С таким же успехом сейчас могла быть весна

Жан ещё некоторое время гулял по деревне после того, как Армин ушел домой, позволяя себе обдумать прошедший день и откладывая возвращение в тот пустой дом. Пригласить Армина было не тем, чего он когда-либо ожидал, но внутри него было желание поделиться этой частью своей жизни со своим другом, каким бы странным это ни было. Обычно его домашняя жизнь была чем-то, из-за чего он смущался и защищался, но когда дело касалось Армина, объяснить было совсем не сложно. Может быть, это было потому, что Армин уже был так откровенен с ним — Жан знал, однако, что он доверял Армину больше, чем когда-либо доверял кому-либо за всю свою жизнь. Два месяца. Вот как долго они знали друг друга. Казалось, что это было вчера и целую вечность назад, но не всего два месяца. Он так сильно изменился с тех пор, и Жан не мог представить, что когда-нибудь вернется в то время в своей жизни, когда Армин не был её частью. Казалось, что он всегда был там. Жан надеялся, что так будет всегда. Когда Армин вошел в его жизнь — или, скорее, когда Жан ворвался в его дом, — это было похоже на начало чего-то. Жану он нравился. Он знал это со дня их первого урока игры на фортепиано — может быть, раньше, но именно тогда это стало по-настоящему очевидным. Как будто чувствовал себя не совсем правильно. Это слово было недостаточно сильным, чтобы описать то, как всё его тело поворачивалось против него, как только он смотрел на Армина или думал о нём. Его желудок сжался, сердце билось так сильно и громко, что он почти испугался, что что-то не так. Скрыть, как сильно на него повлияло то, что Армин просто был рядом с ним, было достаточно сложной задачей, и когда он улыбался, смеялся или прикасался к нему, Жан чувствовал, что вот-вот взорвется. Это было не просто физическое влечение. Взрослея, Жан испытывал множество непонятных чувств по поводу своего влечения к другим мужчинам, но никогда в жизни он не испытывал такого желания взаимодействовать с ними раньше. Армин отличался во всех отношениях, которые только мог придумать Жан. Это было больше, чем что-то физическое… И это было ужасно. Любовь была чем-то, на что у него никогда не было времени. Жан думал, что это бессмысленно и, хотя он не признавался себе в этом, ужасно. Наблюдать, как его мать изо дня в день впадает в депрессию в течение последних пятнадцати лет, было достаточно, чтобы отвадить его от любого рода романов. Он не хотел доверять другому человеку, когда они могли просто собраться и уехать навсегда в любой момент. У него была музыка — и музыке не нужно было любить его в ответ, потому что она никогда не могла бросить его, и никто не мог украсть её. Она была его. Но Жан тоже хотел, чтобы Армин принадлежал ему. Так сильно, что он был готов рискнуть собственным осторожным одиночеством, если Армин этого захочет. Он не мог не думать о том, что даже один день с Армином будет стоить той боли, которая наверняка придет позже, когда он его потеряет. Он поймал себя на том, что дрожит, сидя на пляже и думая об Армине и обо всех вещах, которые он хотел бы сделать и сказать, пока они всё ещё были вместе. Он хотел достать свою гитару и, наконец, поделиться этой частью себя с кем-то другим, но по какой-то причине, когда он заговорил об этом, слова застряли у него в горле, и он не смог их произнести. Он чувствовал себя слишком уязвимым. Армину наверняка понравилась бы его игра — он никогда не говорил плохого слова о том, что делал, — но сама перспектива критики по поводу чего-то настолько личного для него заставила Жана замолчать и защищаться. Дующие океанские ветры делали холод безжалостным — Жану не хотелось возвращаться домой, но перспективы горячего душа было достаточно, чтобы заставить его подняться с песка и вернуться в свой пустой дом. Его мать должна была вернуться только на следующее утро, но в тот момент, когда Жан вставил ключ в замок, воздух изменился, и он понял, что она