Лайф из лайф, бро

Ваню выписали на следующий день. Переждав выходные, он вернулся на учёбу, где его тут же подхватил гам весёлой студенческой жизни: каждый норовил выспросить, всё ли в порядке со здоровьем, как самочувствие, не собирается ли он вновь грохаться и срывать репетиции. Соня на всех кругом шикала и гневно стреляла глазами, зная, как Янковский не любит настырное внимание. Впрочем, инфоповод вскоре сошёл на нет, уступив место сплетням о новой молодой пассии одного из профессоров, которая, кажется, была из числа институтских новобранок. С Тихоном виделись, как и прежде: на общих парах, в коридорах и курилке, между делом. И всё-таки что-то неуловимо изменилось. Стало спокойнее находиться рядом, исчезли взгляды украдкой и общая дёрганность. Жизневский стабильно таскал в институт по два стакана с чаем, стрелял сигареты и чаще прежнего мимолётно касался Вани, словно хотел постепенно приручить. Стоило отдать ему должное, понемногу получалось. Отсутствие напора и давления вызывало молчаливую благодарность. Соня, кратко посвящённая в курс событий, тоже понимающе отступила, давая Ване пространство для мыслей и время для поисков себя. Они, тем не менее, часто зависали втроём, проводя вместе свободное и не очень время. Лиза стала чаще писать и украдкой интересоваться, как поживает Тихон Игоревич. Ваня гадал, крылась ли причина в личной симпатии, или работала подсознательная девичья чуйка на воздыхания братца. Незаметно прошло два месяца. В свои права вступил снежный и сложный декабрь: на носу висели предсессионные хлопоты и сопли от морозной питерской стужи. Ваня стал щеголять в дурацкой шапке, боясь обострения ангин и отитов. Тихон заставлял его до кучи носить перчатки или варежки (последние он сам принёс с какой-то предновогодней ярмарки, сурово наказав брать с собой и не воротить морду). Приближение праздников вселило в господ актёров привычный волнительно-детский настрой, и потому Янковский уже несколько раз получал снежками в спину, стоя на крыльце института с сигаретой в зубах. Обидчики, разумеется, огребали в ответ. — Где справлять собираетесь? Они сидели в полупустом кафе, без зазрений совести прогуливая предпоследние пары Корнеича. Подготовка к зачёту шла полным ходом: Сонечка, например, очаровательно хмурясь, в тридцатый раз читала очередную страницу конспекта, безуспешно пытаясь вникнуть в смысл написанных от руки слов. Ваня бросил гиблое дело на полпути, вместо этого удобно устроившись на широком подоконнике посреди вороха подушек. Его разморило от жара горячей батареи и целого ведра пряного кофе с корицей — так что вопрос, брошенный Тихоном, на время остался без ответа. Пока тот не щёлкнул пальцами над ухом. — А? Да у меня справим, как всегда, наверное, — Ваня пытался сонно проморгаться, тут же широко зевая и устраиваясь поудобнее. — А ты? — Да не знаю пока. Может, к семье поеду, в Калининград. Там сейчас красиво. — Блин, надо тоже сгонять будет. Давно хотел. Они вновь погрузились в комфортное молчание, пока лениво-расфокусированный ванин мозг вдруг не сложил два и два. — Бля, Тиш. Если к семье вдруг не поедешь, оставайся тоже у меня. Я буду рад. Тихон поднял глаза от ноутбука, щурясь с привычной уже хитринкой. — Что, даже оливье сбацаешь ради меня? — Вотафак, мэн. Обижаешь! Конечно, сбацаю, — Ваня под конец фразы совсем разулыбался, глядя на то, как умильно Жизневский в жесте преувеличенной благодарности прижимает руки к груди и возводит глаза к небу, шепча одними губами «Господи, за что мне такой парнишка достался». Он не выдержал и потянул к нему руку — сам не понимая, зачем. Тихон удивлённо её принял, легонько сжимая на весу и не переставая улыбаться. Но вдруг в его взгляде что-то неуловимо сменилось, и он отпустил чужие пальцы. — Покурим? Ваня ощутил, как под рёбрами неожиданно сильно защекотало от волнения, но виду постарался не подавать. Продолжил смотреть во внимательные глаза, один раз украдкой только стрельнув вбок, на Соню. Та замахала рукой, мол, валите-валите, я не пойду выхлопами вашими дышать. На улице было свежо и уже смеркалось — в зимнем