, про себя мечтая, вот бы его взяли в поход, а там богатые трофеи, и главное — он станет настоящим мужчиной. *** Отец, взяв почти всех воинов, ускакал в соседнее стойбище на совет, оставив за старшего Ичкира, тощего воина, мастерски умевшего стрелять из лука. — Ну дай пострелять! — в очередной, сто первый раз начал клянчить Армей, добавляя: — Я сын князя! Ты должен меня слушаться! — Воин не даст своё оружие юноше, я не хочу лишится достоинства, — смеялся воин и строго добавлял: — Лук это часть меня! Из него я убил своего первого! — сказав это, он вытащил из сумки чашу из черепа, во лбу белой кости была дыра, обычно через неё Ичкир и пил, вызывая смешки у воинов. — Вот, символ того что я мужчина! А у тебя такой есть? — расхохотался лучник, ловко пиная проходившую мимо женщину из второго круга гарема князя. Армей грустно побрёл в шатёр, где содержались дети. Прошёл мимо. Он уже не ребёнок! Ему четырнадцать зим, он почти воин! Из шатра выполз совсем кроха — маленький Берх. «Братик — родной!» — улыбнулся Армей, остановившись. Через минуту из шатра выскочила девушка и, схватив ребёнка на руки, стала оглядываться, не видел ли кто её оплошности? Увидев Армея, она испуганно склонилась. Берх у неё на руках заплакал, начал бить маленькими кулачками по её груди. «Тринадцатая!» — с отвращением подумал юноша, скривив рот. — Животное! Как ты посмело допустить, чтобы мой брат покинул шатёр! — строго проскрежетал Армей, хватаясь за пояс, на котором у него висела плётка, подарок отца — знак наследника стойбища. — Простите княжич! — просипела Тринадцатая, падая на колени, тут же из шатра выглянул старик с куцой косёнкой торчавшей из темени. Он бахнулся рядом и запричитал: — Ой не доглядел я, старый, за Бехром! Народилось больно много детей в эту зиму у князя! Не вините девочку, это всё я! — К лошади бы тебя привязать, жалкие Касифы! — презрительно прошипел сквозь зубы Армей и с размаху ударил по спине сперва старика, а потом девушку. Проведя таким образом наказание, юноша, довольный собой, пошёл смотреть, как Аркан кормит лошадей. «Я прямо как отец!» — подумал Армей довольно, а потом ещё добавил вслух: — А я не Касиф! Я Номади! Как отец! *** Тёмная комната освещалась единственной свечой. Этот огонёк колыхался на ветру, как маленький кораблик в тёмной море. Её свет отражался в карих глазах, которые медленно ползали по строкам манускрипта. Глаза принадлежали юноше лет тринадцати. За окном приветливо светила луна, но юное создание было явно не настроено на свидание с Морфеем. — Борислав, ты опять не спишь? — послышался голос, мальчик быстро задул свечу и спрятался под одеялом. Но, судя по всему отец на такое пятый раз не поведётся. — Ну что ты будешь делать? Я же забирал у тебя свечи! — голос был расстроенным и уставшим. — Забирал, — подтвердил мальчик и добавил: — Только ты их у Александра не забрал. — А он спит? — с интересом спросил голос, в комнату вплыла ещё одна свечка. — Да отец, — послышался третий голос. Повисла тишина. Все трое засмеялись. — Другары, наследники престола, давайте договоримся: ключ от библиотеки остаётся у вас, а ночью вы спите, — проговорил отец, садясь на край кровати, в свете свечи появилась его аккуратная борода. — Ну пап! — простонал Борислав: — Я читаю манускрипты Ливия старшего про варваров Номади! Я хочу, когда стану Царём их разгромить! Царь Васнийской империи Лев шестой, засмеявшись, погладил своего старшего сына по голове. — Хорошая цель, только вот Ливий старший так и не разгромил каганат, поэтому по стратегии дедов и прадедов продолжим откупаться. — Но отец, это нечестно! Они ничего не выращивают, не работают, а только берут и убивают! — возбуждённо проговорил Борислав. — Потому что они сильные, а