Нечисть внутри Героя

      Самый пока что жаркий день знойного лета клонился к вечеру, и большие прямоугольные дома Тисовой улицы окутывала сонная тишина. Машины, обычно сверкавшие чистотой, стояли пыльные, а лужайки были уже не изумрудно-зелеными, а иссохшими, желтоватыми: из-за нехватки воды жителям запретили пользоваться шлангами. Лишенные таких важных занятий, как мытье машин и стрижка газонов, обитатели Тисовой сидели по комнатам, где было чуть прохладней, широко распахнув окна в несбыточной надежде на освежающее дуновение.       Пересекая улицу Магнолий, поворачивая на шоссе Магнолий и двигаясь к полутемному детскому парку шёл парень с волосами цвета самой тёмной ночи и изумрудно-зелёными глазами. Он перемахнул через запертую калитку парка и пошел по выжженной солнцем траве. Парк был так же пуст, как улицы. Дойдя до качелей, Гарри сел на единственные, которые Дадли и его дружки еще не сломали, обвил рукой цепь и задумчиво уставил взгляд в землю.       В малой комнате, которая была раньше как складом для сломанных игрушек Дадли, уже не спрячешься, впрочем как и на клумбе у Дурслей. Завтра придется искать другой способ слушать новости. Ведь всё, что он мог услышать так это, — как дядя Вернон ругается с телевизором, — бывало такое редко, но незабываемо. Возможно это было связано с новостями, которые могли быть не самыми, мягко говоря, хорошими. Слышал как тётя Петунья с нежностью в голосе что-то говорила про Дадли и его друзей. В основном от женщины он слышал лишь то, что их сын пользуется популярностью. Гарри при таких моментах едва мог удержаться от того, чтобы не фыркнуть. Во всем, что касалось их сына Дадли, дядя Вернон и тётя Петунья проявляли поразительную слепоту. Они свято верили всему его примитивному вранью об ужинах и чаепитиях, на которые его каждый вечер летних каникул якобы приглашали родители того или иного приятеля. Гарри, однако, прекрасно знал, что ни в каких гостях Дадли не рассиживает. Он и его компания развлекались по вечерам тем, что портили детский парк, курили на улицах и швырялись камнями в проезжающие машины и проходящих детей. Гарри не раз видел их за этим занятием, бродя вечерами по своему городку Литтл-Уингингу.       Большую часть каникул он слонялся по улицам и выуживал из урн выброшенные газеты. Он старался в этот момент не слушать язвительные реплики Асмодея. Последнего в принципе можно было понять, ведь они так и не продвинулись в плане по развращению многих доступных девушек. То Гарри был не готов, то нужных знаний и умений порой не хватало в нужный и решающий момент, то вот парень изредка вздумает найти способ узнать что происходит в Магическом мире. Дурдом какой-то! Хотя если говорить об обучении, то Гарри вполне может хоть что-то показать в бою. Немногое, но Асмодей, — хоть и с не охотой, — заявлял, что у парня есть потенциал, если он сам конечно его не угробит.       А пока что впереди была еще одна беспокойная, тяжелая ночь: если не кошмары с гибелью Седрика, то длинные темные коридоры, ведущие в тупик или к запертой двери. Ночью мучительные сны, днем ощущение, что ты пойман в ловушку, — Гарри считал, что одно с другим связано. Часто старый шрам у него на лбу неприятно покалывало, но он не обманывался: это едва ли могло заинтересовать Рона, Гермиону или Сириуса. Раньше предостерегающая боль в шраме говорила о том, что Волан-де-Морт становится сильнее, но теперь, когда Темный Лорд возродился сполна, они в ответ на жалобу, наверно, только напомнили бы ему, что в этих ощущениях нет ничего нового. Из-за чего шум поднимать? Тоже мне, удивил...       Внутри у Гарри постоянно становилось тяжело и тоскливо, и он глазом не успевал моргнуть, как вновь накатывало ощущение безнадежности, которое мучило его все лето.       