Лайф из лайф, бро

От Корнеича так воняло перегаром, что хотелось отсесть. Однако такой роскоши Ваня себе позволить не мог: профессуру надо уважать. Пришлось стоически выдерживать полтора часа театральной терминологии с привкусом кислого перебродившего спирта, облаком накрывающей со всех сторон. Вообще-то, день был хороший, даже несмотря на Корнеича. Солнце приятно слепило правый глаз и гладило по щеке через запылённый стеклопакет старенькой аудитории. С утра по дороге в институт удалось цапануть свежайший крепкий кофе, приятно согревший ссохшийся от голода желудок. На крыльце вуза навстречу порхнула Сонечка, сладко чмокнув в щёку и повиснув на руке. Сонечка всегда вкусно пахла и вызывала улыбку, поэтому Ваня ощущал себя почти счастливым, ероша ей волосы и безмятежно поглядывая на жужжащих поблизости однокурсников сквозь тёмные очки. Осень, новый учебный год. Что может быть лучше? Отведя немного сонные глаза от разошедшегося Корнеича, Ваня невольно зацепился за фигуру в противоположном конце аудитории. Ну да, сидит, башкой своей кудрявой в такт покачивает — небось в левом, отвёрнутом от профессора ухе, наушник с каким-нибудь хитом восьмидесятых. С Тихоном они не то чтобы дружили. Так, иногда разводили балаган на репетициях от бесконтрольных истерик над чьим-то феноменальным затупом. Ещё изредка перебрасывались парой слов или сигаретой делились в курилке. Обычное однокурсничье житьё-бытьё. Ваня вообще ни с кем, кроме Сони, особо не сближался: не в характере это, ещё со школы. Громкая фамилия, косые взгляды, сомнительные мотивы. Соня же другое дело: родители её обожали и наверняка тайком мечтали о свадьбе. Отсутствие открытой личной жизни у сына, безусловно, их тревожило. Зато не тревожило Ваню — по крайней мере, пока к ним на курс не перевёлся Тихон. Он был красив, хотя не особенно этим пользовался. В его распоряжении оставалось оружие куда более мощное: животная такая, яркая харизматичность, магнетически пленявшая всех вокруг. Ваню тоже, но он умело скрывался — даром что ли на актёрское поступил? Да и вообще. Жизневский будто почувствовал неладное и немного повернул голову, перехватывая чужой взгляд и сперва удивлённо смаргивая, а затем расплываясь в тёплой улыбке. У Вани от неё почему-то мурашки пошли по загривку, так что он в ответ тоже как-то кривовато улыбнулся уголком губ и пальцами аккуратно отсалютовал — так, чтобы Корнеич не заметил. Хотя тому, кажется, даже пушечный выстрел бы не помешал: с похмелья он так углубился в предмет, что уже никого не замечал. — Ну и чего ты ему не напишешь? В курилке было немноголюдно, да и они отошли достаточно далеко от остальных, чтобы Соня вполне вольготно могла задавать любые вопросы, какие взбредут в её светлую головку. Янковский закатил глаза, комкая губами фильтр и пытаясь уберечь огонёк спички от сентябрьского упрямого ветра. — Сонь, отъебись. — Не отъебусь, Вань. Я же вижу, как ты на него смотришь. — Как? — Как затравленная пантера. Ваня заржал в голос, а следом рассмеялась и Соня. Солнце гладило её по лбу и щекам, хваля за наблюдательность. — Пиздец, пантера, — Ваня с наслаждением затянулся, щурясь под лучами и подставляя им левый глаз. — Чего привязалась-то? Сама же знаешь, что дебильная идея. — Послушай, моя единственная мечта в жизни — это чтобы ты нашёл себе дружка и съебался в радужный закат. Тогда я наконец смогу избавиться от этой кабалы в стиле «опекунство пубертатного Янковского» и займусь наконец собственной жизнью. Ваня искренне смеялся, стряхивая пепел и показывая Соне средний палец. С ней всегда было легко — легче, чем с кем бы то ни было. Наверное, соперничать могла только Лиза. Но Лиза осталась в Москве. В коридоре перед аудиторией Ваня стоял, привалившись лопатками к стене и едва прислушиваясь к девичьему щебетанию под боком. Соня с Мариной и ещё какой-то их общей однокурсницей обсуждали грядущий посвят — событие, устраиваемое ежегодно для новоиспечённых щеглов института. На него охотно проникали и старшие курсы, ведь самые отчаянные и сумасшедшие истории рождались как раз в процессе массовой алкоголизации на этом празднике жизни. Ваня не особенно радовался перспективе, но проветриться никогда не бывало лишним. Раз Соня едет, то и он должен — кто ещё будет охранять её пьяную вусмерть честь? — Прошлый раз закончился тем, что ты наблевала на данины кроссовки, — резонно заметила Сонечка, скептически поглядывая на особенно воодушевлённую девочку, Светку, стоящую неподалёку и подначивавшую брать с собой побольше текилы. Ваня одобрительно хмыкнул на колкую шпильку. Непосредственность Сони в совокупности с неумолимой прямотой всегда безмерно ей шла. — А что, стоит ехать