Парадокс

— Хочешь анекдот? — спросил Юра. Отабек потушил газовую зажигалку и с упоением затянулся. Коричневая бумага сигареты с одной стороны подпалилась дочерна, а с другой табака огонь едва ли коснулся. — М? — Приезжает как-то мужик на дачу, а она — показаний. Отабеку стало парадоксально смешно, и он выпустил облако белого дыма изо рта вместе с двумя-тремя смешками. Дыма стало жалко, хотя для Юры, если задуматься, нисколько. — Ну ты даёшь, — оценил он. — Ещё не даю. Но могу. Отабек зацепился за него взглядом — скинутые ветром на глаза светлые пряди и губы, порозовевшие от укусов. Юра нервничал, хоть и не хотел это показывать, ему было тоскливо и нервно прозябать на холодном октябрьском ветру и ждать, пока Отабек докурит и пока их отпустит нацгвардия. — Потерпи, — примирительно ответил Отабек. — Скоро всё закончится. Согрею. — А вдруг увезут? — Зачем? — Как свидетелей. Отабек пожал плечами. — Мы их не знали. Мы ничего не слышали. Спали. Не выходили сегодня из дома — ничего не видели. Нас отвлёк только дикий визг одной. Нам нечего им сообщить. — Не вижу зла, не слышу зла, не говорю о зле. Отабек меланхолично выпустил сизый дым изо рта — он витиеватыми лентами пополз куда-то в бок. — Я люблю крепко спать, — ответил он. — А я люблю, когда вокруг меня никого не убивают. Отабек снова затянулся и погладил его по руке. Он читал, а Юра рисовал на продажу. Никто сегодня ничего не планировал — у них был выходной, и на следующий день Отабек должен был ехать в автосервис к Болату, а Юра оставался, как всегда, дома, и это было хорошо и правильно. Всё было хорошо и правильно, и Отабек читал: — Межбиб с Левиафаном… Я бы не связывался. — У вас фаза конспирации… Где же ваш демократизм? — Не надо кооперироваться с тоталитарным режимом… И посмеивался. Юра выглядел замечательно, сидя под боком и обводя доспехи инопланетного рыцаря на просторах пейзажей марсианских, подозрительно напоминавших пустыри в окрестностях Девяткино-Мурино. Отабек уже подумал о том, что завитки светлых мягких волос на Юриной шее выглядят слишком влекуще и их надо погладить, а потом надо уложить Юру удобнее — желательно, к себе на грудь, потому что его поза креветки убьёт ему позвоночник, потом, может, накрыть их одеялом, отложить планшет, обнять покрепче… От резкого женского визга Юра дёрнулся так сильно, что, казалось, запрыгнул бы на стену, будь она чуть ближе. Признаться, Отабек тоже внутренне обомлел. Чувство было такое, будто он случайно проглотил кубик льда. Они подошли к двери и прислушались, параллельно набирая sos-номер на стационарном телефоне. Говорил Юра: были дома, услышали страшный крик, как будто убивают. Оказалось, что добивали. Одна умерла сразу от ножа между рёбрами, второй перерезали горло, только не в комнате, а на балконе, поэтому её услышали все. Отабек пошёл понятым, не пустил Юру. Смотрел на двух знакомых манекенщиц, у которых иногда бывал крышей и с которых порой тряс бабки на оброк хозяину. У девочек из дорогого была лишь молодость. — За что он их так? — спросил Юра с трясущимися руками и нервным тиком, сковывающим ему плечи. — Они ведь ничего… Их две… А он… За что? Отабек тогда молча пригладил ему плечо и закурил. Сильно злился, что до Юры опять донеслось беспощадное зловоние мира. А теперь Юра слегка оттаял и стравил ему анекдот. Кончики пальцев приятно грелись от тлеющей сигареты. Отабек затянулся жадно. — У богатых клиентов иногда сносит башню от ощущения власти, — выдал он длинную фразу, до того подготовившись очень длинным выдохом. Юру до сих пор не отпустили густые кольца табачного дыма, стягивали его в своих призрачных объятиях. Зелёные, повлажневшие от переживаний глаза, в которых сверкало много-много бликов пасмурно-серебристого затухающего дня, смотрели на него пристально. — Есть такие, кто платит просто за то, чтобы побыть властным, — продолжил Отабек. Ему надо было успеть до того, как говорить снова станет невыносимо тяжело. — Платят большие деньги, чтобы побыть хозяином. Иметь доступ к телу в любое время. Доступ ко всему. Доступ к тому, чтобы ударить, если захочется. Или облить кипятком, если заблагорассудится… — Я понимаю, — вклинился Юра нервно. — Тут просто случай, когда человек не справился, — Отабек пожал плечами, — с полученной властью. Заигрался. Бывает. — Бывает? — Котик. Всё бывает. Отабек коротко сжал его подрагивающие пальцы. Юру легко было успокоить, когда он этого хотел. И очень тяжело было вытравить из его светлой головы мысли, которые он желал додумать до конца. Юра спросил у него, стремился ли он к власти. — Я чувствовал её достаточно, — отвечал Отабек. Их уже отпустили под расписку, и он курил в окно на кухне. Задница на подоконнике застывала от ледяного ветра, но в кухне было тепло, поскольку Юра уже час варил суп и запекал курицу. Окно, в щель которого Отабек выдувал дым, всё запотело. — Когда ко мне приходили за дозой. Граммом. Таблеткой. Закинуться, в общем. Или когда, ну… Приходили девочки. У них не было ничего, не хватало денег. Ты ведь знаешь, у нас две трети страны в кредитах. Я, наверное, не жадничал. — И у тебя большой хуй. — Угу. Но в ощущении власти мало приятного. Слишком тяжёл груз ответственности. От власти избавляешься с радостью. — Ты поэтому любишь быть снизу? — У тебя просто