Петербурге световой день с огнём не отыщешь. Ваня закутался в тёплую куртку, наблюдая, как Тихон поджигает свою сигарету и делает первый глубокий вдох. Он всегда прикрывал глаза в этот момент, пребывая во власти блаженной неги. Ваню это завораживало. Когда Тихон открывал глаза, его взгляд неотступно падал на Ваню. Это тоже завораживало. Вот и сейчас, лицо, освещённое тусклым уличным фонарём, заметно смягчилось при взгляде вниз, на взъерошенного от кофейной дрёмы Ваню. Тот от этого почувствовал прилив небывалой смелости и желания чудить. А потому единым плавным движением сделал шаг навстречу, поднял свою ледяную (разумеется, без перчаток) руку и вынул из губ Тихона сигарету. Жизневский с лёгким удивлением и интересом смотрел в упор, застыв, точно мраморная статуя (очень красивая). Ваня тихо выдохнул, решая между двумя гранями одной и той же хуйни: то ли затяжку сделать и подразнить, то ли, не мелочась, сразу нырнуть в омут с головой. Конечно, выбрал второе. И эти считанные секунды, в которые свершалось решение, показались бесконечностью. Особенно когда пришлось неловко привстать на носочки и притянуть к себе статую за ворот. У Тихона губы очень мягкие и горячие, и поцелуй оказался в миллион раз приятнее, чем Ваня мог себе представить. Особенно та часть, когда Тихон отмёрз и шумно втянул носом воздух, одновременно с силой притягивая Ваню к себе за талию. У последнего аж ноги едва не подкосились от окатившей вдоль позвоночника горячей волны. — Вань… — горячее дыхание опалило щёку, по которой Тихон следом медленно провёл носом. — Ванечка. Воробушек. Я тебя сейчас сожру, если ты вот это всё в шутку переведёшь. — Да вроде не собирался, — Ваня открыто млел, жмурясь и подрагивающими от волнения пальцами зарываясь в густые кудри. Тихон глубоко вдохнул ещё раз, словно пытаясь вернуть утраченные трезвость и самообладание. Он немного отстранился, вспоминая, кажется, что они всё ещё стоят на улице крупного российского города. — Вань. — М-м? — Ты очень красивый и всё такое. Я сейчас чуть сердечный приступ не схлопотал, если что. Но нам бы лучше остановиться сейчас, чтобы не пришлось бить морду кому-нибудь в преддверии праздников. Ну и потому что если я позволю себе ещё один поцелуй, то остановиться уже не смогу. Ваня блаженно улыбался, касаясь подушечками пальцев собственных губ и будто бы вообще не слыша Тихона. Тот прекрасно это видел и не смог к концу фразы удержаться от широкой ответной улыбки, а потом и полуистерического смеха. — Пиздец, Ванечка. Просто пиздец. Вот я попал... Пошли уже, пока я ещё в сознании. Щас, докурю только. Соня, которая оторвалась от конспекта только когда оба уселись на свои прежние места за столом, скептически окинула друзей долгим взглядом. Ваня уткнулся в телефон с абсолютно придурошной ухмылкой, а Тихон кусал губы, сверля экран ноутбука, чтобы не заржать в голос. Соня тяжело вздохнула, пробормотав что-то в духе «детский сад, штаны на лямках» и ушла с головой обратно в тетрадь. Через два дня, стоя перед зеркалом в своей квартире, Ваня словил себя на блуждающей, будто слегка пьяной полуулыбке. «Влип», — пронеслось в голове, и пальцы сами собой потянулись взъерошить и без того лохматые волосы. Мысли постоянно и неотступно крутились вокруг Тихона: пуще прежнего, хотя, казалось бы. Мучительно-сладкими были воспоминания о вырванной клещами близости. Разум вошёл в полный разлад с душой и сердцем, настойчиво требующими вернуть в осязаемое поле недостающий двухметровый элемент. «Никогда не подарю тебе одуванчиковое варенье» «Почему?» «Это каннибализм», — дописав, Ваня отбросил телефон на дальний край дивана и откинулся спиной в горизонт. Усилием воли заставил себя не дёрнуться обратно, когда возле ноги ощутилась вибрация входящего уведомления. Тихон, Тихон, Тихон. Большие добрые глаза, прозрачные, как озёрная вода. Честные. Внимательные. Обезоруживающая улыбка. Кудри эти беспорядочные и мягкие. А нутро удивительное, завораживающее. Таких же ну не бывает вовсе. «Тиш» «Чего, принцесса?» «Я тебя ёбну блять» «Ну ты допрыгни сначала. И размахнись посильнее» «Заебал, не