Девятая симфония

– Мы поговорим, – голос звучал увереннее обычного, когда Тео вернул контроль над своим телом, отстранившись чуть назад, убрав свою руку и отведя от нее взгляд. – И ты меня выслушаешь. До конца. Его слова были встречены молчанием. – Особенность родственных душ даже не в физиологической… кхм, – он слегка запнулся, задумавшись о ее руке в своей, – совместимости. А в эмоциональной связи. Два волшебника якобы созданы друг для друга, и стоит им лишь первый раз соприкоснуться… – паузы в его речи были сейчас спасением для его же разбитой годами души. – Тогда все эмоции обостряются. Кто-то утверждает, что мы даже могли бы прочесть мысли друг друга, что я лично считаю… – Полнейшим бредом, – она все же решила с ним заговорить. Конечно, померимся интеллектуальными способностями. – Да. Еще не доказано ни маггловской наукой, ни нашей, что легилименция бывает врожденной сразу у пары людей. Очевидно, всё это психосоматика, – после этих слов в нем стал пульсировать и отдаваться барабанной дробью страх. Сейчас он не мог отличить, где его, а где ее чувства. – Ты… боишься меня? – Мне это не нравится. Я злюсь. Как и всегда. Коротко и по делу. – Нет, ты боишься, – Тео пытался дотянуться до нее еще глубже, чтобы ухватиться за эту эмоцию, но слышал теперь лишь пустоту. Закрылась. – У меня не лучший день, Тео. Давай просто покончим с этим. Он тоже не знал, что чувствовал по этому поводу. И хотел ли продолжать разговор. Она сама пришла к нему, решив сразу несколько проблем, связанных с тем, что он заявится к ней домой или в кабинет, или будет караулить Поттера, чтобы попросить об одолжении, или же обратится к Нарциссе, ведь она как-то прислала той приглашение. Стоп. Вот, это чувство. Внутри него еще были струны, что играли в мажор – она будет рядом, теперь навсегда, ты ведь так этого хотел. Но другая половина била по тем же струнам сверху сильнее, выдавая его страх. Страх, что он сам попытается убежать. Ведь он знает последствия такой связи. Могла ли она тоже почувствовать его? Практически исключено. – Ты не готова. Эмоциональная связь выматывает, – выдал он, обходя стол и приглашая ее рукой присесть на один из диванов сбоку. – Продолжай, – Гермиона оставалась на месте. – Ну, например, когда ты настолько рядом, я теперь не знаю, где кончаешься ты и начинаюсь я. – Толстой. – Каренина. – Неожиданно, Теодор. Знаешь, чем впечатлить девушку, – тактика срабатывала, она чуть расслабилась в его присутствии. – Это было неосознанно, я и не думал…, – он отчаянно пытался вернуть ее взгляд на себя, подаваясь корпусом чуть ближе. – Гермиона. Всегда есть выбор. – Теодор. Хватит. Я изучила все еще ночью, – конечно, я видел тебя, принцесса. Прямо в твоем сне. – И ты забрал этот выбор у меня. – Я не… – Ты мог рассказать раньше. Мы бы что-нибудь придумали. Это ведь так глупо, связывать свою жизнь с человеком только по воле Мерлина. Я ничего о тебе не знаю. Ты ничего обо мне не знаешь. Но при этом уже… – внезапно она остановилась. – Сколько? – Третий год. Но думаю, что это началось раньше. – Раньше? Ты со школы испытывал ко мне… чувства и молчал. А теперь вываливаешь все это на меня, думая, что я смогу их принять? На что ты надеялся, Нотт? – переход на фамилию задел его еще больше, чем грубый возмущенный тон. – Гермиона, послушай… – Мы с тобой не друзья, Нотт, чтобы ты ко мне обращался по имени. Он ухмыльнулся. Выпустила коготки. Он всем нутром ощущал, что она лжет и дико злится, и как внутри нее разрывается неприятие, осознание и желание не делать ему больно. Но ему было больно. Уже давно. Он все еще молчал. – Я тоже пришла по делу, – она сделала