классный член. Юра фыркнул на оммаж. Снял с бульона сероватую пенку, спросил: — Почему хотят власти? Отабек чувствовал, как припекает ему пальцы дотлевающая сигарета, смотрел на синие сумерки за окном и синий-синий город, как будто залитый краской индиго. На кухне свет был рыжим. Тёплым. — Да не знаю. — Почему он их зарезал? — Не знаю. — А почему они согласились дать ему в руки такую власть? — Не знаю. Юра обиделся. А Отабек правда не знал — если бы он думал тщательнее и имел в виде продуктов своей интеллектуальной деятельности какие-то выводы о природе человеческой, об этом мире, он бы Юре всё отдал, передал с точностью и без остатка. Юра бы нашёл его ответам применение. Ему ещё хотелось возиться в болоте чужих голов, барахтаться там и бултыхаться до посинения. Посинение. Отабек передёрнул плечами, замял окурок в крышке из-под банки кофе и закрыл окно. Он уже забыл, какая страшная синева разливается на лицах трупов, даже трупов свежих. У первой манекенщицы, Марины, синели губы, как будто она наелась черники. — Котёнок, не знаю, правда. Власть означает деньги и удовольствие. Всё ради денег. Всё ради приятного, весёлого. Ради того, чтобы всё себе позволять. Тебе ведь плохо, что мы не можем себе позволить сейчас переехать отсюда? Или тебе было плохо, когда ты питался чёрт знает чем — каким-то серым хлебом и крупами, потому что не было денег. Кому-то плохо, что ему не давали или что его окунали головой в толчок в школе. Это надо как-то… Сублимировать. Чем больше не давали, чем больше ты видел своего у чужих, тем яростнее ты стараешься это добрать потом. Он огладил замёрзшей рукой тёплую поясницу под футболкой. Юра вздрогнул от табуна мурашек, и назвал его дураком, и сказал помыть руки, потому что пахнут табаком. Отабек помыл. — Когда долго не можешь что-то себе позволить, потом дуреешь от количества возможностей, которые вдруг перед тобой открываются, — сказал он, с удовольствием вдыхая запах мыла, пахнущего химической клубничной жвачкой. — Ты говорил про… Кружки любителей БДСМ. Кружок «Очумелые ручки», блин… — Ерунда. Там нет одуряющей власти. Сейчас, по крайней мере. Там просто шпилят самых красивых самок. — Ты ещё говорил про… — Не лень тебе всё это дерьмо помнить? — Про тех, кто покупает женщину, чтобы избить. — Они покупают тело, чтобы что-то с ним сделать. Сейчас опасно переступать границы законов. — Какой смех! Сейчас нет законов, кроме запрета на общественные беспорядки, которые не позволили бы тебе кого-то избить. — Есть моральные запреты, Юрочка. Как правило, тяжело избивать сожительницу до полусмерти без каких-то видимых последствий. Хотя мой отец обматывал кулак влажным полотенцем, чтобы не было синяков… В людях копится много агрессии. Она вымещается по-разному. Юра замолчал, о чём-то задумавшись. — Сказали, что на них были многочисленные порезы, — сказал он, досаливая суп. Отабек недовольно цокнул. — Не злись! Почему это я должен оставаться в неведении?! Он получил успокоительный чмок в плечо. Было тяжело не дотрагиваться до Юры. Близость родного тела казалась подарком, игнорировать который невежливо. — Всё нормально. Мне просто жаль, что ты вынужден с этим сталкиваться. — А что, обернёшь меня в пуховое одеяло и будешь делать вид, что за окнами ничего не происходит? — Скажи, ты сталкивался бы со смертью так же часто, если бы не был знаком со мной? Ты держал бы смерть в руках? Юра нервно перешагнул с ноги на ногу, обнажил в брезгливом оскале резцы. — Херня, — сказал он, явно в себе что-то пересилив, — ты забыл, откуда вышел я сам. Из грязи и похоти. Главное солить суп правильной солью. Отабеку парадоксально стало смешно. — Да, — сказал он, — на них были порезы. Юра подул в ложку, дал ему попробовать бульон. — Добавь петрушки, пожалуйста. Я уже сказал, что клиенту снесло крышу. Он заигрался. Дошёл до точки невозврата. Они сначала устроили blood game, потом у него переклинило в голове, и он устроил massive blood game. Странно. Откуда в простом инженере столько накопилось… Теперь нормально. Вкусно. Его нашли в ванной, он там заперся и попробовал перерезать вены. Херачил вдоль. Просто не хватило времени. Он идиот. Надо было выходить через окно. Юра посмотрел на него с неодобрением. Им не спалось, они пили друг друга с вечера до глубокой ночи. Не хотелось травмировать задницы, поэтому дрочили друг другу до мозолей на руках, целовались до саднящих губ, сжимали друг друга до хруста костей, будто за ними вот-вот кто-то придёт и их растащит. Отабек чувствовал себя голодным до дикости, будто не виделся с Юрой несколько недель, хотя они постоянно были вместе. Видимо, что-то затронуло его внутри, а он не отследил. Он ещё не совсем привык обращать на себя внимание, если дело не касалось физических потребностей. Просто не заметил, как его стесало об вид трупов его давних знакомых, снова подобравшееся слишком близко прошлое. Но что он мог ожидать, продолжая жить в доме, носящем в народе звание «шлюший»? К нему до сих пор порой стучались за феном, который работает без электричества. Ему было трудно отпустить от себя Юру или отпустить себя от Юры даже на пять минут, поэтому Юра, закутанный в одеяло, стоял с ним около окна, пока он курил, и показательно откашливался, говорил «бе» и «фу» каждый раз, когда малейший клубочек