Хотя какая разница?
Кажется, Шиничиро понимает, что должен делать, и слегка наклонившись замирает в сантиметре от чужих губ, — усомнившись, но блондин уверен в своем решении и первым успевает коснуться его, издав лёгкий чмок, и опуская голову обратно. — Первый. — Что? — интересуется Вака. — Это первый раз. — Сано понемногу понимает, что первый поцелуй случился не на романтическом свидании с идеальной девушкой, а в гараже на потрёпанном диване — с его другом. — Ёбнуться. — Извиняюсь? — блондин кажется сожалеет, но Шиничиро сам виноват. — Могу взять ответственность и предложить тебе руку и сердце, — он шутит поднимаясь с чужих колен и смотрит прямо в глаза. — Согласен? — Что ты… несёшь, — брюнет проговаривает это невнятно, и абсолютно противореча самому себе — ведь его рука уже коснулась чужих скул и большим пальцем проведя вдоль щеки, — он повторил этот неловкий поцелуй. — Уже лучше, — Имауши хвалит инициативу, а после протягивая свои руки к его плечам, крепко обнимает, настойчиво выпрашивая очередного поцелуя и делает это снова, но уже более мокро. Сано кажется, что он готов умереть, или сгореть от стыда завтра, когда тот снова станет его другом. Но сейчас это не важно и он хочет ещё, притягивая парня, за его — как ни странно, далеко не мужскую, талию, — Шиничиро нравится этот контраст. Тело Вакасы крепкое и он однозначно один из его лучших подчинённых, но в то же время — такой идеальный в изгибе спины, что хочется трогать его снова, и забыв себя Шиничиро притягивает парня за бедра, усаживая сверху и истомно вздыхает. Слишком хорошо. Вакаса все ещё не доволен, ему конечно всё нравится, но этого мало. Разрывая поцелуй, блондин не спешит вытирать свои влажные губы, которые выглядят так пошло сейчас, замерев в полуоткрытом состоянии, и Сано закрывает глаза, расслабляясь и стараясь думать о чем угодно, только не об этом.Да, это всего лишь его мысли.
И вовсе никто не расстёгивает его штаны — просто бурное воображение, и нет чувства чужих прикосновений к голой коже, — все это можно терпеть, — но когда он чувствует этот горячий, до боли знакомый поцелуй, — не на губах, — становится страшно, он приходит в себя, когда понимает, что Вакаса сидит перед ним на коленях, и пытается сделать именно это. И если бы он не посмотрел на него сейчас, этим блядским взглядом, слегка высовывая язык, чтобы провести по головке — то возможно, рассудок Сано остался бы при нем, но он не может, и запутываясь рукой в светлых волосах — заставляет голову опуститься ниже, настолько, что слышит сдавленный кашель, — перестарался. Подчинённому не нужно повторять дважды и если командир хочет — глубоко так и должно быть. И все это превосходно, если не учитывать, что Шиничиро сейчас едва ли не лишился невинности? Или лишился? — В любом случае, для него это самый предел того, о чем он только мог мечтать, и Вакаса — действительно превосходен. Сано старается сдерживаться, но хватает его не на долго, и он в панике торопится отодвинуть друга, тем самым сильнее пачкая его лицо. — Неловкая ситуация. — Я... я сейчас уберу, — суетливо начинает брюнет, схватив первую попавшуюся тряпку вытирает, изматывая красивое лицо, вдобавок, — машинным маслом. — Ты меня этим вытер? — Строго спрашивает блондин видя, что тряпка вся в черных мазутных пятнах, — вот кретин. Он уходит, чтобы теперь уже помыть лицо и вытереть, а после вернувшись как ни в чем не бывало садится рядом и смотрит на Сано, который не совсем пришел в себя. — И все-таки я лучше? — — Самый лучший. — Не сомневаясь заверяет брюнет и ложится на колени другу, стараясь успокоить свои чувства хоть немного. — И что мне полагается? — Вопрос звучит неоднозначно. — А, ты хочешь... — Шиничиро хотел предложить что-то, но Вака не особо заинтересован. — В следующий раз поменяемся. — Спокойно доводит до его сведения. — И, что там насчёт цвета волос? — Словно всерьез задумываясь об этом спрашивает блондин. — Мне нравится твой, но фиолетовый — было бы необычно. — Запомню. — Имауши обязательно запомнит, ведь этого дня больше не повторится.***
Неспеша шагая по до боли знакомым местам, Вакаса подходит к гранитной плите, перед которой он ни раз исповедовался, рассказывал о своих сожалениях и просто делился впечатлениями. Так он не чувствовал себя одиноким, словно все его слова могли быть услышаны — Как и обещал, фиолетовый с блондом, тебе ведь нравилось. Прошло больше десяти лет, а ты все такой же, — замечает парень, едва касаясь надгробной плиты проводя пальцами по холодному изображению, — Майки очень похож на тебя, можешь гордиться — ты вырастил отличное поколение. — Взгляд его и и без того печальный становится вовсе беспросветно-пустым: — Я скучаю, Шиничиро.