могу…» «Ещё не начинал даже)» «Тиш» «М?» «Плохо мне» Ответ пришёл настолько быстро, что Ваня даже не успел сформулировать запрос. «Хочешь, приеду?» Лёгкий ступор, предвещавший важное решение, был полон остаточных колебаний. Сердце забилось в разы громче, видимо, стремясь достучаться до дурной башки. Ваня глубоко вздохнул, отчётливо понимая: если откажет, будет конченым кретином. Поэтому — «Хочу» Больше Тихон ничего не писал. Просто взял и приехал через какие-то сорок минут, весь запорошенный снегом и с пакетом из Ленты. Ваня вообще-то не собирался его целовать прямо на пороге, но как увидел — что-то так сильно защемило в груди, что держаться не было мочи. Поэтому он отобрал у слегка растерявшегося в новой обстановке одногруппника пакет, отставил его в сторону и шагнул навстречу. Снова. В этот раз Жизневский сориентировался оперативнее, ласково тут же скользнув ледяными ладонями по пояснице и заставив дёрнуться от неожиданности. Однако не отпустил — наоборот, привлёк поближе, большим пальцем одной руки мягко оглаживая впалую щёку. — Привет, — выдохнул он в порозовевшие губы после, тепло улыбаясь и касаясь нежным поцелуем бледного ваниного лба. Тот смотрел из-под ресниц, будто пытаясь найти в чужом лице необходимые как воздух ответы. — Спасибо, что приехал. Всё-таки заперев входную дверь, они отправились на кухню. Пока Ваня разбирал привезённые гостинцы и заваривал чай, Тихон неторопливо рассказывал про какую-то приятную ерунду: что, мол, родители на новый год собираются уехать к родственникам, поэтому в Калининграде отмечать бессмысленно, а сегодня ещё Лиза написала, да-да, ему, сама. Про подарок Ване справлялась. — Я её приглашаю каждый год, — отозвался Ваня, стоя спиной и рассеянно размешивая сахар в своей чашке. — Она постоянно обещает приехать, но потом пристраивается в тусовку к своим друзьям или мальчику какому-нибудь. — Ну а чего со старпёрами тухнуть? Я её понимаю. — Это мы-то старпёры? Раздались короткие смешки, после которых Ваня всё же развернулся к гостю, чтобы отдать ему чашку. Жизневский её благодарно принял, но протянутую навстречу руку не убрал. — Вань, — тихо позвал он, осторожно всматриваясь в чужое лицо. — Иди сюда. Ваня послушно подошёл ближе, вкладывая в тёплую ладонь пальцы. Тихон мягко потянул его на себя, жестом предлагая сесть совсем близко. — Расскажи мне, пожалуйста. По лицу же вижу, что что-то не так. Ваня слабо улыбнулся, но перечить не стал — наоборот, сел рядом, сделал пару глубоких вдохов и завёл долгий монолог. Выговорил действительно всё, что жрало изнутри уже долгое время: и как хочется рядом быть, и как страшно всё это оформлять во что-то более-менее серьёзное, и как желудок сводит от неизвестности, и что страшно довериться вновь кому-то, ведь было уже, и в результате много дерьма поднакидали на прощание. И что не все тараканы по сердцу тихонскому придутся, и что разрывает изнутри от противоречий и тягучего, большого, нежного чувства, которое не глушится никак, а наоборот будто сильнее становится день ото дня. Тихон слушал очень внимательно, гладил по руке и спине ободряюще, изредка кивал и просто был рядом. Под конец Ваня замолк и боднул лбом чужое плечо, подсознательно желая скукожиться и спрятаться так, чтобы больше не нашли. Тихон словно почуял такой настрой и аккуратно перетянул исчезающее в сумерках тело к себе на колени, крепко обнимая. — Ванечка, — начал он неторопливо, почти нараспев, покачиваясь вместе с телом из стороны в сторону. — Я всё понимаю. Готов тебя хоть всю жизнь ждать. Но ты смотри: лет в шестьдесят я уже не за весь функционал тела смогу отвечать, поэтому достанусь тебе уже поношенным и слегка бракованным. Янковский глухо фыркнул куда-то в шею. — Так вот. Решение, конечно, за тобой. Но ты знай, пожалуйста, что ты мне весь люб, от макушки до пяток. И никакие тараканы мне не страшны. У нас вообще будет общий зоопарк. Можем даже устраивать тараканьи бега. И ещё я самая преданная псина, которую ты встречал в своей жизни, поэтому доверие твоё я обязательно заслужу. Тихий смех сбоку сопроводился ласковым