на этот ваш посвят? Ваня невольно вздрогнул, выныривая из хоровода мыслей. Оказывается, по правому борту невесть откуда материализовался Тихон. Короткий взгляд выхватил все детали: от взъерошенных дыбом кудряшек, проступивших под глазами веснушек и болотного цвета толстовки с каким-то популистским лозунгом до стаканчика чая, из которого ещё шёл едва заметный пар. Тихон как-то незаметно оказался очень близко, занял личное пространство, едва касаясь правого ваниного плеча — тоже привалился к стене, при этом будучи на голову выше. — Смотря что ты там забыл, — Янковский машинально уткнулся в телефон, внутренне пытаясь понять, стоит ли отодвинуться на безопасное расстояние или так сойдёт. Вроде и ничего, хотя ощущения непривычные. — Ну… если это попойка ради попойки, то я лучше посижу дома и позубрю Корнеича. Ваня невольно фыркнул. Корнеич ставил зачёты без разбора, если ты мог проговорить басню «Слон и Моська» без запинки. Зубрить там было совершенно нечего. — Пьют знатно, но ещё песни поют у костра и байки травят. Стругацкий про молодость рассказывает, Борисов про свои любовные подвиги, — Соня картинно подвигала бровями, очерчивая в воздухе ладонями формы некой пышногрудой красотки из фантазий немолодого профессора. — Занятно. А ты поедешь? Вопрос неожиданно адресовался напрямую, и Янковский всё же поднял взгляд от экрана. Вопреки смутным ожиданиям Тихон улыбался именно ему: ясно и спокойно, вновь очень тепло. И смотрел прямо, внимательно, не оставляя возможности сбежать или скрыться за колкой шуточкой. Хотя попытаться стоило. — Поеду. Мне надо присмотреть за одной беспечной актёрской единицей, — Ваня кивнул в сторону Сони, которая тут же закатила глаза и показушно отвернулась. — Понял. От Тихона приятно пахло каким-то ненавязчивым, но запоминающимся парфюмом. На следующей лекции в общей беседе группы он так много и смешно шутил по поводу худрука, что Ване пришлось до боли кусать губы и костяшки, чтобы не заржать в голос. Козлятский, который в этот момент активно жестикулировал, рассказывая, как актёр должен «чу-у-у-у-йствовать», даже не подозревал, что стал героем мема про беды с башкой и беседы с батюшкой. В следующую пятницу подготовка к отъезду шла полным ходом. Ваня зависал у Сонечки, потому что сам собрался по-солдатски быстро: половину рюкзака заняло полотенце и шлёпки, а вторую — сменный комплект одежды, предметы личной гигиены и зарядка для телефона. По логике Вани (с которой Соня была категорически не согласна), брать что-либо ещё на пьянку на природе было бы верхом идиотизма. Они выезжали в шесть утра (кто это, блять, вообще придумал?) куда-то в область, где энтузиасты со второго курса уже обустроили несколько домов из коттеджного посёлка, арендуемого институтом. Эдакий санкционированный актёрский пленэр, заканчивающийся вертолётами и белкой. Зато в компании великих. Половину дороги Ваня проспал на коленях у Сони, а вторую половину читал с телефона сценарий их будущей семестровой работы. Местность была вполне приятная: небольшое озерцо, кругом лес, свежий воздух. Промозглая осенняя сырость забиралась под куртку, заставляя зябко ёжиться, однако сокурсники быстро вынесли из транспорта всё горячительное и начали согреваться прямо на месте. Ваня выцепил из их цепких лап пару бутылок пива и отправился на поиски Сони. Она обнаружилась внутри одного из деревянных двухэтажных домиков. Девчонки забивали спальные места, уже подрубили музыку в колонке, распаковывали еду и всячески хлопотали по хозяйству. — Держи, — Соня мимоходом вложила в руку маленький металлический ключ от комнаты и тут же вприпрыжку побежала на кухню — помогать своим. Это была одна из многих их давних договорённостей: Ваня всегда ложился с ней в кровать, защищая от вероятных посягательств левых пьяных туш. Сонечка часто отправлялась спать значительно раньше Янковского, поэтому тот запирал их комнату, чтобы в его отсутствие туда никто не ввалился. Вечер потёк приятно. Сокурсники и перваки распределились на фокус-группы: кто-то жёг костёр, кто-то накрывал стол, кто-то (ещё явно трезвый) стелил постели. Часть ребят уже вовсю дегустировало привезённый алкоголь, стайками собравшись вокруг профессуры. Атмосфера витала какая-то вполне домашняя и симпатичная — не в пример прошлогодней, когда рейв-вечеринка началась как-то слишком рано и неожиданно, практически не оставив никого в живых на следующее утро. Легонько покачивая бутылкой в такт дрейковскому God’s Plan, доносящемуся из дома, Ваня сидел на перилах крыльца и с наслаждением курил вторую подряд сигарету. В сумерках огонь, разведённый на берегу озера, казался элементом какого-то ритуального сборища. — Замёрзнешь, Ванько, — на