Девятая симфония

Иногда вам дают всё, но это ничего не значит. Его родители давали ему деньги, статус и образование, а еще всё, что нужно для удовлетворения мальчишеской потребности играть на классическом инструменте настоящего музыканта. Но почему-то даже тогда он продолжал чувствовать пустоту. Постепенно Тео понял, что то, что делал его отец, не имело никакого отношения к нему. Он провел большую часть своей жизни, делая что-то для других, пытаясь понять, чего хотят от него другие люди. Он всегда гадал, что может сделать счастливым отца, затем друзей, но только недавно спросил сам себя… а что сделает счастливым его? Раньше он волновался, что не нравится людям, что его считают изгоем, эгоистом, сыном своего отца. Пустым, неполноценным, странным. Без личности и без лица. Но он устал. Он бросил все, бросил симфонию, отбросил социальное давление и обратился вглубь, увидев там образ. Образ той девушки. Она, в отличие от него, знала, кто ее настоящие друзья, кто ее семья, что она хочет делать в жизни и чего достичь. И тогда о ней он решил писать. Да, это было безумием и чем-то вроде странного удовольствия играть для нее о ней же на том балу. Том балу, где она, скорее всего, даже не обратила на него внимания. Она могла с легкостью вручить ему новую мелодию и звук, но так же с легкостью и отнять. Сейчас он сидел в зале за инструментом, играл Бетховена, чья музыка всегда являлась для него исповедью души, пока он не мог вернуться к собственной. Пятая симфония поражала Тео своим лаконизмом, сжатостью форм, устремленностью развития и тем, что будто была рождена в едином творческом порыве. Неудивительно, что музыкант создавал ее дольше остальных. Тео не мог закончить свою уже третий год. Его руки на инструменте. В голове звучит полный оркестр. Перед ним зрительный зал. Первую часть открывает дважды повторенная фортиссимо тема судьбы. Главная партия сразу же активно развивается, устремляясь к вершине. Тот же мотив начинает побочную партию и постоянно напоминает о себе в басах струнной группы. И тут перед Тео появляется она… Та девушка из образа. Теперь ее очертания уже четче ему видны, он может разобрать, что она одета в пальто, идет снег, на ней шарф и на лице грустная улыбка. Мелодия певучая и нежная, но завершается звонкой кульминацией: весь оркестр в грозных унисонах повторяет мотив судьбы. Его навязчивой идеи, что так трудно было принять. Тогда же возникает и другая картина. Парень. Стоит рядом с девушкой, слегка приобнимая ее за плечи, оставаясь на несколько шагов позади. На той же самой улице рядом с Министерством, где еще недавно он ждал ее. Но так и не решился подойти. Упорный быстрый ритм бескомпромиссной борьбы врывается в строчки и продолжается в репризе. Перед появлением следующей партии возникает внезапная остановка, ритмически свободная пауза. Его любимая пауза. Тео понял, что вновь уловил чужую далекую эмоцию, ухватился за нее и продолжил смотреть. Смотреть на нее. Гермиона сейчас была в доме. Спала, но не видела сны. В коде его же музыки продолжается борьба, при­чем исход ее неясен — первая часть не дает вывода, оставляя в напряженном ожидании продолжения. Менуэт завершен. Ее же песня была светлой, строгой и сдержанной, но дальше сопровождалась ударами и варьировалась с чем-то тревожным, и как напоминание, звучит вновь мотив судьбы. Музыка обрастает мелодическими линиями, имитациями, но все еще сохраняет ясный, светлый характер. Тогда Тео увидел ее слезы. Тревожное настроение возвращается в третьей части. Продолжаются столкновения, борьба, начавшаяся в сонатном аллегро. В звучащем вопросе и еле глухих басах струнной группы слышно что-то задумчивое, печальное, как у скрипок и альтов, поддержанных духовыми. А за ними весь оркестр фортиссимо утверждает мотив судьбы. Снова. Его судьбы, что