поцелуем в висок от Жизневского, который не переставал всё это время гладить и прижимать к своей груди чужое тело. — Ты мне нужен, Ванько. Уже говорил, говорю и буду говорить. Я готов попробовать, рискнуть, потому что знаю, что у нас всё получится. Чуйка у меня. От прабабки досталась, она колдуньей была. Ваня рассмеялся уже совсем расслабленно, обвивая руками чужую шею и заглядывая в глаза напротив. — Ну раз чуйка… Против чуйки не попрёшь. — Это… — Тихон расплылся в улыбке, — это значит «Тишенька, я согласен быть с тобой навеки»? — Это значит «я точно тебя ёбну, если будешь задавать тупые вопросы». — Ладно, принцесса. Я весь твой. И Ваня даже не успел обматерить своего визави, потому что тот вдруг ловко спустился губами к чувствительному местечку на шее и прихватил его зубами, от чего пришлось подавиться вдохом и чувственно вздрогнуть. Знает, зараза, как заткнуть. — Тиша… Тот промурлыкал что-то невнятное, выцеловывая бледную кожу, невероятно довольный исходом разговора и открывшимися перспективами. Почему-то Ваня не сомневался, что передавшаяся от бабки интуиция уже давно подсказала Тихону, что Бастилия падёт практически без боя, но он по-джентльменски выдерживал необходимую для этого паузу. И от этих фоновых мыслей становилось ещё слаще и жарче — потому что да, этот самодовольный засранец был лучше всех, мастер-майнд, блять, и от его хитрых мозгов, шаловливых рук и умелых губ уже было ну просто невыносимо. Ваня задышал чаще, ощущая себя совершенно голым и открытым под умелыми касаниями. Он ёрзал, пытаясь не то сбежать от всепоглощающего жара, не то оказаться максимально близко, будучи не в силах противостоять растущему внутри голоду. Неожиданно под левым бедром весомо ощутилось некоторое изменение рельефа, до которого Ваня даже не сразу допёр. А когда допёр, почувствовал, как разум окончательно предаёт его. Тихон, отследивший вытянувшееся ванечкино лицо, хрипло заржал, мягко, но крепко сминая в пальцах чужие ягодицы. — Ты бы ещё больше задницей своей об меня тёрся, а потом удивлялся. — Да отстань ты, блять… Я просто не ожидал. — Вань, — Тихон широко и хищно улыбнулся, упираясь лбом в чужой лоб и заглядывая в подёрнутые дымкой возбуждения глаза. — Если бы я мог, я бы тебя реально сожрал. Ты просто охренительно сексуальный, ты в курсе? Ваня вместо ответа только дразняще дёрнул бёдрами навстречу, выбивая из Тихона шипящее «блять» и более крепкую хватку на ягодицах. — Ещё раз так сделаешь, я тебя трахну прямо здесь. — Напугал, пиздец… В следующее мгновение Ване пришлось прикусить болтливый язык и задохнуться от переизбытка ощущений, потому что чужая рука проворно скользнула под бельё и потрясающе-охуительно сжала его член. Дальнейшее Янковский помнил смутно. Тихон сжалился: обошлось совместной дрочкой, так как для полноценного акта возмездия нужно было как-то друг от друга отлепиться и хотя бы доползти до душа. Оба решительно отмели такую отвратительную перспективу и остались на месте — прямо на кухне, на стуле, на тихоновских коленях. Колени, кстати, оказались что надо, как и руки, чёрт бы их побрал. Ваня бесстыдно скулил то в чужое плечо, то в губы, выпрашивая пощады, потому что кудрявый деспот мучил его, замедляя движения кисти в самый ответственный момент. Когда стенания превратились в слитное и околомолитвенное «пожалуйстапожалуйстапожалуйста», Тихон и сам уже был на грани — а потому ускорился, крепко сжимая свободной рукой чужое оголённое бедро. Кончили почти одновременно: Ванино тело свело крупной судорогой, и он едва слышно сдавленно застонал в очередной мокрый и совершенно блядский поцелуй. Тихона от этой честной и неприкрытой порнографии следом накрыло с шипением сквозь зубы. Ещё даже не успев продышаться, он сгрёб едва дышащее тело в объятия и прижался губами ко взмокшему виску. — Блять, Тиша, футболку испачкали, — в ответ на хриплое изнемогающее бурчание Жизневский не менее хрипло заржал, отвешивая воспитательный шлепок по голой заднице. — Когда ты говорил о своих тараканах, я не думал, что это распространяется даже на пост-оргазменные мысли. — Иди