Компромисс не для нас

Резкая острая боль впилась капканом в скулу чуть ниже правого глаза и взорвалась под закрытым веком жутковатым фейерверком из кроваво-красных пятен, закружившихся в темпе бешеного фокстрота. Князь отлетел в сторону, хрустко треснувшись затылком о грязно-серую стену подворотни, и попытался прогнать непрошенную иллюминацию, внезапно подумав, что именно с таким же звуком, какой сейчас издала его башка, разбиваются спелые арбузы, неаккуратно брошенные на бетонный пол. Сверкающие мушки, мечущиеся на бордовом фоне, всё не исчезали, и их круговерть продолжалась бы ещё долго, медленно сводя с ума, если б Андрюха не допёр, что ему нужно просто открыть глаза. Он медленно расклеил слипшиеся веки, и тут же увидел своё отражение в огромных беспокойных чёрных зрачках напротив. — Андрюх, — Горшок, растрёпанный, тяжело дышащий и пылающий азартом уличной битвы, присел перед ним, рывком опустившись на корточки так быстро, что чуть не послышался треск его кожаных штанов, и почти вплотную придвинулся к помятому лицу Андрея, — ну ты как? — Чувствуя себя отбивной, — честно признался Князев, ощупывая щёку. — Чё ты лыбишься, урод? — Да у тебя, блять, такой фонарь под глазом… — попытался растолковать свои ощущения Мишка, залипнув на фингал и совершенно не обращая внимания на шум приближающейся драки и стонущего в углу гопника, которого он только что приложил тяжёлым кулаком. — Красивый такой… Цвет очень интересно из красного в синий перетекает, сколько оттенков, ё-моё! Миха склонил голову и всё смотрел на синяк, изучая его, как произведение искусства, а Князь, которому от пристального Михиного внимания вдруг стало нестерпимо жарко и душно, перевёл взгляд наверх и флегматично прошептал, даже не пытаясь повысить голос или подорваться с места: — Шухер, Горшок, менты. Миха, уловив знакомое слово, прочно связанное с неприятностями и затхлой вонью «обезьянника», медленно повернулся, чуть ли не уткнувшись головой в синие форменные брюки, встал в полный рост и насмешливо посмотрел сверху внизу на молодого, совсем ещё зелёного сержантика, которого распирало от чувства собственной важности и нужности. — Вы задержаны, — отчеканил он, впрочем, слегка попятившись от неуёмного гоблина, что тут же включил в себе Горшок. — Пройдёмте в машину. — Пошли, Миха, — подал с земли голос Князь, рукой обведя закрытый двор-колодец и остановив палец на сине-белом милицейском «бобике», перегородившем выезд, — нам всё равно отсюда не убежать. — Ладно, пошли, — неожиданно быстро согласился Миха, очевидно, меняя тактику, и положил руку на плечо мента, защищённое твёрдым погоном. — Веди нас, Брут. — Почему Брут? — заржал Андрей, слегка морщась от вновь накинувшихся на его скулу болевых ощущений, а сержант, совершенно обескураженный, замер, не двигаясь с места. — Да хуй знает, просто вспомнил имя, — расхохотался Горшок и подтолкнул парня в спину таким жестом, будто это он был при исполнении и только что задержал опасного преступника. — Руки убрал! — малость пришёл в себя сержант, увидев, что на помощь к нему движется напарник, и потянулся к наручникам, которые висели у него на поясе, как у заправского копа из американских фильмов. — Без проблем, — Миха отнял от плеча ладонь и демонстративно вытер её о свои штаны. — Ментовским духом пахнет, заражусь ещё от тебя чем-нибудь, ё-моё. Он открыто нарывался и поэтому совсем не удивился, когда в следующий момент почувствовал боль в вывернутых руках, холод машинного железа под своей щекой и приплюснутое лицо Андрюхи справа от себя, на котором появилась неожиданная улыбка. — Металл холодный, самое то для моего фингала, — шёпотом пояснил Князь, увидев непонимание в глазах Михи. Тот опять заржал и тут же почувствовал, как его сильнее вжимают в автомобиль. — Вот так с ними надо, чё ты цацкаешься, — раздался откуда-то сверху недовольный голос второго мента, поучающего своего нерадивого напарника. — А ну, живо в машину! Давай, грузи их. Сержант взялся в первую очередь за Миху, оставив Андрея наслаждаться холодным компрессом, распахнул заднюю дверцу, но «бобик» был уже под завязку набит другими задержанными, которые, завидев мента, стали дружно улюлюкать, а самые смелые попытались выбраться наружу, поэтому сержантик поскорее захлопнул дверь обратно и сказал, растеряв всю свою уверенность: — А там мест нету… — Блять, ну пусть в кабине едут. Залезайте, придурки! — Э, опять предлагаете кому-то из нас на колени к вам садиться? Не, мы чё, пидоры? — возмущённо разорался Миха и был настолько