С таким же успехом сейчас могла быть весна

Когда у Жана зазвонил будильник, он поймал себя на том, что с нетерпением ждет предстоящего дня. С тех пор как Армин согласился позволить ему помочь разобраться с вещами мистера Арлерта, он не мог отвлечься от начала работы. С тех пор как он был подростком, Жан хотел изучить, насколько обширна на самом деле коллекция музыки и инструментов мистера Арлерта. Старик всегда рассказывал Жану о разных вещах, если бы тот спросил, но огромное количество вещей делало невозможным знать обо всем до единой. Потребовались бы годы, чтобы узнать обо всем, и, как понял Жан, жизнь никогда не была достаточно добра, чтобы дать тебе столько времени, сколько ты хочешь. Тем не менее, Жан был взволнован, когда встал с кровати, сбрасывая одеяла, не заботясь о том, где они приземлились. Он направился в душ, переступая через одежду, которую сбросил на пол прошлой ночью. Он разберется с этим позже. Жан почистил зубы в душе, постукивая ногой в такт мелодии, звучащей у него в голове. Ему уже не терпелось послушать музыку, поэтому он напевал свою собственную, готовясь к предстоящему дню. Приготовив завтрак, Жан прошёл в гостиную и раздернул тяжелые затемненные шторы, наблюдая за происходящем снаружи, пока ел. Большие окна выходили на океан, обрамляя вид, простиравшийся до самого горизонта. Это было единственное место в доме, которое Жан по-настоящему любил, и у него была привычка стоять там, пока он завтракал, наблюдая за водой, когда волны медленно накатывали и накатывали. Ему всегда нравился звук, который они издавали, когда ударялись о дом. Когда облака были белыми и не закрывали всего неба, звук океана успокаивал, просто мягкий ритм прилива, уходящего, когда пляж снова появлялся в поле зрения. Жан жил со своей матерью в доме, который был расположен прямо на берегу моря. Их деревня была небольшой, с населением всего около ста человек, и их дом был одним из самых больших там. Слишком большой, всегда думал Жан. Они не могли позволить себе отапливать дом всю зиму, и привычка его матери держать шторы задернутыми, а свет выключенным заставляла дом Жана казаться ему темным и пустым. Он уже много лет уговаривал свою маму продать дом, но она отказывалась, поэтому Жан предпочёл оставаться снаружи или у мистера Арлерта. Для него было второй натурой как можно чаще выходить из дома. Он ненавидел свой дом, и если бы он так не беспокоился о своей маме, то давно бы съехал. Когда он был готов, Жан снова задернул шторы в гостиной и положил свой бумажник, ключи и велосипедный замок в футляр от саксофона. Он поднялся на велосипеде по ступенькам, чтобы добраться до города, надел шлем и отправился в путь. Было холодное утро, но, к счастью для него, в январе было еще слишком рано, чтобы мороз успел осесть на дорогах. Жану нравилось, как холод обжигает его щеки, когда он начинает крутить педали по узким извилистым улочкам своей деревни. Езда на велосипеде по огромному холму всегда была убийственным началом десятимильного путешествия, но Жану нравилось жжение в ногах и легких. Это разбудило его. Деревня была маленькой, эксцентричной и красочной. Дома были выкрашены в разные пастельные тона, и в каждом окне было что-то интересное. Люди оставляли свои резиновые сапоги на пороге и не беспокоились о том, чтобы приковать свои велосипеды. Все, кто жил в деревне, были немного странными в той или иной степени, включая его самого. Жану это нравилось. Это составляло интересный контраст с тем, насколько скучной была его жизнь, как только он переступил порог своего дома. Жан продолжал подниматься на холм, проезжая мимо магазина, где его мама работала неполный рабочий день, продавая открытки, интересные ракушки и картины из пляжного стекла. У входа был киоск с мороженым, который сейчас пустовал, но летом на улице стояли очереди. Жану нравилось, как оживленно становится летом, когда все туристы ищут хороший день на пляже, но зима ему нравилась больше. Ему нравилось все это общество, то, как школьная группа еженедельно выступала в церкви, и небольшой рождественский рынок, и ночи, когда казалось, что вся деревня была в пабе и пила