вернулась домой рано. Поднявшись по первому лестничному пролету, Жан бесшумно вернулся в свою спальню, жалея, что ему приходится ходить на цыпочках по дому. Задернутые шторы на кухне, которые Жан оставил открытыми, служили доказательством его подозрений в том, что его мать вернулась, но, к счастью, он прошел в свою комнату, не потревожив её. Он нахмурился, закрывая за собой дверь спальни. С горячим душем придется подождать до утра; ей, вероятно, нужно было долго отдыхать после того, как она уехала из дома, который редко покидала. Дом. У него было такое чувство, что в доме мистера Арлерта его было больше. Там он чувствовал себя более непринужденно. Груды захламленных вещей, инструменты, яркие цвета и музыка, играющая на заднем плане… и Армин. Как всегда, мысли Жана вернулись к нему. Был ли он уже дома? Жан хотел позвонить, но это было бы смешно, нуждаться, слишком не круто звонить просто для того, чтобы убедиться, что он вернулся домой в порядке, как будто он его мама или что-то в этом роде. Он мог представить его свернувшимся калачиком на диване с книгой, горой одеял на коленях и Стиви, прижавшемуся к нему. Жан вздохнул. Он завидовал коту. Однако Жан хотел быть там с ним, согретый обогревателем и теплом в груди всякий раз, когда они были рядом, — не здесь, в его холодной спальне, слушая ветер снаружи и приглушенный грохот волн через окно, которое было закрыто и заиндевело каждое утро. Армин жаловался на холодное утро; Жан хотел быть рядом с ним, чтобы он мог согреть его. Откинувшись на спинку кровати, он представил, каково это-чувствовать кого-то рядом с собой. Странно, подумал он, что осознал, насколько он одинок, только сблизившись с Армином. Он всегда был слишком высок для своей кровати, но она всё равно казалась пустой. Был ли Армин приятным человеком? Жану нравилось представлять его таким — хотя бы для того, чтобы помочь ему согреться. Он не мог перестать думать о том, чтобы лежать там в своей постели и играть с его волосами, держа его за руку… такой простой любви, какой он никогда не желал ни с кем другим. Ему нужно было с кем-то поговорить. О его матери не могло быть и речи, как и об Армине, но Бертольд знал, и он был таким же. Может быть… было бы неплохо спросить у него совета, учитывая, что Бертольд и Райнер тайно были вместе. Завтра, после работы, он заедет к ним домой просто посмотреть, не поговорят ли они с ним об этом. Жан не знал, сказал ли Бертольд Райнеру, что он гей, или что ему нравится Армин, но он предполагал, что ему придется объясниться. Это был не тот разговор, которого он хотел, но он был отчаянно необходим — Жан не знал, как долго он сможет сдерживать свои чувства, не признаваясь. Если бы он был уверен, что Армин отвечает ему взаимностью, он бы уже сделал это, но он был осторожен, чтобы не сказать слишком много и не разрушить их дружбу. Он не хотел всё испортить, как чуть было не случилось с Бертольдом. Жану потребовалось несколько часов, чтобы заснуть, но когда он заснул, ему приснился Армин. Когда на следующий день Жан ушёл на работу, холод был ещё сильнее, а его мать всё ещё лежала в постели. Он оставил ей немного еды с запиской, надеясь, что она её съест, и уехал на своем велосипеде, чтобы ещё раз прокатиться на морозе, чтобы обслужить неблагодарных, грубых клиентов в ресторане, где он обслуживал столики. Он скучал по работе в музыкальном магазине; там было спокойно. Ему удавалось справляться со своей нынешней работой, но он скучал по радости общения с музыкой и возможности поговорить об этом с людьми в магазине. Он тоже скучал по игре с Бертольдом и Райнером — он надеялся, что однажды они захотят снова собрать группу вместе. Его смена затянулась. На работе время никогда не проходило быстро, но восемь часов казались ему скорее двенадцатью, пока он ждал и ждал, пока они пройдут. Он фантазировал о том дне, когда он добьется успеха и бросит эту работу, чтобы заниматься музыкой полный рабочий