мы… — проговорил отец и, осёкшись, строго заметил: — Спите, аспиды! Свечка со стола, обнявшись с сестрой в руках царя, уплыла из комнаты, а братья остались наедине. — А мы слабые, — закончил за отца Борислав и прошептал: — А ещё хитрые! — Хитрые-хитрые, — подтвердил Александр и добавил: — Свечи кончились. Оба брата засмеялись. *** В стойбище был праздник, во-первых Армею стукнуло шестнадцать, то есть самое время для обряда становления мужчиной, во-вторых Каган племён Номади объявил о походе на восток. В честь такого праздника посредине стойбища расстелили кошму, сверху сели воины — пировать. По причине праздника даже рабов и Касифов нормально покормили. — Ну что, сынок, теперь твой старый меч мы отдадим Старху, пусть тренируется быть мужчиной, а это тебе! — торжественно заметил отец, протягивая сыну ножны, в которых дожидался хозяина его новый стальной друг. Армей, радуясь тому, что теперь он может поднять голос за едой и пить крепкий кумыс, а не молоко, обнажил клинок. Воины одобрительно посмотрели на парня. — Мой сын мужчина! — громко объявил Аргер и, ловко схватив сына за косичку, расплёл её и переплёл в две. По стойбищу пробежался радостный гул. — А свою первую голову ты добудешь в походе! — радостно добавил князь и жестом подозвал Третью. Та покорно подошла и улыбнулась сыну, на её истощённом лице, которое всё же сохранило каплю красоты, была радость. — Ну что, сука! Хорошего ты мне сына родила! — проревел Аргер и, обняв наложницу, через мгновение уже сплёлся с ней губами, Ичкир в эту секунду вздрогнул. «Так тебе и надо! Князь имеет право на всё!» — подумал довольный Армей. Действия князя было сигналом. Остальные воины тоже схватили себе по женщине и продолжили пир, медленно перетёкший в оргию. Среди кучи обнажённых тел, Армей пытался найти Тринадцатую. В итоге прекрасный порыв прошёл в пустую. «Прячется, сучка!» — думал юноша, сменяя штаны в шатре. Праздник продолжался до утра. Ели, пили, танцевали. Рабы же тихо отдыхали. Армей ещё никогда не был так счастлив — целый праздник и только из-за него! Утром в честь того, что в роде Шаюм появился ещё один мужчина, в степь отпустили раба, мальчишку лет тринадцати, он неуклюже бежал по степи, рыдая от счастья. За ним спустили собак. Все воины-Номади с хохотом следили, как слабый Касиф борется с животными. Армей чуть живот не надорвал. Вскоре собаки вернулись, притащив в зубах клочки мальчика. «А я не Касиф!» — весело думал Армей, смотря на мать, да, она из них, но он то воин-Номади! После этих развлечений воины стойбища направилось к высившемуся на горизонте кургану. С собой взяли только самых любимых жён. Армей ехал теперь один на коне, без отца, на поясе его был меч, на голове две косы, теперь он мужчина! Осталось только чашу из головы сделать и вообще истинный воин-Номади. Женщин везли в кибитке в конце строя, а воины лихо гнали на перегонки к кургану, где со своими ста жёнами покоился великий Шаюм Архейн. У кургана остановились, разожгли костёр, разложили еду. — Ну что Архейн! Отец мой! Князь Шаюм! Слышишь меня? Твой внук теперь мужчина! Скоро станет воином, как все его десять братьев до этого! — прокричал Аргер и вылил из чаши кумыс на основание кургана, воины повторили за ним. Курган венчало продолговатое бревно — символ воинов Номади и их бог. — Иди сынок помолись великому Фалу! — приказал отец, подтолкнув Армея. Тот быстро разулся и взобрался на курган, обнял древо. Повторяя всё как делал отец, мальчик чувствовал, как колышутся на ветру две его косички. Да, теперь он мужчина! Всё, кончилось то время, когда его за проделки привязывали к лошади, или били кнутом за неправильный взмах мечом! Теперь он сам будет всех бить! Зажав во рту рукоятку кнута, Армей обнажил