дыма забегал на секундочку в дом. — Не езжай никуда завтра, — сказал ему Юра, когда сигарета скурилась до середины, и приблизился. Отабек поцеловал его в уголок губ. — Это единственный законный заработок, который у меня есть, — сказал он. — У меня же только среднее профессиональное. — Стань айтишником. Отабек фыркнул от смеха. — А что? Сейчас каждый второй — айтишник. В мире ничего не меняется. Полвека уже есть айтишники, а есть обслуживающий персонал айтишников. — Ну Юр. — А что? Он обнял его, поделился одеялом, чуть не задел уголком окурок. Отабек на последней затяжке почувствовал, как обжигает ему пальцы. — Поехали со мной, — предложил он. — А перед пацанами как объяснишься? — Всем похуй. Поверь. Всем правда было всё равно. Болат жрал шоколад без передышки — съел за день два пакета конфет «Белочка» и «Три медвежонка». Игнатов подсел на измену и ходил весь дёрганый, то и дело ронял гаечные ключи и не мог удержать в руках кружку, не расплескав. Санжар хмурился и не вылезал из-под серебристой «Ауди» — разругался накануне с невестой в пух и прах. Юра помешивал чай с интеллигентным позвякиванием и поправлял css для новой темы сайта. Сайт был про цемент. Юра говорил, что платили нормально. Отабек был рад — до Юры сайт «Русцемент» глядел невыразимой безысходной тоской и вызывал желание закататься в предлагаемый продукт. После Юры у них появилась собственная палитра, где был даже вполне живой зелёный и ещё бирюзовый. Отабек хромировал детали к Кавасаки, пока шпаклевал бак. Болат где-то сбоку хрустел белочкиным грильяжем и заливал про то, что бывшая стала альфа-самкой и отправилась на пвп-арену — значит, пересела на лютую синтетику и с месяца на месяц её стоило ожидать в рядах жмуриков. Отабеку было весьма побоку, хотя бывшая эта — его. Прошлое для него существовать перестало, особенно та ебля под мефом до кровавых мозолей, когда он не чувствовал ничего, кроме щекотки, тошноты и удушающей необходимости продолжать мучение. Это был просто зоопарк, а Отабек вырвался в дикую природу. Болат лил ещё про кислые марки, Отабек отпускал смешки на пассажах про крокодилов и прочих кусающих и на рассказе о парне, которого под галлюциногенами трахнула огромная паучиха. Юре хватило один раз заехать ему своими острыми костяшками в челюсть, чтобы Отабека на создание собственных мифологий не тянуло. Хотя, признаться честно, его и до этого галлюны мало прикалывали — Джей-Джей, единственный проводник, которому он мог доверять, упарывался в два раза мощнее, чем он, с той же дозы, так что Отабек после пары догонов с кислотой завязал. Ему недавно во сне приходил флешбэк, и это спустя десять месяцев после последнего приёма — как он сидит на подоконнике, перекинув ноги за окно, а перед ним летает какое-то облачко, кое-где посверкивающее золотом, с мягким голосом, убалтывает его так весело, как будто в нём его младшая сестра и Юра соединились, и Отабек вот-вот согласится полететь с ним рядом, только сигарету вот докурит. Он вскочил тогда с диким сушняком и тремором, ненавидя себя до потемнения в глазах, шароёбился по квартире, не включая свет, и в каких-то непонятках, разбудил шорохом Юру. Юра просидел с ним до утра, отпаивал грудным сбором, пахнущим ромашкой. Утром, не спавши, пошёл на собеседование, где идиотская толстая тётка сорок минут идиотски расспрашивала, что такое золотое сечение и как работает наложение слоёв в Адобе. Отабеку было очень стыдно. Болат потом ещё предложил и ему косячок из своих запасов, только Отабек отказался. Болат начал прикалываться. Отабек с опаской косился на Юру. Тот поначалу нормально принимал то, что Отабек время от времени забивал себе индику, а потом вычитал себе из форумов какую-то ерунду, загнался хуже, чем торчащие на коксе при передозе, и устроил ему тотальную чистку мозгов. Загонял про абулию, запоры и овощи, говорил, что порог психосоматики Склифосовского по доброй воле не переступит, и что он скоро последнюю труху мозгов своих в бумажку скрутит, и на том они попрощаются. Отабек не догонял, но на моменте о прощании его прошибло холодным потом. Юра уже разошёлся, как умел, от его непробиваемости, всепожирающий огонь праведного гнева гулял по квартире и успел расхерачить заварочный чайник. Юра кричал: «Зачем ты мне пиздел?» Отабек пытался что-то отвечать, но скоро бросил это дело и просто прятал руки в треморе, с ужасом осознавая, что правда, наверное, ему пиздел, пользуясь его незнанием. В итоге он всучил ему остатки в грип-пакете и поклялся, что отныне ни грамма в рот. Юра ему кое-как поверил. Но Отабек по жизни был не пиздливый, только, как и все, порой не догонял каких-то важных моментов. — Перекур, — объявил он, чувствуя, что от Болата под дизельным сортом сативы у него начинает уши закладывать — человек имитировал бесконечный подкаст или радио, вещавшее без выходных и обедов, хотя жрал он будь здоров. На десятиградусный холод с Отабеком вышел только Юра, потиравший усталые от голубого света экрана глаза. Отабек на ветру поджигал коричневую бумагу сигареты с вишнёвым фильтром. Юра смотрел куда-то вверх — пытался где-нибудь обнаружить простор. Местные собаки с соседних участков разошлись, лай не замолкал. Автосервис был в черте города. — Дороги от дождя разнесло, — сказал Отабек, длинно выдыхая