шаг назад, ее спина резко вытянулась как по струнке. – Тот мужчина, который стоял рядом с инструментом, ты его знаешь? От такой резкой смены темы Тео все еще не мог прийти в себя, мысли разлетались, как листы пергамента в его доме, когда он сочинял очередную строчку. Невозможно было ухватиться за что-то одно. – Мужчина? – переспросил он. – Да. Тот, что толкнул меня. У инструмента. Ты с ним знаком? – в глазах ее, кроме совершенно неясной серьезности, сейчас появился странный злой блеск. Тео приоткрыл собственный занавес, чтобы впустить ее эмоции, и его снесло словно звуковым импульсом. Гнев. Осторожность. Что-то скрытое внутри. Что это было? – Слушай, Нотт. Если ты продолжишь молчать, мне придется вызвать тебя в допросную, чего бы нам не хотелось. Гарри сказал, что я найду тебя здесь, и я решила совместить сразу два дела. По одному мы уже пришли к решению, – о, неужели она была так уверена, что пришли. – Твой ответ? Боль. Потеря. Сострадание. Тот мужчина заставил испытывать ее такие чувства? Кем он был? Что за черт? – Вижу, что тебе… – Мне не привыкать ходить на допросы. Он Пожиратель, да? Ты была там по заданию? Ну, конечно, – эмоции стали им овладевать. – И подошла ко мне, чтобы быть ближе к нему и что-то подслушать. Разговор? Впечатляет. Я был уверен в другом. А ваш новый Отдел не так плох, как я предполагал, – казалось, что осознание пробило его голову топором, вонзившись во все нервные окончания, чтобы еще раз ткнуть в слово «невозможно». Невозможно, что она обратила на тебя внимание спустя столько лет. Невозможно, что она флиртовала с тобой. Невозможно, что это была судьба. Случайность – вот, что это было. – Неважно. Так ты его знаешь? – Нет… – еще секундная пауза, он отрывается от стола, проходит ближе к шкафу и наливает себе огневиски в стакан. Первый глоток, – Важно, – второй более продолжительный. – Давай продолжим, – третьим он осушил весь. – Ты была зла и торопилась уйти, потому что я заговорил с тобой и нарушил твой план по спасению мира, ведь так? Гриффиндорская троица не просто так согласилась прийти в Мэнор. Нарцисса в курсе? – Да. Мы обговорили с ней пути отступления и защиты гостей в случае нападения бежавших Пожирателей. Они скрываются среди нас, Нотт. И не упускают момент назначить встречи прямо у всех под носом. Я же упустила артефакт, который передали тем вечером. И не ты… – Не я виноват, да-да, я понял, – глубокий вдох. Выдох. – Прости. Я сорвался. Сорвался? О, не то слово. Сейчас его «может однажды» превратилось в «однажды никогда не наступит». – Мы вызовем тебя на допрос, – просто заключила она, уже развернувшись почти всем корпусом к выходу. – Ладно. – Прекрасного тебе дня, – она еще раз осмотрела его кабинет, остановившись глазами на мгновение на выжженной метке у него на шее, вздохнула, но все еще оставалась внутри. – Это лишь легенды. – С каких пор принцесса не верит легендам? – сегодня его коронным приемом была усмешка. – Не называй меня так. – Ладно. Ты пришла за ответами. Я тебе их даю. Каждый день без «мейта» вытягивал из меня энергию. Я практически магически истощен. Так как мы не сможем закрепить связь, я продолжу умирать. А пара… ты, – он указал пальцем на ее метку. – Продолжишь жить, но… Теперь, после появления метки, ты почувствуешь, будто от тебя отрезали конечность. Будто часть тебя оторвана настолько, что ты уже никогда не сможешь найти равновесие, чтобы двигаться дальше и не разбиться. Согласно легендам, это самое душераздирающее утерянное воспоминание в жизни, и по природе своей подавляющее силу. Оно будет высасывать из тебя магию. И заставит усомниться в том, хочешь ли ты жить