меч и одним движением рассёк ладонь. Кровью он окропил столб, потом семь раз поклонился в пояс. «Дедушка, вот ты лежишь там под землёй, а я уже почти воин!» — думал юноша. «Ты тоже был частично Касиф, а отец их вырезал, и теперь все Касифы рабы! А я не Касиф!» Спускался к семье уже полностью заново родившимся. «Рождаются через боль, становятся мужчинами через боль!» — вспомнились слова отца, а натерпеться пришлось, не будь он единственным первенцем, не быть ему Номади, сделали бы, как маленького Бехра рабом-Касифом. Встретили Армея радостно. Качали на руках. Отец крепко обнимал и шептал на уши такие слова, что дух захватывало. «Меня ждёт великое будущее!» — подумал Армей. Вновь пировали. — Ну что сынок, — перед самым отъездом сказал Аргер: — Выбирай! Либо женщину на могиле деда, либо убийство! Последний шаг к становлению воина. Быть с женщиной или убить кого-то в поединке. Армей, не долго думая, выбрал второе. Первое интересовало его меньше, да и Тринадцатая осталась в стойбище присматривать за детьми. «Как же она похорошела за годы! Не зря говорят — Касифки самые красивые в степи!» — Ну выбирай, кого угодно! — оскалился Аргер, указывая на строй воинов. Армей, обрадованный такой щедростью отца, пробежался взглядом по строю, взгляд его останавливался на бодрых сильных лицах и бежал дальше. «Кто же станет гарантом того что я мужчина? Чья кровь будет милей дедушке?» — подумал Армей и вдруг встретился глазами с Ичкиром. Побежал дальше, стало мерзко на душе, вспомнилось, как застал лучника с матерью. Оказалось, отец продал её лучнику за двух коней. — Долго думает! На поле брани не будет времени раздумывать, — усмехнулся Ичкир. Аргер посмотрел на него без враждебности, будто бы говоря: «Ничего, воспитаем так, что вообще не будет думать!» — Долго думает, значит будет хорошим домохозяином, — хохотнул Фаюр, они с лучником могли себе такое позволить, у них в этом стойбище были свои наложницы, да и на всю округу они славились лучшими, поэтому гнев Аргера был им не страшен. Но князь не торопил сына. — Я Шаюм Армей, вызываю тебя, Шаюма Ичкира на поединок! — прохрипел юноша с ненавистью вспоминая, как лучник, охранявший гарем отца пользовался своим положением. «За маму! То есть за Третью…» — осёкшись, подумал юноша. Все воины выпучили глаза. Ичкир сглотнул. Ему было суждено умереть. Поединок, конечно должен был быть честный, но все воины отлично знали — если убить наследника, потом сам князь заколет тебя. — Ну что же Ичкир, ты уже не молод, тебе много зим, пора дать дорогу молодым, — слегка расстроенно проговорил Аргер и добавил, обращаясь к сыну: — Шаюм Армей, если ты победишь, то все жёны Шаюм Ичкира станут твоими и все вещи его станут твоими! Похороны с почётом тоже обеспечишь ты! Армей лишь кивнул, обнажив меч, раненная ладонь болела, но терпимо. Ичкир, побелев, встал напротив, тоже обнажив меч. Армей видел как он дрожит в его руках. Бой длился недолго. Лучший лучник оказался не очень хорошим мечником. Его явно не привязывали в детстве к лошади за плохой удар мечом. Ичкир, харкая кровью, завалился на бок, в боку его зияла сквозная рана. — Спасибо Аргер, за все походы! — прошептал лучник и испустил дух. Армей, смахнув липкую кровь с меча, заметил: — Отец мой, пал лучший твой воин, давай же похороним его со всеми почестями рядом с дедом, по величине они равны! Я не хочу его голову. Аргер, явно расстроенный потерей лучшего воина, кивнул. Празднование становления мужчиной перетекло в похороны. Радость, правда, никуда не исчезла. Номади относились к смерти в бою с почтением. Похороны в степи дело нехитрое и не долгое. Из стойбища привели рабов, они быстро вырыли яму и ковром пали на её дно. — Хорошему воину, хорошая кошма! — прохрипел