Компромисс не для нас

Робкий лучик солнца, еле-еле пробившийся сквозь тучи в середине пасмурного питерского дня, заглянул в окошко и медленно покрался по комнате, будто пушистый рыжий котёнок, которого только-только принесли в новый дом. Лучик был скромным, почти прозрачным, но ужасно любопытным. Он осветил неразобранный диван, на который были небрежно свалены одежда, измятые листы белой исписанной бумаги и блокноты с потрёпанными корочками, а потом перебрался на половицы деревянного пола, немного пыльные, а кое-где покрытые застарелыми пятнами неизвестного происхождения. Солнечный лучик подивился беспорядку, творческому и не только, скользнул в угол, где валялись скомканные тетрадные клочки и пара пустых пивных бутылок, перебрался ещё дальше, достиг лакового корпуса блестящей чёрной гитары, пощекотал его, тронув струны, а потом прыгнул на кресло, старенькое, но удобное, и замер на широком подлокотнике. В кресле, несмотря на послеобеденное время, спал человек. Лучик обрадовался живой душе и стал внимательно изучать нового знакомого. Он мазнул теплом по колючей небритой щеке, упрямо сжатым чуть припухлым губам, красивому прямому носу, раскидистым чёрным бровям и запутался в коротких, спутанных и непослушных тёмных волосах, торчащих в разные стороны. Но тут тучи, движимые сильными порывами ветра со стороны Финского залива, плотной пеленой накрыли небольшой просвет голубого неба, пряча землю от солнечного света, и лучик исчез, напоследок скользнув по ресницам и подрагивающим векам спящего мужчины. Свет его был очень слабым и рассеянным, но человек зашевелился, открыл глаза, зевнул и осмотрелся, слегка тряхнув головой и соображая, где он находится. То, что он проснулся днём, в кресле и одетым, мужчину совсем не удивило: за свои почти тридцать лет бурной жизни ему много раз приходилось встречать новый день в куда более интересных местах и позах. Он прислушался к своим ощущениям и больше был поражён тем фактом, что находится в своей квартире, виски́ и лоб не сдавливает давно привычный обруч похмельной боли, а неудобства доставляют лишь затёкшие от неправильной позы шея и спина. Сознание же было ясным и трезвым, а память хранила мельчайшие подробности вчерашнего вечера. Мужчина встал с кресла, снял и бросил на диван тяжёлую чёрную косуху, под которой оказалась футболка с эмблемой группы «Misfits», и с наслаждением потянулся, сомкнув руки, пестрящие татуировками, в замо́к над головой. Он покрутил головой, разминая шею, зацепился взглядом за лежащую на подоконнике записку, подошёл и перечитал то, что уже видел вчера вечером: «Миха, буду поздно, не теряй. Есть дело. Твой Князь». Михаил вздохнул и чертыхнулся. Он ждал Князя до утра, коротая время в обнимку с гитарой, а потом и вовсе уснул, не расстилаясь, в дурацком кресле, но тот так и не появился, хотя сейчас было, наверное, уже три часа дня. — Блять, интересно, с кем и где ты провёл эту ночь, Андрюха? — вслух подумал Мишка, откашлялся и закурил у открытого окна сигарету, вдыхая напополам с дымом запах летнего дождя. — С половины репетиции вчера свалил, сказал, что херово себя чувствуешь и подождешь меня дома, ну это ладно. Я как, сука, самый ответственный лидер, всё доделал, пацанам напинал, чтоб они свои партии ещё по нескольку раз погоняли, устал как собака, пришёл… Соскучился, ё-моё. А тебя и нет, записка только эта грёбаная лежит. Куда ты свалил-то нахуй? И что за дела такие? Миха потушил окурок, бросил его в пепельницу и невесело рассмеялся: — Сука, с самим собой разговариваю. Чё происходит… Он медленно пошёл в ванную, наспех умылся холодной водой, поплескав её в лицо, кое-как почистил зубы, в который раз подумав, что пора уже заняться верхней челюстью, покрутил в руках бритвенный станок, но отложил его в сторону, решив, что бриться сегодня лень. День был свободным, ни встреч, ни репетиций, поэтому Миша, заглянув в холодильник на кухне и не обнаружив там ничего интересного, схватил с дивана куртку, накинул её на одно плечо, вышел из дома и пошёл, куда глаза глядят, не разбирая дороги. Петербург, окутанный зеленью листвы и мелкой моросью дождя, отражался в лужах своих мостовых и безумно нравился самому