сизый дым. — Обратно на машине поедем. Юра промолчал. — У тебя странные друзья, — сказал он. — М. Они помолчали вдвоём. Юра даже спустя год находил чему удивляться. — На системе, — пояснил Отабек, подумав, что Юру отсутствие ответа может обидеть. — Чего? Системное употребление? — Да. На долгих затяжках пригревало пальцы. Отабек не любил курить в жару, но в такие холодные пасмурные дни ему это нравилось. Ещё и Юра без опаски взял его свободную руку в свою. Гаражи-ракушки напротив, стылые и слегка убогие, пустовали. Докрасив переднее крыло Кавасаки, Отабек повёл Юру на второй этаж мастерской — там стояла микроволновка. Погрел курицу и рис, достал из рюкзака захваченный из дома соус. Какой-то там томатный со специями, химичил Юра, выходило всегда вкусно. Юра где-то бродил. Сели обедать. — У вас там гандоны использованные валяются, — сообщил он, облизывая руки от медово-соевого маринада. Отабеку потребовалось некоторое время, чтобы отделить гандоны и пальцы во рту от истинного смысла его слов. — Плохо, — ответил он. — Не смотри. Уберётся. — Так и думал, что эта спальня не чтобы вдруг подрыхнуть, если приспичит. — В ней… Всякое было. И дрыхли. Юра сунул в рот пластиковую вилку с рисом и сжал его ногу между своими лодыжками. Отабек осторожно вернул стакан с охладевшим чаем на стол. — Тут лучше не надо, — сказал он. — А че? Пацанов стремаешься? Отабек усмехнулся. — Грязно тут. Тебя надо раскладывать на чистой постели, Юр. Тот фыркнул, зачесал за уши выбившиеся пряди. Ноги не убрал. — А что тут было? — Всякое. Юра пнул его стул. — Подробнее! Отабек покачал головой, но Юру уже было не унять. Они поели и выбросили одноразовую посуду в пакет-маечку, почему-то третий день остававшийся пустым. Пока шли по узкому коридору со скрипучим полом, Юра схватил его за руку и затянул в спальню. Захлопнул дверь — вышло громковато. Прижал его к стене. — Ну, кого ебали тут? Под чем валялись? Колись. Ой, ну, рассказывай в смысле. Отабек ощутил отчётливо живую дрожь в низу живота, не смог ей не улыбнуться и заодно Юре. Уложил руки ему на пояс, подтянул ближе. Не удержались и столкнулись ртами. Горячо, влажно. Обнял его за шею, так впадлу было отпускать. Только с ним было радостно. — Не знаю даже, что сказать тебе, — вздохнул Отабек и подышал его волосами, спрятанными за ухом. Мягкие. Жаль было портить момент грязью. — Ну что-нибудь. — Раз прихожу, а тут шестеро одну ебут. Она потом окровавленная выползла, пила колу на кухне. — А почему? — Что — почему? — Отабеку стало не к месту смешно. — Ну почему сразу шестеро? — А у проституток есть регламент с ограничением количества клиентов за раз? — Ну… А что, нет? Отабек не удержался и хмыкнул. Теснее обнял его. Стена была холодная, Юра — тёплый, почти горячий. — Тут неуютно. — Да. Отабеку вообще было тут не по себе. — Один раз поймал тут приход, когда на первых порах не мог рассчитать дозировку. Казалось, что по потолку бегает ребёнок и трава растёт. Думал, сдохну от страха. — Кошмар. — Потом, помню, накуривались тут водным с парнями. А сорт был ядрёный, и день солнечный, шторы никто не додумался купить. Глаза выжигало. Я ещё сижу прямо напротив окна, по вон тому креслу меня размазало к хуям, вообще двигаться не мог, и солнце палит. До сих пор помню, как было хуёво и жарко, душно ещё. Ни открыть окно, ни закрыть нормально. Потом были как бельма на глазах. — У тебя поэтому плотные шторы дома? — М. Наверное. Не задумывался. — Плохо. Задумывайся. — Мы тут последний раз виделись с той. — Как так вышло, что вы начали встречаться? — Не знаю. Стали вместе жить. Вместе дуть. Было удобно. Ничего не помню. — Почему вокруг тебя всегда какие-то люди, о которых ты ничего не помнишь? Отабек хмыкнул, пряча лицо в изгибе юриной шее. У него была мягкая толстовка, как подушка, и его руки давили на плечи, и от них расходилось тепло. На необставленную комнату и неряшливо заправленную кровать смотреть не хотелось. — Тут умер Жан, — добавил он как-то очень ровно. Было три крупных кристалла мощной синтетики — оправданиями о натуралке он уже ни себе, ни другим к концу мозги не пудрил. Начал нюхать, как говорили соупотребители (среди них был Игнатов и кто-то ещё). Как обычно, на исходе первого грамма перешёл на внутривен, но то ли смесь была ядрёная, то ли просто палёная — сразу словил лютейший передоз. Миллиарды голосов начали говорить ему такие вещи, что он выл и скулил, катался по кровати. Длилось всего минут десять, но для него это был страшный суд длиною в вечность. Потом голоса смягчились, их стало приятно слушать. И он продолжил — бахался в вену, пока не осталась горсточка в ноль три грамма. Заметил, что что-то начало сыпаться на него сверху, огляделся — весь пол был усыпан кристаллами. Эти кристаллы сыпались с потолка, попадали на его кожу, быстро в неё впитывались и под кожей превращались в чёрных червей, которые перемещались внутри вен и выползали из-под ногтей и из глаз, между веком и глазным яблоком. Это были уже четвёртые или пятые сутки марафона. Он ушёл бродить по пустынным пыльным улицам в объёбе и несознанке, потом вернулся на кровать. Он пришёл босой и вдруг заметил что-то на ноге — как будто между пальцами левой ноги лезут эти кристаллы. Он старался достать их ножом, а они визжали тонкими громкими