В пять утра он вновь и вновь вставал по будильнику, чтобы расплатиться с совой за номер «Ежедневного пророка», — но какой в этом был смысл? Ровно никакого. Такого мнения придерживался и Асмодей. Гарри только проглядывал первую страницу и отбрасывал газету. Были одни лишь слова, и то, не те, которые были нужны. Никто так и не знает, как именно погиб Седрик. И теперь, возможно, его ждёт очередной сложный год в Хогвартсе. Как бы Гарри не хотелось признавать, но в чём-то его внутренний советник был прав. Альбус Дамблдор своими словами только помог юным волшебникам понять к кому стоит подходить, чтобы узнать подробности, вот только самому информатору это сильно не понравиться. Ведь вновь вспоминать те события, парень отказывался. Лишь общими фразами его друзья знали как погиб Седрик, а вновь окунаться в свои воспоминания, и то, что он чувствовал... было выше его сил. Асмодей ничего в этот момент не говорил. Он будто понимал, что в такие моменты лучше не трогать своего подопечного. Возможно пожалел, что маловероятно, или может просто понимал, что если он будет сам стараться опустить Гарри ниже плинтуса, то тогда его план по развращению доступных девушек вообще развалится. Если на данный момент парень мог спокойно поговорить с противоположным полом, то если бы он его опустил своими язвительными и колкими фразами, пожалуй можно было спокойно прощаться вообще продвинуться в этой области хоть на несколько процентов.       В лучшем случае сова могла принести письмо от друзей — от Рона и Гермионы. Но он давно уже не надеялся прочесть там какую-нибудь новость.       «Разумеется, мы ничего не пишем сам знаешь о чем... Нам не велено писать ничего важного: вдруг письмо попадет не в те руки... Мы очень заняты, но подробностей сообщить не можем... Довольно много всякого происходит, расскажем при встрече...»       Но когда она произойдет, эта встреча? Точной даты никто не называл. На поздравительной карточке ко дню рождения Гермиона написала:       «Думаю, мы увидимся совсем скоро» — но как скоро оно, это «скоро», наступит? Насколько Гарри мог понять по расплывчатым намекам, Гермиона и Рон были вместе — скорее всего у родителей последнего. Он с трудом мог перенести мысль, что они весело проводят время в «Норе», тогда как он попусту торчит на Тисовой улице. Он был до того на них зол, что выбросил, не открыв, две коробки шоколадок из «Сладкого королевства», которые они ему прислали на день рождения. И чем же они, Рон и Гермиона, заняты? И почему он, Гарри, ничем не занят? Разве он не доказал, что способен на большее, чем они? Неужели о его делах уже забыли? Разве не он был тогда на кладбище, разве не он видел смерть Седрика, разве не его привязали к могильному камню и хотели убить?       «Не думай об этом», — жестко говорил себе Гарри в сотый, наверно, раз за лето.       Хватит и того, что кладбище постоянно является ему в ночных кошмарах. Хоть наяву без него обойтись. Сознание несправедливости достигло такой силы, что он едва не зарычал от ярости. Ведь если бы не он, никто и не знал бы даже, что Волан-де-Морт возродился! И в награду за все он целых четыре недели болтается в Литтл-Уингинге, совершенно отрезанный от волшебного мира! Как мог Дамблдор с такой легкостью выкинуть его из головы? Почему Рон и Гермиона оказались вместе там, куда его не пригласили? Сколько еще подавлять искушение написать тупицам, которые издают «Ежедневный пророк», и объяснить им, что Волан-де-Морт вернулся? Вот какие гневные мысли бушевали у Гарри в голове, вот из-за чего он терзался и корчился.       А на парк тем временем опускалась душная бархатная ночь, в воздухе стоял запах сухой теплой травы, и тишину нарушал только негромкий шум проезжавших мимо машин.       Он сам не знал, как долго просидел на этих качелях, — из задумчивости его вывели какие-то голоса, и он поднял голову. Приглушенного света от фонарей на окрестных улицах было достаточно, чтобы разглядеть идущую через парк группу. Один горланил грубую песню, остальные гоготали. Некоторые вели дорогие гоночные велосипеды. От колес доносился мягкий стрекот. Гарри знал, кто это такие. Впереди — не кто иной, как его двоюродный братец Дадли Дурсль. Возвращается домой в сопровождении своей верной шайки. Дадли был таким же крупным, как и раньше, но год жесткой диеты и новый дар, который в нем открылся, заметно изменили его фигуру. Как дядя Вернон восхищенно сообщал всякому, кто готов был слушать, Дадли недавно стал чемпионом юго-востока Англии по боксу среди школьников своей возрастной группы. «Благородный спорт», как выражался дядя Вернон, сделал Дадли еще более устрашающим, чем в начальной школе, когда он превратил Гарри в свою первую боксерскую грушу. Сам парень уже совершенно не боялся двоюродного брата, и все же особой радости его появление не вызвало. Удар у Дадли теперь был поставлен получше. Все соседские мальчики перед ним трепетали — больше даже, чем перед «этим Поттером», который, как им говорили, был отпетый хулиган и учился в школе святого Брутуса для подростков с неискоренимыми криминальными наклонностями.       