он должен был принять. Тео закрыл инструмент. Размял пальцы. И поднялся в комнату с четким желанием увидеть образ той девушки вновь. Судьба это была или просто стечение обстоятельств, но он встретил Гермиону на следующий же день в Министерстве и вновь в том же самом лифте, где еще впервые хотел к ней прикоснуться. Теперь же он пожелал ей хорошего дня, затем прислал в обед приглашение на ужин и уже ожидал вечера. Без ответа он оставался несколько дней, что они случайно (или нет) встречались в кофейнях, на рабочих встречах, собраниях авроров, затем сталкивались с репортерами, что поздравляли ее с поимкой того самого Пожирателя, что так долго скрывался и был причиной ее злости, ее печали, ее слез. Тео тогда увел ее из кричащей толпы, дал отдышаться и просто тихо запел приятную мелодию на ухо, ее мелодию, получив в ответ улыбку той девушки, что сейчас хотела получить опору, найти понимание в его глазах или обрести друга. На следующий день она прислала свое согласие, и вечер они провели за пустыми, но такими нужными ей разговорами о еде, школьных буднях и одноклассниках. Так прошли еще несколько вечеров, затем совместные встречи с Поттером и Малфоем, поход в маггловское кино – вновь совместное, завтрак у Джинни, прогулка по Хогсмиду – вновь совместная. Тео почти не оставался с ней наедине, но ловил те краткие мгновения, когда мог заметить на ее лице уже не ту грустную улыбку, а действительно согревающую и теплую. Она расцветала. И он был готов оставаться сейчас рядом. Да, в глубине души он жаждал настоящей и безусловной любви. Его внутреннее я уже давно заперло сердце на тяжелые замки, не давая и шанса кому-либо от него найти ключ. Ведь так было всегда. Это просто был Тео. И всё. Да, он понимал, что возможно не прав в своей сильной привязанности, но при этом не мог отрицать своих чувств к Гермионе. Он считал, что недостоин ее любви – вот, в чем был его факт. И в таком случае ему было страшно не за себя, а за образ той самой девушки, что решит вручить ему свои ключи однажды. Но его броня еще ни разу не подводила, все эти годы оставаясь в тени. За этот месяц и несчитанное количество встреч они достигли того уровня комфорта и безопасности, который служил ему защитой от своего же разума, а для нее был излечением души. Тео был готов стать ее другом. Или другом в ее компании. Ведь даже этим обладают немногие пары. Родственные души с «закрепленной связью» могут быть неразлучными спутниками жизни, наслаждаясь даже моментами уединения и находясь вдали друг от друга. Ему просто оставалось делать вид, что все в порядке. И он продолжал притворяться, что плывет, когда на самом деле все, что он делал, это удерживался на поверхности. Едва держа свою голову над водой. Однажды он пригласил ее домой, где, остановившись у инструмента, она спросила: – Почему ты перестал играть? Минутная пауза в его случае помогала расставлять акценты не только в музыке, но и в речи. – Зачем? Тебя больше здесь, – он указал на то место в груди, где невесомо гнездился холод, от чего уже не так болело, скрывая истинные чувства внутри, – нет. Забавно. Его бесконечные сомнения заставили потерять то, что мог бы обрести, если бы он не испытывал такого страха. Она тогда ничего не ответила, но тихие ноты ее голоса парили в этом доме еще долго, но не над пятью параллельными линиями стана его инструмента. В его же груди оставалось так холодно, что больше уже не разрывало на куски. Так бывает. Когда закрываешь и отрицаешь связь. Но когда душа задыхается от тоски по ней. И медленно погибает. На следующий вечер всё изменилось. Она вновь пришла к нему домой, но поздно вечером, чего Тео никак не ожидал. Он открыл ей дверь, используя уже чуть больше своей магической силы, что постепенно возвращалась и наполняла его изнутри. Но не влияя на контроль