голосами, визгливо ржали. У него шла со рта кровавая пена — потом выяснилось, что чуть ли не половину языка себе изжевал. А потом дошёл до истерики, не сумев отпилить себе ногу, пырнул себя ножом. — Пойдём отсюда? — сказал Юра. — Тут атмосферка пиздец. Он ничего этого не знал. Отабек взял его за руку нежно, как мог. Дома было спокойно, сухо. Свет, где необходимо, где света не хотелось, там полумрак. Мебели мало — кровать, два стола, пять стульев, компьютеры и одно кресло. Шкаф. Не очень большой. В нём образовался хаос после переезда Юры, но Отабека скорее смешило, что его постоянно накрывает джинсами или толстовками, стоит ему открыть дверцу. В холодильнике всегда находилось, чем перекусить. Кстати, стоило доесть яблочный джем, который сварил Юра, а то испортится. Нигде больше не висели букетики домашней Мери Джейн, были только какие-то колоски с луга, куда они ездили с Юрой на байке, чтобы проветриться. Там рядом ещё паслись коровы, пятнистые и вонючие. Юре понравились. Отабек курил на кухне, ради приличия приоткрыв форточку. Юра возился в ванной. — Сошкурила она этот гравий случайно, — трещал телефон механическим голосом Болата. Болат был без травы уже двадцать часов и потому параноил больше обычного. — Я знаю, у тебя есть чистый меф, ты никогда не разбодяживаешь внаглую, — продолжал он. Отабек меланхолично сбил пепел. — С самураями дел не веду, — ответил он. — И вообще уже ничего не веду. Он покосился в сторону ванной. — Помоги девке спрыгнуть. По старой памяти. Отабек отмолчался. — Ты же не мудак, брат. Молчание. — С наших дел просто так не выходят, с чистой жопой… Наверняка хоть остались контакты. На цены посрать. — Один психоз менять другим? — Ну, а че? — Переводи на опиумные. — Пиздишь. — Шило на мыло. — Ей нужно ослабить солевое воздействие. Потом через натуральную ботанику слезет. Отабек пожал плечами, забыл, что говорит по телефону и сказал: — Как хочешь. — Что хочу? Он вдохнул табачный дым и закашлялся. Юра ангелом возмездия стоял на пороге кухни. — Заёб, — вынес он вердикт, — обои жёлтыми станут от прокура. Иди в окно кури. Отабек ушёл на балкон, но вскоре вернулся, потому что сказать старому другу, товарищу и помощнику, пусть и не о всём осведомлённому, уже было нечего. Вещество в пакетах, пакеты погребены в недрах квартиры, ключ от тайника у дракона, дракон злой и слышать не хочет о мутных делах, подозрительных старых знакомых, дури и прочих внезапных Отабековых психозах. Отабек пригладил дракону светлые волосы на макушке. — Ну что? Он уже был готов впитывать новые стрёмные истории и придвинул Отабеку кружку с горячим чаем. Чай пах бергамотом. — М-м… — Да ладно, говори, как есть. Или ты реально думаешь, что стены тут не картонные? Отабек рассказал. Юра закатил истерику — сообщил, что он мудак и путается чёрт знает с кем. Друзья у него тоже мудаки и «ты ещё убедись, кого ты друзьями называешь». Отабек в сотый раз сообщил, что это не друзья, а приятели или старые знакомые, но Юра продолжил сотрясать стены громовым голосом, удивительно громким и низким для его тонкого, вытянутого, как кинжал, тела. У Отабека загудело в ушах. К потолку вновь вознеслись кручёные клубы табачного дыма. Головомойка продолжалась сорок минут и закончилась ничем. Отабек не добился ни внятного отказа, ни, разумеется, явного согласия или, точнее сказать, непротивления. Он утомился, а Юра вымотался, и они разошлись по разным углам накапливать энергию для второго раунда. Отабек засел к компам. Оттуда на него сыпануло десятком сообщений — большая часть по заказам для байков или авто, и отвечать на них было приятно хотя бы потому, что это было легально. Ещё одно было от Болата — тот просил подумать и позвонить на присланный номер. Последнее было от Джей-Джея. Отабек открыл его без удивления — в новом сообщении было приветствие на две строки, чтобы нельзя было прочитать то, что шло дальше, из панели быстрых уведомлений, затем шли координаты и время с датой. Отабек задал в чат вопрос: «Сделка не закрыта?» Ему ответили через три секунды: «Выполняйте». Те-те. Вероятно, следовало всё-таки шагнуть с моста после завершения того крупного задания. Потому что сейчас его, вероятно, вышвырнут в окно уже насильно, и это будет неприятнее. Он обернулся. Юра дремал, лёжа спиной к нему, на кровати, укрывшись серым пледом и подобранным три недели назад котом. Страшно хотелось выскулить прощение и прилечь рядом. Отабек вбил координаты в навигатор. Они указывали на квартиру над ним. Задание всегда было одно — взорвать, выжечь дотла. Срок мог быть от недели до месяца, в учёт принималась сложность организации. Сейчас ему дали десять дней. — Юр? — хрипловато позвал Отабек. — Чего надо? Ему нужно будет забрать у него связку ключей, потому что в ней есть ключ от гаража с тротилом, нужным видом топлива для розжига и прочими инструментами. Но это будет потом. Как же не вовремя проснулась эмпатия Болата. — Можно к тебе? Перестал дышать, ожидая ответа. Стемнело и было холодно без него. — Приходи. По пути разделся до трусов, попал в Юрины руки, пока стягивал футболку, — он обхватил руками за пояс, прижался щекой к животу. То ли крайне детский жест, то ли до пожара эротичный — это с какой стороны посмотреть. Отабек уложил руки ему на волосы, пропустил кончики через