день, если это когда-нибудь наступит. Он хотел, чтобы так оно и было. Или, может быть, если бы это не сработало, он мог бы открыть свой собственный музыкальный магазин. В конце концов, у него был опыт. Когда он, наконец, закончил, Жан направился к Бертольду и Райнеру, толкая свой велосипед рядом с собой, потому что у него болели ноги от долгой езды в последнее время. Он надеялся, что они дома — он действительно был не в настроении возвращаться в другой день, особенно когда он боялся возвращаться домой ещё больше, чем обычно. Насколько плохо было бы появиться без предупреждения у Армина…? Ему так сильно хотелось снова остаться на ночь. Они жили в многоквартирном доме, поэтому Жан, позвонив, прислонился к двери и подождал, пока Райнер ответит и пустит его. — Алло? — Райнер, это я. — Жан? Подожди, я тебя впущу. Дверь щелкнула, и Жан поднялся на несколько лестничных пролетов, морщась от боли в ногах. Райнер ждал у двери своей квартиры, когда Жан поднялся на четвертый этаж, скрестив руки на груди и улыбаясь. — Давно не виделись, — сказал Жан. Он надеялся, что не было заметно, что он нервничает — у него была большая практика скрывать это, но иногда он чувствовал, как дрожат его руки. Сейчас был один из тех моментов — теперь, столкнувшись с реальностью необходимости говорить о своей сексуальности, Жан почувствовал, что замолкает. Они тоже были геями — он знал это — так почему же это было так страшно? — Как дела? — спросил Райнер. — Ты войдешь? — Всё в порядке, — кивнул Жан, следуя за Райнером внутрь. Квартира была маленькой, с двумя крошечными спальнями и тесной гостиной. Рядом с маленьким диваном и кофейным столиком, за которым Габи делала домашнее задание, стояла ударная установка Райнера. Жан улыбнулся, вспомнив рассказы Райнера о сердитых соседях и о том, как Габи любила смотреть, как он играет. Гитара Райнера стояла прислоненная к набитой подставке для пластинок, а по телевизору крутили повтор Top of the Pops, отвлекая Габи от того, что она должна была писать. Бертольд вышел из кухни, когда они вошли внутрь, и Жан почувствовал, как его сердце подскочило к горлу. Их глаза встретились, и он понял, что что-то не совсем в порядке. — Привет, — сказал Бертольд. — Ты в порядке? — Да, — сказал Жан, но это прозвучало как очевидное «нет». — Могу я… поговорить с вами, ребята, кое о чем? Бертольд и Райнер переглянулись, безмолвно общаясь. Райнер кивнул. — Конечно. Габи, иди в свою комнату. — Но я смотрю это! — воскликнула она. — Габи… пожалуйста. Я разрешу тебе остаться с Фалько завтра ещё на час, если ты это сделаешь. Габи остановилась, нахмурилась, молча собрала свои вещи и ушла в свою спальню. Жану почти захотелось убежать домой, не сказав ни слова. Вместо этого он застыл на месте и скрестил руки на груди. — Тогда что же происходит? — спросил Райнер. — Я… не сказал ему, Жан, если дело в этом, — сказал Бертольд. — Не сказал мне что? Жан открыл рот, но ничего не сказал. — Я… — Жан, сядь. Ты хочешь, чтобы я сказал ему? — мягко спросил Бертольд. Жан сел в потрепанное кресло, а Райнер и Бертольд устроились на диване. Он чувствовал себя так, словно попал на собеседование при приеме на работу. Всё, что он мог сделать, это кивнуть. — Скажешь мне что? — Жан-гей, — сказал Бертольд. Жан напрягся — ему не было стыдно, просто… он не привык говорить об этом. — Ой. Это всё? — спросил Райнер. — Боже, Бертольд, я думала, что это что-то плохое. Ты знал? Жан кивнул Бертольду. — Я сказал ему, когда столкнулся с ним у дома. — Когда ты оставил трости? — Да, — сказал Бертольд. — Подожди минутку, — сказал Райнер. — Армин. Жан, ты с ним…? — Что? Нет! — воскликнул Жан, его лицо стало ярко-красным. — Нет, я не… Мы не встречаемся! Он, наверное, не… Ты же знаешь! Он, наверное, интересуется девушками! Райнер просто расхохотался, а Жан растерянно огляделся по сторонам. — Жан, — сказал Бертольд, — Хотя очевидно, что он тебе нравится. — Да, хорошо… ты это знал, — проворчал