его эмоций за огромными стенами. Он смотрел прямо на нее. – Нам нужно поцеловаться, – сказала Гермиона совершенно без смущения, хотя легкий алый оттенок всё же был заметен на ее лице. Тео в это время чуть не выронил из рук книгу, пока та девушка прожигала его взглядом. Похоже, что до неё доходил звук ею произнесенных слов и весь смысл, ведь она переминалась с ноги на ногу, все еще стоя в дверях и продолжая говорить: – Только чтобы проверить, вдруг что-нибудь случится? Как в тех теориях, которые я читала. Ну, знаешь, вдруг так мы закрепим связь? Тео выдохнул, вот значит зачем. Вот, в чем была причина ее прихода. – Гермиона, для закрепления связи немного другая часть меня, а не язык, должна быть в тебе, – конечно, он добивался того, чтобы она отступила, смутилась, ушла. Его разум продолжал ее отталкивать. Она бросила разъяренный взгляд, оценив его шутку. Когда-нибудь за его юмор она бы пришибла его той самой книгой по голове. Когда-нибудь в его снах, уж точно не в реальности. Тео понимал, что она все еще ждет его ответа. – А? Да, конечно. Ладно. Где? Прямо сейчас? Гермиона подошла ближе первой, уже в который раз за месяц поднимая его самооценку. И не только ее. Возбуждение ударило в голову, когда ведьма провела языком по губе и посмотрела на него снизу вверх, не зная, как подступиться. Он решил отдать весь контроль ей. Он не согласен быть главным игроком сейчас. Хотя кого он пытался обмануть? Она положила руку на его грудь, второй зацепляя конец кудряшки и оттягивая ниже. Вновь посмотрела прямо ему в глаза, явно уверенная в своей глупой детской теории. Никто из них не дышал. Секунда. Другая. Он закрыл глаза. Тепло стремительно разлилось по телу, прямо от нижней губы, которую она поцеловала. Будто прямо сейчас его наполнили чем-то инородным. Чем-то, что он так давно хотел попробовать, но сам не решался. Той самой запретной эмоцией. Это словно думаешь, что ты уже способен сыграть четвертый этюд Шопена без остановки и без запинки, не оставляя себе возможности передохнуть. И самым сложным в авторском «произведении» с пышными волосами и полными губами перед ним сейчас было взять коду, после которой пойдет безумный пассаж по телу, как по клавишам, вверх, а затем вниз. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Слышишь? Это билось мое сердце. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Слышишь? Это билось твое. Я поцеловал ее так, будто дарил каждый поцелуй, который желал бы оставить в прошлом, каждый поцелуй, что хотел подарить в будущем и ощущать в настоящем. Все их. Сразу. Она так же медленно убрала свою руку с его груди, отодвинулась корпусом назад, делая неуверенный шаг, почти покачивающийся, откашлялась и тихо произнесла: – Я ничего не почувствовала. Это был просто поцелуй, и похоже, как ты и говорил, ничего не сработало. Мне... мне пора, – она быстро потянула за ручку двери, перебирая второй рукой натянутую лямку своей сумки и размышляя, стоит ли ей прощаться. Слышишь? Ну, конечно, нет. Там молчание. Там тишина. И еще одна ложь. Он зашел в дом, поднялся в свою комнату и ухватился за край письменного стола, издав очередной крик, нет, даже вопль. Затем с силой отодвинул его в сторону, после чего рывком выдернул все ящики, разбрасывая по комнате их содержимое. Нотные листы, школьные пергаменты, рисунки, что-то из документов – все полетело прямо в никуда. Все, что попадалось под руку, оказывалось либо под его ногами, либо кружилось где-то позади, оседая на ковер. Следующей его целью стали зеленые шторы, которые он настойчиво дергал, пока карниз не оборвался и не упал туда же – на пол. Все в твоей жизни идет ко дну, Теодор. Ты сам себя закопал. Не взглянув, что на этот раз оказалось сжатым в его руке, он швырнул предмет об стену, что разлетелся на кусочки. Громко. Остро. Больно.