Аргер, смотря, как Армей распоряжается. «Я сто раз видел как хоронят!» — гордо думал юноша. Вспоминая, как в могилы ложились его родичи. Потом в могилу опустили вещи покойного, которые Аргер не взял как трофеи. За ними последовал конь и уж потом сам Ичкир в полной амуниции. Кольчуге, шлеме с луком и мечом. Когда собирались уже наваливать курган, Армей прогуливался вдоль гарема Ичкира. Он должен был выбрать какие пойдут за ним, а какие останутся. Рядом стоявшие воины с явным уважением смотрели на победителя. Да, Ичкира им было жалко, но в степи только так, сильный забирает у слабого, ну а если Ичкир сам поддался — сам дурак, это не умоляет победу воина-Номади никак. Быстро ощупав пару молодых, Армей быстро пометил им лбы своей кровью, в знак того что это его трофеи. Оставшиеся выглядели не так хорошо, но юноше не хотелось чтобы у Ичкира на том свете было много жён, поэтому метки получили и остальные. Только Третья и старшая жена Ичкира молча стояли, ожидая своей участи. Аргер запивал горе об утрате воина кумысом, но одновременно следил за действиями сына. А тот вёл себя как истинный воин. «Я тоже в шестнадцать одного зарубил и заработал первых жён!» — восторженно думал князь Шаюм. Все воины напряжённо смотрели, как решается судьба последних двух жён. Детей Армей быстро пометил. «Продам в рабство Ичкирово семя — на том свете у него их не будет!» — думал он. Две женщины стояли на краю могилы спиной к своему мужу, старшая вся дрожала, а Третья наоборот, смиренно улыбаясь, как бы говоря: «Сынок, ты прости меня, можешь убивать!». Армей посмотрел матери в глаза и обнял её. Воины тут же решили скинуть старшую жену Ичкира, но юноша остановил их рукой и, воткнув матери в сердце трофейный Ичкиров кинжал, скинул её в яму. Все ахнули. Сын убил мать. У старшей жены Ичкира на лбу появилась метка. — Вылитый дед! — прошептал Аргер. Воины же уважительно смотрели на Армея. Никто бы из них не решился на такой поступок. «Я не Касиф! Не Касиф!» — про себя думал Армей, оскалившись, пытаясь сдержать слёзы. Плакать нельзя. Воины-Номади не плачут. Вообще. Никогда. На душе было тоскливо и противно. Но это быстро прошло когда юноша посмотрел в глаза товарищам. Воины приняли его. Он победил в бою сильнейшего лучника в степи и убил мать. Это были два признака того что родилась легенда степи. *** — Собака, как ты посмела! — орал Аргер, размахивая плетью над головой. Армей с презрением смотрел на распластавшуюся перед отцом женщину с золотыми кудрями. «Пятая, такого не ожидал, перед самым походом, такую гадость», — оскалился сын князя. Между провинившейся и орущим Аргером лежал свёрток, из которого доносился плач. Стоявшие в две линии воины с презрением смотрели на Пятую. А князь продолжал ругаться. — Как ты посмела родить мне это? Я мальчика хотел! Чтобы как Армей! Потом тебя прикончил! А ты, сука, кого родила? «Девочку», — про себя ехидно заметил Армей и продолжил холодно смотреть на беззащитное дитя. — Ладно бы нашу девочку! Но нет, она вылитая ты! Откуда Вы такие берётесь? Я какую суку ни потопчу, всё хорошие детки были, чёренькие! А тут что? Пшеницей назовём! — издевательски продолжил Аргер, пиная свёрток. «Лучше бы наступил», — рассудительно подумал Армей. Женщина тут же дерзко подхватила свёрток и прижала к себе, ребёнок успокоился. Через минуту князь прошёлся кнутом по лицу наложницы. Аргер не терпел дерзости. Ругательства продолжились бурным потоком. А Армей лишь думал, как хорошо, что он родился весь в отца. «А этому свёртку просто не выжить, Пятая для нашего гарема, как ослиха в табуне лошадей, вроде забавно, но толку мало», — размышлял воин-Номади. Выругавшись вдововоль и исполосавав всю спину Пятой, князь обратился к воинам: — Кто возьмёт ребёнка? С женой понятно — она порченная! Нормальных детей не рожает. Убью суку! Фаюр сжал зубы, подобное предложение было оскорблением. Остальные воины тоже обиженно посмотрели на князя. Никто не решился брать на воспитание в семью девочку, да ещё и чужую по крови. Аргер улыбнулся. Его гвардия прошла проверку. «А я бы, будь постарше, взял и в рабство бы продал», — усмехнулся Армей, которому не терпелось в поход, а эти дела отвлекали от подготовки. — Отдай, сука! — проорал князь, отбирая младенца у Пятой, та сопротивлялась, но её быстро утихомирили пинком в живот. Ребёнок начал реветь, Армею показалось, будто маленькое существо чувствует, что ему осталось недолго жить. Выйдя из шатра, Аргер с размаху бросил ребёнка на землю. Плач прекратился. повисла страшная тишина. Пятая вырвавшись из крепких лап воинов выбежала наружу и с ужасом увидела мёртвое тело своего ребёнка. — Бог тебя накажет! Ты будешь гореть в аду! Клянусь своим именем! — прокричала она, бросаясь на Аргера, это было сумасшествием бросаться на князя. Тело женщины тут же было проткнуто копьём и мечом. Фаюр и Армей позаботились о безопасности главы стойбища. — Армей, отруби ей голову! У тебя это хорошо получается! — приказал князь. Армей быстрым взмахом руки лишил Пятую головы. — Хороший удар, как у деда, — улыбнулся отец. Армей тоже обрадовался, ведь он ничего не почувствовал. После убийства матери, ему было как-то не по себе, а теперь всё наладилось. Жестокость загасила совесть. Он не Касиф, а воин-Номади! «А вообще, ты спас её от такой дерьмовой жизни!» — утешал себя юноша. Теперь можно было готовится к походу. *** Борислав с Александром медленно прогуливались по саду. Высокие яблони, низкие кустарники, цветы, запахи этих растений переплелись в единый, прекрасный, вкусный, будящий аппетит аромат. — Вот скажи брат, зачем строить стены, если кочевники и так через них перелазят, зачем строить амбары, если зерно из ни всё равно попадёт в лапы Номади, зачем рожать детей, если им суждено стать рабами? — спрашивал Борислав. В свои шестнадцать лет он вместо того чтобы учится владеть мечом или скакать на коне, ударился в философию. — Затем, что такова жизнь, стены спасают нас не от кочевников, а от мятежников из крестьян, амбары тоже строят не от кочевников, а от мышей и прочих гадов, ну а дети рождаются, потому что мы, люди, не можем без блуда, — рассудительно заметил Александр. Брат отвлекал его от уроков с мечом, но отец велел следить, чтобы болезненный Борислав не повредился рассудком окончательно. При дворе многим было уже очевидно, что царевич болен и царём станет его младший брат. Поэтому бояре не трогали Борислава. — То есть кочевники не при чём. Забавно, а вот мы с тобой, брат, зачем родились? Чтобы унижаться, платить и каяться? — спросил старший брат, смотря пустым глазами в небо. — Мы родились, потому что империя не может без наследников, — просто произнёс Александр и добавил: — Не падай духом, брат! Ну не нашёл ты способа победить варваров и что? Жизнь от этого кончится? Да нет, вроде, идёт своим чередом! Я не понимаю, отчего ты так расстроен! — От того брат, что это не жизнь, если знаешь, что до смерти придётся унижаться. Если хочешь — плати дань варварам, ты же у нас царём будешь! — грустно проговорил Борислав, смотря на синие знамёна с львами, колышащиеся на ветру. — Вообще-то царём будешь ты! А я твоим воеводой! Брат, что ты такое говоришь? — взбудоражено сказал Александр. — Я говорю по делу, бояре не видят во мне царя. Да и отец, наверное, тоже. Они хотят чтобы я был как они, платил варварам, — улыбнулся Борислав, в его пустых глазах вдруг вспыхнула искорка. — Ясно всё с тобой! Я-то думал мой старший брат не способен опустить