нахуй, Жизневский. Это моя любимая футболка. — Давай я подарю тебе десять таких. И буду со спокойной совестью их пачкать… — Да ёбаный же в рот… Три последующие недели проплыли как-то мимоходом. Между сдачей зачётов и подготовкой к ним, прошёрстыванием магазинов ради подарков близким, бесконечным хороводом дел, лиц и событий, Ваня каким-то образом сумел вцепиться в Тихона и заставить его практически переехать к себе на это сумбурное время. Аргументация была крайне простая: «мне тебя очень мало» и щенячий взгляд. Ну как тут устоять? Хотя тот, собственно говоря, особо и не сопротивлялся. Вдвоём справляться действительно оказалось проще. Тихон часто забирал себе вахты по готовке и уборке, чтобы ощущать себя полезным, пока Ваня в полном раздрае перетекал из угла в угол, обрастая горой учебных пособий. Ещё по вечерам он нередко оттаскивал страдальца от экрана ноутбука и заботливо закапывал слезящиеся красные глаза. А иногда перекидывал через плечо и насильно заставлял принимать горячий душ и топать в койку. Сил на секс практически не оставалось, но тактильный голод утолялся сполна — долгими объятиями перед сном, ласковыми поцелуями в макушку, щёку или нос по ходу дня и прочими приятными мелочами. Жизневский настолько незаметно и быстро вписался в повседневный быт, что Ваню, если он ловил себя на подобной мысли, это вводило в ступор. А выводил из него очередной какой-нибудь тихоновский милый жест: громогласное «Ванько!» с кухни, кинутый прямо на голову плед, подсунутая под нос тарелка с порцией божественной лапши… Короче говоря, Ваня влюбился по уши. Из-за всего этого сами праздники подкрались вообще незаметно. Едва на зачётной части сессии была поставлена жирная галочка, а алкогольные пары от празднования сего чудесного события ещё не выветрились из крови, уже пора было ставить ёлку. Поскольку Ваня был жёстким адептом экологичного потребления новогодней продукции, дерево установили пластиковое, по слухам пережившее ещё ванькиных бабушек с дедушками. Украшали, конечно, тридцатого ночью. Пара коробочек с небольшими стеклянными шариками отыскалась на дальней полке в шкафу, а Тихон притащил ещё своё добро — светящуюся гирлянду и какие-то совершенно особенные фарфоровые фигурки лесных жителей и персонажей русских сказок. Ваня аж подзавис, когда их увидел: опустился на диван и стал восхищённо разглядывать точёных русалок, кокетливую бабу Ягу и смешных медведей в тулупах. Выглядел при этом, словно ребёнок, и совершенно не заметил, как замер неподалёку Жизневский, у которого сердце буквально разрывалось от нежности в ту заветную минуту. Ёлка вышла волшебная, но отняла все силы и время на сон. Поэтому утром тридцать первого, когда две сонные морды на кухне в одних шортах да трениках пытались вернуть себе сознание шотами крепкого эспрессо, звонок в дверь прозвучал совсем неожиданно. — Я открою, — Тихон оказался ближе к выходу, поэтому тут же исчез в проёме, дождавшись кивка ещё совсем заспанного Вани. Тот даже не дёрнулся, предположив, что это курьер от мамы с папой или какого-нибудь московского дружбана. Ну или сосед за майонезом зашёл. Когда в коридоре послышалось шушканье и сдавленные смешки, Янковский мысленно приготовился ко встрече с Сонечкой. Когда в кухне засветилась хитрая и неприлично довольная улыбка Тихона, закрались некоторые подозрения. Когда из-за двухметрового плеча вдруг выглянула скорчившая глупейшую на свете рожу Лиза, Ваня от неожиданности едва не выронил чашку. — Да будь я проклят! — сестра уже через мгновение повисла на шее под общие восторженные возгласы и смех. Соня приветственно махала рукой, тоже показавшись в поле зрения: она тащила огромные пакеты с фруктами и всякой новогодней мишурой. В одном из приятно звякнули бутылки. И тут началась та приятная до мурашек беготня, которая бывает только перед самым любимым праздником и только в кругу дружной семьи. Это и хоровод вокруг досок с ножами, и драка за продукты питания, и розлив утренних аперитивов, и попытка подсчитать, чего же не хватает — чтобы успеть до вечерней толкучки и обнищавших магазинных полок. Девчонки в