плечи неожиданно приземлилось нечто мягкое, а голос раздался прямо возле уха, заставив от неожиданности подпрыгнуть на шаткой деревянной конструкции. — Бля, напугал ты меня. — Прошу пардону, — Тихон примирительно поднял руки, появляясь сбоку, в поле зрения, а затем облокачиваясь на перила и устремляя взгляд к разгоравшемуся костру. Ваня зажал сигу в зубах, заматываясь в любезно предоставленный плед, и косясь на новообретённого соседа. У того в руках тоже поблёскивал стакан с чем-то явно алкогольным, но взгляд пока был вполне осмысленный. — Ну и как оно тебе? — Ваня махнул бутылкой в сторону сборища возле озера. Тихон усмехнулся, отхлёбывая из стакана. — Согласно преданиям от бывалых, вот-вот должна начаться какая-то страшная оргия. Вот, жду. Янковский прыснул. — Это хорошо, что ждёшь. Кто ждёт, тот всегда получит. — А ты чего ждёшь? — Чуда, — Ваня пожал плечами, прячась за горлышком бутылки. Пиво приятно щекотало горло и расслабляло голову. Жизневский задумчиво почесал подбородок, явно отнесясь к мелкому откровению более серьёзно, чем оно того стоило. Позже, сидя в большом и плотном кругу возле костра, Ваня то и дело ловил на себе мимолётные взгляды с противоположной стороны. По оба бока от него сидели девчонки — Соня и Марина, которые периодически перешёптывались через его спину и хихикали над байками уже слегка вдатых преподавателей. В какой-то момент Соня положила голову ему на плечо, и Ваня ощутил лёгкий прилив нежности, который сопровождал его с момента рождения Лизы. Эти две маленькие пичужки всегда в его сознании стояли рядом, больно напоминая друг друга, хотя внешне совершенно были не равны. Зато обе бойкие, страшно забавные и независимые — но при том очень хрупкие, будто фарфоровые статуэтки с маминой любимой полочки. Было хорошо. Он успел перехватить пару бутербродов на кухне, прежде чем в дом завалилась толпа уже солидно выпивших первокурсников. Преподаватели постепенно расходились спать, ночь вступала в свои права, и ничто уже не могло встать на пути жаждущего вечеринки молодняка. Сграбастав бутылку более-менее приличного вискаря, Ваня отправился на диван — созерцать дикие пляски Сонечки и культурно добивать себя до нужной кондиции. — Можно к тебе? Янковский рассеянно кивнул, сдвигаясь в угол дивана и пуская к себе Тихона. Тот точно также держал в руках заначку — наполовину пустой пузырь текилы. — Ты что, у Светки отобрал? — Ага, — Тихон довольно мурлыкнул, волшебным образом выуживая из-под руки два пластиковых стаканчика, один из которых сразу протянул соседу. — На. Ей уже точно хватит, не то опять чья-нибудь обувь пострадает. Ваня от текилы отказался, продемонстрировав бутылку виски. Тихон уважительно кивнул и чокнулся стаканом, провозгласив тост во имя вечной братской дружбы и здоровья первокурсников. Последующие пару часов они практически не двигались с места: наблюдали за дрыгающимися под громкие биты телами, периодически отпуская уморительные комментарии друг другу на ухо — иначе было просто не слышно. Ваня краем глаза отслеживал Соню, которую, впрочем, повсюду сопровождала личная охрана в виде Маринки. В какой-то момент музыка постепенно начала стихать, равно как и градус веселья: было глубоко за полночь, все устали после дороги и насыщенного вечера. Часть однокурсников уже отправилась спать, а оставшиеся предпочитали разбиться на группы по интересам — все пили и сплетничали. Отвлёкшись от очередной темы, Тихон, на время притихший, неожиданно повернул к Ване голову. — Слушай, я, может, глупый вопрос задам — ты только не кипятись, ладно? Я честно не в курсе, и это, может, личное, и я не в своё дело лезу… — Да рожай уже. — Вы с этой девчонкой, ну, с Соней… Как бы это… Ну, пара? Ваня подвис на мгновение, а потом расслабленно и уже немного пьяно заржал, прикрывая глаза ладонью. Жизневский немного сконфужено на него покосился, вертя в пальцах стаканчик и терпеливо ожидая ответа. — Нет, Тихон, — Ване всё ещё было смешно, поэтому говорил он прерывисто и с лёгким пост-истеричным присвистом. — Мы разве что два сапога, но никакая не пара. Она с каблучком, а я на платформе. Ну, ты понял. — Не очень, если честно. Но докапываться не буду. — Мы друзья. У неё родители далеко, я вместо них забочусь. Сестру мне мою младшую напоминает. А сестёр не трахают, понимаешь? — Ну да. Инцест — дело семейное, как говорится. — Во-о-от, — Ваня согласно кивнул, делая внушительный глоток виски и откидывая голову назад, на спинку дивана. — Да и не интересно мне это. — Что ты имеешь в виду? — Тихон неожиданно осторожно и вполне даже трезво уточнил, внимательно глядя на товарища. Тот, уже будучи в кондиции, пожал плечами, прикрывая