дальше. – Что значит закрепить связь? – спросила девушка. – Тебя только это заинтересовало? И даже не то, что ты можешь умереть из-за меня? – он поразил ее улыбкой в ответ. – Никто не умрет, Нотт, – почему-то он не был в этом так уверен. – Минус 20 очков Гриффиндору. Я уже умираю. А теперь еще и обрек тебя на это. Я перечитал столько книг, что ты не найдешь и за год. Нет никакого решения. – Решение есть в закреплении связи, ведь так? Почему ты избегаешь моего взгляда? – она переминалась с ноги на ногу, не решаясь подойти ближе или полностью развернуться. – Потому что ты избегаешь меня. Всю мою жизнь. И тут вдруг решишь мне помочь лишь из жалости? Мне этого не надо. Я найду решение для тебя. Меня мы обсуждать не будем. – Нотт, это не… – Это точка. Закрепление связи в нашем случае невозможно. – С тобой невозможно разговаривать. Просто удивительно… – Что именно я твоя родственная душа? – его руки сжимали стол все крепче, уже не выдерживая ее глупых вопросов. – Что тебя взяли на эту должность, чтобы вести переговоры. Ты вообще умеешь говорить без драмы или это профессиональное? Все музыканты такие…? – Глубокие? Драматичные? Привлекательные? – немного юмора им сейчас не помешало бы, подумал Тео. – Забудь. Жду совы с указанием времени и места допроса, мисс Грейнджер. Она резко развернулась на каблуках, распахнула дверь и громко вышла в коридор, не забыв хлопнуть ей напоследок. – Блять, – стакан полетел прямиком вслед его ушедшей надежде. Встретить свою родственную душу – это как чувствовать себя всегда дома. Но Теодор не знал, что значит дом. Его дом состоял лишь из мебели, картин на стенах, книг на полках, фортепиано, нескольких ящиков в его комнате с важными черновиками и кровати. …«мейт» помогает вам найти дорогу в темноте. О, здесь точно были строчки не про него. Это больше подошло бы Малфою, что вечно был потерян где-то в темных мыслях. Для Тео не было никакой дороги. И не было никакой темноты. У него была пустота. В этом мире все уже решили за него. Отец ненавидел его с детства, не уделяя ему ни минуты, но успевая покичиться перед такими же мерзавцами, как и он сам. Тео никогда не знал, что значит семья или поддержка, никогда не видел никого из родственников, выучив еще до школы заклинания, чтобы запирать дверь в свою комнату. В шесть лет он увидел фестрала впервые. В восемь – проводил с ним несколько вечеров рядом с поместьем, пока отец решал важные дела. В школе он тоже был третьим лишним в компании, где оказался лишь по статусу крови, хоть и был замечен среди слизеринцев на старших курсах. Он не умел подать свой голос – ему просто не хотелось. Он не умел знакомиться с людьми – ему они были не нужны. У него была тетрадь, он сам и его принцесса, за которой он наблюдал, лишь позже узнав, что и здесь все было не по его воле. Тео не умел выбирать – жизнь уже выбрала за него. Выбрала ту, кому он должен был отдать свое сердце. Но скорее ту, из-за которой ему придется умереть, не получив ответных слов и чувств. Кто мог влюбиться в незнакомца? Кто мог влюбиться в него, не знающего самого себя? Если бы он был с самого начала с ней откровенен, то уже давно признал, что выхода не было. Ему бы следовало с самого начала научиться делиться секретами. Проведя весь свой день в размышлениях, он не заметил, как приблизился вечер, как он вышел в коридор, спустился вниз и аппарировал в поместье. Звук. Он слышит его так четко, что буквально заламывает руки, заглушая свои мысли и пропуская чужие разговоры, пока вынужден сидеть за отцовским обеденным столом. Такой… протяжный. Минутная тишина. Одно и то же событие в его голове могло иметь