один голос восхищались убранством квартиры. Помимо ёлки весь дом был отдраен до блеска, по углам висели огоньки, а на столах и тумбах поблёскивали зажжённые свечи в разноцветных стеклянных стаканчиках. Партнёры по ландшафтному дизайну благодарно улыбались в ответ: Ваня чуть смущённо, а Тихон гордо. На протяжении всего дня он старался незаметно касаться Вани, словно напоминая: я рядом, здесь, только руку протяни. Это весьма и весьма ободряло, потому что на деле Ваня сильно волновался из-за происходящего. Приезд сестры был жутко приятным сюрпризом, однако он так и не успел заранее рассказать ей про новую стадию своей жизни. Это могло привести к разным последствиям, мысли о которых противно нервировали на фоне. Но вдвоём, как Тихон и обещал, справляться было действительно легче. Ближе к вечеру, когда они ненадолго остались на кухне вдвоём, Тихон наконец подтянул его к себе и крепко обнял, зарываясь носом в пахнущие корицей растрёпанные волосы. — Ты как, воробушек? — Нормально, — бормотнул Ваня куда-то в ключицу, расслабляясь на короткие живительные мгновения. — Спасибо, Тиш. Вообще за всё. — Всегда к вашим услугам, — судя по тёплому голосу, Жизневский улыбался. — Не нервничай. Тебя все здесь очень сильно любят. — И даже ты? — Я — больше всех, — Тихон чуть отстранился, с полной ласки серьёзностью заглядывая в чужое лицо. А потом наклонился пониже, чтобы достать до губ сразу потянувшегося навстречу Вани. А тот только и смог, что успокоенно и довольно выдохнуть, прежде чем увязнуть в долгом чувственном поцелуе. Пальцы сами собой скользнули по колючим от щетины жизневским щекам, зарылись в кудри на затылке, притягивая каланчу ближе к себе, не давая шанса отстраниться. Тихон на это собственничество рассмеялся, нежно покрепче прижал к себе и после привычно скользнул носом по чужой скуле. А потом шепнул на ухо: — Тебя не любить невозможно. Ты сам — невозможный. И от этого очень любится. Обожается даже. Ваня фыркнул, скрывая глупое смущение за шутливым толчком кулака в тихоновский бок — и ускользнул из-под рук, чтобы совсем не растаять в присутствии гостей. А потом неожиданно заметил в проёме Сонечку, которая скрестила руки на груди и вполне довольно созерцала развернувшийся перед ней голубой огонёк. Ваня посерьёзнел и предостерегающе прижал палец к губам. Соня закатила глаза. — Если ты думаешь, что у тебя на лице не светится статус «счастливая жена, мамочка двойни», то ты жестоко ошибаешься. А затем, увернувшись от стремительно полетевшего в неё мандарина, она буднично добавила: — Мы с Лизой в магаз сбегаем. Забыли шампанское у меня дома, плюс ещё по мелочи. Вы уж тут, ну… Времени даром не теряйте, короче. Соня успела подмигнуть на прощание, прежде чем в неё полетел следующий мандарин под досадливое «да блять, Ванько, я же их драил полчаса с Фэри». И всё же, когда за щебечущими пташками захлопнулась входная дверь, задышалось немного свободнее. — Тебя действительно всё ещё настолько беспокоит, что твоя сестра узнает о наших отношениях? Ваня стоял спиной, нарезая фрукты, чтобы как-то занять руки и отвлечься. Он вздохнул, не прекращая шинковать яблоко, и рассеянно зажевал нижнюю губу. — Да я сам не понимаю. Лиза чудо, мы всегда сходились во взглядах на какие-то базовые вещи, включающие в себя человеколюбие. Но всё ведь по-другому может восприниматься, когда дело до близких доходит… — Но ты ведь счастлив? — Тихон оказался неожиданно близко, подойдя со спины и мягко боднув лбом чужой затылок. Тёплый поцелуй, отпечатавшийся на выступающем из-под ворота футболки позвонке, вызвал волну приятных мурашек по всему телу. — Конечно, Тиш. Ты только не думай, я же не в том плане, что она к тебе может неправильно отнестись, или что-то такое. — Я и не думаю. Просто для неё благополучие любимого брата должно быть важнее предрассудков. Уверен, так и есть. Она классная девочка. Тем более, и я не на помойке найденный, а вполне приличный мужчина. Ваня, конечно, с этим утверждением не мог не согласиться. А ещё не мог понять, как у Тихона получалось совершенно незаметно вторгаться в его личное