глаза. — Жизнь такая. Лайф из лайф, бро. Сло-о-ожная. Запутанная. Не нравится мне девок трахать направо и налево. Раньше нравилось, сексоголиком типа был. А потом как отрезало. Может, я в импотенты записался и ещё просто не осознал. А может, просто не тех девочек трахал. Да и не только девочек. Один хрен. — О как. — Что, Тихон? Неужто мне слышатся сладкие нотки презрения? — Ваня мрачно съязвил, возвращая соседу взгляд, полный плохо скрываемого вызова. Повисла недолгая пауза, за которую в его пьяной голове уже сформировался исход событий, при котором Тихон навсегда вычёркивался из списка «мейби лейтер» и записывался в графу «пиздец, аривидерчи». Но Жизневский вдруг расплылся в улыбке, причём какой-то неожиданно ласковой, будто адресованной упрямому ребёнку. — Ну и нализался же ты, Ванько. — Да иди ты нахер, — Янковский изо всех сил пытаться удержать ответную улыбку и в отместку толкнул товарища в бок локтём. Они повозились немного на диване в шутливой борьбе. — Кстати, для своих я Тиша, — сообщил чуть погодя Жизневский как будто мимоходом, но тем не менее протягивая свою ладонь навстречу Ване. — Приятно познакомиться. Ваня поморгал, уставившись на ладонь, как баран на новые ворота. Потом спохватился и пожал руку — сухую и тёплую, с сильной, но бережной хваткой. — Ваня я. Ну, ты в курсе. Они беседовали часов до четырёх утра — честно говоря, часть разговора Ваня даже не запомнил, так как опьянённый рассудок то и дело заносило в глубокие и отвлечённые раздумья, пока язык болтался сам собой. Ещё посещали разные странные желания: потрогать Тихона, например, очертить линию его челюсти пальцем, проверяя гладкость побритой кожи, или там коснуться губами открытого участка шеи над футболкой. Но Ваня держался, ведь на нём грузом висела ответственность не только за сонину, но и свою собственную честь. А потом, когда алкогольный морок начал отступать, они засобирались спать. Перешагивая через чьи-то вытянутые где попало ноги, поднялись на второй этаж. Ваня сжимал в руках ключ, которым уже успел когда-то сто лет назад запереть комнату, а Тихон попутно бесшумно заглядывал в чужие спальни, безуспешно пытаясь найти хоть одну свободную койку. — Ладно, на диване перекантуюсь. Бывай, — он мягко тронул Ваню за плечо, собираясь уже отправиться в обратное путешествие. — Да не поместишься ты там. Диван узкий, а ты у мамы двухметровой жердиной вымахал. — Стульчик под ноги подставлю. Ты не переживай, я и не такое умею. Где наша не пропадала. — Не сомневаюсь, — хмыкнул Ваня, переходя на шёпот вместе с первым шагом через порог. — Хорош комедию ломать, заходи. Кровать большая, я к Соне лягу, а ты с краю. — Вот так сразу? А как же романтический ужин? Янковский от души запустил в него подушкой, затем от накатившей усталости запинаясь на ровном месте об ковёр и почти падая в объятия одеяла. Оно, кстати, было одно, и в него полностью была завёрнута мерзлявая Сонечка. Ваня улёгся рядом, ёжась от холода простыней и подушки, успевших остыть и отсыреть за долгую ночь. — Надень, — откуда-то сверху к нему на грудь опустился большой шерстяной свитер. Отнекивания быстро иссякли — в конце концов, Ваня понимал, что действительно замёрзнет, а сил сходить поискать плед или другое одеяло уже не было. Свитер катастрофически пах Тихоном. Ваня страшным усилием воли заставил себя не зарываться носом в мягкую ткань. Кровать позади него прогнулась, издав жалобный скрип. Ваня зашипел недовольно, чтобы горе-любовник побыстрее улёгся и не будил Соню. В ответ был получен протяжный недовольный вздох. Чтобы отдать Тихону должное, стоит сказать, что он не нарушал субординацию. Сзади не жался, руки-ноги куда не надо не закидывал — Ваня, отрубившийся почти мгновенно, вдруг ненадолго проснулся через пару часов и проверил состояние соседа. Тот спал себе спокойно в той же позе, в которой заснул, подложив руку под подушку. Зато уже часов в одиннадцать, когда дом потихоньку осветили запоздалые солнечные лучи, Ваня обнаружил себя уткнувшимся в чужой бок. Жизневский грел, как печка. Вздрогнув ото сна, Ваня не сразу сообразил, кто он и где находится. Только почувствовал согревающее тепло чужого тела и приятную тяжесть руки на своих плечах. Янковский осторожно приподнялся, оглядывая масштаб проблемы. Проблема дремала, свободной ладонью заслоняя глаза от света, пробивавшегося сквозь запотевшее окно. Красивый. Когда в голову пришла глупая мысль о том, что за ночь в свитере и непосредственной близости от чужого тела Ваня наверняка пропитался насквозь этим дурманящим запахом, вдруг стало очень горько. Сони рядом не было — наверное, пошла смывать в душ последствия вчерашней попойки. Ваня перекинул