Глядя на движущихся по траве парней, Гарри гадал, кого они колошматили сегодня вечером. Если дружки Дадли его сейчас увидят, они, конечно же, потопают прямо к нему, и что тогда станет делать двоюродному брату? Терять лицо перед всей шайкой ему не захочется, но провоцировать Гарри будет ох как страшно... Весело будет смотреть на нерешительного Дадли, дразнить его, потешаться над его бессилием. А если кто из дружков полезет, он, Гарри, к этому готов — волшебная палочка при нем. Пусть попытаются... Он очень даже не прочь сорвать злость на тех, кто в прошлом превратил его жизнь в ад. Но они не оглянулись, не увидели его. Вот они уже почти у ограды парка. Гарри подавил побуждение их окликнуть. Напрашиваться на драку — не самое умное поведение. Он не должен применять волшебство. Не должен вновь подвергать себя риску исключения.       «Я знаю, что ожидание для тебя томительно... Держи нос по ветру, и все будет в порядке... Будь осторожен, никаких опрометчивых поступков...» — промелькнули слова крёстного в голове Гарри.       Голоса Дадли и его компании делались все тише. Парней уже не было видно, они шли по шоссе Магнолий.       «Так-то, Сириус, — сумрачно думал Гарри. — можешь быть доволен. Никаких опрометчивых поступков. Нос по ветру. Прямая противоположность тому, как ты сам себя вел».       Он встал на ноги и выпрямился.       Тетя Петунья и дядя Вернон, судя по всему, считали, что Дадли, когда бы он ни вернулся домой, возвращается как раз вовремя, а его приход хоть минутой позже — уже непростительное опоздание. Дядя грозился запереть Гарри в сарае, если он еще раз посмеет вернуться после Дадли, и, подавляя зевоту и по-прежнему хмурясь, Гарри двинулся к калитке парка. Шоссе Магнолий, как и Тисовая улица, было застроено крупными, незамысловатыми, похожими друг на друга домами с идеально, как в парикмахерской, подстриженными газонами, и хозяева их были крупные, незамысловатые, похожие друг на друга люди, которые ездили в очень чистых машинах, точь-в-точь как у дяди Вернона.       Литтл-Уингинг больше нравился Гарри поздним вечером, когда занавешенные окна сияли во тьме бриллиантовыми квадратами и он, проходя мимо, мог не опасаться услышать ворчание по поводу своей «антиобщественной» внешности. Он ускорил шаг и, миновав полпути вдоль шоссе Магнолий, опять увидел компанию. Дружки прощались с Дадли у поворота на улицу Магнолий. Гарри притаился в тени большого сиреневого куста.       «Не очень хорошая идея подслушивать этого идиота.» — ворчливо проговорил Асмодей.       «Неужели тебя стало волновать, что хорошо, а что нет?» — усмешка мелькнула в словах Гарри.       «Нет, просто я в отличие от глупого смертного понимаю, что от этого идиота ничего не узнаешь.» — парировал недовольным голосом, демон.       «Повторяешься...» — усмехнулся в ответ парень.       В ответ он лишь услышал язвительную реплику со стороны внутреннего наставника. Впрочем Асмодей вновь оказался прав. Ничего интересного узнать не удалось. Только лишь то, что дружки Дадли вновь кого-то избили. Ничего удивительного. И уж тем более не было полезно. Гарри подождал, пока дружки Дадли двинулись по домам. Когда их голоса опять стали еле слышны, он повернул за угол и очень быстро зашагал по улице Магнолий. Дадли шел не торопясь и мычал себе под нос что-то немелодичное.       — Привет, Большой Дэ!       Дадли оглянулся.       — А, — бросил он, — это ты...       — Давно ты Большим Дэ заделался? — спросил Гарри.       — Заткнись, — огрызнулся Дадли и повернул голову обратно.       — Неплохое имечко, — заметил парень и, улыбаясь, пошел рядом с двоюродным братом. — но для меня ты всегда будешь масеньким Дадликом.       — Я сказал: ЗАТКНИСЬ! — рявкнул Дадли, и его розовые, как ветчина, руки сжались в кулаки.       — Интересно, знают твои дружки, как мама тебя называет?       — Сгинь, понял?       — Ей ты что-то не приказывал сгинуть. А как насчет «малыша» и «моего крохотулечки»? Может, мне так лучше к тебе обращаться?       Дадли ничего не ответил. На то, чтобы не наброситься на Гарри, уходила, казалось, вся его выдержка.       — Ну, так кого же ты сегодня бил? — спросил парень, уже не улыбаясь. — Очередного десятилетнего? Два дня назад, я слыхал, ты расправился с Марком Эвансом.       — Он сам напрашивался, — проворчал двоюродный брат.       — Да неужели?       — Он со мной нахальничал.       — Да? Может, он сказал, что ты похож на свинью, которую научили ходить на задних копытах? Если так, Дад, это не нахальство, а чистая правда.       «Чувствую будет весело...» — хохотнул Асмодей.       Демона вся эта ситуация лишь забавляла. Хоть он и был развратником девушек разного возраста, — уступая лишь суккубкам, — но отказываться посмотреть насколько его подопечный сможет опустить своего двоюродного брата, было заманчивой идеей. Если пареньку удастся, — это добавит ему несколько баллов в глазах Асмодея. На щеке у Дадли задергался мускул. Гарри чрезвычайно приятно было знать, что он доводит его до белого каления. Ему казалось, он перекачивает в двоюродного брата свое уныние, свое бездействие, — другого способа от них избавиться у него не было. Они повернули в узкий проулок, где Гарри в первый раз увидел Сириуса. Это был кратчайший переход с улицы Магнолий на Тисовую. Там было пусто и гораздо темней, чем на освещенных фонарями улицах. Стены гаражей по одну сторону и высокий забор по другую заглушали звук их шагов.       — Носишь с собой эту штуку и думаешь, что ты важная персона? — спросил Дадли спустя несколько секунд.       — Какую штуку?       — Которую ты прячешь.       Гарри опять усмехнулся.       — А ты, оказывается, не такой остолоп, каким выглядишь. Я уж подумал, ты не умеешь одновременно идти и разговаривать.       Гарри выдернул волшебную палочку и увидел, как Дадли на нее косится.        — Тебе запрещено, — мигом дал заднюю двоюродный брат. — думаешь, я не знаю? Если что, тебя исключат из твоей уродской школы.       — Ты уверен, Большой Дэ, что там не изменились правила?       — Не изменились, — сказал Дадли не совсем уверенным тоном.       Гарри мягко рассмеялся.       — А без этой штуки слабо тебе на меня, да? — прорычал Дадли.       — Кто бы спрашивал. Тебе-то всего-навсего нужны четверо дружков рядом, чтобы сунуться к десятилетнему. Каким там боксерским титулом ты хвалишься? Сколько было твоему противнику? Семь? Восемь?       — Шестнадцать, к твоему сведению! — рявкнул Дадли. — Его двадцать минут потом приводили в чувство, а весил он раза в два больше, чем ты. Попляшешь у меня, когда я расскажу папе, что ты вынимал эту штуку...       — Значит, сразу к папочке, да? Его масенький чемпиончик по боксу страшно испугался палочки нехорошего Гарри.       — А ночью ты что-то не такой храбрый, — с издевкой проговорил Дадли.       — А сейчас что, не ночь, Дадлик? Ночь, к твоему сведению, это такое время суток, когда темно.       — А я говорю про то время суток, когда ты спишь!       Дадли остановился. Гарри тоже. Он уставился на двоюродного брата.       Как ни плохо он видел широкое лицо Дадли, в нем читалось странное торжество.       — Как это понимать: не такой храбрый, когда сплю? — спросил Гарри, совершенно сбитый с толку. — Чего я в это время могу бояться? Подушек, что ли?       — Я кое-что слышал прошлой ночью, — негромко сказал Дадли. — разговоры во сне. Стоны.       — Как это понимать? — повторил Гарри, но в живот ему будто вдвинулось что-то холодное.       Прошлой ночью он в очередной раз был на кладбище. Дадли грубо хохотнул, точно подала голос собака. Потом запричитал тонким деланным голоском:       — «Не убивайте Седрика! Не убивайте Седрика!» Кто такой Седрик — твой бойфренд?       — Наглый лгун, — машинально парировал Гарри.       Но во рту у него пересохло. Он знал, что Дадли не врет. Как бы он узнал про Седрика, если бы и в самом деле не услышал?       — «Папа! Папа! На помощь! Он хочет меня убить! Ой! Ой!»       — Заткнись, — тихо произнес Гарри. — я тебя предупреждаю.       — «Папа, ко мне! Мама, на помощь! Он убил Седрика! Папа, на помощь! Он хочет...» Не направляй на меня эту штуку!       Дадли попятился и уперся в стену. Гарри стоял, нацелив волшебную палочку прямо ему в сердце. Парень чувствовал, как в жилах у него стучат все четырнадцать лет ненависти к Дадли. Чего бы он только не дал за право нанести удар прямо сейчас, заколдовать его так, что он поползет домой в виде насекомого, немой, обросший щупальцами...       «Ты должен его наказать, мальчишка, — рычащие нотки прорезали прежнюю сдержанность интонаций Асмодея. — он должен ответить за свои слова! Это ничтожество посмело перейти все рамки дозволенного!»       — Не смей об этом больше говорить! — рявкнул Гарри. — Понял меня?       — Направь в другую сторону!       — Я спрашиваю: понял меня?       — Направь в другую сторону!       — ПОНЯЛ МЕНЯ?       — УБЕРИ ЭТУ ШТУКУ!       Не успел Гарри нанести первый удар, как заметил, что Дадли странно, судорожно вздохнул, как будто его сунули в ледяную воду. Что-то произошло с самой ночью. Темно-синее усеянное звездами небо вдруг стало совершенно черным. Весь огонь в нем пропал — не было ни звезд, ни луны, ни смутно светивших фонарей у обоих концов проулка. Не слышно было ни отдаленного шума машин, ни шелеста деревьев. Вместо ласкового летнего вечера — пробирающий насквозь холод.       Их окружала кромешная тьма, непроницаемая и безмолвная, словно чья-то огромная рука набросила на весь проулок плотную ледяную ткань. На долю секунды Гарри померещилось, будто он невольно использовал волшебную палочку, хоть и противился этому искушению изо всех сил. Но потом он опомнился: выключить звезды было, конечно, не в его власти. Он крутил головой во все стороны, стараясь хоть что-нибудь разглядеть, но мрак облегал глаза, как черная невесомая вуаль.       Раздался голос насмерть перепуганного Дадли:       — Ч-что ты д-делаешь? П-перестань!       — Да ничего я не делаю! Молчи и не шевелись!       — Я н-ничего не вижу! Я о-ослеп! Я...       — Молчи, тебе говорят!       Гарри поворачивал ослепшие глаза то вправо, то влево. Стужа была такая, что он содрогался всем телом. Руки покрылись гусиной кожей, волосы на затылке встали дыбом. Он пялился во тьму, подняв веки до отказа, — но без толку.       «Полный мрак... Невозможно... Они не могут появиться здесь, в Литтл-Уингинге...»       Он напрягал слух. Их сначала должно быть слышно, только потом видно...       «Используй световые чары, мальчишка!»       — Lumos       Кончик волшебной палочки засветился.       Оглянувшись парень увидел как паря над землей, к нему гладко скользила высокая фигура в плаще до пят с надвинутым на лицо капюшоном. Приближаясь, она всасывала в себя ночной воздух. Сделав пару нетвердых шагов назад, Гарри поднял волшебную палочку:       — Expecto patronum!       Из кончика палочки вылетела струйка серебристого пара, и дементор замедлил движение, но заклинание не подействовало так, как нужно. Спотыкаясь о свои же ноги, Гарри отступал перед приближающимся дементором, паника туманила разум.       «Сосредоточься!» — рявкнул Асмодей.       Из-под плаща дементора высунулись в его сторону две серые, склизкие, покрытые струпьями лапы. Уши наполнил стремительно нарастающий шум.       —Expecto patronum!       Из острия волшебной палочки вырос огромный серебристый олень. Его рога ударили дементора по тому месту, где у человека находится сердце, и отбросили назад, невесомого, как сама тьма. Олень продолжал наступать. Побежденный дементор уплывал под его натиском, похожий на летучую мышь. Позади раздался жуткий визгливый вопль, и шаги Дадли умолкли. Пробежав с десяток шагов, он их увидел: Дадли лежал на земле, скрючившись и прижав ладони к лицу. Над ним низко склонился второй дементор. Взявшись склизкими лапами за его запястья, он медленно, почти любовно стал отводить его руки. Закрытая капюшоном голова опускалась к лицу Дадли, словно дементор хотел его поцеловать. Мимо с мощным шумом пронесся серебристый олень. Безглазое лицо дементора было уже в каком-то дюйме от лица Дадли, когда на выручку пришли серебристые рога. Подброшенный в воздух дементор, как и его сотоварищ, стал уплывать и вскоре скрылся во мраке. Олень, доскакав до конца проулка, расплылся серебристым туманом.       