подогретый сидр. Путешествие Жана заняло у него некоторое время вдоль побережья. Эта часть поездки ему понравилась больше всего, потому что она была ровной, и ему почти не приходилось крутить педали. Он мог просто смотреть на берег и любоваться открывающимся видом. Время от времени он останавливался, чтобы пропустить машину, и вежливо махал рукой, когда узнавал в водителе человека, живущего в городе. Небо начало темнеть, когда Жан свернул в лес, и он надеялся, что дождя не будет. Всегда было гораздо неприятнее ехать по ухабистой тропинке через лес, когда земля была скользкой от грязи. Пока он летел по своему маршруту, Жан напевал себе под нос, не заботясь о том, что от этого у него еще больше перехватывало дыхание. Он был взволнован, и не только потому, что собирался наконец-то осмотреть дом. Он не мог отрицать, что парень, живущий в этом доме, тоже был интригующим. Жан заставил себя идти быстрее сквозь деревья, все еще думая об Армине. Он был интересен в каком-то смысле, который он не мог точно определить. Никто не был бы так спокоен и рационален, обнаружив случайного незнакомца, вошедшего в их дом, и Жан был рад ради себя самого, что Армин был таким. Он был достаточно мил, чтобы позволить ему продолжать практиковаться и в подвале, хотя в этом и не было необходимости. Он не знал, что бы делал, если бы он отказался. Армин был в чем-то похож на своего деда, но в чем-то отличался от него. Он был спокоен, но Жан мог сказать, что он много думал, и, хотя они встречались всего два раза, он хотел знать, что происходит у него в голове. Он задавался вопросом, смогут ли они стать друзьями — Жану придется просто продолжать приставать к Армину, пока он не сдастся. Это всегда срабатывало для него. Жан знал, что он симпатичный, что он забавный, и умение готовить совсем не повредило. Не должно быть причины, по которой Армин не хотел бы быть его другом. Большая часть лесной тропинки шла под уклон, и Жан сосредоточился на навигации по извилистой тропе, в то время как гравитация делала за него большую часть работы. В конце концов деревья поредели, и Жан завернул за угол, чтобы посмотреть вниз на город за рекой. Когда выглянуло солнце, вид был почти красивым, но вот так, когда небо потемнело от угрозы надвигающегося дождя, море было окрашено в серый цвет. Жан спустился на велосипеде с крутого холма, чтобы сесть на паром через реку. Он всегда спускался именно с этого холма, опасаясь, что упадет и повредит свой саксофон, как однажды, когда ему было семнадцать. Он полез в карман за мелочью, когда подошел к парому, симпатичной синей лодке со слегка облупившейся краской, которая провела свой день, совершая пятнадцатиминутное путешествие из города в сельскую местность снова и снова. Он ждал там, когда он приехал, и он понес свой велосипед дальше. В это время на борту было всего несколько человек, поэтому он не получил никаких неодобрительных взглядов, когда опустил ноги на сиденье напротив себя. Он оглянулся назад, туда, где река впадала в океан, побарабанил пальцами по рулю своего велосипеда и стал наблюдать, как мимо проплывает пейзаж, пока маленький паром, пыхтя, плыл по воде. Поездка через город была наименее любимой частью поездки Жана на работу, но она также была самой короткой. Музыкальный магазин, где он проводил большую часть своих часов, находился всего в десяти минутах езды от другого берега реки, и улицы еще не были оживленными, так что, как только Жан сошёл с лодки, дорога по большей части была в его распоряжении. Он не возражал проехать на красный свет, когда ехал на велосипеде; он просто выскакивал прямо на тротуар и избегал необходимости ждать. Приехав, он приковал свой велосипед цепью к фонарному столбу снаружи и снял шлем. Колокольчик звякнул, когда Жан вошёл, и это заставило мужчину за стойкой чуть не подпрыгнуть. — Я тебя напугал? — Жан засмеялся, снимая с плеч футляр для саксофона и ставя его рядом с собой. — Немного, да, — смущенно признался Бертольд. Его отодвинули от стойки, потому что его ноги были такими длинными, что не помещались под ней. Они с Жаном были друзьями много лет. Они сблизились, когда оба