освободившееся одеяло на Тихона и выполз из постели. Необходимо было проветриться, чтобы выбросить из головы навязчивые мысли. Под рёбрами ныло тупой болью, которую хотелось выцарапать прямо на живую. Тем утром они больше не пересекались (стараниями Вани, конечно же). На обратном пути он вновь дремал у Сони на коленях, прогоняя в голове прошлые сутки. Какая-то ебучая Золушка получается, только вместо туфельки чужой свитер, который совершенно забылось отдать. Но превращение головы в тыкву точно состоялось, причём не только у него — весь автобус сидел в тишине, попивая водичку и мучаясь от похмелья. Дома Ваня бездумно зашёл на страницу Тихона. Тот всё ещё светил своим безнадёжно красивым лицом. Порыв написать какую-нибудь глупость был успешно подавлен, и Янковский провалился в тяжёлый сон без сновидений. Через неделю, за которую не произошло абсолютно ничего примечательного, очередное институтское утро встретило его косыми лучами осеннего солнца и двухметровой спиной Тихона, из-за которой с крыльца радостно махала Сонечка. Только этого, блять, не хватало. Тихон обернулся, когда Ваня подошёл почти вплотную и пытался незаметно обойти его по дуге. — Доброе утро, — вполне радушное приветствие сочеталось с протянутым стаканчиком, от которого ещё тянулся едва заметный пар. Сбитый с толку Ваня заторможено принял стаканчик, подозрительно принюхиваясь. — Это чего такое? — Чай, — Тихон выглядел абсолютно невозмутимо. Излучая спокойствие, он неторопливо прихлёбывал из собственной тары, поглядывая как всегда тепло, с лёгкой хитринкой. — Мне? — Ну а кому ещё-то. У Сони, вон, свой. — Я обычно не пью, — Ваня вновь принюхался, — чай. — Да ты не ломайся, попробуй. Авось понравится. Это мой любимый сорт. Подмигнув, Тихон на прощание уже почти привычно коснулся ваниного плеча и тут же скрылся внутри. Ваня вдруг понял, что даже не поблагодарил его. — Свинтус, — будто прочитала его мысли Сонечка, подхватывая под руку и оставляя мягкий приветственный поцелуй на щеке. — Хороший он, этот Тиша. Мне нравится. Хватит тебе уже ёжиться на него. Они шёпотом препирались на эту тему половину репетиции, пока одногруппники на сцене разыгрывали сценку из «Визита старой дамы». Ермоленко, их невростенический худрук, даже сделал парочку замечаний, воззвав к совести и уважению к коллегам. В конце концов Ваня насупился и замолк, демонстративно отодвинувшись от Сони. Та только закатила глаза. Через минуту на телефон пришло сообщение. Конечно, от неё. «Меня так заебало твоё упрямство, ты бы знал» И следом: «Просто посмотри на это и скажи, положа руку на сердце, что не хочешь так просыпаться каждое утро» Прилетела фотография. Фотография, на которой Ваня безмятежно дрых, примостившись под боком бережно обнимавшего его Тихона. Он судорожно заблокировал телефон, шумно втянув носом воздух. Прилив волнения отдался резью в животе и лёгким головокружением. Опасливо метнув быстрый взгляд в сторону Тихона, Ваня вновь открыл переписку, чтобы ещё раз посмотреть на фото. Это всё ещё ощущалось почти что уголовно наказуемым преступлением, и адреналин в крови нехило так шибанул. Они оба выглядели так расслаблено и уютно, что Ване стало тошно. Живот отозвался ещё одним, более резким спазмом, от которого даже потемнело в глазах. Он хотел что-то ответить Соне, но никак не мог сконцентрироваться: боль неожиданно начала разъедать изнутри так активно, что полностью отвлекла внимание на себя. Вспомнилось, что последние несколько дней уже побаливало, но не обращалось внимания. Кажется, зря. — Эй, ты в порядке? — Соня наклонилась поближе, осторожно трогая за руку. — Ледяная! У тебя жар? Вань? Ты побледнел… Когда глаза вновь приобрели способность открываться, он разглядел белый потолок над головой. Было очень тихо; судя по бликам тусклого света от какого-то торшера или бра, за стенами незнакомого помещения давно наступил вечер. Ваня машинально попытался поднести руки к лицу, чтобы убедиться, что они слушаются. Правая не поддалась: её что-то удерживало на месте. От напряжения заболел сгиб локтя, и, слегка приподняв голову, Ваня различил на нём прицепленную иглу от капельницы. Попытка сглотнуть слюну обернулась неудачей: во рту было страшно сухо, и он зашёлся хриплым кашлем, судорожно схватившись за одеяло. Откуда-то сбоку послышался шум и пара торопливых шагов. — Проснулся. Тихон подвинул стул и сел рядом, глядя очень внимательно и тревожно, хотя губы изгибались в едва заметной улыбке. — Ну и напугал же ты нас. — Что… что случилось? — Ваня похрипывал и силился приподняться на подушке, но из-за привязанной руки и навалившейся слабости получалось крайне плохо. Тихон привстал, шустро подложив под чужую