Жан. — Я же сказал тебе. — Тебе не нужно было мне говорить, Жан. — Заткнись. — Вот что я тебе скажу, я чувствую… гораздо меньше смущен тем, что произошло сейчас, — сказал Райнер. — Я не знал, будешь ли ты вести себя как придурок из-за этого. Ты сказал Армину? — Он догадался, — сказал Жан. — Но мы… у нас был разговор об этом. Его это вполне устраивает. Называл это любовью другого рода или как-то в этом роде. — Он прав, — пожал плечами Райнер, обнимая Бертольда за плечи, чтобы заставить его покраснеть. — Послушай, Жан… Мы должны были что-то сказать. — Нет, ты… тебе не нужно было этого делать. — Это делало вещи странными, когда в этом не было необходимости, — сказал Райнер. — И это был довольно неловкий способ для тебя узнать. — Да, это было немного шокирующе. — Тогда тебе следовало постучать! Райнер рассмеялся, но в его голосе не было резкости. — Как давно вы, ребята… встречаетесь? Райнер и Бертольд снова переглянулись и продолжили свой безмолвный разговор. — Это сложно, — сказал Бертольд. — Мы давно знаем о чувствах друг друга. — Как долго? — Помнишь тот первый вечер, когда мы играли шоу всей группой? Тогда, — сказал Райнер. — Это было пять лет назад? Ты что, шутишь? Ты встречаешься уже пять лет? — Нет, это не так! — уточнил Бертольд. — Мы… поцеловались той ночью, но вели себя так, словно этого не происходило уже давно. А потом, после похорон, и в последнее время всё пошло не так… это просто как бы повторилось снова. Так что на самом деле мы встречаемся всего несколько месяцев. — Верно, — пробормотал Жан. Он помолчал, размышляя, и улыбнулся. — Я рад. Я так рад, что не одинок в этом. Какое совпадение, однако, что все мы трое… — Ты можешь сказать, что гей, Жан, — усмехнулся Райнер. — Никогда не позволяй кому-то говорить тебе, что с этим что-то не так. К черту это. — Я тоже не думаю, что это большое совпадение, — сказал Бертольд. — Я думаю… такие люди, как мы, склонны находить друг друга. Жан почувствовал, как у него сжалось в груди, когда он сказал это, и он впился ногтями в ладони, сдерживая слезы. Та часть его самого, которую он так долго скрывал, наконец-то почувствовала себя увиденной, и ему это понравилось. Ему нравилось делиться этим со своими друзьями, в этом безопасном месте, где можно было быть самим собой в полной мере. — Ты прав, — пробормотал он. Бертольд и Райнер дали ему минуту, чтобы прийти в себя. Впервые с тех пор, как мистер Арлерт скончался, отношения между ними троими стали нормальными. Оглядываясь назад, становилось ясно, почему всё было более напряженным, чем могла понять Жан. — Это было то, о чем ты пришел поговорить? — спросил Райнер. — Вроде того, — Жан сглотнул. — Я… хотел спросить твоего совета. — Совет? — сказал Бертольд. — Ты… что… я просто… мне действительно нравится Армин, — выпалил он, уставившись на свои колени, его щёки покраснели от смущения. — Типа, очень сильно. Так сильно я хочу сказать ему, но я не… Я не знаю как, или если это нормально, или если… или если он тоже гей. — Я никогда в жизни не видел тебя таким взволнованным, — засмеялся Райнер. — Кто ты и что ты сделал с Жаном? — Райнер, не дразни его. — Прости, прости. Честно говоря, Жан, я не могу тебе сказать. Я видел вас двоих вместе всего несколько раз. Трудно понять только из этого. — Я… да, — вздохнул Жан. — Да, ты прав. Неужели он… когда-нибудь говорил обо мне, когда видел тебя в магазине? — На самом деле нет. Он застенчивый. — Да, он такой, — улыбнулся Жан при этой мысли. — О, у тебя всё плохо, — продолжал дразнить Райнер, но делал это с любовью. — Заткнись. — Нет. Я собираюсь взять пива, хочешь? — Нет, после этого мне нужно ехать домой. — Как хочешь. Берт? — Я в порядке, спасибо. — Вы, ребята, скучные, — сказал Райнер, вставая и направляясь на кухню. — Жан, — сказал Бертольд, когда они остались вдвоем, — он когда-нибудь упоминал что-нибудь, что могло бы дать тебе какие-либо подсказки? Подружка, или…? — Никогда, — сказал