познакомились с музыкой мистера Арлерта, и вплоть до его смерти они играли вместе в его доме вместе с ближайшим другом Бертольда, Райнером. Теперь Бертольд управлял музыкальным магазином своего отца почти полностью в одиночку. — Прости. — Ты рано, — заметил Бертольд, взглянув на часы. — Как проницательно с твоей стороны, — ответил Жан. — Но да. Я не против. Я работаю всего четыре часа, так что могу заскочить и пораньше. — Я ценю это. Хорошо прокатился? — Да, я успел до дождя, — сказал Жан, выглянув в окно и увидев, что теперь моросит дождь. — Хорошо, что ты пришел пораньше, я думаю, — сказал Бертольд. — Точно, — согласился Жан. Он убрал волосы с лица и огляделся, просияв, когда увидел новый запас тростинки у прилавка. — Ты их туда заказал! — Да, ты просил их, — сказал Бертольд, вставая и потягиваясь. — Сегодня у нас есть еще несколько акций, но это все, что я пока выложил. Вы не могли бы остаться на кассе, пока я разберусь с остальным? — Конечно, нет. — Не похоже, что ты будешь занят… — сказал Бертольд, слегка нахмурившись. Жан невесело рассмеялся. — Я понял, Берт. Иди разберись с товаром. Бертольд кивнул, и Жан сел на табурет, немного откинувшись назад и чувствуя, как знакомое счастье нахлынуло на него теперь, когда он был здесь. Жан любил это место. Это не было кричащим или гламурным, просто маленький магазинчик на улице, полной других маленьких магазинчиков. Снаружи он был выкрашен в темно-синий цвет, и там было два больших окна, выходивших на дорогу, если можно было заглянуть за приборы, висевшие на дисплее. Жан позаботился о том, чтобы они никогда не пылились, но они уже давно ничего не продавали. Внутри на стенах было развешано еще больше инструментов-значительная сумма, пожертвованная мистером Арлертом при его жизни. У прилавка стояла витрина с тростинками, фотографиями и запасными струнами, пробковой смазкой, а на верхних полках-глушители для труб и пара мини-отверток, используемых для закручивания винтов на инструментах. У Жана уже была одна из них в футляре для саксофона. Там также были записи. Это была основная часть того, что они продавали, но были также книги, коллекции нот и настоящие проигрыватели, хотя их было всего один или два одновременно. Жан следил за тем, чтобы один из них всегда играл; он сказал, что это добавляло атмосферы месту, но на самом деле ему просто нравилось слушать все, что он хотел. Дела шли медленно. Магазин никогда не пользовался особым успехом, но всегда мог держаться на плаву. Однако с тех пор, как умер мистер Арлерт, кажется, что всё идёт хуже и хуже. Жан просто надеялся, что они смогут оставаться открытыми; ему нравилось там работать. Ему нравилось разговаривать с людьми, которые приходили, о музыке, даже если они ничего не покупали, что в большинстве случаев и происходило. Жан просто наслаждался ощущением, что его окружает музыка. Работа почти не оплачивалась, если вообще оплачивалась, и хотя Бертольду было неловко из-за этого, Жан всегда уверял его, что он делает это не ради денег. Он был благодарен за возможность выбраться из дома, подальше от этой холодной тишины. Кроме того, он знал, что Бертольд тоже едва зарабатывал деньги. Ему все равно показалось бы неправильным отказываться от этого, когда у него была другая работа. В магазине было тихо до полудня, когда вошла группа детей, отряхиваясь от дождя и надевая капюшоны. Жан знал одну из них как младшую сестру своего друга, девочку лет четырнадцати с длинными каштановыми волосами и осанкой. Они все начали просматривать записи, и Жан наблюдал за двумя мальчиками в группе, как ястреб, следя за тем, чтобы они ничего не решили взять, не заплатив сначала. Габи, девушка, которую он знал, подошла к стойке. — Привет, — сказал Жан. — Ищешь что-нибудь? — Берт здесь? — спросила она, позволяя своему рюкзаку соскользнуть с одного плеча. Ее челка была мокрой от дождя и прилипла к лицу. — Сзади, — сказал ей Жан. — В чем дело? — Райнер хотел, чтобы я взяла несколько гитарных струн, — сказала она, закатывая глаза. Сзади один из мальчиков то и дело поглядывал на нее, на его щеках играл легкий румянец. Жан слегка улыбнулся. — Какого