подушку ещё одну, поменьше. А потом легонько успокаивающе погладил обездвиженные пальцы. — Тише, Ванько. Тебя увезли на скорой с аппендицитом. Ничего критичного, всё уже позади. Теперь без лишнего органа ещё легче по сцене порхать будешь. — Аппендикс — не орган, — машинально отозвался Ваня, тут же прикусывая язык и закатывая на самого себя глаза. — Бля, я дебил. Извини. Тихон засмеялся, и Ване постепенно стало легче, хотя он всё ещё чувствовал себя страшно неловко от всей ситуации. Было не очень понятно, что Жизневский вообще делает в палате. Впрочем, тот, видимо, заметил немой вопрос, и кивнул, откидываясь на спинку стула. — Щас расскажу. На репетиции у Ермоленко ты вдруг потерял сознание. Думали, обморок, но на брызганье водой и шум вокруг ты не реагировал. Я вызвал скорую — быстро приехала, тебя погрузили, Соню отправили как сопровождающую. Репетиция сорвалась, и я поехал следом. Соня позвонила твоей маме. — Вот же блядский городовой… — Не кипятись. Я бы на месте твоей мамы тоже хотел бы знать сразу, если б мой сыночек в вузе на пол грохнулся посреди занятий. Ваня прикрыл глаза свободной рукой, морщась. Только мамы здесь не хватало. — Короче, — продолжил Тихон, — она сказала, что приедет или прилетит первым рейсом. Врачи сразу нам выдали диагноз и заверили, что случай штатный, быстренько из тебя всю мерзость вырезали и заштопали. Так что жить будешь. Только вот одна плохая новость… — Какая?.. — Ваня замер, опасливо стрельнув взглядом на Тихона. Тот хитро сощурился, при этом сохраняя серьёзную мину. — Да вот, запретили тебе кофе на ближайшие пару месяцев. Придётся, говорят, на воде и чае перебиваться. Соболезную. — Ой и дурак же ты, Тиша. Жизневский в ответ довольно заулыбался, жмурясь, будто здоровый такой кошак. У Вани рука начала зудеть от желания погладить его, ну хотя бы просто коснуться. Вместо этого, чтобы отвлечься, спросил всё же мучающий вопрос: — А чего ты домой-то не едешь? Поздно же уже, наверное. — А мне тут понравилось, Ванько. Стильненько так, уютненько. Всё лучше, чем в моей берлоге. Подумал, перекантуюсь тут, раз предлог появился. Янковский закатил глаза второй раз. — Балагур, блять. — Да-да, я. Ну а чего б не остаться, серьёзно? Или ты хочешь сказать, что на моём месте отправился бы домой отсыпаться? И что, даже за руку бы умирающего не подержал и слёзки ни одной не проронил бы? — Проронил бы, — Ваня сдался, устало улыбаясь и благодарно сжимая чужие тёплые пальцы. — Ладно, верю. Спасибо тебе. И за чай, и за это всё. — Спасибо на булочку не намажешь, — Тихон вдруг вновь посерьёзнел, придвинувшись поближе и неожиданно прямо заглядывая в чужие глаза. — Вань. Ваня даже напрягся слегка от такой резкой смены настроения. — Чего? — Ты от меня когда бегать перестанешь? — Чего?.. — Ничего, — Тихон вздохнул тяжело, подпирая подбородок кулаком и продолжая своими бездонными тёмными глазищами сверлить Ваню, который весь аж сжался под одеялом. — Ты, видимо, только в жопу раненый и прикованный к койке способен информацию воспринимать. Так вот, слушай: нравишься ты мне. Сильно. Уже давно. Всё не знал, как подступиться, ещё ваши эти с Соней приколы всякие… Короче, сейчас-то вроде всё понятно уже стало, я даже с ней поговорил, чтобы точно все сомнения развеять. Только ты почему-то меня избегать продолжаешь. Я человек терпеливый и адекватный, но мне нужно знать, Вань. Ты уж потрудись, пожалуйста. Скажи прямо, интересен я тебе или нет. Хочется уже покой познать. Преисполниться, понимаешь, в своём сознании. Ваня так оторопел, что неожиданно шумно залетевшая в палату Сонечка чуть не довела его до инфаркта. Она сразу начала что-то болтать и активно радоваться «воскрешению» Янковского, решительно не замечая повисшую в воздухе тяжесть. Тихон не отреагировал на неё — только ненадолго прикрыл глаза и поджал губы, явно ощущая противную досаду от того, что разговор прервался именно так, на этой всё ещё дурацкой ноте. Затем молча отодвинулся на стуле вбок, пропуская Соню ближе к койке больного, и, конечно, выпуская его пальцы из своих. Ване без чужой руки стало очень пусто и как будто даже холодно. Он вообще всё ещё с трудом соображал после наркоза, а навалившаяся от груза информации усталость путала мысли пуще прежнего. Но думать приходилось, причём одновременно обо всём: скором приезде мамы, позорном падении на глазах одногруппников, признании Тихона. Из-за последнего в груди тихонько ныло — отчасти виновато, отчасти испуганно и как-то обречённо. Слишком много «но» стояло между ним и этим двухметровым обаятельным засранцем. Очень хотелось всё объяснить, успокоить и успокоиться самому, решить по-взрослому и куда-то всё же прийти. Но