пальцы. Мягкие. Хороший. — Ты меня прости, — сказал Юра первый. — Ты меня тоже извини, — Отабек даже не смог насладиться концом ссоры, зная, что ждёт впереди. Потом они лежали, он нависал над Юрой, и Юра целовал ему шею, ключицы и грудь. Было очень приятно от его мягких, влажных после поцелуя губ. — Я люблю тебя. — Я тебя люблю. — Ты какой-то отстранённый, нет? — Разве? Прости. Мне хорошо с тобой. Секс с ним походил на транс или на перемещение в другую реальность, причём сначала в этой реальности держало слишком многое и отлетать было страшно, а потом дико не хотелось возвращаться. Сейчас Отабек просто ухнул в этот омут, помолился где-нибудь там и остаться, в аду он видал этот весь бред и сообщения с телефона мёртвого товарища: «Доброго времени суток, Отабек. Доброго времени суток, Отабек. Доброго времени суток, Отабек». Юра в этот момент очень удачно пропустил головку глубже в горло. Пришлось в очередной раз в него влюбляться и выпускать сквозь сжатые зубы стон облегчения. В голове загулял сквозняк, настолько в ней стало пусто. Благословение. Отабек едва успел отдышаться и начать благодарить Юру руками, как дзынькнуло новое сообщение. Он поймал Юрино лицо, повернул к себе и прижался к губам: «Не отвлекайся. Срать на них». Тот несогласно замычал в поцелуй — но, если начать ему рассказывать, придётся хоронить либидо обоих. Отабек пошёл на экстренные меры и предложил свою задницу. Идя в душ, заблокировал компьютер. Секс был как бы прощальный минимум на ближайшие десять дней, пока Юра будет сильно на него злиться. Юра каким-то образом считывал его настрой, — или был всё ещё расстроен ссорой и малоприятными впечатлениями дня, — но отдавался процессу тоже со всей глубиной и без лишних мыслительных процессов. Вылизал до хлюпанья, растянул пальцами. Пальцы у него длинные и сильные, когда расходятся внутри в ножницы. Постоянно менял углы проникновения, пока не отыскал тот самый. Все начинающие роиться внутри башки планы сметало от него до уровня шаткого фундамента. Шла борьба между аналитикой, и банальным желанием выжить, и простейшим механическим процессом полового акта. Отабек, вопреки своим привычкам, успевал мельком подумать обо всём. — Разморозься, — попросил его Юра и надавил ему на точку над переносицей. — Зубы разожми. Мычишь, будто я насильник. — Прости. Мне охуенно, просто мысли. — Нахуй мысли. Я здесь, тут. Ты здесь. Остальное потом. — Да. Они обнялись, и стало тесновато для манёвров, зато глубоко и жарко. Отабек порой до сих пор не верил, что способен столько чувствовать без препаратов. Просто чистый он и чистый любимый человек, который думает о нём. — Что ты смотришь, будто я куда-то исчезну? — Я тебе исчезну. В подкрепление своей угрозе Отабек сжался, и Юра замер на полудвижении, засмеялся. — Узкий, как девственница, — зашипел он на ухо. — Не уже тебя, принцесса. — А я бы тебя и на грязной простыне выебал. — Можешь хоть на заправке нагнуть в следующий раз, только не в той спальне. Юра согласился, заткнул его своим языком и продолжил. Оргазм стал жаркой тягучей эйфорией, после которой оставалось лишь глупо улыбаться в потолок и обниматься. Юра поднёс к его губам зажжённую сигарету и прилёг на его грудь. Сигарета показалась слаще обычного. Звякнуло уведомление о ещё одном сообщении. Стоило, пожалуй, выключить компьютер, а не просто блокировать. — Ну, и что там? Всё то же? Теперь, наверное, Юра бы согласился дать ключ от остатков, с таким-то мягким голосом. Но теперь Отабеку нужны не те остатки. Всё в этом дне как-то ни черта не вовремя. — Кот… Как тебе объяснить. — Ага, — Юра вздохнул. — Там не совсем то, о чём я тебе говорил. — А что? Ещё хуже? — Да. — Что, сказали, что нормальных барыг не осталось, и предлагают вернуться на пост? Отабек хмыкнул. — Нет. Совсем другое. Юра заинтересованно приподнялся с его груди. — Помнишь, я тебе говорил про связи с одним из политиков? — Да. Ты говорил, что продавал ему герыч без фентонила. Отабек округлил глаза и задумчиво выпустил облако сигаретного дыма. — Милый, это про другого. Это про, кхм, местного депутата. — Тогда что-то не помню. — Я говорил про одно из подразделений спецслужб, которое занято выявлением внутренних врагов. Было видно, что Юра несколько опешил. — А, — сказал он. — Ну. Да. Было. Твоя крыша. — Теперь я уже не знаю, что у меня было крышей, — Отабек случайно стряхнул пепел на спящего на тумбочке кота, но Юра в задумчивости забыл поругаться. — В общем, мне нужно сделать ещё кое-что для них. Ничего? Я попрошу один ключ из всей связки — от гаража. Там нет дури. Юра промолчал, похлопал длинными серыми ресницами. Новые сообщения содержали уточнения — взрывчатку под подоконник в спальне, топливо рассовать в банки и расставить по квартире. Через десять дней его сожителя и его самого должно не быть в этом доме. Значит, на всё про всё оставалось от силы девять дней. Отабек проверил время. Восемь. Юра принёс ему чай и тостовый хлеб, намазанный шоколадной пастой. — На ночь, — пожурил его Отабек. — Хочешь меня растолстеть. Юра не ответил, пялился в монитор. — Они так делают, — успокоил Отабек. — Это не Жан. В первый раз они написали с номера моего отца. Вот тогда я обосрался. Его ведь замочили в начале двадцатых. Юра с трудом дожевал кусочек сладкого перца. — Квартира