себе, заигрывая с солнцем, ветром и тучами. В небе то и дело появлялись и исчезали просветы меж низких облаков, и любопытный лучик солнца снова наткнулся на Мишку, который стоял на одном из мостов, перекинутых через Неву, впитывал в себя давно привычную, немного странную и местами даже страшную, но до сих пор любимую городскую атмосферу и думал о чём-то или о ком-то, хмурясь до морщин на лбу. Лучик хотел коснуться его головы и выяснить причину тревоги, но не успел, вновь увязнув в тучах. Михаил поёжился от резкого порыва ветра и пошёл дальше. Идущий навстречу парень странно посмотрел на него и сперва прошёл мимо, но потом резко развернулся и крикнул: — Горшок! Миха? Я знаю тебя, ты из «Короля и Шута». А меня Серёга зовут, я сам из Саратова, мы там ваш концерт организовывали, помнишь? Михаил протянул руку для рукопожатия и кивнул, хотя на самом деле не помнил ни Серёги, ни концерта, ни Саратова. В его памяти все города и выступления минувшего года слились в одну яркую аляповатую абстракцию, потому что их было слишком много, и проходили они порой слишком весело и угарно. — Пойдём со мной! — тем временем уговаривал его Сергей. — Моя знакомая сегодня новоселье отмечает, крепко обосновалась в Питере, квартиру вот купила. Она «Король и Шут» обожает, будет ей классный подарок. Пойдём? — Ну… Пошли, — согласился Горшок, которому всё равно было нечем заняться, а весёлая гулянка вполне могла отвлечь от мыслей о том, куда же запропастился Андрей. — В магаз только давай зайдём, не с пустыми же руками идти, правильно, да? Они купили три бутылки вина и пару бутылок дорогого коньяка, и Серёга привёл Мишку в престранные гости. На миг Горшку показалось, что он случайно переместился на машине времени лет на двадцать назад. Квартира Серёгиной знакомой располагалась на верхнем этаже старинного дома на Васильевском острове и даже имела собственную мансарду. — А чё тут так? Ну, странно всё, как, блять, в Советском Союзе? — спросил Миха у своего нового знакомого, встав на пороге и оглядывая квартиру. Обставлена она была в стиле восьмидесятых: шкаф-стенка, повсюду синтетические ковры, кресла с деревянными подлокотниками и прочие атрибуты жилища советского человека. Посреди большой комнаты стоял разложенный в обе стороны стол-книжка, уже накрытый угощением, а гости сидели вокруг, на софе, диване и скамейке, сделанной из доски и двух стульев. — Да это Софка, у неё хобби — коллекционировать предметы восьмидесятых годов. И она по всей квартире воссоздала эту атмосферу, представляешь? — ответил Сергей. — Ты проходи, она сама тебе всё расскажет. Миша шагнул в комнату, усмехнулся, чувствуя направленные на него взгляды, сел в угол, притянув к себе несколько бутылок легендарного портвейна, тех самых «трёх топоров», и, почти не принимая участия в общем веселье, краем уха слушал восхищённую болтовню хозяйки, которая несла чушь о тарелках, коврах и музыке вперемешку. Мишка молча кивал, разглядывая разношёрстное общество, что собралось в квартире: от выставочных художников, театралов и режиссеров до полузнакомых ему музыкантов, шалопаев без гроша в кармане и безбашенных гуляк. И каждый из них думал о своём, кто о шести миллиардах, а кто всего лишь о пяти рублях. К Михе подсаживались, приставали с расспросами, кто-то пытался узнать о творчестве, кто-то проповедовал свою философию дзен-буддизма, а кто-то просто хотел поболтать, но Горшок, что удивительно, больше отмалчивался и сидел пень пнём. Возможно, в другой день он сам охотно влез бы в спор и стал рассуждать о любимых анархии, рок-н-ролле и других интересных штуках, но сегодня все мысли Мишки были заняты другим. Вкус портвейна напомнил ему начало девяностых и знакомство с Андрюхой, а вместе с образом Князя в голове вновь застучало: «Ну и где же этот ублюдок шастает по ночам?» Мишка забился в кресло, заменил дешёвый портвейн на хороший ром, потягивая его медленно, будто пытаясь сбить вкус воспоминаний, и тупо смотрел в широкое, почти венецианское окно, за которым снова поменялась погода, и солнце уже не выглядывало из-за туч, а ярко светило во всю мощь, медленно двигаясь по лазурному небу. Лучик, выросший в настоящий яркий луч, осветил угол, в