руки! — прохрипел Александр и убежал. Борислав, улыбаясь ему вслед, быстро зашёл в арку из плюща. Там его ждала прекрасная дева с рыжими волосами и голубыми глазами. — Ну что, они пока ни о чём не догадываются? — поинтересовалась она, прильнув к Бориславу. Тот, сняв маску философа, страстно сжал её талию в своих руках и прошептал: — Ни отец, ни бояре, ни брат ничего не знают! Не волнуйся, мой план пройдёт как по маслу! — Борис, ты как всегда самоуверен, — ухмыльнулась девушка, поцеловав юношу в щёку. — Да, времени у меня много, ещё лет десять, а то и больше! — улыбнулся Борислав, медленно водя ладонью по стану любимой. — Ну и когда свадьба, мой далеко смотрящий? Тоже лет через десять? — поинтересовалась дева. — Стану царём, будет тебе и свадьба, а сейчас нельзя, знаешь, подозрительно, как слабоумный царевич-философ смог привлечь дочь главы гвардии варангов? А, Ольга? — заметил Борислав, улыбаясь. — Ты прав, остроумный, ну что же, когда в следующий раз увидимся? — поинтересовалась Ольга, хитро посматривая на царевича. Время их встречи подошло к концу. — На следующей неделе в тот же день, — улыбнулся Борислав, то, что дева приходила, значило одно — трон ему гарантирован, если гвардия за него, то вся империя уже его. — Буду скучать! — заметила Ольга и покинула арку, скрылась в роще. А Борислав ещё долго сидел на лавочке. Он уже давно знал как победить варваров. «Клин — клином. Кол — колом». *** Армей не мог оторвать взгляд от огромного каравана. Вся степь от края до края покрылась всадниками и повозками. На ветру колыхались знамёна с диковинными зверями. Князья степей собирались в единую орду, под предводительством Кагана. На горизонте возвышались десять огромных стягов. Один из них был с изображение сокола. Армей был в восторге, кругом были тысячи мужчин с двумя косами. Головы многих венчали бронзовые шлемы, звук бряцания оружия и колец кольчуг будил в юноше какое-то новое чувство предвкушения. Аргер взял сына с собой на совет в качестве помощника. — Покажу тебя Кагану Вершензу Карски! У него тоже сын твоего возраста! — сказал он. Совет оказался собранием настоящих мужчин. На кошме сидели воины в полной амуниции, кольчугах и острых шлемах, с мечами у пояса. Ближе к центру сидели десять князей, за их спинами помощники и самые сильные воины в роду. Также виднелись и первые жёны, все в украшениях, с испуганными лицами. Как-никак, если хотя бы один вождь погибал на войне, их бы скинули в курган вслед за ним. Перед тем, как ступить на кошму, Аргер и Армей поклонились идолам. К кошме, красивому цветастому войлочному ковру, вёл коридор из брёвен, смотрящих в небо. Кочевники поклонялись многим богам, но главным был Фал. Аргер занял пустующее место в кругу, вызывающе посадив сына рядом. И тут Армей увидел его — Кагана. Это был высоченный воин с типичной Номадской внешностью — смуглая кожа, чёрные глаза, орлиный нос. На нём был прекрасный панцирь и плащ, за поясом красовался огромный меч с мощной рукояткой. «Богатырь!» — подумал Армей, сглотнув. Образ Кагана венчал шлем явно не работы кочевых мастеров. Армей так загляделся на него, что даже не заметил, как князья обнажили мечи положив их перед собой, рядом поставили чаши из черепов и таньги на власть. Этим они показывали своё уважение Кагану и его власти. Армей с интересом смотрел на отцовскую таньгу — золотой слиток на серебряном шнуре с фигурой сокола. — Рад видеть вас, князья! — проговорил Каган и поставил перед собой кувшин с крепким кумысом. Достав нож, владыка степи порезал ладонь и нацедил своей крови в сосуд. Кувшин пошёл по кругу, каждый князь в знак того, что его род пойдёт за Каганом в поход, повторял за главным. Когда сосуд вернулся на место Каган похлопал в