сверху. Она ведь опечатана? Отабек пожал плечами. — Главное действовать быстро. Сделать слепок замка накануне мероприятия, управиться со всем за сутки. Потом исчезнуть. — А все твои приятели ведь будут знать, что ты свалил? — Они не знают мой адрес. — А здешние? Кто к тебе постоянно стучится. — На них плевать. Ненадёжные свидетели. К тому же… Не хочу тебя пугать, но их куда легче убирать. Если вдруг потребуется. Понимаешь? Порошков белых много. — Фу. — Всякое случается, Юр. Юре не понравился его фольклор. В гараже воняло сыростью и прогорклостью, как будто у гаража было жуткое похмелье после водки. Юра светил ему фонариком, пока Отабек шарил в коробках. Под боком дотлевал Отабеков самый первый байк. Он на нём однажды подцепил хвост из бравых гвардейцев и отныне не выгуливал. Жаль его было. Отабек достал коробку с библией и проводами, сверху поставил полуторалитровую белую бутыль. — Будет тебе руки пачкать, — остерёг он Юру, когда тот потянулся к коробке. — Ты ведь с ней первый раз появился. — Да. — Что в ней тогда было? — Доза, камеры и книжка. — А камеры зачем? — Для сбора компромата. — И что собрал? — Бизнес-секреты порно-индустрии. Оставь бутылку, сожжёшь руки. Юра фыркнул. Они вышли на пустырь возле унылой девятиэтажки-свечки. Вечерело, хотя не наступил даже полдень. Пасмурнело. — Тут первый раз снял квартиру, — пояснил Отабек. — Как ты от тоски не сдох? — Сдох. Они вильнули в арку заржавевших от осени деревьев, шагнули влево, вышли к шоссе. У обочины их дожидалась Отабекова чёрная пятидесятка, подмерзала. Они оттуда быстро смотались, как мелкое ворьё. Отабек набросал по памяти план квартиры и связался с проводником, который оказался ментом, пустившим его как понятого на осмотр места двойного убийства. Отабек в очередной раз подумал: как всё взаимосвязано. Пощупал уши рыжему коту, подобранному Юрой с улицы. Кот вообще был кошкой, но Отабек различий не делал. Женька и Женька. Юра за кухонным столом клепал презентацию и ел помидоры черри. Отабек встал позади. Погладил его по плечу. Подрос за год, стал совершеннолетним и своим. — Квартиру присматривал? — спросил он. — Неа, — Юра запил черри кофе с молоком. — Уже надо бы собирать вещи. Спалось все дни неспокойно — сон был поверхностный, перед глазами бродили постоянно туманные малозначительные образы, происходила какая-то ерунда из прошлого или из того, что никогда не происходило: Отабек никогда не искал закладку у школы, а тут вдруг очень явственно чувствовал, что следовало бы поторопиться. Иначе накроют прямо возле грёбаного куста. Кто накроет, за что? Отабек просыпался с невысказанным удивлением на губах в не самое раннее утро, уже утомившись. Юра химичил с заказами, неохотно откликался на призывы собирать шмотки. Коты не любят заново привыкать к местам, думал Отабек. Надо бы купить переноску. Впервые Отабек думал о переноске. И о том, что следовало бы снять с балкона вещи, уже ведь высохли. Было, с одной стороны, глупо об этом думать, имея проблемы на носу пострашнее. С другой стороны, он всё ещё нёс ответственность именно за этот дом и за эти пододеяльники. И за этих существ, которые нудно мяучили, стоило достать из недр шкафа чемодан и спортивную сумку. — Как мы перевезём компы? — Юра притворялся беспомощным и полулежал в кресле. — Возьмём, перетащим в машину и увезём. — А шкаф? — Милый. Нахуй нам шкаф? — А это кресло? Не хочу оставлять тут кресло. Оно сгорит. — Чёрт с креслом. Самим бы вовремя свинтить. — А дурь? — Что дурь? — Увезём? — Увезём. Продадим. — Я не хочу быть потаскухой дилера. Отабек громко фыркнул и перевёл взгляд с кучи свитеров на него. Юра сидел, широко раскинув ноги и мрачно взирая в ответ. — На мою шлюшку ты, мягко говоря, не тянешь. — Вот это заявы… — Слишком хорош, Юр. Скорее содержанка. В него прилетело чем-то мягким — не котом и ладно. Юра начал постукивать ногой и подпевать: малышка любит дилера, он стильный и смелый. Петь он не умел, но Отабек был не против. В чемодан умещалась одежда на двоих, небольшая часть проводов и запас круп. С трудом запихали в боковой карман шампунь для кота. Кошки. Юра поправил в сотый раз. Дубликат ключа Отабек делал в полевых условиях — в падике тремя этажами выше нагрел ключ зажигой, отпечатал на скотче, отдал оригинал менту, который тут же испарился; дома вырезал дубликат из консервной крышки. Юра все полчаса бродил по дому, жаловался, что пакеты с кормом и туалетным наполнителем никуда не вмещаются. Странно было. В квартире темно и прохладно, горят только настольный светильник и свет над плитой на кухне. Из живого только нервный Юра и сосредоточенный молчаливый Отабек. Кот был полуживым — спал. К ночи все кое-как отживели, усреднились, легли спать вместе. Юре не понравилась новая квартира в северной части города. Сказал, что неуютно. Отабек его пожалел. Всё равно она была уже куплена, и сюда уже вкрутили лампы, принесённые из старой квартиры. Юра пожаловался, что некуда ставить лоток. Отабек ответил, что как-нибудь справятся. Не с лотком, а просто. Обычно он легче переживал переезды. Теперь что-то тянуло — это было глупо, потому что существовала необходимость переехать, не допускающая компромиссов. Какого чёрта сопротивляться неясно чему? И лоток нормально вмещается сбоку унитаза. Ко всем