пространство, при этом не напрягая и периодически будто случайно превращая будничное действо в прелюдию. Просто само собой получалось, что в какой-то момент он уже автоматически прогибался под настойчивыми руками прежде, чем успевал это осознать. А когда осознавал, становилось так жарко, что не снять одежду казалось преступлением. — Ванечка, — горячо выдохнул на ухо дьявольски довольный Тихон, — ножик в сторону отложи. И Ванечка подчинился, разжимая пальцы на рукоятке, в которую, оказывается, машинально вцепился изо всех сил. Теперь он держался за кухонную столешницу — и только лишь затем, чтобы не упасть на ватных ногах. — А если девочки вернутся? — разум заволокло возбуждением, обострённым разгулявшимся за время сессии голодом по чужому телу. Но Янковский старался сохранять крупицы благоразумия, даже когда физически уже себе не принадлежал. — Нас Соня благословила, — мурлыкнул Тихон, выцеловывая бледную шею и после ощутимо кусая за загривок. — Извольте не беспокоиться и раздвинуть ножки, сударь. Ваня и рад бы огрызнуться в ответ, да только резко в голову ударил жар от блуждающих по телу рук и чужого возбуждения, ощутимо упёршегося в бедро. Поэтому вместо колкости с губ слетел тихий стон и шипение, когда прохладные пальцы залезли под одежду и прошлись по разгорячённой коже. Пришлось по-быстрому слиться с кухни, потому что в какой-то момент от агрессивно-чувственных поцелуев и телодвижений со стола погрозились упасть миски с готовыми салатами. Соня с Лизой бы точно такого отношения к новогоднему реквизиту не простили, так что Тихон проворно подхватил своего визави под задницу и унёс в спальню. Тот не сопротивлялся — наоборот, обвил сильное тело своими длиннющими ногами и не отпустил, даже когда приземлился спиной на мягкое одеяло. Ваня изнывал под ласками. Крутил задницей, притираясь ближе к Тихону, выгибался навстречу исследовавшим рёбра и грудь губам, пытаясь одновременно стянуть через голову чужую футболку. Получалось плохо, и он ругался сквозь зубы, заставляя Тихона беззвучно трястись от смеха. В итоге он прервал поток брани глубоким и мокрым поцелуем, от которого Ваня едва не спустил в трусы. Последовавшее затем тихое «блять, Тиша» прозвучало уже вовсе не воинственно — моляще, вкупе со сбитым дыханием и торопливо облизанными припухшими губами. Тихона как будто огрели чем-то по затылку: он завис, наблюдая эту библейскую картину распластанного под собой тела, столь доступного и доверчиво открытого навстречу, что его чуть пополам не сложило от оглушительного чувства. — Пиздец, — только и смог выдавить он, на миг закрывая глаза, чтобы запомнить этот момент навсегда. Методично втрахиваемый в кровать Ваня в следующий десяток минут вообще потерял связь с реальностью. Он цеплялся за напряжённые плечи нависающего сверху Жизневского, надсадно шумно дышал и выстанывал на каждый особенно глубокий толчок. Всё это было страшно чересчур, и изнутри разрывало от переизбытка ощущений, особенно когда Тихон внезапно замедлился. Сперва саботаж вызвал бурный протест. Но когда на горло легла чужая рука, а в задницу с размаху и по самые блять гланды вошёл член, Янковский едва не задохнулся и увидел перед глазами взрывающиеся звёзды. Его затрясло уже буквально через пару этих сильных толчков, и он кончил, так и не коснувшись себя. Вторая волна накрыла крупной дрожью, когда следом с протяжным низким стоном себя довёл и Тихон, войдя особенно глубоко и крепко сжав худые бёдра. Стоит ли говорить, что после такого нетривиального досуга заставить себя тащиться в душ и торопливо смывать следы оказалось почти непосильной задачей. Спасло только присутствие Тихона, который заодно и голову ему помыл мягкими массирующими движениями, от чего Янковского окончательно размазало. Он позволил и вытереть себя, и высушить себе волосы феном, и одеть, и дотащить до кухни, и вручить себе чай. — Если ты не уберёшь эту блаженную улыбку с лица, Лизе не придётся ничего объяснять, — Тихон наблюдал за ним из противоположного угла кухни, тем не менее, тоже сыто и лукаво улыбаясь. Ваня медленно кивнул, продолжая зависать