Вновь ожили луна, звезды и уличные фонари. По проулку повеяло теплым ветерком. В садах зашелестели деревья, послышался привычный шум машин, проезжающих по улице Магнолий. Гарри стоял как вкопанный, органы чувств были напряжены до предела. Трудно было сразу вернуться в нормальную жизнь. Вдруг он почувствовал, что футболка прилипла к телу, — он был весь мокрый от пота. Он все никак не мог поверить случившемуся. Дементоры — здесь, в Литтл-Уингинге! Дадли лежал на земле скрюченный. Его трясло, он стонал. Гарри присел на корточки посмотреть, способен ли Дадли встать, и вдруг услышал у себя за спиной громкий топот бегущих ног. Безотчетно опять поднимая волшебную палочку, он резко повернулся. Пыхтя, к нему торопилась миссис Фигг, чокнутая старая соседка. Из-под сетки для волос выбились седые пряди, в руке, стуча содержимым, болталась веревочная продуктовая сумка, на ногах чудом держались матерчатые шлепанцы.       — Я просто растерзать его готова, этого Наземникуса Флетчера!

***

      После того происшествия прошло несколько дней, и за это время Гарри попеременно пребывал в двух состояниях. В первом его наполняла беспокойная энергия. Он ни на чем не мог сосредоточиться и только ходил взад-вперед по спальне, злясь на всех разом за то, что предоставили ему вариться в собственном соку. Во втором им овладевало такое оцепенение, что он валялся на кровати по часу и больше, тупо глядя в пространство и томясь гнетущим страхом из-за предстоящего разбирательства в Министерстве. Что, если решение будет не в его пользу? Что, если его действительно исключат, а палочку переломят надвое? Что ему тогда делать, куда податься? Жить, как раньше, круглый год у Дурслей? Нет, только не теперь, когда он узнал другой мир — мир, где ему самое место. Может быть, перебраться в дом Сириуса, как последний предложил ему год назад, перед самым своим бегством? Но позволят ли Гарри жить там одному? Ведь он все еще несовершеннолетний. Не исключено, что вопрос, куда ему отправляться, решат за него другие. Может быть, за нарушение Международного статута о секретности его приговорят к Азкабану. Вот только оставалось ему ждать совершенно не долго. Ведь после того как семейка Дурслей уехали на финал Всеанглийского конкурса лучших содержателей пригородных лужаек, появились внезапные гости, причём очень знакомые. И благодаря этим незнакомцам, Гарри оказался сейчас в доме своего крёстного. И прямо сейчас перед ним сидят его так называемые друзья, которые стараются оправдать и себя, и Дамблдора. Что очень не понравилось как парню, так и Асмодею.       — Гермиона вся извелась, твердила, что ты какую-нибудь глупость вытворишь, если будешь сидеть там один без новостей, но Дамблдор...       — ...строго-настрого вам запретил, — подхватил Гарри. — да, Гермиона мне сказала.       Целый месяц протосковав по Рону и Гермионе, он теперь вдруг почувствовал, что не прочь остаться один. И его внутренний советник был полностью согласен. Как он утверждал:       «Разве тебе нужны такие друзья? Которые очень легко забыли про тебя, только лишь послушав Дамблдора.»       И как бы неприятно было этого осознавать, но Асмодей был в чём-то прав. Неужели было так тяжело хоть что-то написать ему? Или они думали, что последователи Волан-де-Морта будут перехватывать чьи-то письма? Интересно как? Они даже не имеют понятия где же находится Гарри. По крайне мере если раньше не могли к нему заглянуть в «гости.» А если даже Рон и Гермиона решили всё таки не рисковать и не пытаться отправлять письма совами, то почему нельзя воспользоваться телефоном? Или Гермиона, которая выросла у маглов, забыла как им пользоваться? Или что он вообще существует? Неужто у нее разом вышибло все ее мозги? Иначе как можно оправдать ее тугодумность? Грубо. Но по другому тут никак.       Возникло напряженное молчание. Гарри машинально поглаживал Буклю, не глядя на товарищей.       — Он считал, что так будет лучше, — произнесла Гермиона упавшим голосом. — Дамблдор.       — Ясно, — ответил Гарри.       — Он, наверно, думал, что у маглов тебе будет не так опасно... — начал Рон.       — Да? — поднял бровь парень. — На кого-нибудь из вас этим летом нападали дементоры?       — Нет, но... он же поручил людям из Ордена Феникса за тобой смотреть...       Гарри словно ухнул куда-то вниз — как будто спускался по лестнице и пропустил ступеньку. Выходит, все знали, что за ним следят. Все, кроме него...       «Поручил людям из Ордена Феникса за тобой смотреть... Только что-то плохо у них это получилось.»       — Плоховато что-то они смотрели. — Гарри изо всех сил старался говорить ровным голосом. — Так смотрели, что пришлось самому выкручиваться.       — Он страшно рассердился, — сказала Гермиона чуть ли не с благоговейным ужасом. — Дамблдор. Мы его видели, когда он узнал, что Наземникус самовольно ушел с дежурства. Он рвал и метал.       — А я рад, что Наземникус ушел, — произнес Гарри холодно. — иначе я не совершил бы волшебства и Дамблдор, чего доброго, оставил бы меня на Тисовой улице на все лето.       — А тебя... тебя не беспокоит разбирательство в Министерстве магии? — тихо спросила Гермиона.       — Нет, — с вызовом солгал Гарри.       Хотя если быть честным с самим собой, то волнение конечно присутствовало. И это вполне было нормально. Хоть Асмодей и утверждал, что он использовал заклинание, чтобы защитить себя и двоюродного брата идиота, уверенности это не добавляло. Мало ли, может на разбирательстве пойдёт что-то не так. Или закон изменили. Да всё что угодно может произойти! Да и к тому же кто ему поможет? Никто. Надеяться на Дамблдора как это делают Рон и Гермиона, Гарри не станет. Поэтому придётся как-то самому выкручиваться. Возможно при помощи книг и знаний Асмодея.       Он отошел от них с блаженствующей Буклей на плече и стал оглядываться, но сырая и мрачная комната не доставила ему особой радости. Голые стены с отстающими обоями украшал только пустой холст в нарядной раме, и, когда Гарри проходил мимо, ему послышался чей-то тихий смешок.       — Зачем все-таки Дамблдору было скрывать от меня, что происходит? — спросил Гарри, по-прежнему стараясь придать голосу непринужденность. — Вы не догадались задать ему этот вопрос?       Рон и Гермиона переглянулись. Он поднял на них глаза как раз вовремя, чтобы это заметить. Значит, он повел себя именно так, как они опасались. Этот вывод не улучшил его настроения.       «Хорошие у тебя друзья, мальчишка...» — с сарказмом проговорил, Асмодей. Он также наблюдал за всей этой сценой.       «Видимо не такие уж они мне друзья.»       «Они легко послушались какого-то старика, хотя стараются показать тебе, что они всегда будут рядом с тобой. — демон несколько минут помолчал, но после сделал вывод: — Не думаю, что им можно будет в будущем доверять. Дамблдор только поманит их пальцем к себе, и они тут же забудут про друга. Если ты попробуешь отказаться идти следом за ними, то думаю последствия будут весьма плачевными.»       «Я не ручная собачка, чтобы всегда идти следом за кем-то!»       «Я этого не говорил, но твои так называемые друзья точно захотят сделать тебя таким. Хотя, если вспомнить твою задачу...»       «Ты имеешь ввиду начать принимать действия в направление разврата девушек?» — спокойным тоном предположил, Гарри.       «Правильно мыслишь, мальчишка. И если так поглядеть ты вполне можешь начать со своей подруги, Гермионы, или с Джинни, а можешь попробовать успокоить ту девушку, которую ты пожалел в конце четвёртого курса.»       «Чжоу Чанг...»       *«Выбор конечно маленький, но для начала хватит. Гермиона оказалась почти в стадии пойти на предательство, что уже даёт тебе возможность сделать последний ход. Сломать предательницу. Джинни и Чжоу постоянно кидали на тебя голодные взгляды. Им я думаю стоит сделать небольшой подарок, если они и дальше будут верно глядеть на своего хозяина. Мне кажется это прекрасная возможность, поэтому подумай.»       — Мы сказали Дамблдору, что обо всем хотим тебе сообщить, — заверил его Рон. — сказали, Гарри, не сомневайся. Но он сейчас страшно занят, мы, как сюда приехали, видели его только два раза, и у него очень мало времени. В общем, он заставил нас пообещать, что мы ничего важного тебе писать не будем. Сказал, сову могут перехватить.       — Если бы он хотел, он все равно мог бы держать меня в курсе, — сухо возразил Гарри. — вы прекрасно знаете, что можно посылать сообщения без всяких сов.       Гермиона посмотрела на Рона:       — Я тоже об этом подумала. Но он решил, что ты ничего не должен знать.       «Что-то старик многое о себе возомнил. Неужели он решил, что может управлять твоей жизнью?»       От слов Асмодея, Гарри сжимал свои кулаки сильнее. Дамблдор даже не спрашивая, а нужна ли ему такая опека, самолично влазит туда, где ему не место.       — Может, он считает, что мне нельзя доверять? — предположил Гарри, глядя на их лица.       — Слушай, не будь идиотом, — сказал Рон с расстроенным и смущенным видом.       — Или что я не могу о себе позаботиться.       — Разумеется, он ничего такого не думает! — с волнением воскликнула Гермиона.       — Ну, и почему же тогда вы участвуете во всем, что тут делается, а я торчу у Дурслей? — спросил Гарри уже теряя терпения.       Слова спешили, толкали друг друга, голос делался все громче и громче.       — Почему вам позволено все знать, а мне нет?       — Нам тоже нет! — перебил его Рон. — Мама не пускает нас на собрания, говорит, малы еще...       Тут Гарри, не помня себя, с глухой яростью рявкнул:       — Надо же, вас не пускали на собрания! Бедненькие! Но вы же были здесь, так или нет? Вы были вместе, а я целый месяц торчал у Дурслей! Я больше совершил, чем вы оба, и Дамблдор это знает! Кто защитил философский камень? Кто одолел Реддла? Кто спас вас обоих от дементоров?!       Все горькое и негодующее, что Гарри передумал за месяц, хлынуло из него потоком. Ощущение бессилия из-за отсутствия новостей, боль из-за того, что друзья вместе, а он отдельно, ярость, которую он испытал, узнав, что за ним следили без его ведома... Все эти чувства, которых он отчасти стыдился, вырвались наконец наружу. Испугавшись крика, Букля слетела с его плеча и опять села на шкаф. Сычик, тревожно вереща, еще быстрей принялся кружить у них над головами.       — Кого в том году испытывали драконами, сфинксами и прочей нечистью? Кто увидел, как он возродился? Кто должен был от него спасаться? Я!       Ошеломленный Рон стоял с разинутым ртом и не знал, что сказать. Гермиона, казалось, вот-вот разревется.       — Но зачем, спрашивается, мне знать, что происходит? Зачем вам беспокоиться насчет того, чтобы я был в курсе дела?       — Гарри, мы хотели тебе сообщить, мы действительно хотели... — начала Гермиона.       — Хотели, да не слишком! Иначе послали бы мне сову! Дамблдор, видите ли, заставил их пообещать...       — Он правда заставил...       — Целый месяц я сидел как идиот на Тисовой улице, целый месяц таскал из мусорных баков газеты, надеялся хоть что-нибудь узнать...       — Мы хотели...       — Я думаю, вы от души надо мной посмеялись в этом уютном гнездышке...       — Да нет же, честно...       — Гарри, нам действительно очень-очень жаль! — в отчаянии воскликнула Гермиона. В глазах у нее блестели слезы. — Гарри, ты абсолютно прав! Я на твоем месте тоже была бы в бешенстве!       Гарри, все еще часто дыша, уставился на нее, потом опять отвернулся и начал ходить взад-вперед по комнате. Букля угрюмо ухнула со своего шкафа. Наступила долгая пауза, когда раздавался лишь тоскливый скрип половиц под подошвами Гарри. Хотели они видите ли отправить ему письмо! Так почему этого не сделали?! Послушали Дамблдора! Кто он им? Сват, брат или может быть родитель?! Он им никто! По крайне мере вне Хогвартса. В школе же он только директор. Но нет, Рон и Гермиона вот так легко послушались старика. Да какие они после этого друзья? Никакие! Один уже в прошлом году кинул его в самый важный момент. Конечно, он после пришёл извиниться. Только что-то Гарри этого не заметил. Никаких слов от Рона он не слышал. Лишь какое-то оправдание! Будто это не он во всём виноват. Теперь парень точно мог сказать, ему помощь на суде от Дамблдора не нужна. Пускай другим помогает. А ему не надо. Помог уже, хватит. Пора уже самому отвечать за свои действия и поступки. К тому же Асмодей ему в этом поможет, хоть и за небольшую плату. Продолжение следует...