Соня всё ещё ворковала где-то сбоку, а голова всё больше проваливалась в тягучий сонный туман. В итоге он сдался, задремал и провалился в пустоту долгого вымученного сна, оставив все хлопоты Ване из будущего. «Оксана Олеговна, ну что вы, он же взрослый мальчик, сам вполне хорошо о себе заботится. Я слежу». «Сонечка, я не сомневаюсь. Но ты на него посмотри: бледнющий, худющий как вешалка, синяки вон под глазами. Ну что у вас происходит, ну?» «Да в институте нагрузка, ну вы же понимаете. Репетиции сутками, всё такое». «Мам, да правда, чего ты? Аппендицит — это тебе не рак там какой-нибудь, через пару дней уже на учёбу побежит». «Лиза, сплюнь!» Ване порядком надоел уже назойливый шёпот, доносившийся откуда-то из угла палаты. Он сделал глубокий вдох, прежде чем окончательно выйти из анабиоза, и тем самым неожиданно прервал переговорщиков. Как только его веки разлепились после явно крайне долгого сна, вокруг нависли знакомые лица. — Господи, Ванечка! Мама придавила его своим весом, крепко сжав в объятиях и взволнованно бормоча обвинения в непредумышленном доведении пожилых людей до состояния крайней тревоги. «Тоже мне, пожилые люди», — пробурчал в ответ Ваня, тем не менее, бережно поглаживая маму по спине. — С возвращением, — Лиза похлопала его по плечу, помогая сесть повыше, и после щёлкнув по носу. — Напугал ты нас. — Да всего лишь аппендицит, ну, — Ваня прятал глаза, чувствуя себя не в своей тарелке. Он не любил, когда из-за него нервничали и уж тем более срывались из другого города. — Зря только деньги потратили на билеты. — А ну-ка цыц. Мама смерила его не терпящим пререканий взглядом и откинула назад растрепавшиеся с дороги волосы. Он никогда не мог с ней спорить: слишком уважал. Она это знала. — Я, в конце концов, твоя мать. Имею право переживать и приезжать, когда захочу. — А я — твоя сестра, — поддакнула из угла Лиза, лукаво лыбясь. — Расслабься уже, Ванчетто. Расслабься и смирись. — А вот эту левретку ты на кой с собой притащила? Меня извести? — Ваня ткнул пальцем в сестру, изображая крайнее недовольство. Женщины заливисто рассмеялись, рассеивая флёр первичной неловкости и тут же принимаясь хлопотать по больничному хозяйству. Приводя в порядок привезённые вещи, мама непрерывно болтала с Соней, которая с радостью сливала ей самые свежие новости их институтской жизни. А Лиза как-то неожиданно нашла общий язык с притихшим в компании семейства Янковских Тихоном. Они негромко переговаривались, сидя на широком подоконнике палаты, и явно наслаждались компанией друг друга, что вполне устраивало вновь угрызённого терзаниями Ваню. Он то и дело косился на одногруппника, пытаясь угадать, что у него в голове, и изредка ловил ответные нечитаемые взгляды. От них на душе всё больше тяжелело и изводилось. Через пару часов, когда завтрак и утренний сбор анализов остался позади, Ваня аккуратно попросил Тихона проводить себя в ванную, которая находилась в конце коридора. Поскольку ванная была мужской, вопросов ни у кого не возникло. Шли медленно: Ване было больно из-за швов, да и слабость никуда не делась. Тихон бережно, но крепко держал его под руку, позволяя опираться на своё запястье, и совершенно никуда не торопил. — Как себя чувствуешь? — спросил он откуда-то сверху. — Да нормально. Живот только болит. Они помолчали. — Спасибо, что помогаешь, — осторожно произнёс Ваня, невольно чуть крепче сжимая пальцы. — И за честность тоже спасибо. И что семью терпишь. — Погодь, а с семьёй-то что не так? В голосе Тихона просквозили искренние нотки удивления, и Ваня невольно задрал голову, чтобы увидеть это недоумение воочию. Ему стало смешно, и губы дрогнули в улыбке. — Нет, серьёзно? Твоя мама — одна из самых очаровательных женщин, что я видел в жизни. Безумно красивая. Теперь хоть стало понятно, откуда ты такой взялся. Ваня едва не споткнулся на ровном месте, и рука Тихона своевременно подхватила его за талию. Янковский зашипел, чувствуя, как на пару градусов поднялась температура тела. Тихон только усмехнулся, надёжно прижимая чужое тело к своему боку и продолжая неторопливо двигаться к ванной. — И сестра тоже славная. Интересная, чувствуется, что вы одного поля ягоды. Очень тебя напоминает в мимике и жестах. И рассуждения такие же витиеватые, как у тебя, особенно когда ты слегка пьян. Не понимаю, кого тут можно «терпеть». — Шумные они. И дотошные временами. Надеюсь, пока я спал, не устроили тебе допрос с пристрастием. — Ну было маленько, — Тихон засмеялся, словив полный ужаса взгляд снизу. — Да не переживай, им Соня меня представила. Всё как полагается. Мы типа с тобой хорошие друзья, и я слишком ответственный, чтобы кидать тебя на произвол судьбы. Пока