Жан. — Он сказал мне, что у него вообще никогда не было много друзей. — Ты единственный человек, которого он здесь знает? — Кажется, он хорошо ладит с людьми на своей работе, но на самом деле мы общаемся только друг с другом в эти дни. — Мне очень жаль, — пробормотал Бертольд. — Не стоит, Берт. У тебя было много дел. Как продвигается поиск работы? — Я подал заявление на работу в пекарню… — Пекарню? — Да. Ты же знаешь, как я всегда любил выпечку… Я подумал, что даже простая работа на кассе может немного подтолкнуть меня к этому. Может быть, когда-нибудь я вернусь в школу или ещё куда-нибудь. Когда я смогу себе это позволить. — Берт, — улыбнулся Жан, — это потрясающе. — Ты так думаешь? — Конечно, я знаю! Я понятия не имел, что ты хочешь сделать это должным образом. Дерзай, парень. — Спасибо, — застенчиво пробормотал Бертольд. — Райнер действительно обнадеживает. — Я что? — спросил Райнер, входя обратно. — Он сказал, что ты раздражаешь, — солгал Жан, ухмыляясь. — Заткнись, я действительно слышал его, придурок, — рассмеялся Райнер. Все они улыбались. — Нам всем нужно больше общаться. Нас втроём. Или вчетвером, если бы ты хотел пригласить Армина, — сказал Бертольд. Глаза Жана расширились, и он посмотрел между своими друзьями, улыбка становилась всё шире. — Ты что, шутишь? Это звучит здорово — да, мы обязательно должны это сделать! — Хорошо, — сказал Райнер, громко открывая свое пиво. — Бертольд сказал мне, что вы двое работали над написанием чего-то вместе? — Вроде того. Есть такое сочинение мистера Арлерта, которое он так и не закончил. Оно было для Армина. Он был так расстроен, когда мы нашли его, поэтому я сказал ему, что мы закончим его вместе. Первоначально оно предназначалась для четырех людей, но мы делаем его только для фортепиано и саксофона. — Ты должен как-нибудь сыграть её для Райнера и меня, Жан. Это было бы действительно здорово. — Мы ещё не закончили. — Тогда вы можете показать нам, что у вас есть до сих пор, — сказал Райнер. — В любом случае, ребята, он ни за что не стал бы играть перед вами, — сказал Жан, но затем его осенила мысль. Армин так нервничал из-за выступления в баре и был таким настороженным… Может быть, аудитория всего из двух человек придаст ему уверенности и заставит его осознать, насколько он талантлив. — На самом деле… — Да? — Я посмотрю, смогу ли я убедить его. Жан объяснил Бертольду и Райнеру о музыкальном вечере, который состоится в пабе в марте, и о том, как они планировали почтить память дедушки Армина, сыграв его песню, или, по крайней мере, — что Жан пытался показать Армину, что это была бы хорошая идея. Они, казалось, согласились, а затем ещё немного поболтали о повторе по телевизору, обсуждая новую и старую музыку, и это казалось таким удивительно нормальным. Жан почувствовал, что отпускает часть своего беспокойства, часть страха быть не принятым, и он не мог стереть улыбку со своего лица, когда понял, что его друзья вернулись. Жану казалось, что ещё слишком рано возвращаться домой, но в конце концов он оторвался от кресла, чтобы проделать долгий путь из города в свою деревню. — Я спрошу Армина о том, как бы нам потусоваться, — сказал Жан. — Райнер, ты уверен, что можешь оставить Габи здесь? — С ней всё будет в порядке, — сказал Райнер, махнув рукой. — Ей пятнадцать, она достаточно ответственна, чтобы справиться с собой в течение одной ночи. — Знаменитые последние слова, — усмехнулся Жан. — Она собирается украсть твою гитару. — Она способна на большее, чем это, — сказал Райнер, закатывая глаза. — Спасибо, что пришел, чувак. Было здорово увидеть тебя. — Так и было, — согласился Жан. Он почувствовал, как в горле у него образовался комок, но проглотил его. Было так здорово увидеть их обоих, почувствовать, что они снова стали троицей. Даже если музыка больше не была связующим звеном их дружбы, Бертольд и Райнер всё ещё были ему дороги. Не то чтобы Жан признался бы в этом, особенно в такой