на каком-то там по счёту небе и ощущая приятную ломоту во всём теле. Соня с Лизой вернулись только минут через сорок, розовощёкие и покрытые снегом, с наполовину опустошённой бутылкой шампанского и парой пакетов. За оживлённой болтовнёй и поеданием наготовленных салатных запасов время незаметно приближалось к полуночи. В какой-то момент сестра за руку утащила Ваню на балкон покурить, пока Соня с Тихоном лихо кружились по гостиной в такт Франку Синатре. Раскрасневшаяся от танцев и смеха, Лиза прикурила из рук брата и откинулась спиной на прохладную стену. Её улыбчивое лицо освещали отблики люстры, и Ваня при взгляде на неё ощущал, как же сильно он соскучился. В ответ на озвученное признание Лиза рассмеялась и боднула его лбом в плечо. — Да брось ты. Вижу же, что тебе тут своих хлопот хватает. Сессия, дела амурные… Не до нас, москвичей. Янковский прищурился, пытаясь прочитать в лице сестры какие-то намёки на те или иные эмоции. Но та расслабленно курила, не обращая внимания. — Лиз, я всё хотел тебе рассказать… Прости, что не успел. Не думал, что ты всё же приедешь. И не знал, как ты отнесёшься, ну… к нам. Девушка повернула голову, и первичное непонимание быстро сменилось изумлением и частыми взмахами свободной рукой. — Ванчитос, да что ты! Если ты из-за Тихона переживал, то даже не думай! Я же всё ещё в больнице поняла. Он ведь не спал почти, от тебя не отходил вообще. Мы поболтали тогда, он ничего конкретного не сказал, но по его взгляду на тебя всё ясно было. — Так ты знала? — Ваня выглядел таким сбитым с толку и потерянным, что Лиза рассмеялась и полезла под руку обниматься. — Вань, ну я ж тебя лучше всех знаю. Ты думаешь, я могла не понять, что ты влюбился? Да от тебя сейчас на три метра этой аурой веет. Ну, той-самой, как от мамы, например, когда папа со съёмок возвращается. Дебильного такого, но абсолютного счастья. Ваня засмеялся, чувствуя, как всё напряжение, копившееся последние несколько месяцев, постепенно отступает. — Мама, кстати, велела тебя зацеловать от них с отцом. И, между прочим, ей Тихон тоже понравился. Не знаю, почуяла ли она то же, что я, но это и неважно. Ты же Янковский. Наш! Самый лучший и самый любимый. Кто вообще посмеет тебя осудить, если наш отец, вон, в платьях рассекал по молодости на съёмках Распутина. Они тихо смеялись, стоя в обнимку и переминаясь с ноги на ногу на холоде балкона. Ваня подумал, что со времён детских лет, проведённых в кругу дружной семьи, это, пожалуй, его лучший Новый год. Самым прекрасным моментом праздника оказался бой курантов, под который Тихон, отставив бокал шампанского в сторону, мягко привлёк к себе Ваню и нежно поцеловал в лоб. Лиза с Соней тоже обнимались, стоя у противоположного края стола. Они хором считали секунды и почти не кидали лукавых взглядов на сладкую парочку, предоставляя им некоторое подобие приватности. Позже, когда пришла пора обмениваться подарками, Тихон вручил Ване билеты на самолёт. — Что это? — Послезавтра отчаливаем в Калининград. С родителями тебя буду знакомить. Ваня поднял изумлённый взгляд, пока девочки на заднем плане восторженно пищали и хлопали в ладоши. Тихон ласково улыбался, и его глаза светились предвкушением чего-то большого и радостного. — Погоди… но как? Ты ведь говорил… — Пришлось немножко по-злодейски приврать. Но ты не волнуйся, это не смотрины. Просто очень хочу тебе отплатить. Я-то с твоей семьёй уже волей случая познакомился, и в доме твоём почти прописался. Теперь твоя очередь. Увидишь, где я вырос, побудешь моим гостем. Если ты не против, конечно? Выдохнув тихо «дебильный вопрос», Ваня шагнул в чужие объятия и крепко-крепко обнял этого двухметрового кудрявого засранца, который смеялся в ответ и бережно сжимал, целуя в макушку. А потом и в губы — поверхностно, чтобы не шокировать подружек, но всё же коснулся, безмолвно обещая незабываемую поездку. А Ваня только и мог, что благодарно улыбаться до сведённых щёк и прятаться на чужой груди. Похоже, чудо, которое он искал на посвяте, оказалось новогодним. Но главное, конечно, ждать, ведь если ждёшь — обязательно получишь.