котором сидел Горшок, и ласково пристроился на его футболке и руке, согревая и пытаясь прочитать мысли. Мишка пошевелился, потому что в комнате стало жарко от летнего солнца, и вдруг вспомнил, сколько раз сам пропадал на несколько дней, ничего не объясняя и не предупреждая. Для него это было в порядке вещей, а Андрей, с тех пор, как они начали жить, типа, вместе, ни разу никуда не исчезал. В редкие минуты свободного времени вне гастролей, репетиций, фестивалей и записи альбомов он или сидел дома, погруженный в свои сказочные истории и картины, или веселился вместе с Мишкой, ненавязчиво его контролируя. А тут вдруг не пришёл ночевать. Миха переживал, злился и, чего уж греха таить, ревновал одновременно. Потому что, чёрт возьми, он любил Князя, любил по-настоящему, наплевав на все запреты и устои, до боли в сердце, которое так и норовило выпрыгнуть из груди. Он понял это ещё несколько лет назад, но, догадываясь, что такие отношения заранее обречены на провал, причём не только из-за общественных предрассудков, долго сопротивлялся своим чувствам, всё чаще избегал Андрея, нарочно ругаясь с ним, прячась за алкоголем и ещё чем покрепче. И совсем не ясно, чем бы всё закончилось, если бы Андрюха не сделал первый шаг сам, невероятным усилием вытянув из Михи признание, а спустя долгое время и первый робкий поцелуй. С тех пор жизнь обоих изменилась и заиграла новыми красками. Как ни странно, они нашли то, чего так не хватало, что тому, что другому, и успокоились, пазл сложился окончательно, а из творческого союза их отношения переросли в нечто несоизмеримо бо́льшее, для окружающих, впрочем, оставшись всё той же дружбой. Никто даже не догадывался, что уже почти полгода Князь и Мишка живут вместе. Маскировка отнимала много сил, но походила на игру в шпионов или разведчиков, поэтому веселила и не надоедала. В общем, всё было хорошо, но Миха до сих пор боялся, что Андрюха одумается, найдёт себе нормальную тёлку и свалит с ней в закат. Или, что вернее, в ЗАГС. И это будет правильно. Очень правильно. Но до жути больно. День перетёк в вечер, солнце стало клониться к закату, а Миша всё сидел в незнакомой квартире, иногда рассеяно и невпопад поддерживая беседу. Рядом с ним пристроилась красивая белокурая девушка и спросила, слегка кокетливо хлопая ресницами: — А что это ты сидишь тут и скучаешь в одиночестве, Миша? Я видела тебя на сцене, ты там совсем не такой. — Да… Настроения просто нету, понимаешь, да? — слегка нахмурился Мишка и раздосадованно спросил. — Чё я должен, всё время играть? — Нет, конечно, твоё право, — улыбнулась девушка. — Просто мне стало жаль тебя и я подумала, что смогу составить компанию. Меня, кстати, Лина зовут. «Ну, понеслось», — подумал Миха. К нему часто клеились девчонки, он всё прекрасно понимал и чаще всего им подыгрывал, ловя на себе недовольные взгляды Андрея и нарочно дразня его. Но сейчас главного зрителя не было, и Мишка по-быстрому отбрехался от приставучей Лины, разозлился на себя, на вечер и вообще на жизнь, встал и пошёл к выходу, твёрдо решив уйти, несмотря на уговоры хозяйки квартиры, Серёги и его друзей остаться ещё хотя бы ненадолго. Миха окунулся в мягкое тепло июльского вечера, закурил, снова постоял на мосту, глядя, как купаются в розоватой от уже низкого солнца Неве золотистые пушистые облака, вздохнул и пошёл домой. Он открыл ключом замок, неосторожно брякнув дверью, разулся, шагнул в комнату и замер, увидев светлую макушку спящего на уже расстеленном диване Андрея. На ней устроился всё тот же солнечный лучик, на этот раз он отразился от балконных стёкол соседнего дома и будто мирно посапывал вместе с Князем. Мишка залюбовался, как свет рассыпается по Андрюхиным мягким прямым волосам, сел с краю, невесомо провёл по ним ладонью, посмеиваясь сам над собой от подобной ласки, и подумал: «А так ли это важно, с кем и где ты провёл эту ночь, Андро? Нахер эти сцены. Главное, что ты вернулся. Сейчас ты со мной и мой». Миха потянулся к шторе, задёрнул её и лёг, сдавив Андрюху в крепких объятиях. Отраженный лучик радостно, но чуть разочарованно вздохнул, а потом вздрогнул и быстро рванулся догонять солнечный диск, уже почти севший за горизонт.