вида? — спросил он. — Я не знаю. Хотя он сказал, что Берт знает. — Хорошо. Я схожу за ним, присмотри за своими друзьями. — Они ничего не собираются делать! — Не волнуйся, все равно следи за ними, — сказал Жан, бросив на троих строгий взгляд, когда прошел в заднюю часть. Бертольд сидел на полу, организуя акции, и выглядел напряженным. Он попытался скрыть это, когда увидел Жана, но было ясно, как сильно он беспокоится. — Все в порядке? — спросил Бертольд. — Да, — сказал Жан, и Бертольд заметно поник от облегчения. — Габи здесь. Она хочет чтобы я тебя позвал. — С ней все в порядке? — Да, хорошо. Говорит, Райнеру нужны какие-то струны. — О, верно, — сказал Бертольд. — Он мог бы просто прийти и забрать их сам… Бертольд выглядел разочарованным, но Жан ничего не сказал, просто отошел в сторону, чтобы он мог пройти, а затем последовал за ним обратно. Двое мальчиков подпрыгнули, когда увидели его, отступив от записей. — Возьми это, — сказал Бертольд, протягивая Габи пачку струн для акустической гитары. — И не позволяй своему брату посылать тебя в следующий раз, хорошо? Скажи ему, чтобы зашел. — Он мне не брат, — проворчала Габи, передавая деньги. Бертольд слегка вздохнул, когда поднял трубку. — Тогда твой кузен. — Бертольд поправился, просто чтобы успокоить её. Хотя формально они были двоюродным братом и сестрой, Райнер и Габи воспитывались как брат и сестра. Даже сейчас, когда Райнер присматривал за ней, он всегда называл Габи своей младшей сестрой. — Да, скажи ему об этом, — добавил Жан. — Он не показывался здесь целую вечность. — Интересно, почему, — сказала Габи, глядя на него. Жан рассмеялась, несмотря на оскорбление. Если бы это был кто-то другой, он, возможно, разозлился бы. — Эй, — предупредил он ласковым голосом. — Давай, иди отсюда если ты больше ничего не собираешься покупать. — Отлично, — усмехнулась Габи, снова натягивая капюшон. — Увидимся позже ребята. Бертольд снова вздохнул и сел за стойку, потирая виски. — Я не знаю, почему он не приходит сам чаще, — сказал он разочарованно. Жан прислонился к вращающейся витрине и чуть не упал, но Бертольд этого не заметил. — Я думаю, он занят, — сказал Жан. — Да, я знаю, — вздохнул Бертольд. —У меня просто такое чувство, что я его больше почти не вижу. — Нам нужно снова начать играть вместе, — многозначительно сказал Жан. — Мы скоро это сделаем, — сказал Бертольд, хотя он говорил это уже давно, и Жан не знал, когда именно это произойдет. — Подожди секунду, я наконец-то получил эти вещи. Бертольд на минуту вышел и вернулся с несколькими коробками. Жан принялся работать с ним, выкладывая новые пластинки на дисплеи. — Тогда как у тебя дела? — спросил Жан, бросив взгляд на Бертольда. — Я? — сказал Бертольд. — Хорошо, я полагаю? Уставший. Но по большей части все в порядке. А как насчет тебя? Затем Жан усмехнулся. Последние два дня он ждал, чтобы рассказать об этом Бертольду. — Ты никогда не догадаешься, что произошло, — сказал он. — Что? — осторожно спросил Бертольд, как будто знал, что Жан каким-то образом попал в беду. — Итак, позавчера я был у мистера Арлерта… — Жан, — строго сказал Бертольд. — Я думал, ты сказал, что собираешься прекратить это делать? — Просто послушай, — сказал Жан. — Я пошел туда, и я вхожу, правильно, и кого я вижу, его внука. — У мистера Арлерта был внук? —Бертольд выглядел удивленным. — Да, и он сейчас там живет, — объяснил Жан. Он продолжил рассказывать Бертольду об их двух встречах, о том, что за человек был Армин, и как он должен был пойти туда после своей смены, чтобы осмотреть дом. Коробка с пластинками стояла нетронутой рядом с ними, пока Бертольд слушал, как Жан рассказывает о том, что произошло, и как Армин согласился позволить ему играть в своем подвале. — И он действительно не возражает? — Нет, — сказал Жан. — На самом деле он очень милый. Немного зануда, но не в плохом смысле. Хотя, может быть, чересчур доверчив. Я знаю, что не впустил бы совершенно незнакомого человека в свой дом вот так. — Я тоже, — сказал Бертольд, поняв, что они перестали работать, и наклонился, чтобы продолжить убирать записи. — Он позволил мне объясниться. Я думаю, он