эмоциональной и глупой манере. — Позвони нам, — улыбнулся Бертольд. — А, Жан? — Да? — Мне жаль… за всё. — Что? — Я просто… чувствую себя плохо из-за того, как всё произошло, — сказал Бертольд. — Если бы я мог вернуться, я бы сделал всё по-другому. — Я бы тоже так сделал, Бертольд, но всё это в прошлом, хорошо? — спросил Жан. — Перестань так сильно беспокоиться об этом. — Ладно. Спасибо, Жан. — И вам обоим тоже спасибо, — сказал Жан. — Я, э-э, я рад, что вы смогли выслушать меня обо всем этом. — Эй, может быть, когда мы увидим вас двоих вместе, мы сможем понять, что он чувствует, — поддразнил Райнер. — Хорошо, я ухожу! — крикнул Жан, ярко покраснев. Райнер и Бертольд рассмеялись; когда Жан спускался по лестнице, он видел, как они махали от двери, переплетя свободные руки. Всё, о чем мог думать Жан, — это держать Армина за руку. Прошло ещё несколько дней с тех пор когда они увиделись друг с другом, Жан промолчал об идее встречи и вместо этого сосредоточил свое внимание на укреплении уверенности Армина. Он неустанно делал ему комплименты. Технические способности Армина, казалось, никогда не сдерживали его — его главным пороком было отсутствие веры в себя. Он думал, что должен быть идеальным с первой попытки. Если бы он допустил ошибку в своей игре, Армин расстроился бы и смутился, сколько бы раз ни уверял его, что всё в порядке. Ошибки были необходимы, сказал он ему. Но Армин всегда хотел быть идеальным. Стратегия Жана, когда дело дошло до того, чтобы спросить Армина о приезде Бертольда и Райнера, состояла в том, чтобы ждать как можно дольше. Из того, что он наблюдал, Армин был способным к адаптации человеком, который больше всего беспокоился, когда его страхи были далеко. У него получалось гораздо лучше, когда у него не было другого выбора, кроме как продолжать, поэтому Жан подождал до того дня, чтобы позвонить и сообщить об их встрече. Они с Армином планировали провести этот вечер вместе и попрактиковаться. Перед тем как он ушел, пока его мать была на работе, Жан снял трубку телефона и набрал номер Армина. Армин снял трубку после первого же гудка. — Жан? — спросил он. Он казался взволнованным. — Армин, — улыбнулся Жан, просто счастливый услышать его голос. — Как ты себя чувствуешь? — Я в порядке… Я с нетерпением жду сегодняшнего вечера. Я купил новый сорт чая и подумал, что мы могли бы попробовать… — Только быстро, — перебил его Жан, — Могу я тебя кое о чем спросить? — О-о-о. Да, конечно… в чем дело? — Ты помнишь, как я упомянул, что со мной, Бертом и Райнером всё возвращается на круги своя? — Да…? — Ну, они хотят потусоваться сегодня вечером, но я сказал, что иду к тебе, так что… Если хочешь, мы вчетвером могли бы провести некоторое время вместе? — Ой. — Всё нормально? Последовало долгое молчание; у Жана возникло нервное ощущение, что он что-то напутал. — Конечно… если ты хочешь… Но я думал, что мы сегодня будем играть вместе? — Так и есть. Они могут слушать, верно? — Что? Жан, я ни за что не смогу этого сделать! — Конечно, ты можешь. Ты играешь передо мной, верно? — Это совсем другое. — Нет, это не так, — сказал Жан. — Как это? — Потому что это ты. — Да, и я лучший, так что тебе должно быть легко играть с этими двумя. Они безвредны. — Жан, я действительно не думаю… Ты уверен… — В любом случае, Армин, мне пора идти! — воскликнул Жан, просто радуясь, что Армин согласился. Ему хотелось поскорее повесить трубку и украсть любой шанс, что он передумает. — Подожди! А как насчет… — Скоро увидимся! — сказал Жан, кладя трубку прежде, чем Армин смог произнести свою полную фразу. Несмотря на нервы, которые он изо всех сил старался скрыть, на лице Жана была улыбка, когда он вышел из своего серого дома и направился к своему велосипеду, чтобы отправиться в город. Деревня исчезла у него за спиной, и он почувствовал, как его ноги входят в ритм, когда он крутил педали по направлению к человеку, в которого он медленно, но верно влюблялся.