ладоши, оставляя на целой руке кровавый след. Тут же появилась прекрасная дева в богатом одеянии, судя по всему, первая наложница. Она, почтительно кланяясь, разлила напиток по чашам князей. — Кто хочет меня сменить? — торжественно спросил Каган, поглядывая на глав родов, все они были ниже его ростом и у́же в плечах. Никто не решился бросить ему вызов. — Я Шаюм Аргер клянусь идти за Каганом —, владыкой степей и племён Номади, в поход, и да поможет нам Фал! — подал голос Аргер и поднял чашу. За ним повторили все князья. До следующего похода Каган останется во главе. Выпив, князья положили перед собой по пучку стрел — символ что их род тоже верен владыке степи. Карски, удовлетворительно кивнув, оглядел сидящих. Его взгляд задержался на Армее, тот не пряча глаза смотрел прямо на Кагана. — Шаюм Аргер, это что за юноша без чаши пробрался на наш совет? — поинтересовался Карски, тут же все взгляды князей направились на Армея. Тот был готов отдать душу, лишь бы этот момент длился вечно — главы степей уделили ему внимание! Ему, простому княжичу! — Мой сын, уже мужчина, — гордо проговорил Аргер, надув грудь и с явным превосходством смотря на других князей, добавил: — Он убил Ичкира и похоронил со всеми почестями. Князья вытаращили глаза. Все они слышали про юношу который на похоронах поверженного противника убил мать. Каган с одобрением посмотрел на Армея и произнёс: — Ну что же, рожает ещё степь настоящих Номади! Братья, а теперь давайте решать, куда направится мой меч?! Чашу с просьбой слова поднял Аргер, наложница тут же налила ему кумыса. — Я предлагаю идти на Великий лес — державу зольдов! Их империя гнобит кочевые племена Гопов и другие народы! Скинем ярмо лесных собак с шей наших братьев и разграбим западные королевства! Армей восхищённо смотрел на отца. Неужели они пойдут на самую крупную империю на континенте? Империю таинственных зольдов из легенд и степных страшилок. Но Каган оборвал речь отрицательным жестом. — Зольды сильны, они прячутся в горах и лесах, там наша конница бессильна! Только людей потеряем, — рассудительно заметил Карски. Тут чашу поднял самый молодой князь, женщина, нежно посмотрев на него, по знаку Кагана, налила ему кумыса. — Отец, предлагаю идти на Рунов — на юг! Их князья грызутся в междоусобных войнах, самое время их проучить! Их земли богаты хлебом, их мужчины отличные рабы, а женщины — прекрасные наложницы! Тут Армей понял, кто говорит. Это был сын Кагана, Вершензу Аранк. «Ну сейчас согласится! Отца моего отверг, а сыну своему поддакнет!» — разочарованно подумал Армей и тут же затаил обиду на князя Вершензу. — Отличная идея! — проговорил Каган, обведя взглядом князей. Те, не думая спорить с ним, подняли таньги в знак согласия. Этим и окончился совет. Армей хотел спросить у отца, почему так несправедливо обошлись с ним, но не успел. С кошмы власть степи переместилась в коридор идолов, где были принесены щедрые жертвы Фалу. Князья рубили головы рабам и окропляли десять, смотрящих вверх, гладких брёвен. Жертвоприношения медленно перетекли в оргию, десять князей развлекались на глазах у воинства. «Обычаи у нас занятные», — подумал Армей, жалея, что Тринадцатую не взяли с собой. Но в этот раз он решил не терять времени и быстро нашёл себе пару. Потом в честь начала похода в поле отпустили десять рабов и спустили на них собак. Вот тут юноша смотрел не отрываясь. Красота смешалась с звериной жестокостью, обнажённые прекрасные юноши, старались удрать от огромных псов, которые рвали их на куски. Хохот стоял на всю степь. Утром орда снялась и направилась на юг. Армею не терпелось посмотреть мир. «Что эта за Руна? Что там за люди? Хорошая ли там еда? Красивые ли женщины?» — размышлял Армей, засыпая в кибитке.