это понимает. — Он играет? — Я так не думаю, — сказал Жан, напевая. — Хотя было бы здорово, если бы он это делал. Мы могли бы снова собрать группу вместе. Бертольд усмехнулся, но Жан мог сказать, что ему не понравилась эта идея. Он и понимал, и чувствовал разочарование. Все изменилось с тех пор, как умер мистер Арлерт. Он был сердцем и душой того, что они делали, причиной, по которой Бертольд, Райнер и Жан все встретились. Он увидел в каждом искру любви к музыке и дал им пространство и ресурсы, чтобы стать по-настоящему страстными. У них была общая химия, и Жан любил музыку, которую они создавали как группа, но когда мистер Арлерт скончался… все испарилось. Сеансы практики становились все реже и реже, а через месяц или около того и вовсе прекратились. То, что когда-то было бодрящим, теперь казалось безжизненным. Жан по-прежнему играл каждый день, если мог, по-прежнему практиковался и находил радость в музыке, но ему не хватало того чувства, которое он испытывал, когда они все играли вместе. Он скучал по тому теплому, возбужденному чувству в груди, которое расцветало, когда они все входили в ритм, и часы музыки пролетали незаметно. Играть на саксофоне было не то же самое, когда у него не было Бертольда на басу или Райнера на барабанах, и, прежде всего, мистера Арлерта на клавишах. Когда он спускался и играл с ними, или даже просто сидел и смотрел — это было то, что казалось действительно особенным для Жана. По мере того как шли минуты, Жан много думала об этих старых сеансах. Последний час тянулся медленно. Никто не вошел, и Бертольд пошел обедать, так что Жан просто сидел за стойкой, закручивая и без того тугие винты на своем саксофоне и глядя на свое отражение в хорошо отполированной латуни, удовлетворенно слушая музыку. Снаружи дождь немного утих. Солнце выходило пятнами, освещая лужи на тротуаре и заставляя блестеть приборы в витринах. Бертольд вернулся со своего обеденного перерыва ровно в час, совершенно вовремя, как и всегда. Он выглядел таким же напряженным, но, по крайней мере, немного менее усталым. Жан знал, что ему было нелегко. Это заставляло его желать, чтобы он мог сделать немного больше, чтобы помочь, но он не мог позволить себе больше добровольно помогать здесь, не тогда, когда ему нужно было выполнять все смены, которые он мог получить в качестве своей другой работы. И он определенно был не из тех людей, на чьем плече можно поплакать. Единственный совет, который мог дать Жан, состоял в том, чтобы пойти и поиграть музыку, пока тебе не станет лучше, но, зная ситуацию Бертольда, это было не так просто. — Хорошо, я могу взять это на себя, — сказал Бертольд, снимая пальто и вытирая ноги о коврик для приветствия. Обычно Жан не возражал бы остаться еще минут на двадцать или около того, но он был слишком взволнован, чтобы добраться до дома мистера Арлерта. Он уже застегивал свой саксофонный футляр. — Хорошо, — сказал Жан, надевая пальто и слегка улыбаясь. — Я дам тебе знать, как все пройдет. — Будь осторожен, — сказал Бертольд, занимая место Жана за стойкой. — Я так и сделаю, — сказал Жан, закатывая глаза. Он позаботился о том, чтобы не зацепить кожу за зажим своего велосипедного шлема, когда защелкнул его на место, и помахал на прощание, уходя. На улице все еще было невероятно холодно, но Жан не слишко возражал. Может быть, ему удастся убедить Армина разжечь огонь в гостиной, пока они будут работать. Нервное возбуждение действительно начинало нарастать, когда он ехал по улицам. Он не мог дождаться, когда, наконец, увидит объем музыкальной коллекции своего наставника, и, если быть честным, он действительно надеялся, что Армин не будет возражать против того, чтобы расстаться со многими из них, учитывая, что он, похоже, вообще мало что знал о музыке. Вместо того чтобы проехать по проселочной дороге и перелезть через стену, Жан подъехал к дому и снова привязал свой велосипед к фонарному столбу снаружи. На этот раз он снял шлем, прежде чем войти внутрь, и наклонился, чтобы проверить свои волосы в зеркале заднего вида того, что, как он догадался, было машиной Армина. — Эй, — раздался голос, и Жан чуть