переменам можно привыкнуть, если стереть с прошлого краски. И в той квартире постоянно ломалась сантехника. Отабек курил в окно на кухне. — Тут нет балкона. — На кой тебе балкон? — Сушить пододеяльники. Весь дым как будто назло залетал назад в квартиру. Квартира была на восьмом этаже из двадцати двух и принимала на себя до странности сильные ветра. Октябрь, близость каналов. Отабек докурил первую и потянулся за второй. — Замахал, — остерёг его Юра. Он замер на пару секунд, подумал снова и всё-таки достал сигарету. — Лучше поговори со мной. Ты вторую подряд без причины не выкуриваешь. — Ерунда. Восполняю силы. Останься тут на два дня. Я всё привезу. И Женьку. — И будешь один в пустой квартире? Да ты там ебанёшься. Ты же больше года в одиночестве не оставался. — Почему? Оставался. — Закрытая дверь на кухню не считается. — Будет тебе, не нуди. Юра психанул больше, чем того требовала ситуация. Отабеку он всё равно ужасно нравился — даже эта злая морщинка над переносицей. И то, как с бледной кожей сочетается чёрный джемпер и холодно-голубые стены новой кухни. Артхаус. Курил слишком много в последние дни и стал дышать с присвистом. Это стало особенно слышно в тишине пустующей квартиры, где не осталось даже компа, чтобы включить музыку. Юра был прав, что Отабек больше никогда, даже при всей своей закрытости и молчаливости, не хотел бы оставаться с собой один на один — было слишком много непроработанных задач и вопросов без ответа. Было слишком много времени, чтобы обратить на себя внимание, но ещё болезненнее было обращать внимание на себя прошлого. Хотя Юра и говорил, что он драматизирует и нет в его прошлом ничего непростительного. Просто мальчик, рано хлебнувший говна и не видевший конца и края морю из говна. Как только увидел, выплыл. Выплыл же? Съездил в автосервис и отдал хромированный Кавасаки и белый Мерс клиенту, которому всегда было срочно и всегда на разную машину. Мельком заглянул в спальню, подумал, что Юра не постремался бы с ним даже тут. Юра просто молод и ему нужно везде. Но у Отабека бы, пожалуй, при всём уважении не встал. Заночевал на пустом матрасе, до последнего переписываясь. Сознание кончилось на фразе: к приезду сделай запеканку… Спать оставалось несколько часов. Дни эти были как один длинный, ему не терпелось его наконец перерубить. Заморозился к утру очень, из крана текла только холодная вода — перекрыл горячую, чтобы не терять потом ни минуты. Из еды оставался пакетик столетней яичной вермишели, и он её сгрыз, запивая кипятком. Отключил электричество. Ключ из консервной крышки при открытии двери погнулся, но выдержал. Отабек вошёл в квартиру, где пахло невыносимо горько и прело. Тянуло блевать. Пока расставлял банки и разливал в них вонючее от спирта топливо, подумал, что Юра бы точно сразу полетел все окна открывать. Он ненавидел, когда душно. А окна открывать нельзя, соседи из дома напротив (окна близко, только руку протяни) удивятся. Начертил спиртом пунктирную дорожку в четыре метра к подоконнику, куда скотчем примотал фейерверк. Пожертвовал на дело свою зажигалку и выскочил из квартиры. Бесшумно захлопнул дверь, доломал в скважине дубликат и скатился со ступеней. На короткое время оглушило. — Я иду домой, — отчитался Отабек, выйдя из подъезда. — Что-то надо взять в магазине? В трубке сначала молчали, потом Юра наконец вернулся в реальность: — Бля, — сказал он. — Иллюстратор вылетел, прикинь? Спасибо Господу за автосейв. Возьми пачку сливочного масла и что-то к чаю. — Ладно, — сказал Отабек. Он уже подходил к остановке, но решил закурить. В кармане не оказалось зажигалки. — Зай. Сладкого? — Нет, какой-то ветчины. Отабек бессмысленно подержал в зубах сигарету и спрятал обратно в пачку. Утро было серое, как застиранная роба, и жухло-зелёную траву стягивал первый иней. Морозило голую шею. Отабек зачем-то пропустил автобус, пока смотрел на колченогую собачонку и кем-то брошенный шерстяной носок в стороне от тропинки. — Ты чего молчишь? — спросил в телефоне Юра. Его родное недовольство заставило усмехнуться. — Не знаю, — ответил Отабек, с небольшой долей удивления ощупывая у себя на лице улыбку. — Спрашиваю, эти что-нибудь ещё писали? — Спасибо и что задание выполнено. — Теперь отстанут от тебя? Отабек пожал плечами, в рассеянности достал из пачки сигарету. Вспомнил, что Юра не рядом, ответил словами: — Не знаю, кот. Главное не налажать. — Рабство какое-то, — проворчал Юра, щёлкая клавиатурой ему в ухо. Отабек вспомнил, что у него нет зажигалки, и вернул сигарету в пачку. Какой-то приевшийся алгоритм он сейчас непоправимо нарушил. — Ничего, — утешил он. — Чем занят? Я вот случайно пропустил автобус. — На следующий садись, а то я жду. Эту ночь не мог заснуть, а с утра убежало кофе из турки, прикинь? Убежал, то есть. Тьфу. Работу одну прислали обратно с миллионом правок. А тебе деньги заплатят? Нет? Фу. Мне с такими дебильными ТЗ тоже платить перестанут. Придётся есть Женьку. Отабек уже ехал в автобусе, прислонившись к холодному стеклу, запотевшему от его дыхания. За окном пролетали широкие проспекты. Автобус будто тоже очень хотел где-нибудь оказаться как можно быстрее. — Будешь женой слесаря, — сказал он. — Раз барыгу не хочешь. — Не хочу, — согласился Юра. — Лёгкие деньги — это для слабаков.