сотни разных интерпретаций. Сотни разных вариантов… с ней. Казалось, он каждый раз слышит ее по-новому. Словно играет те же самые ноты, длительности, оттенки и нюансы в двух абсолютно противоположных исполнениях. Удар. Звонкий удар по струнам. Он в Большом Зале вновь повернул лицо в сторону лестниц, где взглядом безошибочно нашел ее. Снова чертов бал. Звук бьет так сильно, что завораживает и буквально гипнотизирует его. Воспоминания двигались словно в замедленной съемке – вот ее нога опустилась на ступень ниже, на секунду открывая вид на щиколотку и небольшой каблук. Его взгляд так же медленно коснулся ее платья и дошел до талии, подчеркнутой тонким ремешком – мысленно он притянул ее и поднял глаза, чтобы оказаться еще ближе. Звук был такой… красивый. Срочно взять перо. Резкий толчок тела вверх, жесткий хват тонких пальцев деревянной опоры массивного стула, сдвиг, еще одно движение в сторону и громкий стук каблуков, заглушающий звучание воспоминаний о ней. Почему именно сейчас? Ее улыбка. Ее глаза. Они сияли теплотой. Сияли и пели не для него. Не упустить. Сейчас каждая струна для него имела свой собственный окрас и была свойственна лишь ей одной. Не его руки касались ее плеча, опускались ниже до локтя, а затем аккуратно задерживались, словно пробуя на вкус тонкую струну, доходили до ее кисти, пальцев и крепко сжимали. Глубокий, проникновенный звук отзывается где-то в районе его сердца. Никто никогда не должен узнать, что она его. Вдохновение. Прямо сейчас он сидел за роялем и озадаченно смотрел на него, гадая, что именно он здесь делал. Что он сделал, чтобы оказаться здесь, перед инструментом, не имея в голове ни одной мысли о будущей мелодии. Он уставился на устрашающего гиганта из темного дерева и слоновой кости, что насмешливо глядел на него в ответ. Эти клавиши, должно быть, все это время знали, предвкушали его погибель. Его скорую смерть. Время ускользало, а он знал, что оставалось недолго, скоро занавес опустится, и он… Вот в этом и была проблема. Он не знал. Не знал, как вообще сюда попал, кто он, зачем он здесь, или как вообще научился играть. Имеет ли это значение? Легкое нажатие. Звук. Звук. Нажатие. Луч от свечи перед ним бьет прямо в лицо. Звук. Еще звук. И ничего. Пустота. Он ничего не слышит. В его голове сейчас нет абсолютно ничего. Он все еще сидел на темном табурете напротив величественного рояля с написанными его же рукой нотами впереди, которые просто не мог разобрать. Он не знал, что на нем надето, но чувствовал, что это было неважно. Зал в его доме был большой, темный и пустой, где кроме него и рояля больше не было ни души. Собственно, как и всю его жизнь. Предвкушение чего-то странного ощущалось прямо на кончике его языка, горький вкус чего он не мог уловить. Ему стало душно. Он стал распознавать усталость, слабость, будто сейчас стоял на обрыве и был готов нырнуть в пропасть, лишь бы немного поспать. Рефлекторно его ноги стали отбивать нужный ритм, выученный за годы. Тео закрыл глаза. Перед собой он различил фигуру девушки, но не знал ее имени. Она не говорила. Но он уже знал, что привык к этому. Ведь Тео тоже ничего не говорил в ответ. Тишина. Рояль уже справа от него, он чуть привстал и отошел в сторону, последовав в комнату. Шум стоял в ушах. Безвозвратно потерянная музыка больше не была его. Больше ему было просто… не надо. Он должен идти. Ему надо двигаться дальше. Больше никаких флейт, виолончелей, клавиш. Больше никаких… фигур девушек. Рояль в этой комнате давно не утихал, пока хозяин находился в доме, хоть и делал перерывы время от времени. Здесь было не на что смотреть. Комната была пустой.