не подпрыгнул от неожиданности. Армин стоял у входной двери, высунув голову, и на его лице было растерянное выражение. — Что ты делаешь? — Э-э, — сказал Жан, глядя на него в ответ и краснея от смущения, что его поймали. — Смотрю на волосы? — О, — сказал Армин, выходя из дома. На плечах у него было одеяло. Он все еще выглядел холодным. — Я думал, ты пытался проникнуть в мою машину. — Зачем мне взламывать твою машину? — спросил Жан, все еще пытаясь пригладить волосы. Он стоял в другом конце маленького палисадника, прислонившись к калитке. — Я не уверен, — сказал Армин. У него была манера слегка морщиться, когда он о чем-то думал, и это очаровывало Жана по какой-то причине, которую он не мог до конца понять. — Может быть, это то чем ты занимаешься. — Взламывать вещи? Армин слегка рассмеялся. — Да. — Ну, я приглашен, надеюсь, сегодня. — Да, это так, — сказал Армин. Он выглядел так, словно собирался сказать что-то еще, но остановился, нервничая. — Ты все еще не против помочь мне с этим? — Да, конечно. Я с нетерпением ждал этого, — сказал ему Жан. — Но все же, могу я войти? Здесь чертовски холодно. — Ой! Да, извини, заходи. Армин отступил в сторону, пропуская Жана вперед, и Жан улыбнулся, вдохнув знакомый запах дома, который так любил. Наконец-то, наконец -то он сможет все увидеть. Он улыбнулся, поставил саксофон и снял пальто, убедившись, что вытер ноги. Мистер Арлерт всегда придирчиво следил за тем, чтобы ковер оставался чистым. — Ты хочешь чаю? — спросил Армин. — У тебя есть кофе? — Одну секунду, — извиняющимся тоном сказала Армин, ныряя на кухню, чтобы проверить. — Быстрорастворимый, нормально? — Да, хорошо, спасибо. Жан последовал за Армином на кухню, сел за стойку и огляделся. Это было немного неловко, в основном потому, что раньше Жан мог относиться к этому месту как ко второму дому, но теперь это казалось неуместным. — Шел довольно сильный дождь, ты что, попал под него? — спросил Армин. Обычно Жан ненавидел светские разговоры, особенно о погоде, но он потакал Армину, просто чтобы это не было неудобно. — Нет, не попал, — сказал он, и, несмотря на все хорошее, что он пытался сделать, все еще было неловко тихо. Перед ним на кухне лежал старый учебник по истории России. Жан взял его и пролистал, пока Армин ставил чайник. — Это выглядит чертовски скучно, — отметил он, просто чтобы что-то сказать. — Хм? — спросил Армин, оборачиваясь и выглядя немного смущенным, когда увидел, что Жан листает книгу. — Это? Это что угодно, но только не это. На самом деле это очаровательно. — Я поверю тебе на слово, — сказал Жан. — Это действительно так! — Я только что сказал, что поверил тебе на слово! — Да, но с сарказмом, — сказал Армин, и Жан улыбнулся и покачал головой, зная, что он был прав. — Значит, вы это изучали? Русская история? Армин кивнул, его волосы слегка подпрыгнули, когда он это сделал. — Да. Но мне всегда нравилось читать. — Тебе нравится художественная литература? — Да, — промурлыкал Армин, поворачиваясь спиной к Жану и наполняя две кружки кипятком. — Но не так сильно, как история и наука. — Вау, ты действительно ботаник. — Я думал, мы пришли к этому выводу вчера, — сказал Армин. Жан надеялся, что он был прав, думая, что слышит улыбку в голосе Армина. — В любом случае, — сказал Жан, меняя тему только потому, что Армин был прав. — У тебя еще не было возможности посмотреть что-нибудь здесь? — В доме? — спросил Армин и, когда Жан кивнул, продолжил. — Немного. Сегодня утром я кое-что разглядывал. Существует так много автобиографий. Я никогда не знал, что так много музыкантов пишут книги. — Ну, музыканты-самые интересные люди в мире, — сказал Жан, оглядывая дом. — У них есть много историй, которые можно рассказать. — Это так… — пробормотал Армин. У него был отсутствующий взгляд, когда он протягивал Жану чашку кофе, и не нужно было быть гением, чтобы догадаться, что он думает о своем дедушке. — Так и есть, — сказал Жан. — Спасибо за кофе. — О, это не проблема. Может, нам…? — спросил Армин. Он выглядел таким же нетерпеливым, как и Жан. — Конечно, — сказал Жан, слегка приподнимая свою кружку и улыбаясь. — Давай начнем.