Ваня чистил зубы и понемногу приводил себя в порядок после операции, Тихон на заднем плане рассказывал, как вообще прошла их встреча и о чём велись полевые беседы. Ваня был ему очень за это признателен. Выяснилось, что отец сорваться со съёмок не смог, хоть и хотел, но пообещал позвонить где-то ближе к вечеру для выяснения обстановки. А Лиза с мамой, услышав перепуганную Соню, сразу взяли билеты на ночной рейс — но и задерживаться решили ненадолго, когда вытрясли из врачей всю правду про ванино состояние. Весь мокрый (полотенце по глупости забылось в палате), со стекающими по лицу каплями воды и взъерошенными волосами Ваня был похож на искупавшегося в луже воробья. Он подошёл к Тихону вплотную, подняв лицо и глядя серьёзно снизу вверх. Того сложно было прочесть, он мастерски скрывался под маской, когда хотел. Но вдруг влажного виска едва ощутимо коснулись чужие пальцы — и Ваня выдохнул, невольно склоняя голову вбок, поближе к руке, выпрашивая ласку. — Не дразни, — голос Тихона прозвучал очень тихо. Он мягко погладил Ваню по щеке, заправил за ухо одну из растрёпанных светлых прядей. А потом уронил руку вниз, опуская следом и глаза. — Тиша… — Не стоило так это всё на тебя вываливать. Извини. Я не хотел давить, да ещё и так, едва ты очнулся. Ваня покачал головой, мучительно стараясь подобрать правильные слова. — Я не тороплю тебя с ответом, Вань. Да хотя ты вообще вовсе и не обязан отвечать. Это просто мой эгоизм прорывается. Я обещаю, что больше эту тему не буду поднимать. Мои чувства — это ведь только мои проблемы. А мама с папой учили со своими проблемами справляться самостоятельно… Тихон не договорил, потому что Ваня накрыл его губы своей ладонью. — Так, стоп. Он ещё немного помолчал, собираясь с мыслями, пока Жизневский покорно молчал, с удивлением и спокойствием наблюдая за ним. Руку Ваня от чужого рта не отнимал — словно боялся, что иначе тот снова начнёт свою балалайку. — Короче, Тиша. Расклад такой, — он шумно-глубоко вздохнул и продолжил, — ты мне тоже нравишься. И не со вчерашнего дня. Но у меня вот здесь, в башке, миллиард причин было и есть, почему всё это не выгорит. Даже если сильно хочется. Тихон что-то вопросительно промычал из-под ладони, и Ваня верно истрактовал интонацию. Посмурнел ещё пуще прежнего, нахмурился. — Ну потому что. Потому что, как минимум, я не какой-то фуфел с улицы, а Янковский-младший. Внук того-самого, сын вот этого вот. Вся моя жизнь — это тщательно рассчитанный план, и на каждом шагу за его исполнением следят. От меня ждут красавицу-жену, какую-нибудь актрисульку тоже. И детей ждут, следующее поколение Янковских. Династия, блять. Я не могу влюбиться без одобрения родителей. Да и в принципе жить без одобрения не могу. Иначе же что — позор, клеймо на семье. Ну ты только представь: сын, внук! И вдруг гомик. Пиздец же скандалище. И так до конца дней. Ваня опустил руку, ссутуливаясь. Страшно захотелось покурить. Тихон долго молчал. Думал. Потом всё же негромко спросил: — Это единственная причина? — А что, недостаточно веская? — брови Янковского поползли вверх, а в душе будто ядерный взрыв произошёл. Это ещё что за ёбаное обесценивание масштабов проблемы? — Веская, — Тихон неторопливо кивнул, возвращая Ване серьёзный взгляд и мгновенно гася в нём все радикальные эмоции. — Но с ней можно работать. Если, конечно, хочется. Поэтому и спрашиваю: что ещё? — Э-э… — Ваня запнулся, вдруг чувствуя себя как-то глупо. — Ну, я вроде как не силён в здоровых отношениях. И вообще в отношениях, как ты уже, наверное, заметил. У меня даже друзей нет. — Тю. А как же я? Ваня помедлил, ошарашенный переменой тона на столь откровенно шутливый, а потом от души пнул Тихона под коленку и рассмеялся вслед за ним. С души словно упал тяжёлый камень, который уже давно и основательно давил, не давая дышать. Тёплые руки Жизневского вдруг оказались совсем рядом, мягко обхватили и прижали к груди. Ваня тихо вздохнул и ткнулся носом в ворот футболки, позволяя себя гладить и баюкать, точно ребёнка. — Ванько, — раздалось над ухом. — Если я тебе правда нужен, то плевать на все условности. Вместе разберёмся, вместе что-нибудь придумаем. Я же не дурак, хоть с виду и похож. Всё понимаю, всё слышу. — Мне страшно, — только и смог едва слышно пробормотать Ваня, закрывая глаза. — Ну так ты держись. Вон, за меня. Мама с Лизой уехали тем же вечером: у Лизы шла плотная учёба — выпускные классы, все дела, а маму ждали съёмки сериала. Последняя на прощание накрепко зацеловала Соню и Ваню, а Тихону чинно, но с чувством пожала руку. — Берегите сына, — бросила она на прощание в дверях и исчезла, забрав с собой пославшую воздушный поцелуй сестру.