убедителен, что менты наконец махнули рукой и отпустили обоих, напоследок одарив пинками под зад. — Блять, чё за нахуй? Чё за ментовской беспредел?! — пуще прежнего завопил удержавшийся на ногах Горшок, пролетев пару метров, но УАЗик уже заурчал мотором и, кренясь на один бок, скрылся за поворотом. — Ну что, Миха, свобода? — встал рядом Андрей и дурашливо толкнул его плечом. — Погнали, прошвырнёмся по району? — А, ну да, — согласился Горшок, сообразив, что теперь, когда милиция загребла почти всех нарушителей спокойствия, можно рассчитывать на мирную прогулку. — Давай. О, смотри, тут пиво ещё осталось! Он подошёл к скамейке на детской площадке, откуда и пошло веселье, нашёл две целые тёмно-коричневые бутылки «Балтики» и моментально открыл обе разом, сдёрнув крышки о железный крашеный заборчик. — Кайф, — выдохнул Князь, втиснувшись на узкие скрипучие качели, и отпил холодную горьковато-хмельную жидкость, что так приятно освежила рот, — то, что надо, после махача. — Точняк, — согласился Горшок, пристроившийся на карусели напротив, и несколько минут парни молча пили пиво, зачем-то глядя друг другу прямо в глаза. Князь первым опустошил бутылку и бросил её в бетонный столб, наслаждаясь звоном стекла и выражением лица Горшка. — Нахуя? — кратко спросил тот, разглядывая мелкие осколки, блестящие в свете фонаря. — Просто так, — подмигнул Андрюха, немного безумно поглядывая на Миху, который, хитро прищурившись, тоже пустил бутылку в полёт, и оба расхохотались. С верхнего этажа начала орать разбуженная бабка, и Андрей, выдохнув «Бежим!», схватил Горшка за руку, и они понеслись проходными дворами, не расцепляя рук, и целый час петляли, как зайцы, и ржали, как кони. Обоих парней переполнял дух азарта и безумия, прекрасно подогретый алкоголем, дракой и послеконцертным адреналином, и эта ночная пробежка была самым простым способом дать выход эмоциям, а ещё убраться с Васильевского острова до того, как разведут мосты. — Не, всё, стой, — задыхаясь, прохрипел наконец Мишка, когда они оказались на ночной набережной по ту сторону Невы, — я тебе не Форрест Гамп. Сколько можно бегать, ё-моё? Андрей молча кивнул, переводя дыхание, и полез в карман за сигаретами, облокотившись локтем о витую чугунную решётку и поглядывая на виднеющийся вдалеке разведённый Дворцовый мост. Он закурил, протянул зажигалку Михе, который хлопал по карманам в поисках спичек, и глубоко затянулся, выпустив дым, который тут же смешался с лёгким туманом, поднимающимся над рекой. Горшок встал рядом вплотную, и Андрей, повернув голову, слегка завис и долго смотрел на его губы, сминающие сигаретный фильтр. — Эй, — щёлкнул пальцами Миха, выводя его из транса, — Андрей, ты тут? Слышь, я вот думаю, может, искупаться? — Здесь? Не… — Князь встрепенулся, прищурился и, ещё промычав что-то невразумительное, потянул Горшка дальше блуждать по тёмным и жарким питерским улицам, путаясь в мыслях и чувствах. Следующей остановкой парней стал странно пустой мрачноватый двор, со всех сторон окружённый старинными стенами, куда их привёл Миха. Одна из стен дома была выложена удивительной красоты мозаикой, Князь зацепился за неё взглядом и надолго замер, хотя заглянули они в это уединённое место с самой неблаговидной целью, а именно поссать. — Что тут за абстрактная хуетень? — сперва рассмеялся Андрею в ухо вернувшийся из самого тёмного угла Мишка, но потом сам залюбовался красочными хитросплетениями, которые буквально загипнотизировали его, затуманив и без того не самый трезвый разум. Тряхнув головой, Мишка перевёл взгляд на Князя, пристально цепляясь за черты его лица, потом вернулся обратно к мозаике, и вдруг внутри него что-то щёлкнуло, и мир, став на мгновение ясным и прозрачным как слеза, сделал странный кувырок, сузившись до одного человека. — Андрюха, — шумно выдохнул Горшок, повис на Князевом плече, крепко прижал его к себе за шею и вдруг спросил, — а чё делать, если любишь человека, но не можешь ему об этом сказать? — Если любишь, то целуй, — предложил, толком не вникая в суть вопроса, Князь, мельком глянул на друга и снова обратил сосредоточенный взор к мозаике. Миха почесал лохматый затылок и, покатав эту мысль в своей звонкой и пустой, как прыгучий мяч, голове, пришёл к выводу, что Андрюха прав. Решив это для себя, он расплылся в довольной улыбке, встал перед Князем, заслонив тому панно на стене, ткнулся во влажную мякоть тонких губ напротив и зажмурился, успев заметить в светлых глазах Андрея сумасбродные искры напополам с пониманием.